Орден Упырей

— Доминик! Доминик! Он едва разлепил глаза: чёрная клякса так склеила его веки, что каждое по ощущениям весило не меньше килограмма. Зрение было на удивление чётким, но Доминик всё равно никак не мог сфокусироваться и понять, кто перед ним. Влажная вата заложила ему уши и нос. Не будь Доминик вампиром, он бы точно умер от асфиксии. Было удивительно, что он услышал хоть что-то за чёрным занавесом. Перед ним на коленях стояла Аделонда, вдали виднелся теневой кокон. Вампирша выглядела встревоженной и грязной. В волосах у неё застряли листья и мелкие ветки, будто она пробиралась через плотные заросли кустарника. Доминик внимательно вгляделся в детское лицо. Он редко видел хоть какой-то отблеск эмоций на лице Аделонды, обычно девочка предпочитала показывать себя через выражения глаз. И теперь открытое беспокойство, искривлённые губы и мелкая морщинка между бровей показались ему ненатуральными. Глаза вампирши, напротив, имели холодный тёмный блеск. — Доминик, убери тень! Её слова звучали жёстко, как приказ. Похожим образом командовали в Ордене, и Доминик, приученный к субординации, послушался. Тёмная вата медленно сползла с его лица и с рук Аделонды. Мысли Доминика неспешно варились в его голове. В ушах у него стоял тихий ровный писк, как часто бывало при контузии; в правом ухе противно стреляло и хлюпало. Левый глаз, которого Доминик когда-то чуть не лишился из-за ранения, подёргивало, а картинка была мутной. Аделонда немного отодвинулась от Доминика и села на колени. Её дорожный плащ оказался изрядно потрёпан, туника под ним продырявилась в нескольких местах. Через дыры виднелась кожа с несколькими родинками. Последним мужчина особенно удивился. Разве у вампиров бывают родинки? — Аделонда? — спросил Доминик, едва ворочая языком. Всё его тело наполняла усталость, а голова была тяжёлой и тупой. Имя вампирши слилось в невнятный набор звуков, да и произнесено оно было так тихо, что человек бы не услышал. — Доминик, отпусти тень. Немедленно. Темнота непривычно сопротивлялась. Каждый миллиметр кожи без обнимавшей её тени давался Доминику с невероятным трудом. В какой-то момент ему даже показалось, что он не сможет полностью избавиться от чёрной ваксы, облепившей его со всех сторон. Аделонда, попытавшись ему помочь, едва не лишилась рук: прожорливое ничто почти растворило её пальцы. Разъеденные ногти и плоть медленно восстанавливались, но руки вампирши выглядели так, будто их глодала стая голодных крыс. — Вот так, хорошо, — сказала Аделонда, едва Доминик освободил своё лицо и шею. За её спиной он мог видеть, как медленно оплывает теневой кокон. В отличие от тонкой плёнки, налипшей на Доминика, там тень была намного плотнее. Избавиться от неё оказалось ещё сложнее. Теневые пятна, шипя и переругиваясь между собой, поползли вниз. Достигнув середины груди, они снова попытались сопротивляться воле Доминика, врезав чёрные шипы в его тело. Крови не было, но он ощутил, что не может дышать: вязкая жидкость заполнила его рот и глотку. Доминик мотнул головой, разбрасывая чёрные капли. То, что он поначалу принял за кровь, оказалось сгущённой тенью, больше похожей на качественные чернила. Они лились у Доминика изо рта, не давая ни говорить, ни дышать. Первый неосторожный вдох наполнил его тело тенью, но Доминик никак не мог определить место скопления темноты: там, где раньше чётко ощущались внутренние органы, теперь была только пустота, заполненная тягучей дрянью. Пальцы Аделонды практически зажили. Доминик кинул быстрый взгляд на проявляющиеся ногти и сосредоточился на себе. Сопротивление тени нарастало с каждым мгновением борьбы с ней. Она пыталась вновь наползти Доминику на глаза и уши, заткнуть чёрной пробкой реальность и ещё больше пробраться внутрь, чтобы растворить в себе свою жертву. Снаружи беспокойно плескалось чёрное опасное море из сплетённых рук и хора давно мёртвых голосов, которые мог слышать только Лезомба. Они звали. Просили. Умоляли. Но Доминик не мог дать им того, о чём они говорили. Как бы он ни устал, он не смел даже подумать о том, чтобы сдаться на милость этому топкому болоту. Ведь если Доминик растворится, то что будет с его детьми? Что будет с его... камарильей? — Отлично, — выдохнула Аделонда. Лишившись теневой опоры, Доминик почти упал на пол. Тело его совершенно не слушалось, он был слабее мыши. В другом конце комнаты также медленно приходил в себя его сын, который больше всего на свете жаждал тёплой крови. Аделонда проследила за беспокойным взглядом Доминика и кивнула. Из грязной потёртой сумки она достала стеклянную банку, — невиданная роскошь, наравне с хорошей бумагой, — наполненную белой субстанцией. Больше всего та напоминала что-то среднее между сгущённым молоком и кефиром, которые Доминик терпеть не мог в равной степени. А вот Сара любила… Не теряя времени, Аделонда напрыгнула на Макса, в одно мгновение преодолев не менее десятка метров. Она так редко демонстрировала свои вампирские способности, что Доминик даже начинал сомневаться в её происхождении. Но затем свершалось что-то вроде пробуждения упыря или взбесившейся Ма-Джаре, и хрупкая низенькая девочка оказывалась сильнее медведя и быстрее орла. Она совсем не нежно навалилась на Макса. Только поднявшийся на четвереньки упырь потерял ненадёжную опору своих рук и рухнул лицом в пол. Плечи при этом так явно вышли из своего нормального положения, что Доминик увидел очертания костяных головок под кожей. Макс рычал и брыкался, пытаясь скинуть с себя Аделонду, но вампирша блокировала все его попытки. Она быстро обмазывала кожу ребёнка тем белым кефиром, мгновенно застывавшим на воздухе. Если Аделонде мешали добраться до кожи остатки одежды, то она разрывала их. — Ну, ну, — коротко хмыкнула Аделонда, когда с обмазыванием было покончено, — уже всё. На свободе у Макса осталась только голова, причём Аделонда обмазала его лицо так, что мальчик не мог раскрыть рта. Скуление и вой мешались с рычанием, но вампирша бесстрастно осматривала дело своих рук и подливала белого в случае необходимости. — Что это? — спросил Доминик. Он всё-таки лёг на пол. Сил в нём было только на то, чтобы повернуть голову в сторону вакханалии, и Аделонда это понимала. — Помнишь паучиху из каналов Носферату, Маа? Её благодарность: отменная паутина, задержит даже драконицу. Я заходила проверить Шинджи. Милая девочка. Сообразительная и очень обаятельная. Похоже, у её камарильи больше не будет проблем с пропитанием. Вылив на спину Макса остатки маслянистой паутины, Аделонда поспешила на помощь Доминику. Разница в росте оказалась помехой для того, чтобы она просто подняла паладина на плечи. Ей пришлось аккуратно поддерживать его, хоть это и было неудобно. Пальцы правой руки девочка перепачкала в белой массе, и они застыли, намертво слепившись между собой. Отойдя в сторону от Макса, Аделонда полила на ладонь из походной фляжки. К удивлению Доминика, паутина стекла с руки вампирши вместе с водой. — Это его сдержит? — спросил Доминик, кивнув в сторону сына. Видеть своего ребёнка таким обезумевшим было отвратительно и больно. Доминик чувствовал когти вины на сердце, но тут же его разум противился этому: разве мог он как-то помешать произошедшему? Снедаемый этими двумя полярностями, он не чувствовал усталости ног и шёл исключительно на собственном упрямстве. — Ненадолго, — сказала Аделонда. — Знаешь, почему упырей стараются убить ещё в момент рождения? Даже в вашем Ордене так поступают, вампиры выдали людям этот кусочек информации. — Мы оставим его так? — вместо ответа произнёс Доминик. Они вышли из разгромленной лаборатории, оставив позади рычащую тварь в теле ребёнка. Доминик не чувствовал сил даже на то, чтобы обернуться, хотя беспокойство грызло его душу. — Сначала я доведу тебя до Сабрины, — сказала девочка. — Упыри, Доминик, не имеют ограничений в развитии. Сейчас твой сын не может завершить трансформацию, потому что его сковывает паутина Маа. Все изменения будут внутри: кости станут толще, мышцы сильнее, связки гибче. В какой-то момент он сможет разломать застывший доспех. — Разве доспехи не нужны для защиты? — фыркнул Доминик. — Они и защищают. Нас. От него. Нет ничего страшнее новообращённого упыря. Они чертовски голодные. В неприятном молчании они дошли до привычного пристанища, библиотеки. Мрачная Сабрина с постаревшим лицом поднырнула Доминику под плечо. Идти мужчине сразу стало легче, всё же низкая Аделонда была не слишком удобным костылём. Лекарка довела мужчину до ближайшей кипы книг и усадила его на затёртую обложку. Тут же обнаружилась Лиза: девочка лежала на столе, за которым Доминик совсем недавно писал конспекты о вампирьей жизни. Нельзя было сказать, что она выглядела лучше, чем раньше, но звуки её мягких выдохов успокаивали. Для слуха Доминика они были похожи на глубокое дыхание морских пещер. Он слышал его всего один раз в своей жизни, и не при самых лучших обстоятельствах, но в несовершенную человеческую память калёным железом вплавилось волшебство воздуха. Для удобства лекарки Аделонда составила ещё три башни широких книг, затем уложив Доминика на эту странную импровизацию лежанки. Руки Сабрины порхали над его телом. Изредка на белых пальцах вспыхивали золотистые искры какого-то лечебного заклинания, определить которое Доминик не мог. Несмотря на то что он был паладином и учился врачеванию наравне с другими науками, глубинных познаний в медицинской магии ему не досталось. Щиты, которыми раньше он владел виртуозно, великолепно дополнялись простейшим арсеналом «лечилок»: закрепление костей, остановка кровотечения, помощь с регулированием работы тела. Как паладин, Доминик был заточен поддерживать жизнь в раненых бойцах и помогать им дождаться прихода настоящего врача. Тем волшебнее казалось ремесло Сабрины. Думая о её выдающихся лекарских способностях, Доминик не мог не вспоминать об истинной природе девушки. Ма-Джаре, охотники на охотников. Было дико думать, что хлипкая на вид девица способна одним движением как свернуть ему шею, так и вытащить его душу из Серых Пределов. История Сабрины никогда особенно не интересовала Доминика, но в тот момент, когда лекарка водила над ним светящимися руками, он попытался представить себе прошлые события. Как девушка была обращена? И почему она отказалась от своей природы охотника, занявшись лекарством? Неужели это стоит боли, — а Доминик помнил, что все Салубри постоянно испытывают страдания из-за отречения от своего вида, — которую она ощущает каждую секунду своей вечности? — Готово, — улыбнулась Сабрина. В таком спокойном состоянии духа её мелкие зубы были очаровательны, а обрамление из мягких губ только усиливало это ощущение. Воспоминания о влажном блеске и немного выступающих клыках наслаивались в голове Доминика на это очарование, и он терялся в закоулках собственной памяти. — Что-то серьёзное? — спросила Аделонда, про которую он уже почти забыл. — Не знаю точно, что это, но похожее я уже видела у других Лезомба. Сродство со стихией или вроде того. Тут, — она прижала руку к груди, — остаётся только тень, никаких внутренних органов или крови. Но для Доминика эта стадия развития пришла слишком рано, он почти не справился. Честно говоря, это всё больше похоже на чудо. — Что именно? — Что он в себе, конечно. Обычно после такого у Лезомба в голове всё всмятку, ни одной цельной мысли. То, что вампирши обсуждали Доминика так, будто его не было в комнате, могло бы покоробить его в обычной ситуации. Сейчас же кроме всё возрастающей усталости его не волновало абсолютно ничего. Даже проблемы его детей отошли на задний план. Борьба с темнотой, которую он вроде бы выиграл не более часа назад, на самом деле не оставляла его ни на секунду. В какой-то момент Доминик смог позволить себе забыть про это противостояние. Теперь же, едва его тело обрело хотя бы крохи сил, тени вновь встали на дыбы. Его раздирало изнутри. Доминику казалось, что в животе и в груди у него ворочается какой-то огромный колючий зверь, и при каждом его движении рвётся что-то слабое, человеческое. Перед глазами мужчины плыли чёрные пятна, и он никак не мог понять: это обман зрения или всё же тени пытаются снова завладеть им? Но чем сильнее было его сопротивление, тем яростнее атаковала чернота, стремясь подчинить его себе. Это напоминало попытки тех рук из тени утащить его вниз, и Доминик удивился подобному сходству. Неужели всё его существование в виде вампира будет проходить в борьбе против себя же самого? И в какой момент он начал воспринимать тень как «себя»? Мелькали чёрные пятна, темнота шипела и смеялась из углов, тело Доминика горело и ломалось. Среди этой вакханалии голос Аделонды был похож на холодную воду; Сабрина звучала колокольчиками. Они говорили о лекарствах и упырях, обсуждали произошедшее и поход Аделонды, совершенно не видя метаний Доминика, происходящих лишь в его сознании. Доминик знал множество рассказов о том, как больные в бреду слышали голоса находящихся рядом. Эти звуки, слова и фразы были их путеводными нитями, которые помогали вытащить помутнённое сознание на поверхность и вернуть существу разум. Подобная история была практически у каждого знакомого Доминику паладина, однако он сам не слишком верил в возможность таких событий. Словно в насмешку, теперь ему приходилось изо всех сил вслушиваться в журчание женских голосов и пытаться остаться на плаву. Тень в его теле и в его сознании затапливала его. Пожирала. Единственное, что могло бы помочь Доминику — это то, над чем он раньше насмехался. — Это нормально? — спросила Аделонда. Доминик увидел Сабрину, не открывая глаз. Он смотрел на неё из множества точек: из-за книжного шкафа, с потолка, выглядывал из-под книг и щурился между страницами. Тени были его глазами, и они, затопившие его изнутри, смотрели за него. Сабрина наклонилась к его телу, когда-то человеческому. Доминик снова смотрел на себя, невольно подмечая, что он всё же изменился. Посерел, можно сказать: кожа потеряла цвет, волосы словно вылиняли, и даже губы не слишком выделялись на бледном лице. Было сложно разглядеть потерявшие цвет брови и ресницы в сумраке библиотеки, но при желании Доминик мог выглянуть из тени каждой своей морщинки. Тех, правда, осталось совсем немного, и кожа мужчины больше напоминала хорошо отшлифованный камень. На руках лекарки вспыхнули знакомые золотые искры, но уже через мгновение они погасли. Совсем как светлячки, которых Доминик ловил в детстве. Жуки ползали по его рукам, но от неловких движений быстро умирали, переставая светиться. — Его тело в порядке. Настолько, насколько это возможно у Лезомба, — сказала Сабрина. — Но я совершенно не представляю, что у него в голове. В голове у Доминика были ад и преисподняя, полные перешёптывания и смеха из каждой тени. — Я могу ему как-то сейчас помочь? — Аделонда слегка наклонилась к мужчине. Её волосы тоже были чёрными, как темнота изнанки. Они словно поглощали свет. Пятно нереальности в настоящем, за которое Доминик цеплялся так же, как и за девичьи голоса. — Не думаю, Аделонда. Если что, я смогу его усмирить и позвать тебя. У тебя ещё есть дела? — Стражи доработали лекарство для родителей. Мне кажется, стоит быстрее его использовать. Он хотел закричать, когда Аделонда ушла из комнаты. Ему было нужно присутствие не одной Сабрины, чтобы оставаться на плаву. Нужно было умолять, просить и скулить, лишь бы Аделонда осталась. Но она вышла, и сознание Доминика скатилось во тьму.