Орден Упырей

Община некромантов считалась одним из древнейших объединений магов наряду с Собранием призывателей, Шаманами пустынь и Табором. Первые упоминания о магах, способных словом поднять мертвеца, появились задолго до принятия единой системы письменности Королевств. В те времена, пока люди пытались хоть как-то выжить, некро процветали и совершенствовались. Изначально среди некромантов не было ни одного человека. История становления магов среди людей слишком затянулась, чтобы искусство некро ожидало их прихода. Когда люди собирали хворост и осваивали ремёсла, учение некро быстро распространялось среди нелюдей и инорасников. Для многих существ близость со смертью оказалась непосильной ношей. В этих случаях конфликт внутренних энергий приводил к самопроизвольному разложению и медленной мучительной смерти, а затем восстанию из мёртвых. Вместо силы и могущества такие несчастные обретали вечную нежизнь, полную страданий и разочарования. В итоге их убивали свои же. О первом человеке-некроманте стало известно благодаря древнейшим записям, хранившимся в Ордене. Насколько Доминик знал, эти свитки попали в его обитель после одного из походов в Дикие земли — бесконечные степи, лежащие намного западнее земель Королевств. Из раскопок древних поселений, чьи останки были прикрыты песком, в Орден перекочевали не только записи, но и несколько прелюбопытнейших артефактов. История первого некроманта оказалась короткой и совсем скупой на детали. Чем-то она была похожа на жизнеописание первого человеческого мага: несчастный некро оказался убит другими людьми. Но в отличие от более мягкой жертвы мага, некро за себя отомстил и, возродившись после кончины, стёр с лица земли несколько старых городов вместе со всем живым. Само жизнеописание некро было записано с его же слов, и Доминик мог только представить, как было страшно писцу фиксировать слова восставшего. Ходили слухи, что этот первый некромант до сих пор здравствует, если можно было так сказать об умершем человеке. Он вроде как возглавлял нынешнюю Общину, которую сам же и создал. От мира старейший не прятался, как это бывало с другими магами, но и на контакт выходил не особенно радостно. Если кто-то хотел попасть к нему на аудиенцию, то просителю было нужно серьёзно постараться. Община некромантов не имела чётко определённой базы. В этом некро были похожи на кочевников: они шли туда, куда дул для них ветер Серых Пределов. Тем не менее все всегда знали, где именно можно найти пару сотрудников жезла и лопаты: не заметить мага в плаще с гексаграммами было сложно. Последней базой для некромантов стал ничем не примечательный городишко, название которого Доминик не мог вспомнить, как ни старался. Да и городом его назвать было трудно, так, поселение в сто долгожителей. Было странно, что именно эта небольшая прибрежная деревня привлекла внимание Общины, но некроманты плотно обосновались на месте и совершенно не горели желанием куда-либо уходить. Жители были довольны: из-за злой славы некро к ним перестали заглядывать разбойники, а сирены и голодные русалки с моря позабыли как плыть к берегу. К тому моменту, как Доминик устроил погром в Ордене, старейший из некромантов ожидал возвращения своей приёмной дочери из длительного похода. Девушка, которая должна была провести обряд принятия для детей некро, затянула с возвращением на несколько недель. Несмотря на окаменевшее за время нежизни сердце, свою маленькую блондинку старейший любил. Та ему была как дочь, которой он никогда не имел. Чумазая девчушка, что он когда-то подобрал на поле брани, живо интересовалась ремеслом приёмного отца и быстро взлетела по ступеням мастерства. Старое его сердце не могло нарадоваться, когда некромант глядел на то, как маленькая девочка с энтузиазмом потрошила своего любимого кролика, едва тот умер. Она всегда отличалась собранностью, исполнительностью и пунктуальностью. Последнего как раз не хватало самому некроманту, и его малышка частенько журила отца за вечные опоздания. А теперь опаздывала сама. Некромант вздохнул и постучал по посоху. Дерево отозвалось едва слышной вибрацией, а набалдашник из чёрного камня помутнел, точно покрылся пылью. Удивлённый подобным откликом, некромант встал из своего кресла. Пара его послушников отвлеклись от работы, — очищение костей для будущего дракона-лича, — но почти сразу снова склонили головы. Щуря ясные голубые глаза, некромант стукнул посохом по полу. Тихий вроде бы звук заставил задрожать стены лачуги, в которой старейшему посчастливилось остановиться. Вернувшиеся к некроманту волны помутили воздух, и вскоре перед мужчиной рябило едва видимое приведение с молоком вместо глаз. — Лайла? — удивлённо спросил старейший. Приведение извинительно развело руками. От знакомой всем некро девушки оставались разве что короткие светлые волосы. Всё остальное исказила смерть. Послушники, побросав свои кости, выбежали из лачуги собирать своих. Только одна девушка, которую было ещё можно назвать ребёнком, осталась рядом со старейшим и его дочерью. — А дети? — спросил некромант. Привидение перекрестило руки перед собой, а затем, развернув их, коснулось собственных щёк. Этот странный жест заставил глаза старейшего из чистого неба превратиться в вулкан. — Кто? Она отняла руки от лица и сложила кулак. Удар призрачной руки о грудь звучал столкновением меча и щита. — Ясно. Яреми подберёт тебе тело для воскрешения. Послушница кивнула. Взяв привидение за прозрачную руку, она вышла из лачуги, за стенами которой уже нарастал гомон. Старейший вернулся в кресло. Его руки в попытке найти успокоение оглаживали посох, но от каждого движения некроманта по дереву пробегали чёрные искры. — Орден, значит, — недобро хмыкнул мужчина, — ясно. Ну, что же. Он встал из оплавленного кресла и вышел из лачуги — туда, где ждали его сердца соратников и учеников. В тот день Община тронулась с места, от души отблагодарив жителей деревни за постой, и растворилась на землях Королевств. Никто уже не мог заметить магов в приметных плащах. Через некоторое время королевство Ордена начало гнить: заболевал скот, не урожала земля, медленно чахли дети, плесневело зерно. На местах происшествий оставались знаки черепов, и народ начал мстить каждому увиденному некро. В городах объявили тревогу, так что при любом проявлении смертной магии колдующий мог сразу направляться на эшафот. Всё это Аделонда рассказывала с чуть скучающим выражением лица. Со стороны казалось, что её совершенно не волнует реакция слушателей. Вместе с тем Доминик видел, что в любую секунду девочка готова вскочить и связать его. Почему-то вампирша считала именно его самым неустойчивым из всей их маленькой камарильи. Возможно, он и правда вскочил бы и попытался добраться до Ордена, чтобы предупредить о произошедшем. Раньше — конечно, но теперь? Сейчас для него, затопленном тенью и отблесками беспокойства о пропавшем сыне, Орден потерял свой приоритет. — Откуда ты узнала об этом? — спросил Доминик, когда рассказ кончился. Аделонда слегка самодовольно улыбнулась. — От Стражей, конечно. Они имеют довольно тесные связи с некромантами. Ну, ты понимаешь: вдруг кого воскресить придётся. Так что информация точная. К Стражам она изначально шла за доработкой сыворотки для упырей, но в итоге вернулась с целой кипой свежих новостей. Вездесущие вампиры даже знали положение дел в Ордене. Весьма грустное, стоит заметить: практически все свои силы Глава бросил именно на борьбу с некромантами, а не на попытку решить конфликт мирно. Для Доминика это не было удивительным: при всех своих достоинствах Глава всё же оставался человеком военным, привыкшим решать любые проблемы через открытое противостояние. В случае конфликтов мягкости в нём было не больше, чем в засохшем хлебе. Сейчас, когда некроманты отложили свои мирные лопаты и принялись весьма активно подрывать благосостояние королевства, Орден остался практически голым перед лицом опасности. Все паладины были брошены на борьбу со взбесившимися магами и защищали стратегические пункты. Сам оплот магии держался больше на заклинаниях, чем на людских ресурсах. По-хорошему, пробраться сейчас в Орден было попросту преступно легко, чем и хотела воспользоваться Аделонда. — Хорошо, — кивнул Доминик, — но я всё равно не понимаю, зачем нам возвращаться в Орден, если ты взяла всё что тебе нужно. Или не всё? Родители вампирши понемногу приходили в себя. Их тела, покорёженные магией и возвращённые в привычную людскую форму, слишком медленно адаптировались и настраивались на работу. Бывало так, что Лионора не могла шевельнуть и пальцем, а в другой момент Дорн практически проламливал стену, хотя хотел всего лишь потереть лицо. О более тонких манипуляциях вроде письма и речи пока даже не вспоминали, но Аделонда не огорчалась из-за временной недееспособности родителей. По крайней мере, те были в сознании и в собственном разуме, не напоминая собой бешеных животных. Что-то говорить о характере двух бывших упырей Доминик не мог, поскольку совершенно не знал, с чем сравнивать и где искать изменения. Аделонда, напротив, видела их слишком много и чётко: не тот блеск глаз, не та кривая усмешка, отсутствие знакомых смешинок и молчаливость. Дорн, которого девочка описывала как крайне говорливого мужчину, даже не пытался возвращать себе речь, тогда как скромница-Лионора активно мычала и старалась складывать из этих звуков слова. Все прогнозы Сабрины были максимально положительными: при заданном темпе восстановления Лионора и Дорн вернутся к нормальному функционированию уже через шесть дней. Потрясающий, просто волшебный результат, если учитывать, что в виде упырей эти люди пробыли не один год. Аделонда на этот прогноз только хмурилась. Она не была уверена, что у них есть столько времени. — Для моих родителей больше ничего не нужно, только терпение, — сказала Аделонда. — А вот Макса мы, скорее всего, найдём именно в Ордене. — С чего ты так решила? О сыне Доминик не слышал уже добрых две недели, как раз с того момента, как маленький упырь проломил стену и сбежал. Аделонда потом очень зло ругалась, когда ей пришлось эту стену обратно закладывать. Таланта каменщика в ней не было, и из оставшихся щелей дули холодные ветра. Сабрину это не волновало, так что нанимать деревенских мужиков для лучшего ремонта не стали, решив справиться своими силами. И вот теперь Доминик сидел около неаккуратно заложенного пролома и замазывал какой-то пахучей смесью обнаруженную щель. Та активно сопротивлялась и всё пыталась дать течь — на улице уже третий день стоял плотный ливень. — Твоя дочь сказала, что её тянет обратно в Орден. К создателю. Доминик мрачно прищурился и от души наложил замазки. Лиза. Отношения у них после того разговора стали крайне напряжёнными: девочка не верила отцу, что тот бросил ремесло паладина, и постоянно повторяла про неубийство Макса. Насчёт разрыва с Орденом Доминик и сам себе не верил. Он долго пробыл под его знамёнами и слишком хорошо приучил себя думать прежде всего о благе Ордена, а не о себе самом. И теперь ему приходилось эту привычку ломать, что было долгим и трудным делом. А вот Макс… Доминик не знал, что ему делать. Прошло столько времени! Его сын мог мутировать во что угодно. Мужчина вспоминал облик родителей Аделонды: не человек, не зверушка, даже на химер не похожи. Отвращение в чистом виде, разве что без слизи. Зато слюны из клыкастых пастей они пускали очень много. Что будет, если Доминик при встрече не узнает собственного сына и попросту убьёт его? Даст этому существу упасть в пролом тени? Чтобы хваткие щупальца и маленькие ручонки раздирали его плоть в глубине топкой темноты. Как он сможет потом смотреть в глаза дочери? И вообще, получится ли у него признать, что он собственными руками убил Макса? Выход, конечно, был: то снадобье, что принесла Аделонда. Она расходовала его крайне экономно, и от начальной дозы у вампирши осталось чуть меньше четверти. Для взрослого упыря эта концентрация была бы слишком маленькой, но вот для ребёнка — в самый раз. Оставалось только найти Макса, спеленать и предельно осторожно влить в рот всё до последней капли. Возможно, даже скормить флакон, чтобы ни грана вещества не пропало. Доминик встряхнулся, выплывая из своих размышлений. Он нечасто так выпадал из реальности, но заметно больше, чем ему бы хотелось. Подобные отключения начали его беспокоить после теневого инцидента, когда его собственная сила едва не переварила двух вампиров. — Ты можешь объяснить подробнее? — попросил он. — Ладно. Вампиров условно можно делить на три группы: Высокие, Отщепенцы и Уничтожимые. К Высоким относят всех, кто обладает особенной силой. Отщепенцы берут скорее своей харизмой или умениями, как Салубри или Макалаврианы. Уничтожимые, ясное дело, должны быть стёрты из мира при малейшей возможности. Носферату и упыри фактически являются Уничтожимыми. Первые стоят ближе к Высоким, но не из-за своих способностей, а потому что благодаря Джаванни они могут стать другими. — К чему это? — Послушай. Обычно упыри и Носферату появляются, можно сказать, искусственно: чары, заклинания, проклятия, зелья и так далее. Иногда происходит так, что обращённый в вампира изначально становится упырём. В этом случае у них присутствует инстинктивная связь со своим Творцом — тем, кто повинен в их обращении. Творца они не трогают, защищают его по мере сил, помогают. Важно, что их тянет к нему, они стараются быть рядом с создателем как можно дольше. Это как наркотик, который не вызывает привыкания, но при этом его всегда мало. — Вы думаете, что у Лизы и Макса один создатель? — Это было бы логично. В любом случае, если твоя дочь говорит, что её тянет в Орден, то с высокой долей вероятности мальчик окажется там же. — Все дороги ведут в Орден, — поморщился Доминик. Думал ли он когда-нибудь, что при одном упоминании родной обители он будет чувствовать боль, сопоставимую с зубной? Пожалуй, раньше подобная мысль показалась бы ему смешной и кощунственной одновременно. Но резон в словах Аделонды на самом деле был, а значит, в первую очередь Макса было необходимо искать именно на землях Ордена. Но как? Там катакомбы и система канализаций такая, что можно годами пытаться кого-либо найти. Использовать Лизу вместо живого маяка? Слишком опасно и ещё неясно, сработает ли. — Мы можем использовать кровь твоей дочери, — поняла его метания Аделонда. — Сабрина поколдует над ней, и жидкость будет течь в нужную сторону, как живая клякса. Но после этого тебе придётся решить. — Ты о чём? — Сам знаешь, — пожала плечами вампирша. Она вышла из лаборатории, оставив Доминика одного. В последнее время Аделонда стала подолгу находиться рядом с родителями, рассказывая им различные похождения из своей долгой жизни. Историй у неё было достаточно на многие месяцы вперёд. Доминик отложил замазку и встал. Потянувшись, он запрокинул руки за голову, уставившись в потолок. Его тело совершенно не устало от длительного пребывания в одной позе, но различные человеческие действия дарили психологический комфорт. Не поэтому ли Аделонда никогда не бегает, если есть возможность идти обычным шагом? Решение насчёт Лизы действительно надо было принять. Оставить ли девочку в облике Носферату или обращать в Высокого вампира? Благо, Джаванни под рукой, и сделать это можно в любой момент, который Доминик оттягивал изо всех сил. Но видимо, больше откладывать нельзя. Ему действительно необходимо решить судьбу дочери: обрекать её на вечность в детском теле или же дать подобие жизни в облике Носферату? С одной стороны, Аделонда честно рассказала мужчине все плюсы и минусы собственного облика, — минусов было больше, — но с другой, сейчас Лиза могла умереть буквально от каждого цветка. Носферату имели свой жизненный цикл, схожий с человеческим. Они росли, старели, могли даже умереть от старости, но при этом они пили людскую кровь. Сможет ли сделать это Лиза? Сможет ли Доминик обречь её на это? Высокие вампиры тоже не были подарком, одни Ма-Джаре чего стоили. А ведь при обращении Лиза могла стать охотницей или Джаванни, Энером, Венче, да кем угодно! И даже Лезомба, а значит и её в итоге затопит чёрное море? Отстранённо размышляя про оба варианта, Доминик понимал, что он крайне предвзят. На его взгляд, бытие вампиром оказывалось проклятием при любом выборе. А вот Лиза, с детства мечтавшая о вечной жизни и бесконечном времени, воспринимала всё совершенно по-другому. Пожалуй, у Высоких вампиров было больше преимуществ, но оставлять Лизу навечно в виде ребёнка? Доминик бы с превеликим удовольствием подождал, пока его дочь подрастёт хотя бы до подросткового облика, но у него не было времени. Для этого потребовалось бы не меньше сотни лет, а Аделонда уже считала секунды до их очередного похода в Орден. Как было бы просто, если бы кто-то другой мог сделать за него этот выбор! Но таких существ нет, и всё только на нём. Наверное, он снова выпал из реальности. Слишком глубокая задумчивость мешала Доминику следить за ходом времени: могла пройти как минута, так и час. Из-за очередного отключения от мира ему показалось, что Сабрина появилась неожиданно, будто соткалась прямиком из воздуха. Скептически оглядев пятна замазки на стене, она обратила своё внимание на Доминика. Под взглядом её блестящих от голода глаз ему стало неуютно. — Ты принял решение? — спросила она без приветствий. Ещё одна грань жизни вампиров: они редко прощались или приветствовали друг друга. В одном бесконечном дне их бытия не было места расставаниям; если один вампир долго не видел другого, то это воспринималось скорее недолгой разлукой. Вроде как друг вышел в другую комнату, так что вам нет смысла прощаться. Аделонда с её прощаниями и тут выделилась. — Да. Хотя я не уверен, что это верно, — признался Доминик. — И? — Я думаю, Лизу надо обратить. Высокие вампиры намного живучей, чем Носферату, способные умереть от любого дуновения ветра. Словно в насмешку, со стены упала горсть подсохшей замазки. Из открывшейся раны пролома подул тот самый ветер. — Хорошо, что ты решил именно так, — сказала Сабрина. — Аделонда сейчас обращает твою дочь.