i'll knock their teeth out

             — я думаю, пора остановиться, — ёнкюн отрывает взгляд от нетронутого кофе. инсон, делающий записи в своём блокноте, поднимает голову. — прошло уже больше двух недель.       — но мы… — санхёк дует на бульон.       они ужинают в рамённой в доме. другие посетители таращатся на них недоверчиво и раздражённо, но хозяйка помнит их и обращается с ними как с обычными клиентами, а игнорировать остальных санхёку не составляет труда.       ёнкюн не даёт продолжить:       — мы уже не най…       — тц.       — ай.       санхёк все-таки отправляет ложку в рот, и жидкость тут же чуть не до слёз обжигает — инсон кривится.       — вы запутались, — ёнкюн смотрит то на одного, то на другого, и санхёк, пытаясь уменьшить боль, водя языком по нёбу, тянет вниз ворот кофты, чтобы ёнкюну открылись звёзды. тот несколько секунд молчит, что-то обдумывая, и бросает эту тему. — мне кажется, уже бессмысленно его искать. я чувствую себя эгоистом, потому что я просто трачу ваше время.       — я первый тебя попросил, — санхёк напоминает. — это была моя плата.       — ты… — ёнкюн запинается, но всё же позволяет себе сказать: — ты уже сделал для меня гораздо больше.       — разве?       санхёк не знает, как относиться к своему внезапному освобождению.       он не выполнил уговор и испытывает вину, но возможность наконец проводить дни только вдвоём с инсоном, поселить его у себя в квартире или же, если его родители удачно отправятся в командировку, поселиться у него так близка, что он не уверен, что может от неё отказаться.       эти две недели, проведённые в поисках, они урывали мгновения друг для друга. телефон санхёка хранит совместные фотографии в кажущихся невообразимыми местах, а комната заполнена вручёнными инсоном сувенирами: каплей-кристаллом, золотистым плоским камнем, с одной стороны которого поднимается бирюзовая смоляная волна, неоновым браслетом, предсказывавшим погоду изменением цвета, лампочкой, в которой пойман солнечный луч, и баночкой, с помощью которой инсон сохранил обрывок облака, открыткой с морем, застывшем на ней, когда тот опустил бумагу, пустую, в солёные волны, и их вид передался на неё. но этого мало. ему нужно больше, чем спешащие минуты.       — какой сейчас был дом по счёту? — ёнкюн обращается к инсону.       — сорок шестой. и завтра, мы договорились, нас отведут ещё в два.       — это будут последние два, — он говорит твёрдо. он смотрит на санхёка — непоколебимо, устало и просяще — и тот кивает:       — я понял тебя.       взгляд ёнкюна смягчается благодарностью и облегчением, и он наконец приступает к своему кофе.       — мы с тэяном попробуем попутешествовать и без efdrive, — он слизывает пенку с мордочки. — если у тебя остались номера тех, с кем мы познакомились, я смогу показать эти дома тэяну… и мы можем так же узнавать про другие дома… это сложнее, и не факт, что нам согласятся помочь просто так, но это лучше, чем ничего.       — я сохранил все номера, — санхёк отвечает. без этих людей у них ничего бы не получилось: те приглашали в свои дома, связывались с близкими из других или помогали найти тех, у кого они могли быть, и санхёк очень хотел бы, но не представляет, чем им отплатить. — как только скажешь, я отправлю их тэяну.       — спасибо, — закончив с напитком, ёнкюн потягивается и делает несколько шагов в его сторону. он расслабленно ложится и трётся о его бедро. — …я не против иногда путешествовать вчетвером.       санхёк смотрит на инсона, улыбается.       — будет здорово.       они посещают два запланированных дома на следующий день и ещё два: им предлагают контакты, и ёнкюн нехотя соглашается, чтобы закончить красивым числом — пятьюдесятью.       в третьем доме им везёт: работает универсальный переводчик, и они могут спокойно общаться, хоть и понимают сказанное с секундной задержкой.       они располагаются на песке у широкого тёмно-фиолетового флуоресцентного озера, на глади которого рассыпаны прозрачные цветы, когда ёнкюн говорит, что вымотался. этот дом плохо влияет на него: обычно и так легко устающий, здесь силы он теряет беспрецедентно быстро, и санхёк убегает в магазин за водой.       блюдце, чтобы ёнкюн мог пить, лежит у него в рюкзаке, но оно не требуется, когда он возвращается: тот спит, свернувшись клубочком, а инсон, сидя рядом на песке, крутит в руках браслет с чёрными бусинками из существующего только здесь камня.       он первым замечает сетку с «бижутерией» среди ярких красок рынка, после того как приведший их парень заканчивает краткую экскурсию и убегает по своим делам, проинструктировав позвонить ему, если что-то случится. санхёк поражается, как инсону это удаётся: широкая улица покрыта теснящимися лотками, заставленными так, что, похоже, только сами продавцы могут там что-либо найти, и едва различаемыми из-за разноцветного потока людей. громкие голоса, рекламирующие вещи и пытающиеся вести обычные разговоры, перекрикивают друг друга, сливаясь в нестихающий шум, и, когда он протискивается с ёнкюном на руках вслед за инсоном, санхёку кажется, он вновь очутился на пути к стадиону.       едва пережив давящую, рябящую и оглушающую толпу, он рассматривает прозрачный пакетик с изделием, о котором они недавно слушали, пока инсон сцепляет ещё один, обращается несмелым взглядом, и санхёк принимает предложение.       они покупают два.       стоит им покинуть бросающий из стороны в сторону поток, стремящийся утянуть за собой или хотя бы сбить с курса, они ищут лавочку и раскрывают одну упаковку для проверки. ёнкюн начинает эксперимент, протягивает лапку. браслет ему слишком велик, и приходится обмотать его дважды — к счастью, леска достаточно прочная.       он садится, задумчиво подняв голову и широко распахнув глаза, делает несколько шагов и просит санхёка снять чёрные бусины, чтобы случайно не порвать когтями.       — работает.       санхёк надевает одобренное экспертом изделие инсону, после чего пробует сам: все ощущения тут же исчезают, словно вокруг него формируется невидимый пузырь. он не чувствует скамейку под собой, ветер, инсона, когда касается его, не слышит ни одного слова, изолированный звёздным камнем от всего, кроме себя.       и сейчас санхёк кладёт бутылку с водой на песок и наклоняется к рюкзаку, где лежит целая упаковка. он надевает второй браслет, сопровождаемый дрожащим взглядом, и садится на инсоновы колени. ловит его ладонь и забирает исключительный камень, повторяет движение: бусинки вновь оказываются на запястье инсона.       браслет ограждает от любых внешних воздействий, кроме тех, что осуществляют люди, носящие такие же.       санхёк не чувствует песчаную поверхность, которой касаются его ноги, не чувствует пронизывающий бриз, но персиковые прядки шёлком скользят сквозь пальцы, когда он убирает их назад, холодные руки забираются под его куртку и толстовку и опускаются на талию, матовый вкус остаётся во рту, когда он слизывает передавшуюся ему невкусную гигиеничку, прежде чем потянуться за ещё одним поцелуем. на этот раз ничем не ограниченным.       ничего, кроме них двоих, сейчас не существует.       санхёк слышит только беспорядочный шёпот инсона, шорох одежды, надломленный, исступлённый вздох-всхлип, когда целует его шею, и инсон прижимает его к себе сильнее, словно хочет, чтобы они зацепились рёбрами, даже если это проткнёт их лёгкие — они и так едва могут дышать.       санхёк целует, целует, целует. он не знает ничего больше, не желает знать ничего больше, кроме инсона, и он рвано вдыхает, держит его лицо в своих руках, целует места заживших царапин, губы. он упирается эрекцией в его живот и ощущает его под собой, закидывает руку ему на плечо и другой касается его брюк, сжимает член через ткань, и инсон захлёбывается воздухом. он падает лбом на санхёково плечо, пытается восстановить дыхание. санхёк ничего не делает, но руку не убирает, пока инсон не поднимает голову и он не видит его покрасневшие щеки, спутанные волосы, влажные, исцелованные губы и отчаянный, просящий взгляд. санхёк слишком увлёкся.       — прости.       он сползает с инсона на песок подле. валится на спину и ловит ртом недостающий воздух, пока инсон забирает у него браслет и кидает вместе со вторым на рюкзак, устраивает голову на санхёковом плече, так же тяжело дыша.       звуки и ощущения немедля возвращаются. они кажутся странными и чужими: напоминают об окружающем мире и других созданиях, о том, что санхёк не мог просто продолжить, и он почти вскакивает, останавливаемый только лежащим на нём инсоном.       — ёнкюн!       глаза инсона расширяются, и он стремительно приподнимается на локте, оборачивается.       — ещё спит, — он облегчённо выдыхает, и силившийся тоже что-нибудь разглядеть санхёк расслабляет шею, падая затылком на песок.       дома-их-последние-надежды так и не приносят результатов, и в конце дня ёнкюн распускает их детективную команду.       — вы же… всё равно будете приходить? — он не поднимает головы, когда они, ещё раз подтвердив, что поиски завершены, прощаются возле белой двери.       — так часто, что ты будешь скучать по временам, когда не знал нас, — инсон отвечает и поворачивается к санхёку: — да?       — конечно, — тот втягивается в разговор. — можем хоть завтра, как только закончится комендантский час, быть здесь, — он вопросительно смотрит на инсона.       — точно.       — тогда я буду ждать вас тут, — глаза ёнкюна наконец отрываются от асфальта. — завтра. в восемь, — его хвост взволнованно дёргается. — …и потом будете приходить? и на рождество что-нибудь устроим? и после?..       — конечно.       санхёку сложно привыкнуть к нему такому: неуверенно раскрывающемуся и решающемуся на искренность, и он садится на корточки, треплет шёрстку на его макушке, пока ёнкюн, смущённый, не начинает уворачиваться.       санхёк бросает взгляд на дверь: ему не терпится выйти из дома, но вместе с тем волнительно это делать, потому что он знает, что произойдёт потом. он хочет, чтобы это произошло, но не может не робеть.       инсон нерешительно смотрит на него, когда они оказываются на улицах, бормочет, чувствуя его неловкость:       — я могу уточнить, дома ли родители…       санхёк кивает.       инсон звонит кому-то из персонала, благодарит, отключается, сообщает, что они задержатся, скорее всего, совсем допоздна, хотя санхёк и так видит это по его беспокойному, но обрадованному лицу.       — тогда поехали? — он спрашивает, и инсон открывает приложение такси.              — какое у тебя предпочтение? — инсон садится на кровать, и санхёк устраивается, скрещивая ноги, рядом.       — не знаю. я читал про процесс, но это просто теория... а у тебя?       — мне нравится и так, и так.       — тогда ты покажешь пример, а в следующий раз я попробую, — он предлагает, и инсон соглашается.       санхёк понятия не имеет, что от него требуется, когда инсон придвигается и целует его, медленно, тягуче, клейко, останавливая время, но ускоряя сердцебиение, и аккуратно заставляет упасть на спину, нависая сверху.       — не думай о том, что тебе нужно что-то сделать, — инсон смотрит на него, прежде чем наклониться и поцеловать. — просто сконцентрируйся на своих ощущениях. я… я всё сделаю для тебя, — он скользит губами по шее, ключице, касается ладонью живота, слегка задирая толстовку. санхёку с каждой секундой становится в ней слишком жарко: его покрывают поцелуями, будто боясь упустить хоть миллиметр, и он приподнимается на локтях, чтобы освободиться от неё. инсоновы руки оставляют на оголённой коже распаляющие ожоги, и ему мерещится приятное покалывание, когда тот целует звёзды, словно от прикосновения, пускай рисунок никак не ощущается на теле, он въедается глубже.       санхёк чувствует, как внизу тянет, и инсон на несколько мгновений отстраняется, достаёт тюбик со смазкой и упаковку презервативов и бросает их на кровать, немедленно возвращаясь к санхёковым губам.       он расстёгивает его джинсы, стягивает их, боксеры — санхёк нервно вдыхает, цепляется рукой за плед. он знает, что должен расслабиться. инсон заливает пальцы смазкой, касается кожи возле ануса и массирует её, прежде чем медленно, плавно, очень-очень осторожно начать вводить один палец. санхёк хрипит и кривится — инсон целует внутреннюю сторону его бедра, шепчет обеспокоенно, жалостливо:       — я знаю. прости. мы можем…       санхёк машет головой.       он закрывает глаза, делает вдох, выдох, постепенно привыкает, и по его сигналам инсон добавляет второй палец, третий. словно только сейчас вспоминая о себе, раздевается. он возится какое-то время с презервативом и смазкой — санхёк наблюдает его сосредоточенно-волнующееся лицо, пока собственное тело как-то умудряется совмещать нетерпеливое возбуждение и странные, не до конца понятные болезненные ощущения, и едва не хихикает.       инсон вновь нависает над ним, собирается что-то сказать, и санхёк предугадывает: сгибает ноги в коленях и приподнимает их к себе — инсон наклоняется, целует и медленно входит. санхёк разрывает поцелуй, хватает ртом воздух, и инсон замирает, ждёт и, только убедившись, что ему не больно, начинает аккуратно, размеренно двигаться. санхёк не уверен, что он чувствует, кроме огня, распространяющегося по всей грудной клетке, животу, где они соприкасаются, будто смешиваются, сплавляются, но инсон наконец находит нужный угол, и санхёк выгибается, пальцы на ногах поджимаются, и он хрипло выдыхает.       он кусает инсоново плечо, цепляется за его спину, ловится его взглядом и не хочет никогда отворачиваться.       — сядь, — он шепчет, и инсон вопросительно смотрит на него, но слушается, и санхёк забирается к нему на колени, приподнимается. — помоги мне.       инсон направляет член, и санхёк, почувствовав головку, делает несколько коротких движений, опираясь об инсоновы ноги, прежде чем медленно проскользить вниз.       инсон протяжно стонет и, запрокинув голову, падает на кровать. санхёк так же плавно поднимается и опускается ещё раз, ёрзает вперёд и назад, и инсон вцепляется в его бёдра так, что пальцы едва не белеют. он всё же заставляет себя найти силы подняться, мажет губами по санхёковой щеке, целует, обхватывает его член ладонью, ведёт вниз.       от неожиданности санхёк не может сдержать стон, замерев, выгибает спину и закусывает губы. инсон пытается сохранять ритм, но сбивается, стоит санхёку вновь начать раскачиваться.       — я… — санхёк бормочет, но не успевает договорить: тело перебивает его, и рука и живот инсона оказываются залиты белой жидкостью.       он дрожит, с трудом дыша, но возобновляет движения, и инсон стискивает покрывало, оставляя на нём мокрый след, не сводит взгляд с его лица, смущая и распаляя, и через россыпь мгновений санхёк чувствует, как член внутри дёргается и пульсирует, и инсон прерывисто стонет.       санхёк валится на кровать, абсолютно без сил, и инсон рушится рядом, находит его руку и берёт в свою. даже такое простое прикосновение отражается мурашками, трепетом и множеством различных желаний, словно любое инсоново действие затрагивает что-то фундаментальнее рецепторов и нервных окончаний.       — …хочешь принять вместе душ? — инсон кашляет и шепчет, и санхёк соглашается на предложение, хоть и догадывается о возможном подвохе.       он не ошибается: стоит нежным каплям упасть на кожу, инсон опускается на колени. у санхёка, опирающегося спиной о стену, едва получается устоять на ногах, когда он касается члена губами.       дальше в ванной они не задерживаются. она исключительно инсона и поэтому совсем рядом с его комнатой, и за несколько секунд они оказываются на кровати, боком, лицами друг к другу, и инсон целует его, закидывает на него ногу, придвигаясь ближе. сейчас нет одежды, и санхёк обнаруживает, что их двойная система на самом деле тесная, только более везучая, чем остальные: между ними нет миллионов километров, нет вообще ничего, кажется. санхёк притягивается и дрожит, искажается от прикосновений, горит, когда замечает, как инсон смотрит на него: совсем неправильно, как если бы он был величайшей ценностью, и санхёк словами, взглядами и телом старается донести до него, что это важнее него ничего нет.       их обмен веществом — поцелуи и скользящие по коже ладони, они горят и сбивчиво дышат, покрасневшие и беззаветные, и инсон, не отрываясь от санхёковых губ, шарит рукой по покрывалу и протягивает ему найденный тюбик.       он подсказывает и направляет, когда санхёк нерешительно пробует повторить запомненные действия. всё в нём боится сделать ему больно, но инсон запрокидывает голову, вбирая ртом воздух, и уверяет, что он в порядке, просит поцелуи и хочет видеть его лицо, когда санхёк входит в него.       санхёк опирается руками о кровать, рвано вдыхает, совершенно теряется на миг от ощущений. инсон стонет, облизывает губы, когда он начинает аккуратно двигаться, и шепчет, не сводя глаз:       — мо… жешь… быть жёстче.       в его словах больше просьбы, чем разрешения, и санхёк выполняет: выдавливает его в кровать и толкается сильнее и глубже, инсон скрещивает ноги у него на спине и, обнимая за шею, целует — отчаянно и неистово, будто боится, что это последний раз, и пытается совершить, ощутить всё возможное, наложить на них обоих отпечаток, так безнадёжно, безумно, пробуждающе обжигающе, что санхёк забывает обо всём другом, фокусируется только на его губах на своих, застывает, словно лишаясь связи с остальным телом. инсон слегка сжимает его член внутри и сам толкается на него, напоминая, и санхёк стонет в поцелуй:       — прости.       учащённое дыхание жаром остаётся на коже, руки скользят по его спине, зарываются в волосы, когда ощущения становятся слишком ярки, несдерживаемы, и санхёк ловит всё, что инсон позволяет, каждую реакцию, эмоцию, каждое выражение лица и каждый стон, и старается отдать больше, больше, больше. всё, что он попросит.       тело собирается ему помешать, он чувствует приближающийся оргазм и не знает, как поступить, не хочет заканчивать первым, но не готов поставить на паузу, прекратить нуклеосинтез удовольствия инсона.       — не останавливайся, — судорожно, просяще, будоражаще — становится для санхёка точкой катастрофы. он не может ничего сделать, кончает, пока инсон сжимает его плечо, практически скуля: — не уход...       он не успевает договорить, выгибается, накрытый оргазмом, и вцепляется в санхёка ещё сильнее.       — чуть-чуть, — он шепчет, прижимая его к себе, и санхёк проскальзывает руками под его спину, обнимая.       он поднимается, чтобы выкинуть презерватив, когда инсон восстанавливает дыхание, и тут же возвращается, ложится рядом, подперев голову рукой, и инсон поворачивается к нему, грязный, растрёпанный, отчаянный, блаженный, и санхёк смотрит на него неколебимо, клянётся:       — я не оставлю тебя. никогда.              инсон пропускает дополнительные в течение их поисков, сообщив академии, что заболел, и втайне от родителей договорившись с репетиторами, и санхёк обещает, что встретит его, если он пойдёт на вечерние занятия после прогулки с ёнкюном.       из-за усилившей пробки аварии он опаздывает минут на пятнадцать и обнаруживает инсона, сидящего на газонном ограждении недалеко от остановки. тот тут же улыбается и поднимается, а санхёк мрачнеет: что-то не так. слишком аккуратно, как будто только-только расчёсанные волосы, слишком неестественно поправленная одежда — санхёк чувствует, как всё тело напрягается, и инсон с искренней решимостью в глазах приоткрывает рот, чтобы рассказать, но это делают за него:       — ха! ты несколько недель нигде не появляешься, пустое место почти столько же прогуливает допы. интересно…       санхёк разворачивается.       двое «лунатиков», инсоновы одноклассники, медленно выходят из-за угла ближайшего дома.       — не зря мы решили подождать! — второй поддакивает.       — вот, значит, где ты пропадал, — они оба ухмыляются. санхёк раздражённо выдыхает.       они не трогали инсона в последнее время, он уверен в этом, пусть и мог лишь гадать о причине: были ли они просто заняты, болели или же наконец переключились на более продуктивную деятельность. не спрашивал у него, чтобы не поднимать тему, которую тот раньше избегал, и хотел надеяться на третий вариант, но, очевидно, напрасно.       в таком случае, санхёк понимает, хорошо, что они встретились ему здесь. если они не собираются оставлять инсона в покое, а тот не в силах разобраться с проблемой сам, санхёк может им всем помочь.       но…       он глядит на инсона: тот хмурится и явно предпочёл бы уйти, однако санхёк сомневается, что им это намереваются позволить.       — не думаю, что вас касается, где я «пропадаю». мы не друзья, а если у вас есть какое-то дело, мой рабочий номер известен.       — а пустое место — друг, что ли? он достаточно перед тобой наприсмыкался? хотя неудивительно: таких лицемерных прилипал ещё поискать… — они усмехаются, и тот, что поувереннее, чхве ёнчоль, хмыкает: — чего же ты раньше ему не помог? а-а, подожди… или в тот раз это и была твоя помощь? — он едко смеётся. — тогда цена ей…       они в абсолютном восторге от происходящего, но санхёк начинает уставать от этого ребячества. ситуация для него предельно ясна: он не может быть с инсоном везде, чтобы защищать его, но он гораздо сильнее этих двоих. от них требуется лишь пообещать и навсегда отвязаться от инсона, и они разойдутся. санхёк даже не станет им мстить, хоть и очень хочется.       — на вашем месте я бы просто уже попытался договориться, — он замечает ровным, твёрдым голосом.       — из-за него? ага, нам заодно ещё прощения у него попросить? — второй показывает на инсона пальцем и хохочет, и усталость санхёка вот-вот превратится в раздражение. он всё же сдерживается:       — вряд ли ему нужны ваши извинения.       понять, что навязывание своей игры закончилось, этим двоим наверняка тяжело, но он уповает на то, что здравый смысл возобладает. они видели его в деле, да и должны были слышать про напавших на него «русалок». на что они рассчитывают вдвоём, при их навыках? они могут уравновесить шансы оружием, но они не настолько храбрые, чтобы угрожать ему серьёзно. даже если он сам протянет им нож в руки, они не решатся воспользоваться им.       не исключено, что долгое отсутствие санхёка убедило их в том, что он уже не может представлять угрозу, или же… неужели они настолько ненавидят инсона, что готовы на всё, чтобы добраться до него?       анализ внезапно приходится прервать: один из «лунатиков» направляется в его сторону и замахивается — санхёк легко уворачивается. он скидывает рюкзак и краем глаза отмечает действия другого — растеряв бравурность, тот мешкает и не знает, что предпринять, боится — и санхёк едва не закатывает глаза. зачем они тратят их с инсоном время?       атакующий его парень хилее, но выше ростом и стремится ударить, сохраняя дистанцию, чтобы его нельзя было достать, но у санхёка нет никакого желания затягивать с этим абсурдом. если они не хотят сотрудничать, он просто выбьет из них нужные ему гарантии.       и если они не будут соблюдать свои обязательства, он напомнит им о том, как умеет договариваться.       он блокирует удар, перехватывает руку и дёргает «лунатика» на себя, ударяет коленом в живот, сцапывает за куртку, не давая ни секунды, чтобы прийти в себя, бьёт несколько раз кулаком в челюсть. выпускает ткань, и парень отшатывается, но санхёк тут же целится под колено, и нога того подгибается, он не удерживает равновесие, и санхёк валит его на спину. он садится сверху, излавливает руки, тянущиеся к его горлу, и прижимает к земле. он мимолётно бросает на них взгляд, и становится мерзко от того, что он касается них.       они причиняли боль инсону.       санхёку очень хочется их сломать.       второй «лунатик» так и продолжает испуганно стоять на месте, и санхёк взирает на искривлённое лицо под собой холодно, безжалостно, ждёт заверений, но парень усмехается и, повернув голову, сплёвывает кровь.       — теперь мы точно от него не отстанем. ни в школе, нигде, — он громко смеётся, несмотря на боль. — пустому месту следовало оставаться пустым и никому не нужным.       санхёк не понимает, что случается дальше.       перед глазами стоит только перекошенное лицо, чьи-то руки, наносящие по нему удары. они не останавливаются, бьют хаотично, куда попало, задевают зубы и наверняка царапаются — они и так уже покрыты красным, не сказать точно.       каждая ссадина, струйка крови отзываются внутри удовлетворением, гнилой радостью. он не может перестать смотреть.       защитное стекло между ним и происходящим трескается резко. в его заведённую руку вцепляются и тянут её в сторону, и инсонов голос просит прекратить и зовёт его давоном, даже в такой ситуации играя по его правилам.       — он без сознания! пожалуйста!..       санхёк замирает. созерцает содранные костяшки, переводит взгляд на инсона. внутри пусто, пока осознание не лишает воздуха, и он сползает с «лунатика», в ужасе таращится на лежащее неподвижно тело, залитое кровью лицо, подносит, дрожа, ладонь к его носу.       выдыхает: действительно только без сознания.       — вызывай скорую! — инсон командует второму однокласснику, застывшему, вцепившемуся в лямки рюкзака и неотрывно глазеющему на санхёка. — быстро!       тот приходит в себя и вытаскивает телефон, едва не роняет. инсон подступает к нему, пока он набирает номер, и говорит тихим, но жёстким, пробирающим голосом:       — скажи, что не знаешь, что произошло. не смей ничего упоминать.       парень кивает, но инсон не трогается с места и внимательно слушает весь разговор, возвращаясь к санхёку, лишь когда он заканчивается.       — иди домой, пожалуйста, — он смотрит мягко, умоляюще, санхёк чувствует, что губы дрожат и внутри становится больно, и инсон касается его запястий, на которые попали кровавые брызги, повторяет: — пожалуйста. я со всем разберусь. и сразу приду. санхёк, пожалуйста.       санхёк зажмуривается, содрогается, кивает.       встаёт, шатаясь, хватает рюкзак и начинает бежать.       холодно и тяжело, но мысли все выбиваются ветром, и он не останавливается, даже когда ему кажется, что он вот-вот упадёт. он не обманывает себя и не сомневается, что это бесполезно — когда он тормозит у магазинов недалеко от дома, они неотвратимо догоняют его. он мельком замечает своё отражение в витрине и, свернув в безлюдный проход между зданиями, сползает на землю, достаёт воду в попытке смыть кровь с рук. запястья болят, а пальцы плохо слушаются: он совсем не контролировал силу удара. он промокает пятна на куртке салфетками. хорошо, что она тёмная: если не присматриваться, их практически не видно.       взгляд падает на костяшки.       он должен обработать их, прежде чем подцепит что-нибудь (при условии, что уже не подцепил). ему нужно почувствовать, что по крайней мере что-то ещё под контролем. он с трудом вынимает перекись, бинт. всё получается неряшливо и криво, он едва закрепляет повязки, надеется, что не повредил сухожилия.       он смотрит перед собой. заставляет себя подняться. в голове только одна мысль, и то, что он не в курсе того, что сейчас происходит в скорой, в больнице, делает страх гораздо сильнее.       он чуть не убил человека.       если бы хоть какое-то самообладание ещё не оставалось с ним тогда, если бы он уронил его слишком неосторожно, если бы там был хоть один камушек… да и после… санхёк смутно помнит, куда бил. если он попал в висок или по ушам… он может уже идти сдаваться полиции.       он силится изобразить себя обычного, когда добредает до квартиры. папа второй день марафонит какой-то сериал, и санхёк, поздоровавшись, якобы не желая его отвлекать, быстро прячется в ванной. у него нет другой куртки, подходящей под декабрьскую погоду, и эта, скорее всего, полностью не успеет высохнуть к утру, но чем больше времени проходит, тем сложнее будет вывести пятна. он подставляет ткань под холодные струйки, кидает куртку в стиральную машинку и, когда начинает раздаваться шум от поступающей в барабан воды, умывается, перебинтовывает руки и тотчас скрывается в своей комнате. не включая лампу, падает на кровать, видит перед собой потолок.       он не шевелится, пытается составить план, как ему завтра разбираться с ситуацией, но ему не хватает информации. он переворачивается на бок. закрывает глаза, пусть и знает, что не уснёт. ему доступен только один вариант — ждать.       он не отслеживает, сколько теряется в последствиях своей гелиевой вспышки, но в какой-то момент из глубины квартиры раздаётся папин голос, хоть и слов он не разбирает, и через минуту дверь к санхёку тихо скрипит.       в комнате темно, но света фонарей, поступающего через окно, достаточно, чтобы смутно различать предметы, и инсон ложится рядом и обнимает со спины.       — что с ним?       — он пришёл в себя. у него сломаны нос и челюсть… сотрясение мозга, плюс мелкие повреждения, но он будет в порядке. я… он не обратится в полицию.       — я тебе всё верну, — санхёк немедля обязуется. — сколько?       — его родители хотели два миллиона вон, но я сказал, что у меня есть доказательства, что он издевался надо мной. поэтому… мы сошлись на миллионе.       санхёк зажмуривается, но мысленно кивает сам себе. у него нет таких денег, но и выбора у него тоже нет.       — я верну, — он повторяет.       — я знаю.       — я не смогу возместить всю сумму сразу, — он признаётся. он без понятия, сколько из этих денег инсона, а сколько его родителей, что тот соврал им и пообещал, и пытается выяснить, хоть и инсон говорит просто отдавать по мере возможности.       — я сказал, что это для онлайн-курсов. потом объясню, что они мне не подошли и я попросил возврат.       он отвечает спокойно, как ни в чем не бывало, но санхёк лишь больше убеждается, что ему нужно вернуть всё как можно скорее. прежде чем инсона поймают на лжи.       он закусывает губу.       ему очень повезло. от него требуется лишь найти деньги, травмы «лунатика» должны пройти за месяц. но он не в силах перестать думать о том, что он оказался настолько близко к краю. он всегда представлял задачи и последствия, когда вступал в драку, всегда сохранял хладнокровие, рассчитывал удары и наносил их так, чтобы не покалечить, используя насилие для своих целей, но никогда не наслаждаясь им. кроме сегодняшнего вечера.       он не хотел его смерти, но хотел причинить бесконечность боли, и, если бы не инсон, неизвестно, чем бы это закончилось.       он обнимает себя и сжимает неуклюжими пальцами кофту. он знает, что ему нужно сделать завтра, но совсем не понимает, что делать с собой.       инсон прижимает его к себе чуть крепче и произносит, оглашает, присягает:       — я люблю тебя несмотря ни на что.