Клише, еще клише!

– Ване передай, – одними губами произнес Мирон и кинул туго свернутый малюсенький листок на соседнюю парту. Листочек перелетел с парты на парту еще пару раз, пока не оказался в самом конце класса на полу: его сдул легкий осенний ветерок, еще теплый и почти ласковый, но несущий в себе дыхание скорой зимы. Встать и поднять записку незаметно от учителя не получилось. Усталый (в начале сентября!) окрик «Евстигнеев, это ты так задачу решаешь?» заставил вернуться за парту. Ваня прочитал ее только на перемене, когда Мирон уже сидел рядом. – Ну и? Чего приуныл? Ваня взглядом показал в другой конец класса, где на первой парте сидел вихрастый парень в темных очках и что-то громко рассказывал своему приятелю. Сквозь гул класса слова не доходили, но общий тон был понятен. – И? Чего он тебе? – Бесит, – тихо ответил Ваня. Мирон непонимающе пожал плечами. – Новенький бесит до трясучки, – еще раз сказал Ваня и уставился на измятую записку. Разгладил ее, потом снова смял и сунул в карман. – Да нормальный чел вроде, – неуверенно ответил Мирон. – Ну иди к нему, сигарету попроси, раз нормальный, – ворчливо отозвался Ваня и открыл учебник. – Какого хрена он к нам приперся? Мирон опять пожал плечами. – У нас класс сборный, тут все новенькие. Нормальный он чувак, я вчера с ним в столовке сидел, поугарали немного. Ваня посмотрел на него и выдавил сквозь зубы: – У нас – все наши, из нашей школы, а этот чужой. Почему у себя не остался? Че всех после девятого к нам тянет? Сидел бы у себя, учился бы два и два складывать. На хрена он в лицее нужен? Мирон хмыкнул. – Вань, не доебывайся до человека. Пришел и пришел. Может, его в декабре за неуспеваемость отчислят? Или сам раньше уйдут, как только МХК начнется? Саня говорил, там училка лютая, у нее выше тройки фиг получишь. А этот же из обычной школы, не выдержит нагрузки и уйдет. Только тебе какое до него дело? По мне – нормальный чувак. Детей же с ним не крестить. Новенький проявил себя уже через пару дней, когда схлестнулся с Мироном на литературе. Оказалось, что он, хоть и пришел из обычной школы, очень хорошо подготовлен и может составить достойную конкуренцию Мирону. После уроков Мирон не отстал от новенького и потащил его в их с Ваней тайную курилку, где они продолжили спор уже втроем: Ваню Мирон взял себе в подмогу. С этого дня началась их странная дружба втроем. Ваня терпел новенького, который оказался к тому же его тезкой (этот факт его вообще страшно бесил), разговаривал с ним сквозь зубы, свысока, будто одаривая какой-то милостью. Новенький снисходительно усмехался и язвил в Ванин адрес. Мирон в меру сил и способностей старался их усмирить. К ноябрю все в классе привыкли, что теперь Мирон дружит не с одним Ваней, а с двумя. К началу третьей четверти новенький, теперь уже вполне обвыкшийся и ставший своим, Ваня Светло, стал вместе с Ваней и Мироном торчать у последнего дома после школы. Ваня, сколько себя помнил, почти каждый день после школы шел к Мирону (до него идти было ближе), и там они вдвоем делали уроки. Почти всегда вдвоем, даже их общая подруга Женя за девять с половиной школьных лет присоединялась к ним всего несколько раз. Ване казалось, что он знал Мирона всегда. Сначала они ходили вместе в детский сад, потом в подготовительную группу при школе, потом вместе пришли в первый класс и долго сидели за одной партой, пока Ваня не вымахал настолько, что стал мешать сидящим сзади, и его отправили за последнюю парту. И они всегда дружили, были ближе, чем родные братья. Если бы классе в пятом-шестом Ване кто-то сказал бы о том, что через пару лет он влюбится в Мирона, сказавший получил бы по зубам. И тем неожиданнее было для Вани в конце восьмого класса осознать, что Мирон красивый, что у нему хочется прижаться, не отпускать, целовать, говорить всякие милые глупости. К девушкам Ваня никогда подобного не испытывал. Сначала он удивился, потом испугался, потом подумал, что так и должно быть: в кого же влюбляться, как не в Мирона, которого он знает миллион лет и ближе которого у него нет. Но открыться Мирону он боялся, все выгадывал удобный момент, которого никак не находилось. У Вани была фотка Мирона, спрятанная надежнее любого секретного документа. Ваня знал о Мироне все и мог с точностью до секунды предсказать его настроение, понять, как улучшить его плохое настроение, какие слова найти, когда Мирону плохо. Ваня, наверное, любил его. И тем неприятнее ему стало, когда в конце марта он, придя в класс, обнаружил, что теперь Мирон сидит вместе со Светло. Ваня целый день сверлил взглядом спину Мирона, на переменах общался, но натянуто, все хотел спросить – с чего такие пересадки, но побоялся. А после уроков завернул не к Мирону, как обычно, а к Жене. – Жень, тебе нравится Светло? – почти с порога спросил он и на ее удивленно поднятые брови пояснил, – ну, по-человечески нравится, не как парень? Женя смущенно улыбнулась и пожала плечами. – Просто меня он бесит. И то, что он между нами с Мироном вклинился тоже бесит. Женя смотрела на него и молчала. Ваня был ей благодарен за это. – А Мирон тебе нравится? – В шестом классе нравился, – улыбнулась Женя. – А в восьмом ты. Но я думаю это потому, что мы дружим. И это была какая-то мимолетная влюбленность. Знаешь, на пару недель. – Мне он тоже нравится, – Ваня судорожно выдохнул. – И не на пару недель. Очень давно. Ты понимаешь? Женя кивнула и опустила глаза. – А теперь этот Светло. И Мирон постоянно с ним, на курс этот по выбору записался. Они вообще туда из всего класса двое ходят. А сегодня вместе сели. Этого я вообще понять не могу. – Вань, – Женя помолчала, – ты ревнуешь, правда? Он тебе не просто нравится. Ты ему говорил об этом? Ваня грустно усмехнулся и посмотрел в угол. Там немного отошли обои и лежала какая-то бусина, наверное, давно потерянная. – Я его люблю, наверное. Не могу ему такое сказать. Боюсь. – А молчать и мучиться лучше? – Женя взяла его за руку, и они так сидели молча, в кухне с незажженным светом. На другой день Ваня решился. Он и так и этак подбирал слова, но потом решил говорить экспромтом. В конце концов, они с Мироном лучшие друзья. Он точно поймет. После уроков Ваня еще час слонялся по окрестным дворам, настраиваясь и успокаивая себя, но в итоге только замерз как собака. Ваня безуспешно набирал код на домофоне несколько раз, но никто не подходил. Хорошо, что Мирон жил на первом этаже, и Ваня решил стукнуть ему в окно, чтобы открыл дверь. Он подошел к окошку. Шторы были открыты, свет выключен, но Ваня и без света увидел все. На диване в спальне Мирона сидел Светло. Голый по пояс. А на нем сидел Мирон, тоже голый, в одних трусах. И они целовались. Жадно, долго, совершенно не обращая внимания ни на что. Мирон опирался о спинку дивана, а Светло шарил ладонями по его спине, забирался под резинку трусов, мял задницу, словом, делал все то, о чем Ваня только мечтал. А потом Мирон скользнул вниз и устроился между широко расставленных ног. Стащил кое-как со Светло штаны и трусы. Ваня смотрел, как завороженный. Знал, что нельзя, что не для него, но оторваться не мог. Они тоже не могли его видеть: Мирон был слишком занят, а у Светло были закрыты глаза, рука его гладила Мирона по вихрам на затылке. В горле застрял противный комок, а глаза защипало. Вот сейчас бы разреветься, как маленький! Ваня отошел от окна и почти побежал в соседний двор. Оттуда в другой, третий. Он слонялся по окрестностям до темноты. Курил. Не застегивал куртку и не надевал шапку, наплевав на пронизывающий ледяной ветер и мерзкую колючую снежную крупу. У него так замерзли руки, что даже побелели, когда он все же пришел домой. А в ночь поднялась температура. Он с большим трудом позвонил с утра Жене, попросил ее предупредить в школе и провалился в тяжелый сон. Целый день он заставлял себя просыпаться и напряженно слушать: не запиликает ли домофон, не брякнет ли дверной звонок. Он ждал Мирона. Все разы, когда Ваня болел, Мирон исправно приходил к нему с домашкой и не боялся заразиться сам. В этот раз Мирона не было. Ваня ждал каждый день. Предано, как собака. Ждал и с каждым днем понимал – зря. В последний день перед школой к нему пришла Женя. Принесла домашку и пирожных. – Жень, он спрашивал обо мне? – даже не дав ей раздеться, спросил Ваня и вздрогнул услышав короткое «нет». Он знал, что ответ будет таким, и все равно глупо наделся. Будто бы сказка возможна. Конечно, нет. – Извини, – Женя обняла его, будто она была виновата. Первый раз в жизни Ваня заплакал не от физической боли. На следующий день он кинул Мирону записку. «После школы поговорить надо. Но без твоего парня». Мирон записку развернул, и Ваня увидел, как у него покраснели уши и шея. Светло плечом прижался к Мирону и, видимо, тоже заглянул в записку. Потом обернулся и резанул Ваню своими холодными черными глазами. Насмешливо и неприятно. После уроков они вдвоем стояли в их тайной курилке. Светло сидел метрах в ста. Ваня его видел, но из-за своего хренового зрения не мог разглядеть лица и понять, что у Светло на уме. – Откуда ты знаешь про нас с Ваней? – неприязненно спросил Мирон. – Я вас видел. На той неделе. Приходил к тебе, ты домофон не открыл, и я решил в окно постучать, как обычно. А там вы, – объяснил Ваня. Он не думал, что Мирон начнет с наезда. – И что ты будешь дальше с этим делать? Расскажешь всем? – Мирон зло прищурился и сжал кулаки. – Я не знал, что ты тоже гей, – растерялся Ваня. Разговор шел совсем не так, как хотел он. – Тоже? – Если бы я раньше знал… Мирон, у меня был шанс? Хоть когда-нибудь? – голос звучал просительно и жалко. Мирон отвернулся и посмотрел на Светло. Потом еще раз на Ваню. Его взгляд был холодный и колючий, как снег в тот день, когда Ваня узнал. Мирон так смотрел на него впервые в жизни. – Мы пойдем, Вань. Мы с Ваней Светло, – уточнил он. – Базара нет, – сипло ответил Ваня и вышел первым. Больше он с Мироном не разговаривал. В классе народ пошептался, но через неделю уже забыл. У Мирона появился новый друг, и народ это принял как должное. Остаток года Ваня доучивался на автомате. Машинально делал домашку, отвечал на уроках, если спросят, сам не вызывался. Как-то закончил год. И все время твердил родителям, что будет переводиться в другую школу. Те не понимали: остался год, зачем менять? Родное, знакомое, привычное, в двух шагах от дома. Ваня был непреклонен: он будет вставать в пять утра и ездить к черту на рога, он уйдет в другую школу. Променяет лицей на обычную районную. И не трогайте его! К августу родители смирились. Мирон не звонил. Он вычеркнул Ваню из своей жизни. И Ваня его из своей тоже. А из сердца не мог. Несколько раз за лето он видел Мирона со Светло на улицах, всегда отворачивался или переходил на другую сторону. И Мирон не сделал ни единой попытки подойти. Первого сентября нового учебного года Ваня стоял на линейке в новой школе. В Пушкине. Он подал документы два дня назад и, конечно, не успел познакомиться с одноклассниками. Директор недоумевала, почему он перевелся, но Ваня ограничился коротким «по семейным обстоятельствам», и вопросов больше задавать не стали. Он стоял в стороне от класса и тоскливо разглядывал залитый солнцем школьный двор. Кто-то говорил речи, малыши читали стихи, его тошнило ото всего. – Это ты новенький? – вдруг похлопали его по плечу. Ваня обернулся. Напротив него стояли двое: высокий, выше самого Вани, парень со смеющимися глазами, курносым носом и широкой добродушной улыбкой и второй, на голову ниже, коренастый, широкоплечий с въедливым лукавым взглядом. – Я Слава, – еще раз улыбнулся первый и кивнул на своего приятеля, – это Андрюха. После классного часа пойдешь с нами пиво пить? Ты же новенький, надо тебе все тут показать. Ваня улыбнулся впервые за несколько месяцев.