Клише, еще клише!

– Вань! Ванечка! – доносится насмешливый голос с детской площадки. – Физику дай списать? Ваня не оборачивается и ускоряет шаг. Оборачиваться нельзя: на площадке вместе со своими дружками сидит Охра. Он же Рудбой. Он же Ванька Евстигнеев. Ванина, нет, не заноза в заднице, а самое настоящее личное проклятие с первого класса. Когда-то (очень давно, с первого по третий класс) они дружили, ходили вместе в школу, играли в приставку дома то у одного, то у другого. С четвертого класса Евстигнеев стал скатываться по учебе, а Ваня наоборот – как стал отличником, так и до самого одиннадцатого позиций не сдавал. В седьмом Рудбой стал курить (Ваня только к десятому) и пропадать во дворе днями и ночами, матерился не хуже любого мужика из гаражей. К выпуску даже сделал себе татуировку. Ване это казалось одновременно и жутким, и притягательным. В их классе, да чего там, наверное, во всей школе, татуха была только у одного ученика – у Рудбоя. И примерно класса с того же седьмого Евстигнеев стал доставать Ваню. Необидно, но настырно. Ваня сначала старался не замечать, но как-то раз Рудбой попробовал новый способ: пискляво (голос был уже низким, и вышло на самом деле кошмарно) протянул его имя на весь школьный вестибюль: «Ванечкааааа!». Ваня дернулся и обернулся, сам не понимая, – зачем. Евстигнеев и сам не ожидал, что окрик произведет эффект, и первые секунды ошалело таращился, а потом заржал вместе с дружками. С того момента Рудбой так и стал его звать Ванечкой и всегда этим мерзким тоном, а Ваня исправно бесился, один раз чуть до драки не дошло, но почему-то оборачивался, правда, теперь, в одиннадцатом классе все реже. Оборачиваться было опасно по многим причинам. Ваня почти доходит до парадного, когда его настигают. Он даже шагов не слышал: Рудбой умеет ходить тихо, как кошка. Или виноваты его кроссы? Вот, вроде гопник-гопником, а одевается будто только что с Недели высокой моды приехал. Рибок, адидас. Не китайский «абибас» с рынка за копейки, а самый настоящий. И за внешностью Рудбой следит, что тоже нетипично. Ваня всегда удивляется этому. – Фаллен, эй, Светло, – Рудбой хватает его за рукав, а издалека доносится гогот Ванькиной компании, – Ваня, бля. Почему-то на это «бля» Ваня и оборачивается. – Тебя мама не учила, что если зовут, невежливо игнорить? – Рудбой стоит перед ним растрепанный, и у Вани екает внутри. – Ты же пай-мальчик, а ведешь себя по-хамски. Мы в культурной столице, Ванечка, надо соответствовать. Он произносит это на полном серьезе, как будто они в музее или в театре, а Ваня надел вместо смокинга банный халат. – Че надо? – Ваня грубо выдергивает руку и оборачивается: надо уходить поскорее. Пока из-под контроля не вышло. – Физику, – ухмыляется Рудбой и снова разворачивает Ваню к себе, но в этот раз за плечо. – Дашь? – Обойдешься. Не списывать надо, а разбираться. Ты нафига физику выбрал? – Ваня злится: там, на площадке сидят Ванькины придурки и наблюдают за ними, будто в цирке. А главный придурок здесь, перед ним. – Ты выбрал, и я тоже, – довольно лыбится Рудбой. – У тебя спишу на экзамене. Ваня закатывает глаза и шипит: «Идиот». – Не борзей, Фаллен, дай списать, – Рудбой говорит тише. Его низкий голос бархатом обволакивает Ваню, от чего вырваться и свалить быстрее домой хочется еще сильнее. Ваня не выдерживает и снимает рюкзак, хотя это и неудобно: Евстигнеев все еще крепко держит его за плечо. Рудбой щурится, перекатывает жвачку во рту и наконец отпускает Ваню (у него сильные руки, и Ваня думает, что опять останутся синяки – не в первый раз Ванька так). – Я передумал, – заявляет Евстигнеев, когда Ваня протягивает ему тетрадь. – Разбираться буду. А ты объяснять. Пошли. И нагло идет прямо к двери парадного. Ваня бросает ему в спину: – Не пошли, а пойдем. Культурный, блять. Рудбой оборачивается. – У меня с русским все норм. Я тебя проверял, молодец, сто баллов твои. Дверь открывай. В лифте Ваня делает вид, что читает объявления, но буквы расплываются: рядом, в двадцати сантиметрах, Рудбой. Когда двери наконец (ехать на восьмой ужасно долго) открываются, Ваню почти трясет. Он дрожащими руками открывает дверь. Пропускает Ваньку вперед. Разувается. Идет на кухню. – Может, чаю? – надо бы гостеприимство проявить. Хотя бы для вида. Рудбой бесшумно возникает сзади. – На хуй чай, пойдем. А потом прижимается к нему сильно-сильно, жадно целует шею, вслепую шарит по груди и животу, задирая футболку, забирается под нее и гладит, гладит. Дорвался. – Вань, соскучился, пиздец. Три дня, целых три. У меня крышу без тебя рвет. Ванечка, пойдем, а? – тон совсем не тот, что пять минут назад. Ванька ласковый, нежный. Ваня оборачивается и попадает под Ванькины губы. Он даже ответить не успевает, зато целуется так же жадно, так же крепко прижимает к себе Рудбоя, чувствует, что они оба возбуждены. Ваню всегда заводит эта идиотская игра, он знает, что и Ваньку тоже. За те три дня, что Ваня был в Москве на научной конференции со своим проектом, Рудбой написал ему сотни сообщений и прислал десятки кружочков о том, как он скучает, хочет, жить не может без Ванечки. – Давай в спальню, – шепчет Ваня, отрываясь от губ, но рук все еще не размыкает: до жути хочется обниматься. – Или лучше в душ? Вдвоем давай, Вань? Им не так часто выпадает возможность побыть только вдвоем, без одноклассников или родителей за стенкой. И секс, полноценный секс. А не дрочка друг другу по-быстрому, не минет на скорую руку с постоянным риском быть застуканными. Сейчас дома никого нет, и Ваня не хочет упускать такой шанс. Не только Рудбой бомбардировал его сообщениями. Он тоже за эти три дня освоил вирт, а в гостинице (благо родители оплатили отдельный номер) он набрал Ваню по видео и подрочил на камеру. Отличник и пай-мальчик, краса и гордость школы, без пяти минут золотой медалист Ваня Светло. Он только успел договорить, а Рудбой уже скрывается в коридоре. В Ваниной квартире он ориентируется отлично еще с начальной школы. А класса с девятого он здесь во всех смыслах желанный гость. С момента их первого поцелуя во время объяснений по физике. Тогда Рудбой действительно не шарил и всеми путями уломал Ваню разобрать с ним несколько вариантов. Ваня отчаянно сопротивлялся, потому что Рудбой ему нравился уже тогда, но противиться напору все же не смог. А потом Рудбой его поцеловал. И момент-то выбрал подходящий: они сидели на Ваниной кровати, очень близко. И вот тогда Рудбой развернулся к Ване и брякнул прямо в лоб, мол, нравишься ты мне, Светло. А Ваня ничего не ответил, только поцеловал его. С тех пор объяснения по физике стали у них чем-то вроде пароля, когда надо сказать другому, что ты его безумно хочешь, так, что скоро яйца лопнут. В душе им тесно вдвоем, здоровым, почти под два метра, парням, но они тискаются, разбрызгивают воду, даже шторка не помогает. Ваня вспоминает, что надо вылезать осторожно, а то навернутся, объясняй потом. В ответ Рудбой выключает воду и опускается на колени. Это обычная ванная, не душевая кабина. Она узкая и слишком твердая, а еще с закругленным дном, и Рудбою там неудобно стоять, а Ване совсем не за что держаться, зубами за воздух если только. Но ни тот, ни другой не собираются уходить. Для них три дня – вечность, и они соскучились. Ваня судорожно хватается за плечо Рудбоя, мутным взглядом смотрит в вентиляцию и на автомате двигает бедрами. Он старается не думать о том, что ему отсасывает Рудбой, один из самых крутых местных гопников. Стоит и сосет, старательно, с видимым удовольствием и умением. Облизывает яйца, оттягивает их, выпускает член изо рта с пошлейшим хлюпаньем и снова берет в рот глубоко, почти давится. Заглядывает в глаза, и в его взгляде Ваня читает такое откровенное желание, что ему хочется сию же минуту спустить в этот офигенный рот. Но он терпит. Наконец Рудбой отпускает его. Именно Ваня был у него в плену, и никак иначе. Он встает, прислоняется к мокрому кафелю, тяжело дышит. Глаза закрыты, и Ваня видит, что ладони у Ваньки мелко дрожат. – Пойдем, – он шепчет и целует его одновременно. – Хочу тебя, Вань. Скользит рукой вниз по его животу, обхватывает член, слегка сжимает его и двигает рукой. – Сам же говорил – пойдем, – хрипло отвечает Рудбой и толкается в ладонь. И все же они попадают в спальню. Раскладывают диван, торопливо расправляют простыню. У Вани в столе, под тетрадями и учебниками, запрятаны презики и смазка. Рудбой укладывается на спину и расставляет ноги. Ваня всегда шалеет от этой его готовности подставиться. Ванька любит снизу, и это строжайший секрет. Как и его ориентация. Никто не поймет ни его, ни Ваню. Тайна делает их отношения острее. Пока Ваня шарит в ящике, он думает, что после школы они, может быть, будут жить вместе. Для окружающих – вместе снимают, так дешевле. Для самих себя – почти в браке. Ваня очень этого хочет. Нашел. Он оборачивается и смотрит на Рудбоя. Взгляд притягивает член. Стоит колом. Ваня хочет сейчас наклониться и тоже взять в рот. Он облизывает губы в предвкушении и смотрит Ваньке в глаза. У того просто сумасшедший взгляд. Глаза темные-темные, как будто тот обдолбался, но Ваня знает, что подобного никогда не было. Он встает на колени на диван, подползает ближе. Нависает над Рудбоем. Наклоняется и целует. Губы, шея. Ключицы. Грудь. Татухи. Их уже несколько. И от каждой он балдеет, каждую любит обцеловывать, обводить пальцем по контуру. Тащится. Потом живот. Ниже и ниже. Берет в рот. Сразу обхватывает губами головку, вбирает член наполовину, больше – челюсть затечет, да и не сможет он. Проверяли уже. На одну руку Ваня опирается, и она уже тоже занемела. Ладонью другой ласкает Ваньку. Яйца, потом ниже. И пальцем, и языком. Зализывая, расслабляя. Потом двумя. До третьего доходит редко. Рудбою нравится, когда чуть болит и тесно. Ему кайфово. – Вставляй, – сиплым шепотом просит Рудбой. – Только понежнее, кис. Сука, ведь знает же! Ваня от этого «кис» прется нереально. Готов и в огонь, и в воду, и в Ваню. В него в первую очередь. Ваня выдавливает смазку на пальцы. Ее уже мало, надо покупать новую. Они так редко по-настоящему трахаются, что этого флакона хватило почти на год. Хоть Рудбой и просит уже вставить, но Ваня все равно сначала пальцами. Тремя, все-таки давно не было. Ванька под ним почти скулит, подмахивает навстречу. Ваня вытаскивает пальцы, распрямляется. Спина затекла, руки устали, но желание сильнее. Еще немного и усталость исчезнет, останутся они с Ваней. Близко-близко, только двое во всем мире. Достает резинку и раскатывает по члену. Остатки смазки – на презик. – Вань, я сразу, ладно? Потерпи, мой хороший. Гладит бедра, живот. Пристраивает головку. Выдыхает и засаживает. Рудбой шипит, как кот, морщится. А Ваня гладит его снова дрожащими руками, обхватывает член и дрочит. – Давай, – Рудбой открывает глаза и кивает. Ваня всегда думает, что надо начинать медленно, а потом ускоряться, а Рудбой думает иначе. Он за быстрый темп с самого начала. Ваня старается балансировать, но тоже вскоре не выдерживает, почти ложится на Рудбоя, целует его, еле удерживая вес. Его член зажат, Ваня трется об него животом и ловит дополнительный кайф. Ему в ухо тяжело дышит Ванька, обнимает его руками и ногами. Диван скрипит в такт, и Ваня боится, что услышат соседи: стены в панельке тонкие. Но хотя бы родители прийти не должны, рано еще. Связных мыслей все меньше, его будто тянет в бездну, черную и приятную, где только вспышки под закрытыми веками и тяжелое дыхание в ушах. – Вань, я уже скоро, – шепчет он, и Ванька сжимает его особенно сильно, подается навстречу, хотя ближе уже некуда. Судорога, и еще одна. Он упирается носом в чужую шею, кончает и чувствует, как Рудбой замирает под ним. А еще чуть погодя чувствует на животе мокрое. Рудбой обхватывает его руками и дрожит. Его не трясет в конвульсиях, нет, конечно. Но Ваня чувствует легкую дрожь. Ванька первый раз кончил под ним. С членом в заднице. Сам, без стимуляции. Эта мысль так рвет Ване крышу, что он хоть сейчас готов на второй заход, но нельзя. Слишком хорошо тоже нехорошо. Он сползает с Ваньки, стягивает резинку, завязывает и бросает возле дивана. – Мне кажется, я так физику должен на тысячу баллов сдать, – усмехается Рудбой. Голос у него хриплый от долгого молчания. Ваня берет его за руку, они переплетают пальцы. Потом они пойдут в душ, так же вдвоем. Ваня не хочет отпускать Рудбоя. В голову лезут всякие мечты о совместном будущем, он почти готов предложить ему жить вместе. – Я люблю тебя, Ванечка, – поворачивается к нему Рудбой и пристально смотрит в глаза. И тогда Ваня решается.