Вернуть все.

Я лежала на животе в постели и одной рукой прокручивала ленту Instagram. По большей части мне показывали снимки других начинающих актеров. На фотографии Макса Кембалта я задержалась. В животе что-то слабо кольнуло. Макс был моим коллегой-актером . Я до сих пор помнила, как мы оба визжали от радости, когда получили главные роли в сериале. Мы подружились и проводили много времени вместе. В тот день, когда сериал закрыли, мы обнялись и боролись со слезами — без особых успехов. На этом кадре Макс стоял на красной дорожке. На нем был сшитый на заказ черный костюм, и он широко улыбался на камеру. Он выглядел счастливым. У меня засосало под ложечкой, но я списала все на сэндвич с сыром, который уже наполовину доела. Под фото все поздравляли Макса с успехом и писали, как им понравилась его роль в фильме. Я сделала мысленную пометку посмотреть его, после чего нажала на поле комментария, чтобы тоже его поздравить. «Поздравляю, Макс. Я так тобой горжусь!!» Отправив комментарий, я продолжила крутить ленту и поставила лайки еще на парочку фотографий, потому что мне просто-напросто казалось неправильным этого не сделать. Потом запостила снимок, который сделала уже несколько месяцев назад. Я сфотографировалась на пляже, солнце рисовало блики на щеках, а кожа выглядела так, словно светилась изнутри. В посте я написала «Скучаю по солнцу…» и нажала на «опубликовать». Хотя сейчас я больше не искала роли, эта работа казалась частью моих будней. Частью, от которой я до сих пор не отказалась. Пусть в плане актерской профессии я провалилась, но это делать все еще могла. Эти кадры — маленькие отрывки из жизни, которые я располагала так, как мне хотелось. По сетке фото никто бы не догадался, как у меня обстояли дела на самом деле, и эта мысль почему-то доставляла удовольствие. Так у меня по меньшей мере иногда возникало ощущение, что я не полная неудачница. Я доела остатки сэндвича, читая первые комментарии, которые появились под постом. Как обычно, большинство спрашивали, что случилось с сериалом и когда меня опять можно будет увидеть в новом проекте. Отвечала я стандартными фразами: что канал не купил продолжение сериала, из-за чего все мы очень расстроены; что я очень благодарна за постоянную поддержку и что, надеюсь, скоро смогу рассказать больше о новых ролях. В конце концов я закрыла приложение, перевернулась на спину и уставилась в потолок. Мне все еще было важно сохранять образ, который я создала себе за последние годы. Он стал чуть ли не единственным в жизни, что не причиняло боли. Раньше ты бы никогда так легко не отказалась от своей мечты, — раздались у меня в голове слова Иккинга, и в животе опять кольнуло. Я не отказывалась от того, о чем рассказывала ему раньше. Он не имел права так по-уродски на меня набрасываться. Тем не менее искра правды в его словах никак меня не отпускала. Прежняя Астрид никогда бы так просто не сдалась. Я делала все, чтобы попасть в Голливуд: читала интервью, подписывалась в соцсетях на актеров; узнавала об агентствах все, что только можно узнать. Я подрабатывала и играла в школьном театре, брала уроки актерского мастерства и так часто цитировала диалоги из любимых сериалов, что брат неоднократно выгонял меня из своей комнаты. А сейчас? Сейчас я лежала здесь. Без работы. Без будущего. Без всего. Единственное, что у меня еще осталось — это чертов профиль в Instagram, с которым я просто не могла расстаться. Одна мысль закралась в подсознание, когда отзвучало эхо фразы Иккинга. Я медленно потянулась за телефоном и взглянула на черный экран, покрытый отпечатками пальцев. Поколебавшись, разблокировала его, чтобы открыть поисковик и вбить имя. На протяжении полутора лет мне удавалось запрещать себе все контакты с Иккингом. В том числе максимально избегать любой информации о нем. Если раньше, в старшей школе, я была подписана на все аккаунты, которые размещали новости о команде Коллина и Иккинга , то после завершения наших отношений стремилась любой ценой держаться от них подальше. Это причиняло слишком много боли. Полный разрыв — вот в чем я нуждалась после расставания. То, что теперь мы жили в одном доме, ничего в этом не меняло, хотя изображения его ортеза и костылей в памяти буквально прожигали меня насквозь. Я бросила мобильник рядом с собой на постель и запихнула в рот последний кусок сэндвича. Потом встала с кровати и взяла пустую тарелку, чтобы отнести ее на кухню. Когда я открыла дверь, какой-то звук заставил меня притормозить. Вообще-то дома никого не должно быть — у брата, Кэма и Майка днем по понедельникам силовые тренировки, а у Иккинга занятия в университете. Однако, пройдя дальше по коридору в направлении гостиной, я снова услышала тихий звон из кухни. Помедлив, я повернула за угол. Иккинг не ушел в университет. Он стоял у плиты. И от его вида я моментально позабыла про все сомнения и опасения последних минут. А если быть предельно откровенной, то забыла я вообще все, что когда-либо знала. Потому что он был полуголым. У меня пересохло в горле. Он стоял спиной ко мне и мешал что-то в кастрюле. Костыли отставлены в угол, а одной рукой он опирался на столешницу. Даже если бы захотела, я не смогла бы выговорить ни слова. Конечно, я уже видела полуобнаженных мужчин. В этом нет ничего особенного. Но видеть так мужчину, с которым у тебя был первый раз… в этом есть нечто невероятное. Воспоминания нахлынули так неожиданно, что у меня закружилась голова. Иккинг, который летом бросает мяч в корзину вместе с братом на нашей подъездной дорожке и прячет улыбку, ведь прекрасно знает, что я стою у окна и наблюдаю за ним. Иккинг, на котором нет ничего, кроме серых спортивных штанов и который идет ко мне с волчьей ухмылкой на лице. Иккинг, который стонет мне в губы, в то время как его руки бродят по моему телу. — Вот черт, — прошептала я. Когда я выругалась, Иккинг так испугался, что тарелка, куда он накладывал себе еду, пролетела по широкой дуге через кухню и разбилась об пол. Я застыла, стоило ему повернуться ко мне. А сразу после этого он со свистом втянул в себя воздух и посмотрел на пол. Его лицо стало пепельно-серым. — Твою мать. Пройдя на кухню, я поняла, почему он так побледнел. Скорее всего, Блейк наступил на стекло. Вокруг левой ступни виднелся узкий кровавый след, который все больше расширялся, потому что он не стоял на месте, а сместился в сторону. Еще с детства я запомнила: Иккинг не выносит вида крови. Всего один крошечный порез — и ему уже становилось плохо и нужно было присесть. Однажды я пошла с ним на обследование к врачу и держала его за руку, пока брали кровь, о чем по глупой случайности узнал брат. Потом он дразнил Иккинга этим несколько месяцев. Впрочем, теперь побледневшее лицо Иккинга выглядело абсолютно не смешно. Вокруг него валялось бесчисленное множество мелких осколков, а он продолжал переносить вес с одной ноги на другую, чем делал только хуже. В следующую секунду он наклонился с перекошенным от боли лицом и начал подбирать стекла. В процессе он задел костыли, которые упали на пол и приземлились в хаос из мак-н-чиз , осколков и крови. Иккинг опять чертыхнулся, но собирать битое стекло не перестал. Если продолжит в том же духе, то порежется еще больше. — Иккинг. Он напрягся, однако не прекратил. Я подавила вздох и направилась к встроенному шкафу в коридоре, откуда достала щетку. Вернувшись на кухню, подошла к Иккингу, стараясь ступать только туда, где нет осколков. Затем присела и начала сметать перемешавшиеся стекла и макароны. — Оставь! — прорычал он. Я подняла на него глаза и изогнула бровь: — Ты на полном серьезе собираешься сейчас жаловаться на мою помощь? Он стиснул зубы и опять потянулся за крупным осколком, который поднял и положил на столешницу, чтобы тут же снова наклониться. Было видно, что ему больно. На лбу выступила испарина, и он резко вдохнул, когда разогнулся. — Иди в гостиную. — Он хотел что-то ответить, но я не дала. — С кровоточащей ногой ты только сильнее тут все пачкаешь. Иди в гостиную! — повторила я более властно, чем ощущала себя под его сердитым взглядом. Мы играли в гляделки еще несколько секунд, которые показались мне вечностью, но в конце концов он сдался и выпрямился. Я подняла костыли и протянула ему. Не глядя на меня, он взял их и поковылял из кухни в сторону обеденного стола, оставляя кровавую дорожку на полу. И хотя я не так восприимчива к этому, как он, все же вынуждена признать, что комбинация из расплавленного сыра и крови действительно не самое приятное зрелище. Поскорее закончив подметать, я подхватила тряпку из мойки. Намочила ее, налила даже больше чистящего средства, чем нужно, и начала отмывать пятна крови, которые повсюду оставил Иккинг . Когда добралась до стола, поднялась. Не взглянув на парня , возвратилась на кухню и выкинула тряпку. Потом быстро сбегала наверх в ванную. Там я изучила содержимое шкафчика за зеркалом над раковиной. В дальнем углу нашлись бутылочка с дезинфицирующим спреем и марлевый бинт, а на одной из нижних полок — пластыри, которым, судя по виду, уже не один год, но в данный момент мне было все равно. Вооружившись всем этим, я снова спустилась вниз и сделала промежуточную остановку на кухне, чтобы захватить ножницы для бинтов. Иккинг между тем с отвращением на лице разглядывал свою ступню. К тому времени он побледнел настолько, что я опасалась, как бы он сейчас не потерял сознание. Тогда, на анализе крови, он на самом деле упал в обморок, потому что слишком быстро встал. Отмахнувшись от этого воспоминания, я подошла к нему. — Не смотри. Он покосился на меня как на надоедливую муху. Затем его взгляд замер на пластырях у меня в руках. — Что ты собираешься делать? — Оказать тебе первую помощь. Я опустилась перед ним на колени и, не дожидаясь ответа, брызнула на рану антисептиком. Потом взяла бинт и стала аккуратно промакивать, стараясь лишний раз не прикасаться к нему без надобности. Он и так весь сжался. Осмотрев порез на подушечке стопы, я с облегчением обнаружила, что на вид он не очень глубокий. После этого я еще раз осторожно его продезинфицировала, отрезала большой кусок пластыря, сняла защитные полоски и заклеила рану. Когда я закончила, Иккинг поставил ногу обратно на пол. Лишь после этого я снова подняла на него глаза, причем мой взгляд задержался на его животе. Если один только вид его голой спины меня буквально заворожил, то теперь пришлось сделать над собой еще большее усилие, чтобы не слишком долго пялиться на четкие контуры мышц его пресса… хотя я бы с превеликим удовольствием потратила на это несколько минут. — Так нормально? — спросила я охрипшим голосом и кашлянула, прежде чем вновь посмотреть ему в лицо. Напрасно я готовилась к холоду, которым он атаковал с момента моего переезда. Он исчез из его глаз, лица и всего тела. Осталась лишь неуверенность. Словно он не знал, как относиться ко мне или к этой ситуации. Иккинг медленно обвел меня взглядом с головы до ног и отстраненно кивнул. Только тогда я сообразила, что оказалась между его ног — стояла на коленях прямо перед ним, а он сидел на стуле полуобнаженным. К щекам прилил убийственный жар. Я так поспешно отпрянула, что потеряла равновесие и плюхнулась на пятую точку. С такой силой, что проехала полметра по полу. Когда я подняла голову, он скрестил руки на груди. Один уголок рта слегка подрагивал, как будто он запрещал себе смеяться над моей неуклюжестью. В этот миг он стал так похож на прежнего Иккинга — моего Иккинга, — что у меня на какое-то время пропал дар речи. Я могла лишь смотреть на него во все глаза, пока ком в горле все рос и рос. — И зачем ты швыряешься тарелками? — наконец выдавила из себя я. У меня просто-напросто не получалось сдвинуться с места, потому что впервые с тех пор, как я сюда приехала, глаза Иккинга заблестели как раньше. — На секунду я подумал, что ты призрак. Его слова вырвали меня из туманного состояния кратковременного блаженства, и я вопросительно склонила голову набок. — Потому что ты шептала, — добавил он. — Это было жутко. Теперь уже у меня задрожали уголки губ. В то же время я ощутила потребность впитать в себя его взгляд, на случай если эта легкость между нами вот-вот опять испарится. — Значит, ты до сих пор боишься крови и призраков, — сказала я, после чего он помрачнел. — Кровь — это отвратительно, страх здесь ни при чем. — А что насчет призраков? — К призракам я испытываю уважение. Уважение, которое должен проявлять каждый, кто не хочет, чтобы они его преследовали. У меня вырвался смех. Я просто не смогла сдержаться. Этот звук прозвучал непривычно в моих собственных ушах, поскольку я даже не могла вспомнить, когда в последний раз настолько выпускала себя из-под контроля. Только заметив взгляд Иккинга , я замерла. Было что-то тяжелое в том, как он на меня смотрел. Так много всего, что он скрывал под неприязнью, и часть этого сейчас показалась из-за нее. Сердце у меня забилось быстрее. Я ощущала, как оно грохочет в груди. Между нами стояло бесконечное множество невысказанных слов. Наше разрушенное прошлое окружало нас, подобно темной туче, и грозило раздавить. Иккинг набрал воздуха в грудь и шумно выдохнул. Потом помотал головой. — Что за дерьмо, Ас, — еле слышно пробормотал он. От его шепота у меня по рукам побежали мурашки. Я крепко обхватила колени. Мне нужно было уцепиться за что-нибудь, потому что пол подо мной закачался. Мир закружился, но Иккинг остался. Он остался и удерживал меня в плену своего взгляда. Мне захотелось, чтобы этот миг никогда не заканчивался. Так как впервые после появления здесь мне не казалось, что я самое ужасное, что когда-либо с ним случалось. На мгновение я словно переместилась в прошлое. В то время, когда мы могли говорить о чем угодно и смеяться над чем угодно. Время, когда он мне доверял. Он тоже подумал об этом, я отчетливо это видела. Сейчас, когда его презрение отодвинулось на задний план, у меня получалось читать черты его лица как открытую книгу. И я решила воспользоваться этим шансом. Взглянув на его ортез, я откашлялась. — Болит? — осторожно спросила я. Пару секунд он молчал. Потом потер рукой бедро. — Да, конечно. Но первые дни после операции было хуже. На слове «операция» я вздрогнула. Я предполагала, что травма серьезная, раз он так долго передвигался на костылях и день и ночь носил ортез, но тем не менее. После операции трудно предсказать, как пройдет восстановительный процесс. — Что произошло? — пробормотала я, не отрывая взгляда от его ортеза. — Один парень врезался в меня, я закрутился в прыжке и неправильно приземлился. Разорвана крестообразная связка. — Нет… — выдавила я и подняла на него глаза. Он лишь пожал плечами. Я давно знала, что подобная травма — это едва ли не худшее, что может произойти со спортсменом. А еще я знала, что Иккинг не выносил вида крови и как сильно он, должно быть, боялся такой операции. Не говоря уже о том, что одному небу известно, сможет ли он после реабилитации нормально играть… или его профессиональная карьера на этом окончена. — Мне так жаль. Блеск в его глазах исчез так неожиданно, как будто кто-то погасил в них свет. Он медленно покачал головой. — Значит, тебе жаль, м-м? — тихо спросил он. Я оцепенела, как только до меня дошел смысл его слов. Ком в горле рос с каждой секундой, пока он на меня смотрел. — Конечно мне жаль, — негромко произнесла я. Прошла всего пара секунд, прежде чем ярость и холод вновь исказили черты его лица. От ощущения, что наш момент закончился так внезапно, я почувствовала укол боли. Его взгляд закрылся, и я поняла, что теперь надо как можно скорее дистанцироваться и уйти из комнаты, если не хочу, чтобы все опять плохо закончилось. — Понятия не имею, правильно ли я все сделала, — пробормотала я, указывая на его ступню. — Порез выглядел не очень глубоким, но если будут проблемы, лучше обратись к врачу. Если что, я у себя. — Я поднялась с пола и одернула футболку. Потом развернулась и направилась прочь из столовой. — Подожди. Закрыв глаза, я остановилась. Затем собралась и оглянулась на него через плечо. Иккинг не сводил глаз с пола — с того места, где я только что сидела. — Я тоже должен перед тобой извиниться. На краткий миг я решила, что ослышалась. Его ледяной взгляд никак не сочетался со словами, которые он только что произнес. — За то, что я тебе сказал, я имею в виду. С моей стороны это было грубо и по-свински. Иногда мне просто хочется… — Он замолчал и сжал зубы. В его глазах бушевала темная буря. Руки на бедрах сжались в кулаки. Я видела, насколько он расстроен и зол, и хотя он не договорил предложение, я его поняла. Поняла, откуда исходит его гнев, и знала, что во многом это моя вина. Однако что бы я теперь ни сказала или ни сделала, это не изменит наше прошлое. Так что я лишь прошептала: — Знаю. Затем развернулась и ушла, а каждый шаг причинял такую боль, как будто я шла по битому стеклу.