Daddy Dearest

Последующие три ночи Гермиона сидела снаружи музыкальной комнаты, слушая, как аккорды сотрясаются и взмывают ввысь. Вскоре лорд Малфой послал Патронуса из Франции, подтвердив благополучное прибытие в Париж и большой успех во Французском Министерстве. Он возвратится через две недели. Гермиона получила новое платье от своего отца в аккуратной коробке с красным бантом наверху и небольшой прикрепленной запиской. «С любовью», гласила она, «дорогой папочка». Платье было глубокого бирюзового цвета и с высоким воротом, рукава с капельками, нежные, словно крылья бабочки, и повисшие, подобно каплям слез. Предположительно, в Париже оно являлось модным. Драко наблюдал, как она и Бриджет покидают салон, где собрались все, чтобы услышать сообщение лорда Малфоя, разглядывая коробку, что держала она. Для него не было письма. Сегодня не будет занятий. Гермиона вздохнула, наблюдая, как дождь медленно стекает по стеклу окна в ее спальне. Почему же сегодня суббота? Суббота бесполезна для нее. Тогда не преподавала Амбридж, не следовало выполнять домашнее задание, а она не была настолько глупа, чтобы вновь рискнуть и посетить библиотеку. Даже хуже: она не увидится с господином Риддлом до понедельника. Выходные служили ему как нерабочие дни, и уж точно у него имелись более важные дела, нежели сновать в их старинном поместье... Нарцисса и Драко отправились за покупками в Хогсмид. Тишина резала по ее ушам. Она принюхалась. Почему же она почуяла табак? Слугам не было разрешено курить в помещении, а остальные уже давно ушли. Она встала из-за стола, направившись к окну и взглянув на грифельно-серое небо. Из-за моросящего дождя оно выглядело уныло. Она посмотрела вниз, мимо этажей из красного кирпича, в аккуратный внутренний дворик. Территория была усеяна тенистыми дорожками, альковами и гротами. Пышный зеленый ковер травы сменился трехфутовым слоем снега, и прекрасная лужайка теперь представляла собой покрывало цвета слоновой кости, усеянное гигантскими беломраморными статуями греческого божества. Отсюда она могла видеть Венеру, стоящую на каменном фонтане, струя воды, непроницаемая для холода благодаря удобному нагревательному заклинанию, вытекала из приоткрытого рта статуи в бассейн внизу. Жирные серебряные и медные рыбки метались подле ее лодыжек и по инкрустированному драгоценными камнями дну. Редкие кристаллы и лонжероны сверкали среди перламутра среди всей морской живности. Табачный шлейф прервал прелестную сцену. Он исходил от фигуры на краю поля зрения, прислонившейся к кирпичной стене и находящейся вне пределов досягаемости матери-природы. Он стоял под большой крышей, выступавшей этажами выше, и курил. Это господин Риддл. Она отпрянула, хотя он вовсе не смог бы увидеть ее здесь, и спустя несколько волнующих мгновений она снова осторожно выглянула наружу. Там до сих пор стоял господин Риддл, выглядев элегантно и величественно в черном шелковом жилете, белой рубашкой и угольно-серыми брюками. Большего она не смогла разглядеть, кроме его темных волос. Ее посетила мысль, что он не укладывал волосы, как большинство чистокровных. Вместо того чтобы заставить их сиять бриллиантином или же зачесывать их назад, он не укладывал их и делал пробор на бок. Его волосы выглядели столь мягкими, что могли бы сойти за черное пятно на фоне мокрого пейзажа за окном. Могла ли она выйти туда? Ты можешь, прошептала Психея. Просто поприветствуй. Что в этом плохого? Божья коровка может попасть в беду. Вот вред, ты, глупая язычница! Горячо возразила мисс Просс. Психея закатила глаза. Мадам Дефарж угрожающе стукнула своими спицами, глядя на мисс Просс. Все ведь ушли, проговорил Сатана, впервые сказав что-то за несколько дней. Его красные глаза скользнули к двери, многозначительные и, конечно же, злобные. Никто не узнает. Пригрози грязнокровкам, если попытаются что-либо сказать. - Не глупи, я так не поступлю. - Она вновь взглянула на внутренний дворик. Дождь усиливался. - Но я выйду, - пробормотала она. - Лишь поздороваюсь. Сатана ухмыльнулся. Она облачилась в зимний плащ, прогулочные ботинки и вооружилась зонтом, прежде чем выйти. Даже если солнце отсутствовало на данный момент, оно легко могло появиться после того, как исчезнет облако, и испортить ее бледный цвет лица. Тогда же лорд Малфой будет недоволен. Ей было известно, исходя из своего собственного опыта. Когда же ей было двенадцать, целую неделю отец заставлял ее пить белый уксус и каждый вечер втирать в кожу кислое молоко, так как однажды летним днем она сидела на улице и читала, позабыв о том, дабы оставаться в тени. У нее с легкостью появлялся загар, а белизна же неохотно появлялась на коже, к ее большому сожалению. Теперь же от одного запаха сливок ей становилось тошно. Слуги склоняли голову и кланялись ей, когда проходила она, в глазах читалось нечто среднее меж любопытством и восхищением; меж отвращением и презрением. Она тихо пробралась во двор, стараясь держаться дороги, пока она петляла по ним. Холодный воздух бодрил. Она осмотрела территорию в поисках господина Риддла. Вскоре она обнаружила своего преподавателя по музыке там, где она и видела его – прямиком под ее спальней, выкуривающего сигарету. Он поднял взгляд при ее приближении, и улыбка легко появилась на его привлекательном лице. Она была рада, что он улыбнулся. - Гермиона, - поприветствовал он, когда она остановилась в нескольких шагах от него. - Что же ты здесь сделаешь? Могу задать вам тот же вопрос, хмыкнула мисс Просс. - Подумала, что могу прийти и поприветствовать вас, господин Риддл. Увидела вас внутри. - На это он приподнял бровь, а она зарделась, сказав, - Ах, как вы поживаете? - Замерзаю. - Он вздохнул, выпустив длинную струю дыма, которая затуманила воздух между ними и на мгновение, окрасив его глаза в грозовой серый. Она закашлялась. - А ты? - Все хорошо. - Но, на самом деле, она тоже замерзала, и обхватила себя руками в попытке согреться. Это являлось непривлекательной позой, из-за которой Амбридж точно бы заставила ее написать «Я замерзну до смерти, нежели снова сожму руки, словно какая-то безбожная курица», но ей было слишком холодно, чтобы обращать на это внимание. Какое-то время она будет выглядеть как атеистичная домашняя птица. Господин Риддл вновь выдохнул дым, заметив, как по полосе шеи между воротником и челюстью Гермионы, когда она смотрела в другую сторону, побежали мурашки. - Уверена, что не желаешь зайти внутрь? - скептично спросил он. - Там ведь тепло. - Да, уверена, благодарю. Иной выдох. - Как пожелаешь. Они простояли в тишине еще некоторое время до тех пор, пока господин Риддл не зажег еще одну сигару, когда же его первая закончилась. Он зажег ее бесшумным взмахом своей палочки. Гермиона покосилась на коричневый сверток, зажатый в его паучьих пальцах. - Вы курите маггловские сигареты, - сказала она, удивленная. Господин Риддл на мгновение вздрогнул от этого, моргая, взглянув на нее. - Прошу простить? - Надпись, - сказала она, - это маггловский бренд. Он выглядел изумленным. - Увы, но мне кажется, что ты ошиблась, Гермиона. Взгляни еще раз. - И она посмотрела, стараясь разглядеть сквозь табачный дым… «Лучший порошок» было выскоблено на обертке. Ох. - Могла поклясться, что было написано что-то другое, - нахмурившись, сказала она. - Прошу прощения, господин Риддл. Это… это, должно быть, игра света. - Разумеется, - позволил он, и меж ними вновь воцарилась тишина, длинная и тяжелая. На сей раз господин Риддл был тем, кто ее прервал. - В любом случае, отчего тебе известно о маггловских сигарах? - с проникновенной ухмылкой спросил он. - Не то что бы ты видела их. Ведь ты недостаточно часто покидаешь дом. - Да будет вам известно, господин Риддл, я прочитала о них, - холодно ответила она, раздраженная его не столь лестным отзывом о ней. - Моя служанка приносит мне всеразличные виды книг из Косой аллеи. - Хотя те, что упоминали маггловские сигареты, обычно были из Лондона… - Ты приобретаешь книги, когда у тебя имеется своя экстравагантная семейная библиотека? - его тон был совершенно ровным, даже небрежным. - Мне вот любопытно: чего же недостает тем книгам, Гермиона? - Нет. Я лишь прочла их все. - Он удивленно посмотрел на нее. - Ко всему прочему, - продолжила она. - Порой мне приносит удовольствие чтение чего-то более стимулирующего, нежели новейший номер «Ведьминого досуга» и брошюры по этикету. Он хмыкнул. - Поосторожнее. Кто-то даже может обнаружить, что вы обладаете чувством юмора, ваше величество. Она покраснела, несколько оскорбленная, но в то же время по какой-то причине довольная – она заставила его рассмеяться. Господин Риддл смотрел на двор, на туманный берег и яркие украшения газонов, окутывающие их. Он поднял сигару, и вместо того, чтобы отвернуться, ее взгляд каким-то образом задержался на его тонких губах, обхвативших коричневый кончик и набравших полную грудь воздуха, задержав его, прежде чем они поджались и осторожно выдохнули струю дыма, что обожгла ей глаза. Быстро заморгав, она отвернулась. - Гермиона. - Она подняла взгляд, чтобы обнаружить его, протягивающим ей тлеющую сигарету. Она взглянула на нее, затем на него, не уверенная, что же ему требовалось от нее. Господин Риддл закатил глаза. - Ох, словно ты не умираешь от любопытства прямо сейчас. Давай же. - Он прижал кончик, все еще влажный из-за его рта, к ее губам. Она в ужасе пискнула. - Попробуй. Женщины никогда не курили. Единственные женщины, что курили, являлись проститутками, либо актрисами, либо опозоренными, старыми летучими мышами, либо… Ее мысли бесконечно следовали друг за другом, но они были прерваны, когда Сатана с рыком толкнул ее вперед, Да сделай ты это! - Эм, хорошо. - Густо покраснев, Гермиона вдохнула струю никотина. Дым ударил ей в горло едкой, обжигающей волной, и она задохнулась. Господин Риддл отстранился с глубоким смехом, когда она начала брызгать слюной. - Вот, возьми, - сказал он, достав носовой платок и отдавая ей. Она провела две минуты, кашляя в вышитый платок, подобно лошади, больной гриппом. Когда же, наконец, оправилась, она прохрипела, глаза заслезились, - К-как же вы можете делать это ради удовольствия? - Всегда отвратительно в первый раз. - Он все еще смеялся над ней. Этого она не оценила. - Во второй все по-настоящему. - Нелепость. Это абсолютно ужасно. Вдыхать дым. Господин Риддл – загадочный, красивый господин Риддл, который был опытен в вещах, о которых ей лишь предстояло узнать, и старше ее на год – посмотрел на нее с ленивой улыбкой и прикрытыми глазами. Это не та улыбка с газетной вырезки, спрятанная в ее корсете, но та, от которой брезгливое чувство в животе вернулось с удвоенной силой, сжимая ее внутренности, словно тиски, словно сжимающаяся змея. Господин Риддл немного напоминал змею. - Попробуй еще раз, Гермиона, - давил он. - Обещаю, что будет лучше. Она покачала головой и попыталась быть строгой, как английская гувернантка, что не терпит ничего, кроме соблюдения всех правил приличия. - С трудом в это верю, господин Риддл. - Но ее голос был смущающе хриплым. Более того, он уже снова подносил сигарету к ее губам – и хотя это вовсе не пристало леди, и вызвало бы восхитительный скандал, прознай кто-либо об этом; это вызвало у нее желание прижаться губами к тому месту, где всего несколько секунд назад был его рот – и потому она закрыла глаза и вдохнула намного, намного осторожнее на сей раз. Теперь же ее легкие ожидали ожога, и, к счастью, дым не оцарапал ее внутренности, подобно зазубренным ножам, а проносился сквозь них туманной лаской. Она выдохнула. - Вот так, - пробормотал господин Риддл, а ее глаза открылись, встретившись с его взглядом. Он находился весьма близко. Излишне близко, чтобы быть уместным. Их взгляды режут, словно битое стекло. Он отнял сигару, но не отстранился сам и слегка поднес к губам гораздо более короткую самокрутку. Он глубоко вздохнул, позволяя никотину пожрать его чувства и разрушить покалывание в животе. Наблюдение за тем, как курит дочь лорда Малфоя, оказалось излишне… возбуждающим, нежели ожидал он. Он выпустил дым уголком рта, и серая струйка едва коснулась Гермионы, слившись с туманом, тяжело повиснув в воздухе, как и их неровное дыхание. Он отдал ее обратно. Она вздохнула. Позволив своему языку скользнуть по обертке, дабы попробовать тайный вкус того места, где так небрежно касались губы господина Риддла. Она не отстранилась, когда он придвинулся ближе, хотя где-то под слоем дыма и обжигающими темными глазами она понимала, в какие неприятности может попасть, если же кто-нибудь увидит их здесь – и стоящих столь близко – без сопровождающего. Даже хуже, ведь они курили. Ей следует сейчас же уйти. Позабыть, что это вовсе произошло. Запросить нового учителя по музыке; возможно, кого-то, кто на несколько десятилетий старше, с пивным животом и лысеющей головой. Сатана подавил данную мысль. Мадам Дефарж помогла ему с этим. Господин Риддл сделал еще одну затяжку и передал ей сигарету, но на этот раз не отпустил. Не тогда, когда она вдохнула. Не тогда, когда выдохнула. - У тебя хорошо получается, Гермиона, - сказал он в тот момент, когда она сконцентрировалась, тонкие губы изогнулись в ухмылке, а черные глаза сверкнули при взгляде на нее. - Известно ли тебе, что выглядишь безмерно соблазнительно с этой сигаретой, свисающей с твоего рта? Ее глаза расширились и ошеломленно уставились на него. Он понизил голос. - Или же, возможно, ты мучаешь меня специально? - и господин Риддл намеренно провел подушечкой большого пальца по ее нижней губе, вызвав у нее возглас удивления. Сигарета упала на землю между ними, зашипев на снегу. - Что ж, Гермиона? - прошептал он. - Я… я не понимаю, что вы подразумеваете, господин Риддл, - сказала она, смущенно дрожа. - Прошу прощения. - Так и есть. Она не могла наверняка сказать, серьезен ли он или же нет. Его большой палец оттянул вниз ее нижнюю губу, так что ее рот с громким звуком приоткрылся. На сердце у нее было очень тяжело. - Мне следует потребовать воздаяние. Он ее дразнил. - И, быть может, так я и поступлю, - мягко проговорил он, ее щеку обдало теплым дыханием и сильным запахом лосьона после бритья. Это опьяняло ее. - Как видишь, мне не по душе, когда надо мной насмехаются, Гермиона. Возможно, он и не дразнил. Господин Риддл взглянул и приподнял бровь. Его большой палец все еще находился на ее губах. Гермиона не испытывала ни малейшего желания убрать его. - Твоя накидка соскользнула, Гермиона, - сказал он. - Ох. - Она наклонилась, чтобы поднять ее, но тогда же он оказался там, столь близко, что казалось, его тело поглощает каждый атом кислорода, говоря красивой улыбкой «Позволь мне». Она застыла – может быть и вовсе перестала дышать – когда костяшки его пальцев скользнули по ее ключицам, поправляя плащ и идеально завязывая бант. Она врезалась в стену позади них. Чрез ее спину просачивался лед. И она чувствовала себя в ловушке. - Бл-благодарю, господин Риддл, - пролепетала она. - Мне, эм, мне нужно идти. Благодарю, - по-идиотски повторила она. Его брови нахмурились. - Столь скоро? - Да. На самом деле, на улице весьма холодно. - Судорожно кивнула она. Она возилась со своими перчатками. Многозначительно посмотрев поверх его плеча. - Прошу простить, господин Риддл. - …Разумеется. - Он сделал шаг назад, а воздух наполнил ее легкие, так как он не находился столь близко. Когда же она сделала первый шаг, ее ноги были словно у новорожденного олененка. - Доброго дня, Гермиона, - вежливо сказал он, но он не выглядел довольным. Однако она уже уходила, вцепившись в свои юбки, как в спасательный круг, и едва не пробежала мимо мертвых гидрий в саду. У нее не было ни малейшего представления, что только что произошло. Она не поняла и половину из тех слов, что он сказал, но они заставляли ее нервничать, бояться и – как ни странно – чрезвычайно любопытствовать. Но не столь любопытной, дабы задержаться еще на одну секунду. Ее нижняя губа – та, которую касался он большим пальцем, – была неприятно горячей, словно обгорела на солнце, и от нее разило табаком. Она почувствовала лосьон после бритья, когда он подошел настолько близко, что она могла сосчитать каждый изгиб ресниц, обрамляющих эти проницательные глаза. То, что она увидела в них, ее напугало. Но и тем самым образом заинтриговало ее, с которым она не была знакома. Прежде чем Гермиона завернула за поворот, уводящий ее со двора, она не смогла удержаться и оглянулась на господина Риддла. Его голова повернута в ее сторону, но она не смогла разглядеть выражение его лица с такой дистанции. Она не могла сказать, о чем же он думал… и это ее тоже напугало.

***

Волдеморт был разозлен. И расстроен. И еще более зол. В субботу к его услугам был предоставлен весь Малфой мэнор. Нарцисса и Драко – последний из которых всегда дышал ему в затылок и следовал за ним, словно потерянный бездомный – давно покинули территорию, оставив здесь лишь слуг, дочь лорда Малфоя и его самого. Конечно же, он в полной мере воспользовался преимуществом дома, оставленного без присмотра, и обшарил каждый его дюйм, прочесывая каждый закуток в спальнях Малфоев, в чрезмерно обставленных зонах отдыха и гостиных, применяя все разоблачающие чары, какие только мог придумать, чтобы найти печально известный тайник Малфоев. То, что конкретно было спрятано там, являлось для всех загадкой, кроме самых известных последователей Дамблдора, но любой волшебник, что когда-либо проходил по Лютному переулку, знал, что ничего хорошего в нем не было. Это являлось тем, что смогло бы навсегда уничтожить лорда Малфоя, если доказательства его существования когда-либо дойдут до общественности. Что-то, что смогло бы уничтожить его фамилию. Это являлось тем, что Волдеморту еще предстояло найти.

***

Гермиона вылезла из теплой воды и приняла полотенце от Бриджет, вытираясь, пока ее служанка суетилась вокруг, собирая косметические тоники, кисти и булавки. Она возвратилась с ночной сорочкой в руке и отвернулась к двери, в то время как Гермиона туго перевязывала свои ребра длинным куском шелка – чтобы они могли уменьшиться до идеального размера, даже пока она спала, – и надела нижнее белье. Бриджет застегнула пуговицы на задней стороне ночной сорочки и посадила ее на стул, дабы заплести ей волосы. Гермиона напевала песню, что глубокой ночью исполнял господин Риддл. Она была успокаивающей и меланхоличной. Лежа в кровати, Гермиона вспомнила, как он смотрел на нее, когда она курила. Насколько же сильными были его пальцы у ее губ. Насколько же быстро приблизился он. Неприличные вещи – а она была уверена, что они являлись неподобающими, хотя на самом деле и не понимала, что же он подразумевал, – говорил он ей. К чему же он преодолел расстояние меж ними? Ему что-то требовалось? Чего же? «Воздаяния»? Что же он имел в виду под этим? Он же не мог думать о ней в… в подобном смысле, ведь так? В том смысле, о котором читала в рассказах, запретных для нее. То, о чем она иногда слышала, когда перешептывались слуги, проходя мимо кухни. Желала ли она, чтобы он так думал? Думала ли она о нем в подобном… роде? Вопросов было гораздо больше, нежели ответов. И теперь при мысли о нем у нее по коже побежали мурашки, а внутри стало тепло, как от тающего воска. Его глаза, точеное лицо и высокие скулы только что сошли с круга скульптора, способные посоперничать с Давидом. И не только его красота заставила испытывать ее подобную… подобную брезгливость, подобную нервозность. В нем тоже присутствовала некая таинственность – если, во всяком случае, данная вещь вовсе существовала. Да. Господин Риддл был таинственным. Иногда тени проглядывались в его взгляде и превращали его голос в тихое бормотание. Они вспыхнули во дворе, угрожая затмить солнце и все остатки здравого смысла. Они заставили ее испытать страх. Они вызвали у нее такое любопытство. Гермиона произносила свои молитвы, когда же вновь услышала ее. Музыку. Пора, пропела Психея, прыгнув и побежав прямиком к двери. Мисс Просс неохотно поплелась за ней. Гермиона поднялась с колен и без колебаний проследовала за звуками, вниз по длинному извилистому коридору и вверх по лестнице на третий этаж, мимо освещенных луной окон, через стрельчатые арки и резные дверные проемы, пока она, наконец, не добралась до музыкальной комнаты. В последнее время ее шпионские способности стали подобны ритуалу. В данное время ночи этаж был пуст, ничего, кроме зала воспоминаний и позабытых комнат. Газовые лампы давали обзор, хотя она легко могла бы зажечь свою волшебную палочку. Почему же скрипнула дверь? Не издавая и звука, она осторожно приложила один глаз к планке и заглянула внутрь, обнаружив, что комната с другой стороны пуста. Почему же она пустовала? Она нахмурилась и вошла, в недоумении озираясь вокруг. Музыкальная комната была пуста. Пианино играло само по себе. Оно зачаровано. Оно зачаровано. Она резко обернулась, но было слишком поздно, и господин Риддл закрыл дверь в коридор, запирая ее, постучав своей палочкой цвета слоновой кости по ручке. Она издала пронзительный вопль, стараясь прикрыть себя – лорд Мерлин, она едва ли была одета! – и она юркнула за пианино, прежде чем он успел еще раз взглянуть на нее. Благодаря какому-то божественному деянию ангелов обхват инструмента оказался отличным разделителем. - Боже, и кто же у нас здесь? - размышлял господин Риддл, вновь затеребив палочку, засунутую в карман. Он склонил голову. - Неужели у меня имеется секретный шпион? - Я-я-я прошу прощения, господин Риддл, - запнулась она. - Услышала, как вы играли, и не смогла ничего поделать с собой. Лишь желала послушать, правда. Он закатил глаза на выражение чистого ужаса на ее лице. - Мерлин, я не собираюсь посылать в тебя Аваду за то, что ты подслушивала, Гермиона. Успокойся. Неужели? Ох. Конечно же, нет. Она покраснела, осознавая, насколько же она была глупой. Амбридж дала бы ей пощечину, завидев ее бы сейчас. - Прошу простить, - слабо вторила она. - Да, ты уже говорила это. - Господин Риддл оттолкнулся от двери, и она удивилась, почему он запер ее, напрягшись, когда он подошел ближе. Он сел на скамью с противоположной стороны. - Ты смотришь на меня так, словно я являюсь представителем вида с какой-либо неизведанной планеты, - прокомментировал он, разминая пальцы и взяв несколько аккордов. - Пенни за твои мысли, Гермиона? Пенни за твои мысли. Это ведь маггловское выражение, не так ли? - Мне следует идти, - сказала она, хотя и не сдвинулась. Она просто не могла, не в своей ночной рубашке, не одна в комнате с молодым человеком далеко за полночь. Это было против правил. Она не могла поверить, что он раскусил ее. - Почему же так, Гермиона? - господин Риддл играл Моцарта, композитор, о котором он до сих пор рассказывал ей во время их уроков. Казалось, он и близко не так беспокоился обо всем этом, как она. - Мне, м-м, эм… - она вспыхнула ярко-красным, задаваясь вопросом, почему же он заставил ее произнести очевидное. - …не здоровится, господин Риддл. - Ох? - он взглянул наверх, увидев черную маску и плечи, обтянутые хлопчатобумажной ночной рубашкой, прежде чем все остальное исчезло за роялем. Он приподнял бровь. - Мне казалось, что ты пряталась за маленьким роялем. - Господин Риддл, пожалуйста. - Почему же мы не можем насладиться обществом друг друга? - его пальцы порхали над клавишами, посылая ноты, рикошетирующие и ревущие по всей комнате. Как вовсе не проснулось целое поместье – загадка для нее. Быть может, он наложил еще и Заглушающее заклинание? - Ты наслаждалась моим довольно долго, если правильно помню, - напомнил ей господин Риддл. Во рту у нее пересохло. - Я… - Ты мне должна за то, что не разоблачил тебя. - Красивый баритон мог бы быть насмешливым, но он не являлся таковым. На самом деле, он выглядел крайне серьезно, и это заставило ее поежиться самым неприятным образом. Ох, нет. Еще больше «воздаяния». - Но я все еще мог бы, если подумать, вот почему было бы лучше, если бы ты осталась подле меня сегодня, Гермиона. Тебе так не кажется? - Вы шантажируете меня? - недоуменно спросила она. - Да. - Ноты поднимались на высоту, выстукивая трепетное стаккато, прежде чем вернуться к более глубоким звукам. - Присаживайся, Гермиона. Ты знаешь эту песню наизусть, не так ли? - хотя он вновь указывал на ее дурные привычки, и ей стало стыдно, что она вышла из укрытия. Однако она крепко прижала руки к груди, словно была не столько английской волшебницей, сколь мумией, и села туда, куда он указал. Гермиона угрюмо уставилась на свои оголенные щиколотки, спрятанные под пианино, желая, чтобы ее и без того длинная сорочка каким-либо образом стала длиннее на дюйм или два. Из-за скамьи ткань слегка приподнялась, а ее ладони оставались невидимыми под скрещенными на груди руками. Прикосновение воздуха к обнаженной коже усилило ее смущение. - В любом случае, зачем же ты вовсе там сидела? - спросил господин Риддл, чем заставил ее вздрогнуть. - Почему бы не зайти внутрь? - Не желала побеспокоить вас. - Она прочистила горло. - Помимо этого, мне вовсе не позволено выходить из своей комнаты после ночного времени, господин Риддл. - Ночного времени? - он был удивлен. Она вспыхнула. - Что ж, тогда испрошу тебя входить, когда пожелаешь. Твое общество не является нежелательным. Гермиона моргнула. Он приглашал ее? И в его словах имелся скрытый подтекст? Но это не должно снова повториться, нет. Она находилась здесь лишь потому, что он заставил ее остаться. И он красив, заметила Психея. Она проигнорировала это. - Благодарю вас, господин Риддл, - учтиво сказала она. Он кивнул. Она наблюдала, как он играет, ее взгляд то и дело устремлялся к изгибу его челюсти или изучали странный оттенок его глаз, когда же она ничего не могла с собой поделать. Однако она поняла, что его музыка уже не та, что была, когда он пребывал в одиночестве. Она была хороша, но сдержанна. Смиренная, в некотором роде. Зачем же он заставил ее остаться? Где-то под конец мелодии взгляд господина Риддла поймал ее за наблюдением, а его губы исказились в ухмылке. Она быстро отвернулась к ряду дрожащих черных и белых пятен. Он мягко рассмеялся. - Что-то не так? - спросил он. - Не можешь посмотреть на меня? Она зарделась. - Я не желала пристально смотреть, господин Риддл. - Можешь, если желаешь. - Он все еще ухмылялся, и ей пришло в голову, что господин Риддл был столь же блестящим, сколь и высокомерным. Явно опасная комбинация. - Я ведь смотрю на тебя, ведь так? Она вскинула голову и ошеломленно уставилась на него. - Ужель? - сказала она, прежде чем смогла остановиться. - Безусловно. - Она не знала, когда он прекратил играть, но он перестал, а теперь его глаза медленно пробежали по ней. Безмерно медленно. - Ты, должно быть, знаешь, как сильно ты отвлекаешь, Гермиона. На самом деле, об этом ей не было известно. Все, что она знала, так это, если она заговорит сейчас, то наверняка будет звучать как задушенная жаба. - В особенности сейчас, в этой маленькой ночной рубашке. - Он приблизился, как было и во дворе сегодня, а ее сердце подпрыгнуло так, что готово было выскочить из груди. Он вел себя ужасно неуместно. Она была ужасно увлечена. - Мне больше по душе твои волосы в подобном виде, - пробормотал он. - Они же вьются, - прошептала она. - И что? - он взял длинную прядь и задумчиво потер ее между большим и указательным пальцами. Она оставалась неподвижной. - Возможно, так и должно быть. - Он наклонился ближе, пока она не почувствовала запах его лосьона после бритья, а его губы едва касались мочки ее уха. У нее перехватило дыхание. - Они еще и влажные, - в напряженной тишине сказал он. - Ты принимала ванну? Она слегка кивнула, широко раскрыв глаза. - Дабы избавиться от запаха сигар? - мягко спросил он. Она прикусила губу. - Да. - Теперь же ты пахнешь розами. - Его нос слегка коснулся ее волос, слегка вдыхая. Она оставалась весьма неподвижной. Боясь пошевелиться. Боясь разрушить заклинание. И все это время ее взгляд был прикован к запертой двери, словно она могла распахнуться в любой момент. - И почему же так? - Почему… почему что? - растерянно спросила она. - Почему же ты пахнешь розами? - ухмыльнулся он. - Или же это твоя естественная эссенция? - Это, эм, парфюм. И розовая вода. - Куда же ты наносишь его? Она нервно сглотнула. - Господин Риддл? - Парфюм, Гермиона, - он уточнил это обходительным тоном, что сразу же заставил ее подумать о черной ночи и тенях. Она вздрогнула. - Куда же ты наносишь его, когда переодеваешься? - Ох. - Она покраснела еще сильнее, и один из его пальцев провел электрическую линию вниз по ее позвоночнику, заставив ее ахнуть. - На запястья и, ах, на затылок, господин Риддл, - быстро пробормотала она, хотя ей вообще не следовало ему отвечать. Ей вовсе не следовало здесь находиться. - Я заметил. - Парфюм? - озадаченно спросила она. Он тихо рассмеялся. - Нет, Гермиона. Заметил твою шею. На это у нее не имелось ответов. - Знаешь, а ты весьма мила. - Он отстранился, и она с удивлением увидела, что его глаза опущены, а сильные брови нахмурились от внезапной боли. - Мне претит видеть, как тебе больно, и мне известно, ведь ты сказала, что это личное дело, но я не мог не надеяться, что ты позволишь мне... увидеть их снова? Увидеть их? Увидеть что? Затем что-то щелкнуло. - Господин Риддл, пожалуйста, - отчаянно сказала она. - Они лишь смутят вас. - Этого не произойдет. - И он поймал ее за подбородок, заставив замолчать. Его глаза были похожи на драгоценные обсидиановые камни. - Обещаю. - Я… - она прикусила губу. Она не желала рассердить его, ответив «нет», но и не имела желания испугать его. И как же выбрать? - Покажи мне, Гермиона, - сказал господин Риддл, выбирая за нее, умоляя ее своим пристальным взглядом. Так она и поступила. Гермиона закрыла глаза и медленно вытащила ладони, положила их на колени и оставила там. Они тряслись и трепетали под взглядом господина Риддла. Они были настолько усеяны шрамами и сильно деформированы от жестокого обращения, что чем-то походили на руки старой женщины с распухшими суставами и съежившимися пальцами. Они были уродливы. Она ждала, когда господин Риддл издаст возглас отвращения, усмехнется, скажет ей, чтобы она убрала их и посмеется над ней. Но ей вовсе никогда не следовало предугадывать его. Она открыла глаза, когда пара рук обхватила ее, крепкие и сжатые, совсем не похожие на руки аристократа, что были грубы и с мозолями от тяжелой работы. У нее не имелось времени задаться этим вопросом, так как ее мысли были охвачены шоком. Как же он мог прикоснуться к ней? Как же он мог сидеть здесь, схватить ее за руки столь быстро, без малейшего намека на отвращение в глазах? Как? Почему? - И как же они появились? - весьма невозмутимо ответил господин Риддл, и проследил розовый чешуйчатый рубец, идущий от основания ее большого пальца к мизинцу. Он выглядел заинтригованным. - Иногда у меня чешутся руки, - начала она, но тогда резко прикусила свой язык, задаваясь вопросом, почему же она сказала что-то столь отвратительное. Хотя он и не возражал, потому она продолжила. - Эм, и когда они чешутся, я всего лишь… царапаю их. - Столь сильно? - он перевернул ее ладони, а ее сердце тоже дрогнуло от продолжительного контакта. Он коснулся ее гладких ладоней. - Но ведь только на тыльной стороне, - заметил он. - Обычно я принимаю зелья, чтобы шрамы исчезли, - тихо проговорила она. Потому что лорд Малфой не одобряет уродливых дочерей. - Но в последнее время позабыла. - Почему же ты… почему же они «чешутся»? Ее щеки залились румянцем. - Я никому не расскажу, Гермиона, - тихо сказал он. - Это будет нашим секретом. Гермиона остановилась, взглянув на него. Разыскивая ложь в его взгляде. Надеясь, что вместо того сыщет лишь правду. Но господин Риддл был превосходным обманщиком. - Иногда я нервничаю. Сильно нервничаю, - наконец призналась она. - Обычно тогда это и происходит. - Волнуешься ли ты сейчас? - Да. - Если отпущу, ранишь ли ты себя? - Не причиняю себе вреда, господин Риддл. - Нахмурилась она. - Я царапаю. Он поднял бровь. - Что ж, нет, - наконец ответила она. - Это иной вид нервозности. - Ее пальцы сжали его. – Хороший вид, полагаю. Тогда Гермиона усомнилась в себе. Она вела себя излишне смело, не так ли? - Воистину, - сказал он, а она уставилась на него. Он поднес одну из ее безобразных рук к губам, нежно целуя ее. - Ты ведь явишься завтра? Она медленно кивнула. Он улыбнулся. - Жду с нетерпением, Гермиона. Доброй ночи. - Позади них дверь с тихим щелчком открылась. Гермиона остановилась. Потому что не была уверена, что только что произошло. Потому что не была уверена, хочет ли она уйти прямо сейчас или нет. Тогда она сказала, - Доброй ночи, господин Риддл, - и мягко высвободила свою руку из его ладони. Она встала. Она почувствовала, как взгляд господина Риддл прожигает ей спину, пока дверь снова не закрылась, разделяя их. Освобождая ее. Он дотронулась до руки, что он столь бережно держал. Да, яростно воскликнула мисс Просс, вне себя от неодобрения и гнева. Ты была излишне смела, божья коровка. Гермиона улыбнулась. Так и есть, не правда ли?