Утопленница

      

Я не думала, гадала Кого милым называла Не понять мне, наконец Кто мне друг, а кто купец

      Верея лежала на зеленой простыне, щедро обуянной различными видами растений и трав. Девичье тельце погружалось в пышную мягкость земли, а острый носик вдыхал аромат земли и цветов. В полутьме ночи мавка возвышалась над этим морем зелени и, глядя вверх, встречала чернильное полотно, украшенное бриллиантами и звездными точками. Луна, величественная и яркая, взывала к ней своим таинственным светом. А в ее ладошках покоилась Куколка, чья броня искрилась призрачным светом луны. Под нежными прикосновениями черепашка издавала тихие звуки, словно раскрывая свою душу и доверяясь Верее целиком. Каждое ее сопение проникало в сердце, наполняя его теплотой. В этой тишине девушка слушала голоса природы. Шелест травы и пение ночных птиц дарили тот самый покой в тревожной душе, который она носила в себе столько времени. Закрыв глаза и вдохнув полной грудью, почувствовала, как до плеча кто-то нежно дотронулся. Нехотя открыв глаза, Верея увидала пред собою Градибора.       — Прости, ежели напужал, можно к тебе? — спрашивает он с глупой улыбкой на губах, не в силах перестать смотреть на неё.       — Отчего нельзя? Можно, садись, — и, поднявшись с земли, перевела свой взор на       спокойные воды реки. — Чего надобно?       — Хотел увидится с тобой, поговорить, как понял, что отныне мы все вместе. — Переведя взгляд на девичьи руки осторожно взял. Верея от этого затаила дыхание. Девичьи ладони были мягкими и нежными, словно лепестки нежных цветов, но их красоту испортили тяжелые следы времени. Шрамы, словно таинственные руны, переплелись на их поверхности, а по краям ладоней виднелись недавние кровоподтеки.       — Ладошки у тебя уж больно красивые, но беречь их надобно, — достав из-за пазухи маленький флакон с темно-зеленой мазью, осторожно, дабы не причинить боль, нанёс её.       Сразу же после соприкосновения с мазью, по рукам Вереи пробежал легкий холодок, словно прохладный ветерок окутал ее пальцы. Затем мазь начала светиться зеленоватым светом, словно внутри нее пробудилась магия, готовая исцелить все раны. Она проникала в каждый шрам и кровоподтек, заживляя их. Даже Куколка, которая спокойно сидела на ногах Вереи, проявила интерес и подняла свою маленькую головку, желая понаблюдать за этим волшебным процессом. Спустя мгновение все шрамы и кровоподтеки исчезли, словно их и не было никогда. Руки Вереи вновь приобрели здоровый и сияющий вид, будто не знали боли и ран ранее. Градибор гордо улыбнулся, видя результат своей заботы.       — Но как? — глаза расширились от удивления, а уголок губ ползёт вверх.       — Мазь долго изготавливал, но Ивар помог заговорить её, для более быстрого заживления.       — Он колдун?       — Да, проклятый колдун, который не успел снять с себя проклятие. Только никому не признается, говорит, что мол такой сильный был, вот и сослали сюда.       — Коль никому не признается, то откуда знаешь? — на её лице вдруг появилась лукавая улыбка.       — Каждую восьмицу мы с Воиславом устраиваем тренировочные бои, он же при жизни Князем был. Да и поведал, отчего Ивар тут.       — Князем? Я всегда думала, что генералом каким-то.       — Генерал он тут, а тогда был Князем, да только пало его городище. От этого и не нарекает тут себя как в былые времена, мол недостоин, хотя Кровоцвет уж больно хотела. Так и повелось, что с Королевной всегда Генерал.       — Как чудно, — подул ветер, и Верея больше инстинктивно, чем от холода обняла себя руками.       — Отчего не носишь свой платок?       — Привыкаю, — слегка покусывая нижнюю губу, кротко отвечает, — привыкаю к тому, что я не жива более. Платок — и радость и проклятие, ведь одевая его, он придает тебе живость. Прости, сердечное.       — Будут ещё вопросы? — её лицо вмиг становится серьезным.       — Всегда хотел у тебя узнать: отчего у тебя такая сильная любовь к детям? Настолько сильная, что не боялась идти к полуночницам, и с ними драки затевать, — бесцветным, потухшим голосом спрашивает он, накрывая маленькую ладошку своей. — Только прекратила потом, наверняка Кровоцвет поведала что-то.       — Нас должно было быть четверо, но выжила я одна у Матушки с Батюшкой, и то, если бы не наша знахарка, то и я бы пополнила те ряды, — мягко говорит она, а печаль сквозит в её негромком голосе. — Матушка была слаба, очень, выносить детей ей было тяжело. Последний её малыш, и мой братец, погиб на моих руках. А я всегда так хотела большую семью. Поэтому никто не заподозрил, что Любодар травил меня. К тому же Божидара наказала молчать о ребенке, ведь коль потеряю, то молва по деревне пойдет, что я такая же, как Матушка. И в жены не возьмут, а так…       — Взяли бы, но не это главное.       Мавка вопросительно изогнула бровь       — Моя Матушка была колдуньей. Какие-то разбойники выкрали её, хотели продать в рабство, а тут мой Батюшка с мечом. Всех убил, но один умудрился ранить его и оставить шрам на лице, а в поселении, откуда я родом, — это позор, — усмехается с такой непривычной и незнакомой грустью. — Матушка помогла ему, и хотела было уйти, но тому так она понравилась, что её выкрали во второй раз. Родила всего-то меня и брата, ведь ведьмы не могут иметь много детей.       — А твой шрам откуда, с битвы ратной, али спасал кого?       — Хотел быстрее с родительской избы уйти, а что, некрасив? — и Градибор расплывается в хитрой улыбке.       — Да нет, а коль честно, то ежели не поведал про отцовский шрам, то так и не спросила бы. Как родной он тебе. Без этого разговора, может быть сталось и так, что не обратила бы внимания.       — Так ты не договорила насчет Кровоцвета.       — А коль насчет полуночниц, то запретили вмешиваться, ведь Доля и Недоля мудрые сестры, и раз так положено, то предрешена их судьба. Я пыталась узнать отчего, но наказали, что коль пойду туда снова, дабы потом не жаловалась.       Повернувшись к Градибору, Верея почувствовала, что ее рука почти самостоятельно потянулась в сторону его рыжих локонов. Ей было неясно, что именно привлекло внимание, но она не могла удержаться от этого необычного порыва. Ее пальцы осторожно скользнули по прядям его волос, и, несмотря на их растрепанный вид, была очарована их мягкостью и теплотой. Рыжие волосы играли на свету, создавая золотистые отблески, словно маленькие огоньки в темноте. Сосредоточенный, он не произносит ни единого слова, но её щёки вспыхивают огнём.       — Хочешь заплести? — стёртые от тренировок на мечах подушечки пальцев тянутся к её лицу, и рыжеволосый проводит ими по виску, убирая прядку волос со лба.       — Хочу.       Вложив Куколку в руки мужчины, мавка исчезла, но спустя мгновение вернулась с гребнем и лентой. Рыжие пряди легли в ее ладони, гребень проник в них, встречая непринужденное сопротивление. Ее пальцы с осторожностью проходили сквозь каждый волосок, расчесывая и принося Верее удовольствие от нежности, присущей этим волосам. Поднимаясь вверх, она разделила волосы на пряди, аккуратно пропуская расческу через них. Вот так, одна за другой, пряди волос стали переплетаться, образуя нежные косы. Пальцы Вереи быстро и ловко двигались, словно в пляске, создавая сложные узоры, которые скрывались в плетении. Когда прическа была доплетена, девушка почувствовала странное желание добавить в них немного цветов. Она оглянулась вокруг и заметила рядом растущие цветы, будто специально подготовленные для нее. Не раздумывая, она сорвала несколько изящных цветочных бутонов, которые тихо благоухали под лунным светом. С аккуратностью и трепетом начала закреплять цветы в заплетенных косах. А Градибор наслаждался не только касаниями на своей голове, но и этим медленным, нежным процессом, в котором она воплощала свою любовь и заботу. Его сердце наполнилось благодарностью и чувством безграничной радости.       — Принимай работу, — сказала Верея с гордо поднятой головой.       Нехотя встав с земли, мужчина подошел к водной глади и стал разглядывать своё отражение. Внимание привлекла его прическа, расположенная на вершине головы. Она была необычайно красивой и притягательной. Узор из мелко застроенных кос стал частью его головы, казалось бы, нежные деревья раскинулись, чтобы создать великолепный узор, а на некоторых из них виднелись цветы. В то же время нижняя часть его прически была просто распущена, ниспадая вниз по его спине.       — Очень красиво, теперь Ивар точно не отпустит меня от себя, — уголок его губ ползёт вверх. Конечно, он замечает, как мавка начала сиять, и на щеках появился легкий румянец. — Кто научил заплетать такую красоту?       — Матушка, а затем сама стала придумывать. Почти каждый день кого-то заплетала.       При виде воды, черепашка начала кряхтеть, ее маленький панцирь шуршал, когда она неуклюже поворачивала свою маленькую головку. Мужчина смотрел на нее с любопытством и нежностью, осознавая, что пришло время отпустить маленького зверя искупаться. Молодые люди, оцепенев на мгновение, уставившись на Куколку, которая мгновенно погрузилась в воду, вызывая плеск и вихрь. Этот простой и в то же время удивительный момент переполнил их сердца радостью. Однако, переведя взгляд с черепашки на Верею, Градибор ощутил внезапное желание подойти и обнять свою возлюбленную. Чувство, пронизывающее его, манило к ней, вызывая нежные и теплые чувства. Однако перед ним появилась напуганная Ясиня, ее глаза отражали тревогу и беспокойство. В своей руке она крепко держала руку удивленного Ивара. Градибор ощутил, как сердце его сжалось от неожиданности. Приметив Верею, Ивар решил первым подать голос.       — Верея, там, у Градибора, в храме у Королевны есть комнатка, и мне думается, что пару ночей тебе надобно там побыть.       Мавка смотрит на упыря с негодованием и недоумением, но последующий голос Ясини заставил её недовольно изогнуть бровь.       — Поддерживаю Ивара, тебе не надобно пока идти к нам.       — Что сталось? — холодно произносит Градибор, отчего все, вздрогнув, подняли взгляд. Достав из воды Куколку, мужчина осторожно вложил её в руки Ясини. — Так все и будем молчать или скажете?       — Кузнечная дочка утопилась…       — А её ребенка в лес занесли, — от слов Ивара, красная от гнева Ясиня повернулась и дала слабую, но ощутимую оплеуху упырю.       — Нет, нет, её дитю годков двух нет, она не могла оставить его и уйти сюда!       Черепашка в руках Ясини стала шипеть и вырываться к Верее, отчего мавке пришлось ненадолго усыпить её, а затем, исчезнув, положить её в домик и вернуться обратно.       — Чуяло моё сердце, что так и случится, — уронил рыжеволосый тяжело, но краем глаза заметил, как Верея стала опускаться на землю, и, преодолев расстояние между ними, подхватил и прижал к себе.       — Где она? — голос стал неестественно тихим, словно призраком, проникающим сквозь туманы воспоминаний. Зеленые глаза, утратив свою зелень, потемнели. Волосы, казалось, принялись жить своей жизнью, словно река из переменчивых течений. Изначально русые пряди, превратились в цвет темной смолы. Они непослушно взмывали вверх, словно волны, вздымающиеся перед надвигающейся бурей, и сияли в лунном свете, словно звезды в темной ночи.       — Верея, милая, тебе не надобно знать, — обеспокоенно говорит Ясиня, глядя на свою подругу.       — Где она? — девушка повторила вопрос, но теперь её голос стал хриплым и гортанным.       — Говорит с Кровоцвет…       Ясиня не успела договорить, так как Верея уже исчезла.       — Проклятие! — завопила мавка. — Берите меня за руки, будем за этой горемыкой идти.        — Уж лучше добегу, — Ивар было хотел перейти на бег, но девушка успела его ухватить и потянуть на себя.       — Если бы не начал ей говорить про ребенка, она бы не бежала. Ты же прекрасно знаешь, что она дикой становится, коли разговор о детях идёт!       — Успокоились! — взяв Ясиню за другую руку, Градибор продолжил, — криками ей не поможешь, поэтому поторопимся.       Отыскать мавку было легко, но пришли они уже поздно. В поднявшемся вихре было тяжело отличить, где Верея, а где Переслава. Градибор хотел было вмешаться, но рука Кровоцвета заставила остановиться.       — Нет проку спешить, добрый молодец, — показав взглядом на исцарапанное лицо Воислава, Папоротник продолжила. — Как только разойдутся немного, то хватай свою мавку.       — Королевна, простите, мы не поспели её удержать, — очень тихо молвила Ясиня. Но голос был таким слабым, что даже она сама почти его не слышала.       — Чему быть, того не миновать, — последовал спокойный, но всё же строгий ответ. — Тем паче вечно их прятать бы не вышло.       Спустя несколько минут вихрь прекратился, и пока девушки шипели друг на друга, Градибор схватил Верею, а Воислав, с другой стороны, Переславу. Мавки изо всех сил пытались освободиться от цепкой хватки мужчин, но им было не совладать с ними, поэтому началась словесная перепалка. Обе запыхавшиеся, разъярённые, до крови исцарапанные, кричали друг на друга, не желая останавливать поток брани.       — Знала бы, что ты такая дрянь, то после убийства Любодара, наведалась бы к тебе! Думала, коль так охоча спать с другими мужчинами, то хоть после такого позора изменишься. Узнав, что твоего ребенка утащили, надеялась, что матерью стала хорошей!       — Ты его убила?!       — Да, я, я, отравила его, откуда у него пироги? — отмахивается легко, — он всё равно не жилец, его бы повесили на сосне, а так помогла.       — Дрянь, поскуда!       — О, кто бы говорил!       — Меня вся деревня клевала, твои подруги, после той драки пошли к старосте и всё рассказали, а когда ты не явилась, в разных домах закрыли, — нервно сглатывает, а голос дрожит. — Отравление повесили на меня, мол, решила так расправиться, а я даже выйти не могла!       — А что ж до ребенка, то про него никто не знал, я тайком рожала, когда срок настал, — запрокидывает голову, хрипло продолжая. — И когда живот нельзя было скрыть, пряталась в своей комнате, благо изба на отшибе.       — Сказав бы…       — Замолчи, — холодно прерывает Переслава. — Не говори о вещах, которых не смыслишь! Надо мной издевались, Верея, я не вынесла, и вообще от этого дитя одни проблемы. Надо было избавиться, — Переслава замолчала, а рядом с ней появился Любодар, отчего Верея начала дрожать.       — Знаешь, милая, теперь я догадываюсь, отчего ты так о ребенке печешься. Своего же потеряла, сгинул вместе с тобой в реке, — последние слова говорит едва слышно, шипяще, но даже так их можно было расслышать.       — Ты бы никогда не познала материнства, как твоя мать ходила, такая же и ты. По лицу Градибора заходили желваки, и он еле держался, дабы не отпустить девушку, и не пойти проучить ту мавку. Вместо этого он прижал Верею сильнее к себе, так как та начала всхлипывать и стал шептать утешения на ушко. Тем временем Любодар обвел прищуренным взглядом Верею, а Переслава плача и дрожа продолжила:       — Коль так хочешь ребёнка, Верея, то получай, — тяжелый вдох и последующий в надрыве и безумии крик. — Отказываюсь, отказываюсь, отказываюсь!       Эти же слова одновременно с ней проговорил и Любодар, и словно отзываясь на них, сильный ветер внезапно взмыл вверх, обрушивая свою мощь на окружающий мир. Деревья содрогнулись под его гнетом, раскачиваясь в неравном ритме. Сорвавшиеся листья плясали в воздухе, а из густого леса вдалеке, поднялись каркающие вороны. Их черные силуэты выделялись на полотне темного неба. Все резко смолкло, наступила тишина, и лишь голос Кровоцвета нарушил её.       — А это не должно было произойти, — невесело усмехается, приглаживая зеленой рукой цветок в волосах. — Знаешь, когда ребенок становится сиротой? Нет, не когда родители уходят, а когда они от него отказываются, и перестают заступаться за него даже будучи мертвыми. А если ребенок слаб и мал, то его…       Королевна не успела договорить, как её перебила Верея.       — Я не дам этому случится, не дам! Я виновата в том, что ослушалась вас, и всех их спасала! — Говоря это, мавка сглотнула, а затем перевела пристальный взгляд на дрожавшую и теребящую подол своей сорочки Переславу. На удивление Кровоцвета, она заметила во взгляде Вереи горечь, разочарование, и даже тень сочувствия. — Не могу это изменить, но прошу, Королевна, прошу, разрешите хотя бы эту девочку спасти. Вы говорите, что нет того, кто заступается за него, меня, меня возьмите. Не знаю как, но клянусь Долей и Недолей, что готова на всё.       А Градибор тем временем, словно подтверждая её слова, кивнул. Единственный, кто наслаждался происходящим — Любодар. А Переслава от услышанных слов сидит с полураскрытым ртом, глазами, расширенными в неверии и приподнятыми бровями.       — Коль так хочешь, то, когда найдешь её, то, — в этот момент по лицу Кровоцвета потекли кровавые слезы, отчего все перепугались. Отпустив Переславу, Воислав подбежал к жене, и осторожно схватил под локоток. Раскрыв свободную руку, Папоротник увидала в своей ладони золотую и серую нити, которые в следующее мгновение исчезли, — то идите в деревню с ней.       Градибор отпустил Верею и старался поспеть за ней, судя по всему, они бежали за ребёнком. Ясиня с Иваром хотели было поспешить за ними, но Древняя их остановила, наказав оставаться тут. Как только молодые люди скрылись на Калиновом Мосту, отпустив оставшихся, Королевна испуганно посмотрела на Воислава.       — Недоброе у меня предчувствие, — осмысляя всё произошедшее, осторожно протянула.       — У меня также.       — Ты же понимаешь, что это значит? Прекрасно слышал, что сделала Переслава вместе с Любодаром, слышал их заявления, и слышал речи Вереи, — бессильно молвит, смотря на водную гладь огненной реки. — И видел эти нити.       — Ты понимаешь, кто к нам скоро наведается? — кривится она, как раз оттого, что знает ответ.       — Понимаю, — мягко улыбнулся Воислав, расслабленно усаживаясь на ближайшее поваленное дерево, и Кровоцвет неосознанно сделала то же самое.       — С ними не так уж и просто договориться.       — Договоримся, Горицвет мой, договоримся. Мы можем им помочь?       — Нет, волчонок мой, они уже следят за ними, вмешаемся — сделаем худо, — усмехается, но глаза Генерала остаются спокойными и недвижимыми.       — Коль так, то будем думать, когда настанет время, а сейчас, — последние слова едва слышно шепчет, а в руке Кровоцвета клубится дым синими кольцами, оплетая пальцы, формируя в руках кубок с целебным отваром. — Нам надобно успокоится, и подумать, что при скорой встрече говорить нашим гостям.