Аллегро с огнем

      Дорожная пыль оседает на лицах путников, неприятно ощущаясь на коже. Лошади то и дело фыркают, отмахиваясь от облаков мелкого песка, которым устлан тракт. До Тиол-Унда осталось всего ничего — верст сорок, не более, но им придется заночевать на постоялом дворе, ведь солнце уже заходит.       Единственное, о чем мечтает Чанбин в этот момент — принять ванную и смыть с себя всю грязь, налипшую на тело за целый день пути. К счастью, до их временного пристанища рукой подать, и мечты о горячей воде и мыле (вне стен замка грезы о розовом масле и бархатных полотенцах, разумеется, считаются роскошью) кажутся не такими уж запредельными.       — Ваше высочество, скоро будем на месте, — говорит ему Джехван, начальник королевской стражи.       Чанбин кивает, предвкушая короткую передышку на жесткой постели, скудную похлебку вместо ужина и беспокойный сон. Эта поездка отчего-то выматывает его сильнее, чем обычно. Зато Джисону хоть бы хны: тот рассматривает каждое деревце и каждый кустик, что-то черкает в своем блокноте и мурлычет под нос какие-то мелодии (наверняка сочиняет очередную балладу). Спасибо, хоть лиру не достает, иначе Чанбин прикопал бы его в ближайшем овраге.       Сестрица напрасно нервничала перед их отъездом. За дюжину дней в пути им не повстречалось ни одной подозрительной личности, пусть тракт и петлял близко к границе с Лименой. Джэхи удвоила охрану на всякий случай, но единственной проблемой, с которой пришлось столкнуться принцу Чанбину, была проблема размещения этой самой удвоенной охраны. Сестрица, разумеется, имела полное право даже запретить им ехать на Совет, выслушивая после роптание послов из других государств, но не стала. Беспокойство за брата и советника было уделом Джэхи, но для народа Вессаля она была королевой Розмари, и удел правительницы — защищать свой народ от лишений и нежелательных вторжений из-за границы.       Хиленькая грязно-зеленая крыша постоялого двора, носящего обманчиво красноречивое название «Дворянское гнездо», совсем не внушает доверия ни Чанбину, ни, судя по взглядам, Джисону и Джехвану.       — Два года назад здесь было более… уютно, — комментирует принц, оглядывая сильно испортившуюся за это время кирпичную кладку и накренившуюся крышу хлева. — Впрочем, не ночевать же нам в лесу.       Чанбин спешивается, вручая поводья своей кобылки одному из солдат, и задирает голову к небу. На темнеющем синем полотне уже начинают появляться первые звезды, словно крошечные бриллианты из сокровищницы сестрицы, а желудок громко урчит. Как бы принц, привыкший к изобилию дворцовой кухни, не воротил нос от «еды простолюдинов», сейчас он съест все, что ему предложат.       Такие же хилые, как зеленая крыша, двери их временного пристанища почти слетают с петель, когда их отворяет начальник королевской стражи. Чанбин лишь дергает бровью, отмечая про себя, что у хозяев, очевидно, дела идут худо. Однако, обветшалый вид постоялого двора не помешает ему пробыть здесь всего несколько часов, прежде чем ему предоставят более комфортные условия во дворце мэра Тиол-Унда. В письме дядюшка Минсок заверил королеву Розмари в том, что их примут по высшему разряду, и только после этого девушка решилась отпустить своих людей в длительную поездку.       Едва Чанбин переступает порог в окружении Джисона и личной охраны, из-за барной стойки выплывает фигура хозяйки — вернее, жены хозяйки, — и тоненьким голоском их приветствует:       — Проходите, дорогие гости! — разглаживая юбки, она выходит к ним и радушно улыбается. Вид у нее не шибко опрятный, но это мало заботит вессальского принца. Пусть его желудок и привык поглощать только вкусные яства, он не считает себя каким-то избранным, чтобы испытывать отвращение к эльфам, живущим в гораздо худших условиях. Джэхи, конечно, старается провести несколько реформ, чтобы облегчить жизнь таких, как хозяева «Дворянского гнезда», но берется за все и сразу — и это все разом валится из рук. — Мы уж ждем вас, ждем, а вы никак не появляетесь. Проходите, проходите! Сейчас натоплю вам бани, искупаетесь, освежитесь, а затем и к ужину извольте.       — Благодарю за гостеприимство, сударыня, — коротко кланяется ей Чанбин. — Не найдется ли у вас комнат на всех моих людей?       — Будет вам, ваше высочество! — смеется женщина. — Местечко всегда найдется. Все номера свободны, располагайтесь. Нынче дела плохо идут… А вас и господина Хана я отведу в хозяйскую спальню. Не бойтесь, Ваше величество, там две кровати. Уж мы-то, простый люд, знаем, что в этом деле вас ничего не должно… смущать.       — Вы ведь знаете… — начинает принц, но Джисон дергает его за рукав, кивая на громадную стопку рукописей и свитков на столе у ближайшего окошка. Приглядевшись, Чанбин видит, что все эти бумаги ни что иное как буклеты и газетенки с новостями о королевстве, которые его дражайшая сестрица распорядилась печатать пару лет назад. Несколькими месяцами ранее, дабы избежать непрошеных слухов и пресечь на корню сплетни о любовной связи между принцем и советником правительницы, Розмари велела написать несколько слов о том, что никакой «связи» между ними и быть не может. Писарь справился с поручением блестяще: на следующий же день все пересуды затихли, и молодая королева выдохнула с облегчением. Чанбин не придавал этим разговорам большого значения, ведь ясно как день было то, что единственная связь, которая существует у него с Джисоном — дружеская, несмотря на то, что один из них — карья, а другой — карис. Помилуйте, какая любовь? Их воспитывали и растили вместе, и после всех их приключений вряд ли у кого-нибудь язык повернулся бы сказать, что они, того гляди, планируют свадьбу. Чушь. — Теперь вижу. Что ж, премного благодарен.       Женщина проводит их с Джисоном по узкому коридору в хозяйскую спальню, неустанно что-то тараторя о погоде, скудном доходе и радости от того, что в их захудалую гостиницу заглянули такие важные эльфы. Бедное освещение всего здания (вероятно, проблема все в том же отсутствии средств, дабы поддерживать чистоту и порядок на должном уровне) напоминает Чанбину о приключениях Тина, величайшего из воров, о котором сложено множество баллад и сказок. В одном из своих злоключений Тин прятался от городской стражи в трактирчике, и до того его наряд был неприметным, что солдаты так и не смогли найти его среди интерьера. «Дворянское гнездо», конечно же, мало походило на тот трактир из сказки, которую им с сестрицей в детстве читала матушка.       — Сейчас вам баньку натоплю и ужин разогрею. В меню нынче ничего, что было бы по вкусу знатным господам, прошу извинить.       — Позвольте, но где же ваша супруга? — спрашивает Хан. Так долго молчать было для него слишком, и принц даже удивлен выдержке друга. — Разве не может она… помочь вам?       — Ты такой бестактный, — сквозь зубы цедит Чанбин. — Никогда мужа себе не найдешь.       Хан заливается румянцем, но больше никак не реагирует на подколку принца. Чанбин знает, что это сулит: с него станется облить его кипятком или запустить в голову придорожным камешком. Или, того хуже, сочинить непристойную песенку о нем и горланить ее прямо в королевском саду на глазах у придворных дам и кавалеров.       — Супруга моя нездорова, — поясняет женщина. — Давеча был сильный дождь, а она в лесу собирала грибы к ужину и сильно промокла.       Жена хозяйки сникает, умолкая. Образовывается неловкая тишина; Чанбину жаль карис, и он бы хотел чем-нибудь помочь ей, но Джэхи строго-настрого запретила ему разбрасываться деньгами. Видимо, в ее памяти все еще свеж эпизод, случившийся в прошлую поездку на Совет. У бедняги, которому неравнодушный принц помог, теперь есть собственная гостиница, отстроенная по высшему разряду, а у сестрицы — головная боль и планирование нескольких реформ одновременно.       — Что ж, располагайтесь, господа. Чуть что — звоните в колокольчик, а я займусь баней.       Женщина уходит, оставляя их с Ханом вдвоем. Чанбин оглядывает комнату, находя ее чуть более привлекательной, чем общее состояние постоялого двора.       — Никогда мужа себе не найду… Тоже мне… — бурчит себе под нос Джисон, опережая принца и занимая кровать у окна. Его медные волосы, и без того вечно растрепанные, становятся еще более безобразно уложены, когда он переодевает тунику. — Вот сочиню балладу о том, как ты в навоз упал и задохнулся, будешь знать.       Чанбин сдавленно хихикает.       — Боюсь-боюсь.       Хан бросает на него сердитый взгляд из-за плеча и, застегнув пояс, пулей вылетает из хозяйской спальни.       — Куда ты, дурач… Куда вы, сударь?       — Проветрить голову! — кричит ему из коридора эльф и громко хлопает входной дверью.       Тихо гогоча, принц распластывается на кровати. От долгой езды верхом у него с каждым днем все сильнее немеет задница, а от многочисленных ночевок под открытым небом ломит кости. И, даже если нынешняя постель все еще не такая мягкая, как его любимая кровать во дворце, он рад перевести дух и полежать немножко не на сырой земле.       — Ваше высочество, — заглядывает в комнату Джехван. — Карис попросила позвать вас искупаться.       — Так быстро? — удивляется Чанбин, садясь на постели.       — Не то чтобы… Вы ненадолго задремали, — объясняет стражник.       — Ясно, — хмыкает принц. — Мой неугомонный друг еще не вернулся?       — Уже купается.       — Тогда покажи мне, куда идти.

***

      Учитывая общую полузаброшенность постоялого двора, баня на его фоне выглядит вполне сносно. Дубовый сруб говорит о том, что некогда это место процветало, отогревая замерзших путников и радуя их животы вкусной сытной пищей. Теперь Чанбин вспоминает, что два года назад здесь и впрямь было полным полно народу, отовсюду был слышен смех, а ромашковое вино лилось рекой. Что же стряслось, что в округе, кроме их делегации, ни души?       Джисона принц находит в предбаннике. Друг, даже далеко за пределами известный непереносимостью жары, умиротворенно полулежит в небольшой купели. Его веки прикрыты, а сам он мурлычет себе под нос какую-то мелодию.       — Сочиняешь, как я в навоз упал?       — Угу, — не открывая глаз, отзывается Хан, и продолжает напевать.       — Тебе стоило идти в барды, а не в советники. Понятия не имею, что сестрица в тебе нашла.       — А ты не завидуй.       Чанбин хмыкает: судя по тому, как спокойно друг отвечает, тот знатно «проветрил голову».       Обнажившись, принц присоединяется к Хану. Прогретая вода кажется благословением после дороги, приятно обволакивая тело. Пахнет цитрусом; наверняка карис добавила монардового масла. Следуя примеру друга, Чанбин закрывает глаза, вдыхая приятный аромат и ощущая, как усталость и нервное напряжение понемногу отступают.       — Я вспомнил ее, — негромко говорит он.       — Кого — ее?       — Жену хозяйки. Ты же в прошлые разы с нами не паломничал, не знаешь, — объясняет Чанбин. — Мы здесь дважды останавливались. Тогда и впрямь все выглядело… иначе.       — Так как ее зовут?       — Чжоын. А хозяйку — Юджон. Порядочные женщины. Ума не приложу, как так вышло, что их дело теперь не приносит прибыли. И где постояльцы? Вроде, это единственная дорога до Тиол-Унда. Не верю, что никто в разгар ярмарочного сезона туда не едет. Весна на дворе ведь.       — Может, дело в другом, — пожимает плечами Хан, садясь в купели ровно. — Спросим за ужином.       — Спросим. Ты париться не пойдешь?       — Ни за что.       — Тогда встретимся в столовой.       Чанбин поднимается из купели, с грустью оставляя в ней морандовое масло и медный беспорядок на голове Джисона, и уходит в парилку. Вслед он слышит ворчание Джисона о том, что он «развонялся своими феромонами», от которых друга тошнит. Хан и правда терпеть не может запах рейхана, которым Ифарис одарила Чанбина при рождении, и во многом это — причина, по которой у них не может быть ничего «романтического».       Караулящий баню Джехван от предложения присоединиться к принцу в бане отказывается, и брат королевы отправляется в парилку в гордом одиночестве.       Ужин, как и предполагал Чанбин, выходит скромным. Горячий бульон, ежевичный джем и слегка зачерствелый хлеб к чаю — все, чем им предложили насытить животы. Принц не жалуется; в конце концов, могло выйти, как двумя днями ранее, когда по ошибке младшего из стражников на ужин у них был только один пережаренный заяц и больше ничего. А здесь, под крышей, вымытый и отдохнувший, Чанбин чувствует себя почти счастливым.       Хан уже ждет его за столом, переодетый в чистую одежду и удосужившийся привести в порядок свои медные пряди. Чжоын суетится вокруг: то подкинет в камин поленьев, то убежит на кухню нарезать еще хлеба, то поинтересуется у солдат, вкусно ли им. Похлебка действительно оказывается неплохой; Чанбин помнит, что женщина всегда готовила так, что пальчики оближешь.       — Сударыня, подите сюда, садитесь с нами, — зовет ее принц, тепло улыбаясь.       — Как же, Ваше высочество! Не пристало вам сидеть с простыми эльфами вроде нас…       — Оставьте это и садитесь. Я вас не съем и в тюрьму не брошу.       Растерянная, женщина неуверенно присаживается напротив и скрещивает руки в замок. На лбу ее выступает пот, а передник, некогда бывший белым, испачкан в джеме. Принцу жаль ее, ведь она не устала бы так сильно, будь ее супруга здорова.       За окном совсем темнеет, и наступающая ночь накрывает мир огромным черным куполом. Из столовой не видно звезд и луны; Чанбин думает, что перед сном следовало бы прогуляться в округе.       — Скажите, Чжоын, отчего ваши дела идут худо? Обидел кто?       — Господин… — испуганно таращится на принца женщина, покрываясь красными пятнами от волнения. — Не думаю, что я вправе…       — Нет уж, говорите, — настаивает Чанбин. Джисон подозрительно косится на него со своего места.       Очевидно, Чжоын не горит желанием делиться с членом королевской семьи своими проблемами. Что у него, забот мало, кроме как выслушивать простый люд? Женщина долго не решается заговорить, избегает взглядов своих гостей, и убегает на кухню поставить чайник.       — Вечно тебе нужно встрять, куда не просят, — ворчит Хан.       — Цыц. Я — принц.       Пропустив мимо ушей ругательство, сорвавшееся с уст друга, Чанбин кивает Джехвану. Тотчас начальник стражи поднимается из-за стола и скрывается в темноте наступающей ночи с двумя своими людьми — на патрулирование окрестностей.       Когда ужин подходит к концу и шум в столовой стихает, Чанбин приказывает нескольким солдатам занять позиции в карауле — мало ли что. В такой глуши бдительность — как вторая рука. Чжоын приносит им с Джисоном, отказавшимся идти спать, еще ежевичного джема и несколько ломтиков хлеба, и наконец-то делится с ними информацией.       — Я помню, вы, Ваше высочество, приезжали к нам пару лет назад. С тех пор, право, много воды утекло… Несколько месяцев назад на наше «гнездышко» напали какие-то бандиты, все в черном, с короткими ушами. Я имею в виду, — разволновавшись, женщина делает несколько тяжелых вдохов, и продолжает чуть более тихо. — Я имею в виду, что то были ненашенские эльфы.       Карис бросает короткий взгляд в окно — туда, где за тонкой полоской леса проходит граница с Лименой.       — Набеги лименийцев? — ошарашено спрашивает Хан. Чанбин стискивает челюсти.       — Они самые, — кивает Чжоын. — Они тогда распугали всех гостей, и молва пошла по всему Вессалю… Вы, должно быть, и слыхом не слышали об этом.       — Ни словечка, — подтверждает принц.       — Вот с тех пор все стало плохо. Редко кто заглядывает сюда теперь, да и то все — бродяги да пьяницы из Тиол-Унда. Теперь все ездят другой дорогой, а тракт почти заброшен. Однажды они даже попытались поджечь наше «гнездышко».       — Мда-а… — тянет Джисон, призадумавшись.       Чанбину хочется выразиться лишь ругательствами. Осведомлена ли Джэхи о набегах лименийцев? И, если ответ положительный, то зачем они поехали трактом, а не более безопасной дорогой, которую упоминала Чжиын? Было ли ее решение удвоить количество охраны принято именно по этой причине?       — Чжухан, поди сюда, — зовет Чанбин одного из солдат. — Как рассветет, поедешь в столицу и передашь королеве письмо.       — Будет сделано, Ваше высочество.       Не к добру это все. Ой, не к добру.       Намерения сладко поспать на мало-мальски удобной перине этой ночью идут крахом. Поблагодарив Чжоын за откровенность и за вкусный ужин, они с Джисоном отправляются в хозяйскую спальню.       — Поверить не могу, что она скрыла от меня это, — раздраженно говорит Чанбин вслух.       — От нас, Бинни, от нас. Я, вообще-то, ее советник, если не забыл. Мне положено знать обо всем еще раньше, чем ей.       — Предлагаю не судачить здесь о нашей королеве, иначе нас повесят как государственных изменников, — замечает принц, прикрывая плотнее дверь.       — И то верно. Не знаю, как ты, а я жутко хочу спать, так что спокойной ночи.       Пергамент для письма находится сразу же, и Чанбин принимается писать сестре письмо, пока Джисон готовится отойти ко сну. Тусклый свет от единственной фитильной лампы едва освещает письменный стол, и глаза принца быстро устают от мельтешащего перед лицом пера. Хан уже спит без задних ног к тому моменту, как он запечатывает воском конверт.       Пора бы и самому лечь, решает принц. Прошмыгнув незаметно в гостиную, он передает Чжухану письмо и еще раз просит доставить его в целости и сохранности, а после ложится спать. Утро вечера мудренее, как водится.