Аллегро с огнем

      Стихи про упавшего в навоз принца Вессальского выходят отличными. Даже превосходными, на скромный взгляд Джисона. Он даже придумал им название: «Навозный принц». Или «Сражение за честь и славу», он пока не решил. Осталось лишь закончить мелодию и подобрать аккорды на лире — и баллада будет готова.       Однако вряд ли кто-нибудь когда-либо ее услышит. Хан не идиот, ему с лихвой хватило последствий после прошлогодней выходки. Королева пригрозила ему увольнением, если он посмеет еще хоть раз прилюдно исполнить свои непотребные песенки. Однако лазейка в этом, все же, была: Джэхи ни словом не обмолвилась о том, что ему нельзя этого делать наедине с кем-нибудь или, на крайний случай, где-нибудь в лесной чащобе.       Сладко потянувшись, советник королевы откидывается обратно на подушки и вперяет взгляд в потолок, по которому бегают солнечные зайчики. Мама всегда говорила ему, что это — души погибших зайцев, и поэтому маленький Джисон всегда игрался с осколками зеркала (он случайно его разбил, честно-пречестно!), чтобы напустить в комнату как можно больше этих существ. Он верил, что таким образом спасает их и помогает упокоиться их душам.       Где-то за окном в конюшнях громко и радостно ржет Спарки, его верный конь, подаренный Джэхи на двадцать третий день рождения. Жеребца наверняка сейчас потчуют завтраком, и лишь мысль о еде заставляет желудок Джисона страстно заурчать.       Чанбина эльф не видел с самого утра. Вечно принц где-то пропадает вместо того, чтобы остановиться хоть на минутку и перевести дух — уж слишком он деятельный и сердобольный, несмотря на беззаботное детство и не лишенную роскоши юность. Впрочем, уж кто-кто, а Джисон точно не должен его за это судить. Джисон любит лишний час понежиться в постели и выпить вина сверх положенного, прокрадываться на кухню в четыре утра за остатками оленины в облепихе и корчить рожицы за спиной королевы Розмари. За последнюю шалость ему, кстати, частенько прилетает от самой правительницы.       Но Хан не был бы советником самой Вессальской королевы, если бы его за хотя бы одну подобную выходку выставили вон за ворота дворца.       Короткий стук в дверь отвлекает Хана от размышлений.       — Господин Хан, завтрак подан, — звучит из коридора приглушенный голос Джехвана.       — Скажи принцу, что я скоро приду.       Лишнего часа у него в запасе, увы, не имеется. Чем раньше он встанет, тем быстрее они доберутся до Тиол-Унда. Напоследок еще раз потянувшись, чтобы согнать остатки сна, он небрежно застилает постель и покидает хозяйскую спальню, а в коридоре нос к носу сталкивается с Чанбином.       — Тьфу ты! Напугал, — хватается тот за сердце и делает шаг назад.       — Я попросил Джехвана сказать тебе, что скоро приду.       — Он мне передал, — кивает принц. — Слушай…       Только сейчас Джисон замечает, как серьезно выражение лица друга. Напряженно сжатые челюсти и нахмуренные брови, очевидно, не сулят ничего хорошего. Осталось лишь разобраться — ему или кому-то другому. Или, может быть, чему-то.       — Что стряслось? — спрашивает Хан, пытаясь разглядеть в глазах принца намек на отгадку, но тот старательно отводит взгляд.       — Если я правильно понимаю, на нас готовится засада.       Язык Джисона немеет. Ему и раньше доводилось быть на мушке у недоброжелателей королевы Розмари, мечтающих прервать правление рода Со, а заодно и избавиться от приближенного к королевской семье эльфа, но впервые такое случается за пределами дворца. Ладони холодеют, когда перед глазами начинают мелькать страшные картины его смерти: вот он, схлопотавший стрелу, свисает со Спарки; или, зарезанный кинжалом, лежит на обочине дороги. Он мотает головой, приходя в чувство.       — Ты уверен?       — Нет, — советнику хочется облегченно вздохнуть. Значит, никаких серьезных доказательств подозрениям Чанбина нет, пусть у него всегда был нюх на подобные события. — Но ощущения со вчерашнего вечера не самые приятные.       — Дай угадаю: все утро, пока я дрых, ты обшаривал лес со стражей.       Принц замирает на месте, как подстреленная цесарка, разве что жалобный крик не издает. За годы, проведенные бок о бок во дворце, Джисон сумел досконально изучить характер и поведение друга, и подобные предположения не являлись для него чем-то за гранью. Подобные действия Чанбина несложно предугадать.       — Тебя не проведешь, — цыкает эльф, вздыхая, а затем понижает тон голоса до шепота. — В общем, в наших интересах убраться отсюда как можно скорее. Чует мое сердце, что хозяйка этого богом забытого места совсем не больна.       Теперь, когда Чанбин упоминает карья, которую они так и не видели (имя ее напрочь вылетает из головы советника), волнение и опасения принца передаются и Джисону. Стоит довериться ему и в этот раз.       — Что, даже завтракать не будем?       — Нет. И, умоляю, сделай что-нибудь со своими волосами!       Попытка разрядить обстановку не венчается успехом, и Джисон со всей присущей ему серьезностью принимается собирать свои пожитки: на то, чтобы звать Джехвана или кого-нибудь еще из стражи, времени нет. Беззаботность утра и солнечные зайчики остаются где-то в прошлом, а сам эльф ощущает себя где-то посередине межу землей и небом, рассеянно подмечая, что вещи Чанбина давно собраны, а кровать тщательно заправлена. Чжоын на глаза Хана даже не попадается, что лишь усиливает обеспокоенность и тревогу, хотя краем глаза он успевает увидеть в столовой остывающую кружку чая и хлеб с ежевичным джемом. Неужели Чанбин прав, и на них объявлена охота?       Мысли о завтраке остаются где-то за гранью, вытесняемые нависшей угрозой. Джисон стремглав бежит к конюшне, лихо запрыгивая на Спарки, и пришпоривает его. Просьба Чанбина привести в порядок волосы также остается позабытой. Дюжина всадников с поклажей покидают двор «Дворянского гнезда» так поспешно, что у Хана начинает кружиться голова от взволнованности. В свежий утренний воздух поднимается облако пыли, затрудняя свободное дыхание, а неровный ритм топота копыт надолго врезается в память эльфа.       К величайшему облегчению советника, побег проходит удачно. Ни карис, ни карья так и не появляются, и они беспрепятственно уезжают в направлении Тиол-Унда. Спешка не нравится Спарки, и тот громко отфыркивается от поднявшейся дорожной пыли.       — Ничего, ничего, родной, как приедем в город, отпущу тебя побегать по полям. А потом поскачем на охоту, идет?       Жеребец издает радостное ржание и даже, кажется, немного ускоряет бег. Спарки нравится резвиться на природе, играть с Тинвэ, кобылой Чанбина, в догонялки, и Джисон всячески его желания поощряет за верную службу. Да и, если уж быть честным, после сегодняшних потрясений ему и самому хочется сбросить напряжение, гоняя по Брамандскому лесу зверье и заслушиваясь щебетанием тамошних птиц.       Вынужденное натянутое молчание надоедает Хану. Эта гонка с невидимым противником щекочет нервы и вызывает легкую тошноту, но советник сильнее налегает на стремена, чтобы не свалиться с коня. А, если на них все-таки нападут, между вальтрапом и седлом спрятан острый как игла кинжал. Уж постоять-то за себя Джисон сможет. Не зря же его тренировали управляться с холодным оружием наравне с Чанбином.       — Дорогой мой чистокровный друг, мне показалось, или Джехван звал меня на завтрак?       Чанбин крепче сжимает поводья, бросая быстрый взгляд на Джисона. Хан полностью осознает, что другу сейчас не до шуток, и что в более подходящее время он бы охотно ему подыграл, но обида все равно легонько колет его под ребрами.       — Тебе показалось.       Что ж, очевидно, принц не сильно настроен на светские беседы. Хан поджимает губы, сосредотачиваясь на дороге, тем более, что навстречу им скачут всадники в фиолетово-белой форме Вессаля: еще возле постоялого двора, седлая Тинвэ, Чанбин распорядился о том, чтобы несколько человек из свиты отправились вперед на разведку.       — Ваше высочество, дорога свободна, — докладывает один из солдат, поравнявшись с ними. — Мы не заметили ничего и никого подозрительного.       Обеспокоенность Джисона пропадает так же быстро, как и возникла. Судя по лицу Чанбина, тот тоже немного успокаивается, и даже слегка замедляет Тинвэ. Нет смысла скакать без оглядки, если за твою голову не назначена цена.       — Хорошо. Но не стоит терять бдительности. Проверьте дорогу позади, вдруг за нами все-таки кто-то гонится.       — Будет сделано, Ваше высочество.       Всадники разворачивают лошадей и скачут обратно — к «Дворянскому гнезду». И, пусть Чанбин прав, Хану хочется расслабиться и без лишних треволнений добраться до Тиол-Унда.       Остаток пути, к счастью, проходит спокойно. Оправившиеся на разведку солдаты очень быстро нагоняют их. К тому времени, как впереди начинает белеть полоска белой каменной стены города, солнце уже висит высоко в небе и греет своими только-только потеплевшими лучами головы путешественников. В чаще леса, отделяющего Вессаль от Лимены, Хан даже замечает пару белочек, взбирающихся по толстым древним стволам сосен. Из-за стен города уже издалека слышен шум и гам — разгар ярмарочного месяца, как-никак.       Джисону еще не доводилось бывать в Тиол-Унде. Он слышал рассказы от торговцев и от самого Чанбина о том, как прекрасен этот город даже в стужу, и предвкушение от встречи с ним наполняет легкие весенним ветерком. Молчавшие доселе духи все разом оглушают Хана, наперегонки шепча ему на ухо какие-то обрывочные фразы, которые советник в какофонии звуков не может собрать воедино. Единственное, что он слышит ясно — это повторяющееся из раза в раз предложение, смысл которого все равно от него ускользает, как бы он ни пытался в него вникнуть.       У ворот их процессия останавливается: городская стража, одетая в мундиры красивого красного цвета, задерживает их делегацию на добрых полчаса. Терпением Джисон никогда не отличался, поэтому он спешивается, вручая одному из вессальских солдат поводья Спарки, и прохаживается туда-сюда, разминая ноги. Вскоре к нему присоединяется и Чанбин, до этого застрявший в перепалке с людьми тутошнего мэра, и они останавливаются, развернувшись лицами к лесу.       — Вот же… маракуши, — фыркает принц. — На кой черт им так много правил и проверок… Камеи отослали? Отослали. С чем они там сверяются?..       — А в чем проблема? — интересуется Хан, заинтригованный поведением друга.       Чанбин поднимает голову к небу, защищая глаза ладонью от ослепительного света солнца.       — Говорят, усилили проверки на всех въездах в город. По какой причине — и сами знать не знают. Приказ сверху, в общем. Одного понять не могу, раз давно решено, что Совет проводится, отчего мы должны торчать тут, пока они там, в городе, решат все вопросы? Чинуши чертовы.       — Ваше величество, вам не пристало так ругаться, — Хан притворно округляет глаза и нарочито шокированным тоном обращается к другу.       Чанбин отмахивается от него, разворачивается на месте и будто бы ищет среди крон деревьев что-то, что недоступно человеческому глазу. Джисон тоже устремляет взгляд в лесную гущу, но не находит ничего, что стоило бы внимания. Лес и лес. Мальчишкой принца всегда тянуло во всякие заросли и дремучие рощицы, которых в округе замка толком и не росло. Чанбин сбегал далеко за стены замка — туда, где прямо посреди поля возвышалась над ним дубрава, как если бы богиня Ифарис по своей прихоти взрастила на этом месте дубы. Хан никогда не понимал, чего там интересного, но за Чанбином увязывался всякий раз, как тот пробирался к нему в комнату и предлагал убежать, куда глаза глядят. Однажды, посещая дубраву, будущий советник наступил на гадюку и так перепугался, что от нервов заболел, лишив принца компании на добрый месяц.       Таинственный шепот все так же повторяет одну ему известную фразу на ушко Джисону, но юноша все еще не может разобрать ни словечка. Может быть, говорящий и не хочет, чтобы он его понял?       — Слушай, тебе не кажется, что духи слишком активны? — вдруг спрашивает Чанбин, словно прочтя его мысли.       Хан вновь прислушивается к шепоту, тщетно пытаясь расслышать обрывки предложений.       — Кажется. Всю дорогу не было слышно, а тут вдруг начали орать со всех сторон… С чего бы?       — Одно знаю точно: неспроста это. Не помню, чтобы хоть раз такое происходило.       Принц резко умолкает; наверняка внимает лесным духам.       Джисон осмысливает сегодняшнее утро и не может прийти в однозначному выводу. Прав ли Чанбин, и в округе творится что-то нехорошее? Действительно ли хозяева постоялого двора заодно с бандитами, или лишь прячутся? А что, если они и вовсе.? Хан мотает головой, стараясь избавиться от мыслей, нагрянувших лавиной.       «Доверься мне…»       Отчетливый шепот вдруг врывается в сознание, как галантус пробивается сквозь снег, знаменуя скорый приход весны. Советник подскакивает на месте, наконец-то услышав то, что так настойчиво твердит ему природа. Пусть это и кусочек предложения, однако Джисон запоминает его, как если бы оно было чем-то сакральным, недоступным для других эльфов. Но, как бы юноша не пытался уцепиться за него, дослушать окончание ему не удается. Видимо, дух намеренно это скрывает от него. Играется? Или ему пока что не стоит знать об этом?       Стоящий рядом Чанбин угрюмо молчит, все так же вглядываясь в кроны деревьев.       На задний план отступает и утреннее происшествие, и раздражение от нынешнего положения. Хан прищуривается, гуляя глазами по зелено-коричневой гамме безымянного леса, обступающего Тиол-Унд со всех сторон. Где-то на северо-востоке, он знает, эта чаща разбавляется лиственными деревьями и превращается в Браманд — вековечную чащобу, где обитают так называемые «старейшины», что охраняют хрупкий мир своей мудростью и древней магией. Джисон всегда думал, что бедствие обошло этот город лишь по милости самой Ифарис.       «Доверься мне…»       — Господа, можно проезжать, — подходит к ним один из солдат.       — Слава Ифарис, — тяжело выдыхает принц.       Они оба вновь седлают своих лошадей, и процессия наконец-то въезжает в город.       Тиол-Унд производит на Джисона неизгладимое впечатление. Оживленный гомон эльфийских голосов, переливающийся диссонансами и яркими красками, оглушает его, едва Спарки пересекает восточные ворота. Город похож на пряничный домик, которым в детстве их с Чанбином угощала матушка принца: он выглядит так сказочно, что у советника захватывает дух. Засмотревшись, Хан отстает от друга и вскоре оказывается в самом конце делегации — рядом с Джехваном, замыкающим строй. Широкие чистые улицы, вымощенные коричневым камнем, перерезают друг друга в самых неожиданных местах, и им наперерез несколько раз едут кареты и другие всадники. Медленное продвижение дает Джисону возможность рассмотреть окружающий его со всех сторон город в деталях.       Палатки торговцев, маленькие магазинчики со всевозможными товарами, снующие туда-сюда местные жители и приезжие эльфы в сильно отличающейся друг от друга одежде — все это так захватывает Хана, что он не только забывает на некоторое время о цели своего визита в Тиол-Унд, но еще и лишает его осторожности.       Вдвоем с Джехваном они окончательно отстают, и в образовавшемся пространстве мимо проносится упряжка лошадей с расписанной золотом каретой. Хан немеет, осознав, что чуть не угодил под копыта чьего-то дилижанса, но успевает заметить в окне повозки алые волосы молодого мужчины, скучающе глядящего на город.       — Господин, осторожнее, не то свалитесь.       Джехван берет под уздцы Спарки и отводит их немного в сторону. Замешкавшийся Хан даже не сразу понимает, что его только что чуть не сбила королевская карета, и запоздало реагирует на этот факт — кожа рук покрывается мурашками, а затылок холодеет. Но он продолжает смотреть вслед промчавшемуся мимо экипажу, который стремительно скрывается за поворотом улицы. Цокот копыт по мостовой стихает спустя несколько минут.       — Ну надо же… — растерянно бормочет парень себе под нос, пришпоривая Спарки. Конь разражается ржанием и пускается рысцой за остальными всадниками из свиты принца, быстро сокращая расстояние.       Вопреки гласу разума, перед глазами возникает образ молодого мужчины, профиль которого Хан увидел в окне кареты. Его непроницаемое красивое лицо так контрастирует с огненно-рыжими волосами, растрепанными из-за хлещущего в лицо ветра, что у него закономерно перехватывает дыхание. Подданные Вессаля, по-южному смуглые, так сильно, оказывается, отличаются от жителей остальных королевств. Несмотря на то, что Джисон не раз принимал участие в переговорах с министрами других королевств, он никогда почему-то не замечал разницы во внешности и нравах эльфов с далеких земель.       Может быть, дело было не в его рассеянности или безразличии к тем эльфам. Может быть, дело было в этом молодом человеке, скучающе осматривающем улочки Тиол-Унда.       Дыхание весны, только вчера потеснившей старушку-зиму в цикле времен года, свежее и по-девичьи озорное, прохладным ветерком ерошит его медные волосы и шепчет на ухо какие-то глупые фразы, от которых Джисон отмахивается, как от назойливой мошкары. Еще вчера они ночевали на постоялом дворе за пару десятков миль отсюда, утром сбежали, побоявшись погони, а завтра утром им уже предстоит явиться на Совет четырех королевств, толком не отдохнув с дороги. Впрочем, задержка в пути — вина лишь королевы Розмари, затянувшей их отъезд лишь из-за нежелания разлучаться с драгоценным братом и любимым советником.       Процессия тем временем сворачивает к улице, за которой скрылся королевский экипаж. Хан бросает взгляд на только-только начинающие распускаться бутоны деревьев делоникса, высаженных вдоль улиц, сестры которых давным-давно уже отцвели в родных южных краях. Не зря Розмари так хлопотала перед разлукой: куртки из искусно сшитых дворцовыми мастерами бараньих шкур спасают сейчас от непривычно холодного ветра. Цветы делоникса, да и весь город, украшенный алым цветом к приезду дорогих гостей из четырех королевств, как будто нарочно напоминают Джисону о копне огненно-рыжих волос, лихо промчавшейся мимо. Джисон, наконец, узнает в настойчивом шепоте озорной ветерок — младшего брата красавицы-весны, что вновь нашептывает на ухо навязчивые мысли, и у Хана даже немного кружится голова: на этот раз дух природы дает ему услышать себя полностью.       «Ты встретишь свою судьбу, Хан Джисон. Эта весна будет для тебя слаще меда, а сердце будет петь песни, которые ты никогда не знал. Протяни же руку и доверься мне!..»       Сердце в груди ухает, ускоряя свой бег, и холодные от ветра ладошки вдруг покрываются потом. О смысле сказанного он подумает завтра, а пока что он вновь и вновь вспоминает алые волосы.       Далеко впереди едущий Чанбин вдруг оглядывается назад, находит лицо Джисона, окруженного стражниками, и почему-то широко ему улыбается. Хан только теперь вспоминает, что на Совет прибудет молодой король Шерквиста, унаследовавший от прабабки магию огня, самую редкую у речных эльфов, и краснеет щеками. Ходят слухи, что у монарха чужого королевства красные волосы, цвету которых завидует даже гранат, а взгляд пронзает до самых пят; кроме того, король Райно ищет себе мужа. Подумать только, он глазел на правителя! Если Чанбин узнает об этом, — а он узнает, не от самого Хана, так от начальника стражи, лично присутствующего при едва не случившемся столкновении, — то будет очень долго смеяться и подкалывать его. Ему можно, он — принц, а вот Джисон, хоть и друг детства, все же простой советник, которому по уставу положено не перечить королевским особам, а лишь направлять принимаемые решения в нужное русло. Хану надлежит сопровождать принца на Совет. Боже мой, он увидит короля Райно своими глазами…       Нет. Нет и нет. Он не будет думать о нем. Особенно о той части, где тот ищет себе мужа. В конце концов, они еще даже не встретились, может, им даже не суждено познакомиться лично. В истории Вессаля еще не было зафиксировано браков между девушками королевских кровей и простыми служанками, и, насколько Хан осведомлен, в остальных государствах тоже.       Почему он вообще снова об этом думает?!       — Господин Хан, вам плохо? — начальник стражи вновь обращается к нему под развеселое ржание Спарки.       — Нет, все… в порядке. Просто задумался, — отмахивается Джисон, вновь слыша легкий шепот юного ветерка.       «Протяни же руку и доверься мне!..»       Алая ветка делоникса больно царапает щеку, оставляя неглубокий порез.       Джисону кажется, что он скоро начнет сходить с ума, окруженный красным цветом, и в агонии ему будет мерещиться красивый профиль короля Райно, чья карета едва не сбила его по пути в замок Тиол-Унда.