Аллегро с огнем

      Ветер свистит в волосах, вплетая в них запахи дремучего леса и человеческого страха. Чонин оглядывается назад, чтобы проверить дорогу, убеждаясь, что беспокойство излишне — тракт чист и даже словно насторожен. Длинные ветви елей и сосен свисают до самой земли, наклоняются к путникам, будто интересуясь: «Что вам здесь нужно, чужестранцы?» Днем, при свете солнца, Чонин не обратил внимания на их загадочное расположение, а сейчас, в потемках, кровь стынет в жилах. Кажется, что лес сейчас оживет и выпустит невиданных тварей им наперерез.       Азарт и бесстрашие клокочут внутри, как варево старой колдуньи. Оруженосец короля пристально вглядывается в чащу, силясь увидеть любое подозрительное движение, пока подгоняемые ужасом другие стражники скачут без оглядки.       Слабаки.       Король Райно однажды сказал Чонину, что порой в его глазах ему чудится танец самой Смерти. Сам Ян никогда не смотрелся в зеркало, чтобы проверить заверения правителя, но верит каждому его слову. Если монарх так сказал — значит, так и есть. Значит, нужно соответствовать. Чонин не считает себя лучшим фехтовальщиком среди солдат Райно или каким-то избранным Ифарис юношей, ведь ему еще есть, куда стремиться и расти. Он просто хорошо выполняет свою работу и продолжает совершенствоваться в той или иной дисциплине, если того требует корона. Зависть и пересуды его не интересуют.       Оруженосец уклоняется от нависшей над дорогой кедровой ветви, теряя драгоценные секунды на бдительность. Иглы едва не задевают тулью фуражки, и белесые пряди падают ему на глаза, заслоняя обзор.       — Впереди поваленное дерево! Остановиться!       Испуганный голос командира тиол-ундской стражи заставляет Чонина не только натянуть посильнее поводья, но и закатить глаза. На такой богатый город и прежде совершались набеги и нападения, и защищавшие его солдаты с переменным успехом справлялись с бедствиями. Юноша недоумевает, как можно показывать подчиненным свои слабость и страх? Лейтенант Донхек, под началом которого находится сам Чонин, никогда не проявляет нетвердости в отношении проблем. Парнишка фыркает, обращая свой взор к темноте леса.       Это однозначно западня. Чонин нащупывает за пазухой карабин.       Поднявшаяся в воздух пыль медленно оседает на лицах их случайной компании, пока в напряженной тишине лошади переступают с ноги на ногу. Из чащи не доносится ни звука; окружающий их мир застывает, как вода зимой, и Чонину становится не по себе. Сердце бешено стучит в грудной клетке, а где-то вдалеке за лесом вопит какая-то птица, и крик ее зловещим эхом проносится между стволами деревьев. На долю секунды Яну кажется, что тракт становится уже, и он моргает, убеждаясь, что ничего подобного не происходит. Похоже, возбужденное сознание играет ним, как кукловод марионеткой.       Юный оруженосец ловит взгляды своих попутчиков, чьи лица перекошены от жути. Командир не отдает приказов, и они стоят посреди дороги, как истуканы, пока над ухом одного из солдат не пролетает стрела. Ее оглушительный свист закладывает уши, но Чонин сходу берет себя в руки, прослеживая за траекторией полета. Стреляли слева. Жеребец под ним громко ржет, когда Ян его пришпоривает, и, стоит ему отъехать немного назад, над головой оруженосца проносится еще одна стрела. А затем отовсюду начинают палить из луков, и командир вопит:       — Отступаем! Все в город!       Вопреки приказу, Чонин разворачивается на месте, умело уклоняясь от стрел, беспорядочно свистящих повсюду.       «Ну уж нет, старый хрыч. Сам туда возвращайся с позором»       Всадники гурьбой срываются с места, вновь поднимая клубы пыли в воздух, и стремительно уносятся выше по дороге — туда, где в окнах домов приветливо мерцают свечи, и где их ждет вкусный сытный ужин. Чонин презрительно кривится. Он втягивает голову, прежде чем в висок вопьется очередная стрела. В жилах бурлит кровь, застилая глаза запалом пылкости и ожиданием славного сражения.       К удивлению парня, рядом с ним остается начальник королевской стражи Вессаля — лейтенант Джехван, кажется. Они мельком переглядываются, продолжая уворачиваться от со всех сторон летящих дротиков. Спустя какое-то время свист стихает, и Чонин с изумлением понимает, что ни одна из стрел никого не задела. Либо лучники — полные неумехи, либо цели ранить или убить эльфов у нападавших не было. Джехван вытаскивает из ножен длинный меч, сверкнувший на секунду отсветом заходящего солнца. В любой момент атака может возобновиться, и Ян снова всматривается в темнеющие стволы деревьев. Где-то там прячутся разбойники, посмевшие потревожить покой Тиол-Унда, а заодно нарушить планы представителей четырех королевств. Недолго думая, лейтенант пускает своего коня рысцой прямо в лесную чащу, и на секунду замешкавшийся Чонин бросается за ним. Мозг не успевает обдумывать возникающие одна за другой мысли. Все, что сейчас чувствует Чонин, укладывается в три простых слова: кураж, дерзость, непоколебимость. Но служение на благо общества остается, разумеется, в приоритете вне всяких сомнений.       Не проскакав и десяти метров среди густых колючих ветвей, они вдвоем останавливаются на крохотной опушке. Их тотчас окружают эльфы с арбалетами и луками в руках. Жеребец Чонина фыркает, отбивая копытами по земле неясный ритм. Одетые во все темное, эльфы настороженно подходят, заключая их в кольцо. Лица их покрыты темной тканью так, что видно лишь глаза. Чонин обводит эльфов взглядом: девятеро. Вперед выступает один из разбойников и, не стягивая импровизированную маску, приглушенным тоном обращается к ним.       — Сложите оружие и слезайте с лошадей. Скотинку мы заберем себе, а вы… — окинув Чонина взглядом, предполагаемый главарь хмыкает. Ян одаривает его холодным блеском глаз и очень хочет спросить, где тот потерял высокий рост, однако сдерживается и молчит. — Вы теперь — наши заложники.       — А не пошел бы ты… — начинает закипать Чонин, и уже было хватается за рукоять карабина, но Джехван жестом останавливает его.       — Думаю, нам стоит послушаться этих господ, — тихо говорит лейтенант, убирая меч в ножны.       Оруженосец разочарованно цыкает, не чувствуя никакой необходимости подчиняться. Судя по неумелым стойкам и тому, как бандиты держат в руках оружие, все они — самоучки. Они вдвоем с легкостью справились бы с ними, пусть нападающих и больше в несколько раз, но один раз Чонин сегодня уже ослушался приказа. Досадно вздохнув, он достает карабин из-за пазухи и что есть силы бросает в главаря. Тот, однако, быстро реагирует и успевает поймать ружье, прежде чем рукоять треснет его по лбу.       «Да что ж за день огорчений сегодня-то?», мысленно взывает к небесам Ян и спешивается вслед за Джехваном. Он не сопротивляется, когда их обступают разбойники, ловко завязывая руки и надевая повязки на глаза. Потеряв способность видеть, Чонин, тем не менее, начинает брыкаться, насколько только может. Лейтенант же, обладая более покорным нравом, спокойно дет себя пленить. Слух и обоняние тут же обостряются, хотя Ян ощущает себя абсолютно беспомощным. Храбриться и огрызаться он, конечно же, не перестанет.       — Ну и че вам нужно от нас? А? — не прибегая к формальной речи, осведомляется оруженосец.       Голос главаря, внезапно оказавшегося прямо за спиной Чонина, бросает его в дрожь.       — Не от вас, сладкий.       «Черт побери, не будь мои руки связаны, я бы ему всыпал по первое число! Знал бы, как со мной связываться!»       Ян злобно пыхтит, не понимая, куда выпустить свою агрессию. Главарь несильно толкает его в спину, заставляя идти вперед, а затем куда-то исчезает, и его под руки берут два его сообщника. От них пахнет лесом и кислым пивом; юноша морщится, несколько раз спотыкается, но от столкновения с покрытой мхом землей его спасают крепкие руки разбойников. Насколько Чонин может ориентироваться, их с Джехваном ведут вглубь леса, и ведут долго, потому что, когда с глаз грубо сдергивают повязки, вокруг не видно ни зги.       Поначалу оруженосцу кажется, что он потерял зрение, или, что его глаза слишком долго привыкают к окружающей среде, но вскоре он осознает, что находится в темной глухой чаще. Они с Джехваном стоят плечо к плечу посреди большой поляны; небо совсем растеряло закатные краски, и лишь звезды и притаившийся за кронами деревьев полумесяц освещают лес. Где-то по пути он теряет свою форменную фуражку. Прежде, чем обратить внимание на похитивших их эльфов, у грубых толстых стволов он видит лежанки, несколько ведер, неуклюжий столик, использующийся, очевидно, для приготовления пищи, и очертания других вещей — мешков с одеждой, как ему кажется, оружие и съестные припасы. И лишь после тщательного осмотра (насколько тщательным он, естественно, только может быть), Чонин пересчитывает эльфов.       Как он и ожидал, теперь их гораздо больше. Настоящее бандитское логово.       Большинство из разбойников, что, судя по их виду, не принимали участие в засаде готовятся отойти ко сну, кто-то убирает остатки трапезы, и вскоре взгляд Чонина падает на коротко подстриженного светловолосого молодого человека, прислонившегося к стволу кедра и пристально наблюдающего за ним и лейтенантом. Ян безошибочно угадывает в нем человека, которого по умолчанию считает главарем этой шайки. Так ли это на самом деле, или тот всего лишь руководил операцией, оруженосец, скорее всего, не узнает. Злость и досада вскипают внутри, и Чонин сильно стискивает челюсти, придумывая всевозможные колкости, на которые только способен его словарный запас, однако Джехван останавливает его.       — Не стоит тратить силы на этого ублюдка, — шепчет ему лейтенант. Ян поворачивает голову и с почти благоговейным трепетом отмечает, что мужчина ведет себя не в пример спокойно.       — Вы правы, лейтенант, — вздыхает Чонин. — Я должен мыслить хладнокровно, иначе эмоции могут взять надо мной верх.       — Верное решение, — слабо улыбается ему Джехван.       Юноше хочется улыбнуться ему в ответ, но краем глаза он улавливает какое-то движение. В темноте леса светлая макушка их похитителя сильно выделяется, но гибкая пружинистая походка создают впечатление парящего в воздухе парика. Чонин прыскает со смеху, но очень быстро запал веселья иссякает, как только тот подходит ближе       Он вообще не ощущает себя пленником или заложником, если быть до конца честным. Ну и что, что его руки связаны? Подумаешь, проблема какая.       — Вы оба, — обращается к ним подошедший молодой человек. Ян лишь сейчас замечает, что у того светлые глаза: они серебристо блестят в лунном сиянии. Адриссиец? Что он делает так далеко на юге? — Мне нужна информация о передвижениях короля Шерквиста и вессальского принца. Живо. Это не переговоры.       «Ишь, чего захотел. Каков наглец!»       Пройдя точку кипения, агрессия, наконец-то, находит выход: Чонин плюет похитителю в лицо. Капли слюны разлетаются по его смазливому на зависть личику, а светлые глаза прикрывают веки. Лейтенант тактично молчит, пока молодой человек вытирается грязным рукавом.       — Гаденыш, — цедит тот сквозь зубы. Серебристый блеск его глаз опасно сверкает.       А затем он бьет наотмашь так, что связанного по рукам оруженосца опрокидывает на землю. Чонин больно ударяется головой о мелкий камушек, так некстати валяющийся во мхе, и ненависть ко всему сущему, а в особенности — к этому уроду, возрастает стократ. Стеная от боли, он перекатывается набок, чтобы хоть как-то попытаться подняться, но терпит неудачу: белобрысый садится прямо на его живот и хватает за грудки. Ян мысленно прощается с жизнью, когда голову откидывает назад, а дышать становится невозможно.       — Слушай сюда, щенок, — злобно шипит эльф, сплевывая в сторону. — Ты расскажешь мне все, что знаешь, а я подумаю, оставлять ли тебя в живых. Я понятно объясняю?       — У тебя изо рта воняет, — огрызается Чонин, ощущая тупую боль в затылке.       Глаза еле-еле фокусируются на ходящих по щекам бандита желваках. Тот на колкость не отвечает, о чем-то недолго размышляя, а затем бросает его и уходит прочь. Чонин падает на землю пыльным мешком и морщится от удара об копчик.       — Уж если я до него доберусь… — скрипит Ян, краем уха улавливая шепоток кедров. Он не может разобрать слов, но уверен, что этот осуждающий тон вполне согласен с Чонином. — Мордофиля.       С горем пополам у оруженосца получается подняться на ноги. Голова нещадно кружится, а вместе с ней и окружающий мир, и Джехван, смиренно вытерпевший издевательства над временным подопечным, делает небольшой шаг, чтобы подпереть юношу плечом. Линия горизонта тут же выравнивается, а кедры перестают так качаться из стороны в сторону.       — Спасибо, лейтенант, — тихо благодарит того Ян.       — Как старший по званию, попрошу вас впредь не лезть на рожон. Случиться может что угодно, а у нас обоих связаны руки. Я не смогу вас защитить, если случится непоправимое.       — Д-да… То есть… Так точно.       Вся опасность ситуации находится за гранью осознанности Чонина, поэтому он просто принимает решение подчиниться Джехвану. Тот старше, опытнее и наверняка искуснее в обращении с оружием, так что безумием будет действовать в самоволку. Однако желание проучить мордофилю не иссякает и как будто бы становится даже сильнее. Поэтому, сделав мысленно пометку о том, что он обязательно должен отомстить, оруженосец берет себя в руки и старается унять злость.       Светловолосый разбойник скрывается среди деревьев, а остальным эльфам как будто бы совсем нет никакого дела до плененных солдат. Чонину кажется это неразумным: для чего тогда готовилась засада? Они так и будут стоять здесь, посреди поляны, до самого утра? А если пойдет дождь? Почему их, к примеру, не привязали к дереву? Ждут, пока они будут истощены настолько, что выдадут информацию в обмен на еду или отдых? А что, если… если под предлогом выманивания сведений о высокопоставленных эльфах эти бандиты собираются провести какой-нибудь кровавый ритуал? Чонин слышал краем уха, что на востоке Шерквиста возник культ кровожадного бога Деамхана — павшего бога, которого тысячелетия назад пламя Ифарис опрокинуло в пучину вечных мук и жажды.       — Чертовщина какая-то… — дергает плечом оруженосец, оглядываясь по сторонам. Теперь, когда он подумал о павшем боге, в подозрительных мешках и неясных очертаниях других предметов ему мерещится всякое: острые лезвия, заточенные алебарды, сосуды для крови, ритуальные свечи… — Бр-р. Как-то мне не по себе.       Чем дольше на них не обращают внимания, тем страшнее становится Чонину. В мрачных детских сказках о былом злодеи всегда совершали свои злодейские деяния глубокой ночью, когда простые эльфы почивали на мягких перинах и не подозревали о готовящемся на них похищении. И с каждой минутой, за которые ноги постепенно начинают уставать, оруженосец все больше проникается собственными подозрениями.       Какой же из него храбрый воин, если от одних лишь предположений о жертвоприношениях он трясется, как осиновый куст? Не стоило задирать нос в разговоре с тем блондинчиком, ой как не стоило…       Окружающий их мрак будто бы наступает со всех сторон, становится шире, чтобы поглотить вместе с костями. В тревожном ожидании кожа Чонина покрывается липким потом, а волосы на затылке встают дыбом. Лесная чаща перестает говорить с ним языком духов, покачивая кроны деревьев в такт бешено бьющемуся о ребра сердцу. Жуткий ветер свистит меж иглами кедров, словно предупреждает о самом страшном. Все-таки, рядом со светловолосым эльфом он ощущал себя чуть более… безмятежно.       Стоит оруженосцу только вспомнить о похитителе, тот тут же появляется на поляне, как черт из табакерки, и решительным пружинистым шагом быстро оказывается рядом. Ян пугается его появления до мурашек на руках. Воспаленное причудливыми образами сознание твердит ему о том, что тот умеет читать мысли.       — За мной, — бросает тот и, убедившись, что пленники его услышали, огибает их. — И не вздумайте бежать, я все равно быстрее.       Наваждение тут же спадает — то ли от нарочито громкого голоса, то ли от самого его присутствия. Чонин и Джехван коротко переглядываются между собой и следуют за коротко стриженым эльфом, как тот и приказал. Тот двигается быстро, и им обоим приходится ускорить шаг, чтобы поспеть. В непроглядной темени видно немного, что доставляет определенный дискомфорт при ходьбе, а кедровые иглы так и норовят оцарапать лица и оголенные участки кожи стражников. Один раз ветвь даже успевает больно хлестнуть Чонина по лицу; тот думает, что в том месте наверняка останется глубокий порез, и что стоит как можно скорее обработать рану, — мало ли какая гадость водится в лесу. Правда, неизвестно, когда ему выдастся такая возможность.       Хоть он и отвлекается на переход по ночному лесу, зловещие ловещие думы о кровавых ритуалах преследуют Яна всю дорогу, и, окруженный тьмой и таинственным шепотом старинных кедров, он не на шутку пугается. Честь и долг перед родным королевством, тем не менее, заставляют его оставаться собранным и бдительным, несмотря ни на что. Он обещает себе разобраться со злодеями, как только сможет. Если им удастся выбраться отсюда невредимыми, он, во что бы то ни стало, убедит короля Райно сделать все возможное, чтобы наказать их.       Особенно сильно ему хочется поквитаться с белобрысым эльфом, чья макушка служит ему проводником среди деревьев. Уж если он не позаботился о безопасном переходе ценных пленников, то грош ему цена. Впрочем, ни разу он не оступается и ни разу не попадает ногой в яму — он словно идет по вымощенной мелким камнем улочке под ярким солнечным светом.       — Чертовщина какая-то… — повторяет Чонин, подергивая плечами.       Вскоре вдалеке меж чернеющих стволов деревьев начинает проглядываться какое-то зарево — наверняка костер. Заросли кустов, названий которых Ян и знать не знает, становятся еще гуще. Чем ближе подходят они к очевидному месту дислокации, тем ярче горит огонь. Тихий треск сухих поленьев доносится до ушей Яна, и в следующее мгновение блондин выводит их на крошечную опушку — даже, скорее, не опушку, а просто расчищенную от кустарников лужайку. Искры костра улетают в ночное небо, окрашивая низко нависшие над их головами кедровые иглы в причудливые, таинственные рыжие всполохи.       У огня за низкой столешницей, заставленной посудинами с едой, сидит два эльфа. Чонин прищуривается, стараясь запомнить малейшие черты их лиц и особенности одежды, ощущая себя самым настоящим следопытом — даром, что плененным. Судя по холодным внимательным взглядам, которыми эльфы оглядывают их с Джехваном, именно эти двое являются главарями банды. Длинные черные волосы, собранные в высокие тугие хвосты; закрытая одежда, скрывающая в том числе и их шеи; бледная кожа, сверкающая редкими капельками пота в зареве костра. И резкие отточенные движения, что проявляются даже в том, как они едят.       Лименийцы.       Чонин затаивает дыхание, надеясь, что они не учуют его волнение.       Лишь однажды ему довелось встретиться с представителем Лимены, и это случилось сегодня, в Круглом зале Совета. Лименийский консул не произвел на него сильного впечатления, однако слухи разные разносятся по королевствам. Поговаривают, что на Востоке живут одни лишь наемные убийцы, ассасины, что ведут затворнический образ жизни и представляют большую опасность для трех других королевств. О Лимене и впрямь известно немногое, а то, что представляют всеобщей огласке, скорее всего, очень далеко от реального положения дел.       Тем не менее, в одном слухи, кажется, оказались правдивы: двое трапезничающих эльфов у костра — далеко не простые лименийцы, а самые настоящие наемники, руководящие бандитской группировкой. Чонин замечает краем глаза блеск лезвия в сапоге у одного из них, у другого за пазухой сверкает небольшой кинжал, да и держатся они как профессионалы своего дела. Только вот что они делают здесь, в округе Тоил-Унда? На кого работают? И как так вышло, что среди разбойников затесался адриссиец?       — Ну и кого ты нам привел, Чани? — подает голос один из них, тот, что с кинжалом. Внешне он выглядит чуть старше своего дружка, а блондин на их фоне так и вовсе кажется юнцом. Лимениец не сводит глаз с Чонина, бросая в рот кусок мяса. Ян, если быть честным, ощущает себя этим куском мяса — взгляд того остер, как бритва. — Какой симпатичный мальчик. В твоем вкусе, а?       Мерзкий раскатистый хохот наемника заглушает гуляющий в кронах ветер, и Ян ощущает, как внутренности поджимаются в ожидании самого худшего.       Блондин, впрочем, пропускает шпильку главаря мимо ушей, отчитываясь о проделанной работе.       — Это оруженосец шерквистского короля и начальник вессальской стражи. Простите, имен не знаю, мне не докладывали.       Выходит, за ними следили. Что ж, этого следовало ожидать.       Чонин воспринимает информацию с долей хладнокровности, прекрасно осознавая, что это — один из тех рисков, на которые он соглашался, когда становился помощником Райно. Что ж, раз уж он уже позволил себя поймать, теперь главной его задачей является не допустить покушения на своего правителя, да и в целом на кого угодно, на чью жизнь покусятся эти достойные виселицы ублюдки.       — Славно, славно, — хмыкает лимениец, вытирая руки о и без того грязный кусок ткани. Ужин, судя по всему, закончен. — Как думаешь, они поделятся с нами секретиками?       — Кхм… — мешкается отчего-то адриссиец. — Будем надеяться.       Ухмылка спадает с губ главаря, стоит ему только услышать ответ белобрысого эльфа. Ян замирает вместе с ним, опасаясь за собственную жизнь — мало ли что придет в голову этому безумцу, уж пусть простит его лейтенант. Со связанными руками он все равно не сможет сделать многого, да и его любимый карабин находится черти где. В метательных способностях наемника сомневаться он не собирается.       — Будем надеяться, говоришь? А, Чани? — лимениец сплевывает на землю. — Ты, может, забыл, что твоя работа — любой ценой выбить из них признание? Или, может, ты хочешь вернуться к обязанностям лекаря? Думаю, наша дорогая Минни с радостью заменит тебя.       Замогильный голос главаря страшит Чонина еще сильнее, чем раздумья о жертвоприношениях. Языки пламени словно облизывают его грубые грязные сапоги, и в черных глазах Яну мерещатся сцены собственной гибели. Если ему удастся выбраться отсюда, нужно будет обязательно посетить храм Ифарис.       — Простите, господин, я неверно выразился, — тон «Чани» слегка дрожит. — Я сделаю все возможное, чтобы вы получили нужные сведения.       Несколько мгновений главарь пристально смотрит за плечо Чонина — туда, где стоит блондин, а затем фыркает и хлопает в ладоши.       — Быть посему. А теперь убирайтесь с моих глаз, у меня намечается бессонная ночка.       Молчавший доселе второй лимениец, которого Чонин принял за еще одного вожака, тут же молча перемещается к главарю на колени и ошеломляет вынужденных зрителей тем, что целует его. Грубо, развязно и ни капли не смущаясь присутствия других эльфов. Главарь же, отвечая на терзания губ, сверкает ледяным взглядом.       — До утра меня не беспокоить, — приказывает тот и полностью смещает фокус внимания на своего любовника.       Чонин не понимает, как ему на это реагировать. Король Райно никогда не делал ничего подобного в его присутствии. Наверное, он просто не привык, что свою силу могут показывать и таким способом.       — И сделай что-нибудь с лицом этого мальца, смотреть страшно.       — Так точно, — сдержанно кивает блондин.       Он разворачивает их с Джехваном по очереди совсем в другую сторону, отличную от той, где расположен лагерь бандитов, и велит идти за ним. Ноги Яна от длительного напряжения начинают гудеть, но он думает, что, если пожалуется похитителю, то ничем хорошим это не закончится. Он вполне может оказаться таким же жестоким и неуравновешенным, как и его «господин».       Поэтому, вместо мыслей об отдыхе и чистой постели, приготовленной для него в замке Тиол-Унда, перед глазами возникает только что увиденная сцена: грубые властные руки расстегивают рубашку, а поистине плотоядный взгляд блуждает по бледной коже любовника. Неприветливые кедры шушукаются наверху, шепча на ухо Яну всякие непристойности.       И… Чонину ведь не показалось, что оба лименийца — карья?       Хотя это не так уж важно, на самом деле. Он всегда придерживался мнения, что любовь — выбор каждого, а является ли тот или та, кого ты выбрал, нанвэн — дело десятое. В Шерквисте так думать, однако, было дурным тоном, поэтому оруженосец помалкивал.       Привыкшие к яркому свету костра и улетающим в ночное небо искрам, глаза Чонина вновь долго привыкают к густой тьме леса. Лейтенант бубнит себе под нос ругательства, дважды чуть не падая, однако они все так же следуют за коротко стриженой макушкой «Чани» и каким-то чудом остаются невредимы. Может быть, лес заколдован? Иначе Ян не может объяснить себе то, каким образом он все еще цел. Ну, не считая расцарапанного иголками лица. Раз главарь шайки обратил внимание на порез, значит, тот действительно выглядит жутко.       Чем дальше они отходят от костра, тем окружающая темнота становится более осязаемой. Шелест кедров со временем стихает, а, когда блондин внезапно останавливается, нарастает с новой силой — только на сей раз они настроены более дружелюбно.       «Беги! Беги от него!»       Чонин врезается в спину похитителя, ударяясь лбом о его макушку, а следом в него влетает и не ожидавший смены темпа лейтенант.       — Святые предки, ты мог хотя бы предупредить? — не сдерживает эмоций оруженосец, пиная связанными ладонями блондина в поясницу.       — Тише, — шипит тот, никоим образом не реагируя ни на столкновение, ни на возмущения Яна. Его поведение кажется юноше как минимум странным, а как максимум — не вызывающим доверия.       — Ты мешаешь старейшинам леса.       — Чего? — недоумевает Ян, оглядываясь по сторонам. Какие еще старейшины? — То есть вы своими грязными делишками им не мешаете, а мой крик мешает?       — Я сказал: тише, — блондин разворачивается на месте, оказываясь лицом к лицу с Чонином. — Раз уж ничего не смыслишь в обращении со священными деревьями, то стой и помалкивай.       — То есть ты признаешь, что вы — нечестные эльфы, — подлавливает Ян похитителя, и тот сжимает зло челюсти.       Ввысь взметается ворох листьев и всевозможных трав, закручивая ураганом смесь запахов и ароматов. Это происходит так резко, что Чонин закрывает глаза от неожиданности, когда поднявшийся ветер ударяет его в лицо, словно предупреждая: шутить не стоит. Чонин поджимает губы, признавая правоту «Чани».       — Auta silo hendunya, — шепчет что-то блондин на неизвестном оруженосцу наречии. Ветер тут же унимается, а вместе с ним исчезают и резкие запахи трав.       Чонин думает, что на сегодняшний день приключений и впечатлений вполне достаточно. Он не удивится, если белобрысый адриссиец окажется чародеем или последователем какого-нибудь темного культа и таки принесет их с лейтенантом в жертву.       — Palpasa.       Оруженосец и вправду не шибко сведущ в древних ритуалах и обращении с природой, но по размеренному шелесту листьев догадывается, что окружающие их кедры осуждающе качают кронами. Блондин разочарованно вздыхает, неопределенно машет рукой и идет дальше. Чонин перестает понимать что-либо из сложившейся ситуации, особенно таинственные заговоры адриссийца, так что единственным верным решением считает следовать указаниям похитителя. Джехван легонько подталкивает его, и ему не остается больше ничего, кроме как ориентироваться на коротко стриженые светлые волосы.       — Слушай, Чани, — пародируя тон главаря разбойников, Ян обращается к блондину. — А как это мы до сих пор ни разу не запнулись о какую-нибудь корягу? И комары меня еще ни разу не укусили. Твои проделки? Ты кто — колдун? И что это за язык? А? Почему не отвечаешь?       — Да замолчишь ты когда-нибудь, или нет? — не оборачиваясь к пленникам, раздраженно дергает плечами адриссиец. — Впервые в жизни встречаю такого упрямца. Руки связаны, оружия нет, а гонору, как у самого Тина.       — Пф-ф, — фыркает Чонин.       Парировать ему нечем, да и не особенно хочется; все сильнее становится ощущение усталости, а вместе с тем назревает осознание собственной никчемности. События последних пары часов измотали его. Бахвальство, сменяющееся страхом кровавых ритуалов и обратно, собирается мозаикой воедино в абстрактный рисунок, от которого кружится голова и мутнеет перед глазами. Кусочки разноцветной смальты закручиваются воронкой, утягивая за собой оруженосца, а затем исчезают без следа.       Чонин теряет сознание.       Где-то в отдалении ему слышится какой-то неясный звук — то ли птица кричит, то ли грызун какой, и в следующий раз он видит окружающий мир лишь спустя некоторое время.

***

      Просыпается Чонин от чьего-то бормотания и долго не может сообразить, где находится. Перед глазами на фоне какого-то зарева мельтешат чьи-то руки — вероятно, их хозяин как раз бурчит что-то ему почти на самое ухо. Голова ощущается тяжеленной; будто вместо нее какой-то сумасшедший посадил ему на шею булыжник, и теперь он тянет его вниз, на дно Священного озера. Из-за яркого света глаза совсем не открываются, а кожа век до того просвечиваются, что все равно светло, как днем. Ян пробует пошевелить пальцами, но его запястья все еще туго связаны бечевкой.       — Что… происходит? — во рту какой-то неприятный привкус, и он едва шевелит языком. Тело ощущается очень слабым, словно он месяц кряду болел пневмонией и не вставал с постели.       — Quilde. Тише.       В напряженном тоне говорящего Ян угадывает голос похитителя и не на шутку пугается того, что может прямо сейчас происходить. Неужели его и впрямь околдовали, а сейчас разрубят тело по частям, чтобы наполнить кровью какой-нибудь сосуд?       Чонина такая перспектива в корне не устраивает, поэтому он пробует двинуть хотя бы ногой. Попытка не венчается успехом; оруженосец всерьез полагает, что его накачали каким-нибудь токсичным веществом, чтобы ослабить. И вот таким будет его конец? Бесславный, позорный? А он ведь еще не успел принести пользы своему родному королевству… Что ж, он надеется, что хотя бы король Райно оплачет его смерть и по традиции возложит венок из листьев дикого самшита на могилу. С погребальными песнопениями, заунывным плачем придворных дам и горячей речью капитана Донхека о том, каким доблестным воином он был…       — Открой рот.       Голос адриссийца прорывается сквозь невеселые думы о собственной смерти, будто росток восточного бамбука из-под земли. Чонину удается разлепить глаза, но он все еще жмурится от полыхающего факела, — а это оказывается именно он, прикрепленный к стволу ближайшего кедра, — и только собирается что-то возразить, как блондин пользуется случаем и запихивает ему в глотку какую-то дрянь.       — Тьфу! — плюется Ян, уже распрощавшись с жизнью, но на вкус эта «дрянь» оказывается вполне сносной и даже съедобной. Поэтому, сдавшись, он двигает челюстями, чтобы пережевать… какую-то траву? Он не уверен. — Что ты мне скормил?       — Посмотрите на него… Еле разговаривает, а все равно огрызается. Чему тебя только учили в твоем замке? С этикетом ты явно не знаком.       Явная насмешка в тоне эльфа до глубины души оскорбляет Чонина. Как это он не знаком с этикетом? Очень даже знаком, между прочим.       — А сам-то… — ему все еще трудно говорить из-за слабости, но он не может удержаться от ответной колкости. — Лекарь, а связался с бандюганами…       — Не лезь не в свое дело, мальчишка.       Глаза, наконец, осваиваются под светом колышущегося на ветру факела. На дворе все еще ночь, холодная и неприветливая, а старые кедры хмуро глядят на него со своей высоты, словно надзиратели. Чонин, на что хватает сил, обводит глазами их привал» меж стволов кедров, трепещущее на ветру пламя, низко склоненные ветви деревьев, и останавливается на спутанных кудрявых волосах адриссийца. Его усталое лицо выражает крайнюю степень озабоченности. Если бы тот не пытался покушаться на его жизнь, Ян, может, посчитал бы его даже симпатичным.       Постепенно организм справляется с недугом — чем бы он ни был, — и обретает прежнюю силу. Чонин даже чувствует, что способен подняться, однако цепкий взгляд блондина его останавливает.       — Не-а, лежи пока. Лекарство еще не до конца подействовало, — советует тот. — Не забывай о том, что ты все еще заложник. Нам нужна информация.       — Надеюсь, это таки лекарство, а не какая-нибудь отрава, — игнорирует Ян последнюю фразу.       Невысокая трава, в которой Чонин лежит на какой-то грубо плетеной ткани, холодит и без того не обладающую устойчивостью к неблагоприятной погоде куртку из телячьей кожи, отчего при малейшем порыве ветра он вздрагивает; так и простуду подхватить легко. Эльф хмурит брови, вслушиваясь в бубнеж хвойных иголок и лепет весеннего ветерка, которые наперебой галдят о чем-то своем, мешая сосредоточиться на реальности.       — Я мог бы и правда отравить тебя, — негромко говорит адриссиец. — Мог бы смотреть на то, как ты корчишься на земле от боли во всех конечностях. Я ждал бы, пока у тебя начнется внутреннее кровотечение, и ты начал бы умолять о пощаде. А после того, как ты рассказал бы мне все, что мне нужно, я бы поступил как настоящий разбойник: дал бы тебе умереть, спрятав противоядие. Ну, как тебе такой расклад?       «Беги от него! Беги!»       Чонин бледнеет. Никогда прежде ему не угрожали с таким выражением лица — спокойным, даже безмятежным, пугающе-равнодушным. Ян теряет дар речи, пугаясь до чертиков. Уж лучше схлопотать шальную пулю в перестрелке или получить стрелой в сердце, чем долго и мучительно умирать от яда. Особенно, когда над твоими страданиями насмехается адриссиец. Его хладнокровие поистине ужасает.       — Не нравится? Я так и думал, — фыркает эльф, поднимаясь на ноги и заслоняя своей фигурой свет от факела. Он становится спиной к Яну, и юноша непроизвольно отмечает широкий размах плеч, крепко сбитые мышцы рук и ног (профессиональная привычка, не более), и приходит к выводу, что похититель находится в хорошей физической форме, пусть и невысок ростом. В самый раз исполнять роль палача, или кем он там служит в этой банде. — Я не травил тебя, не бойся. Мог бы, конечно, но не хочу потом замаливать грехи Ифарис за твою бедную душонку. Да и ты наверняка чувствуешь себя лучше. Я прав?       — Прав, прав, — бурчит Чонин.       Нет уж, после сегодняшних приключений он точно уйдет в отпуск на месяц. А лучше — сразу на два. Или и вовсе лучше оставить пост оруженосца? Но как же тогда король Райно без него?..       — Лейтенант, я оставлю вас на некоторое время. Следите, чтобы ему не стало хуже. Сбежать у вас не выйдет, я вяжу лучшие узлы в Нибеурге.       «Нибеург?»       Блондин скрывается с глаз Чонина так быстро, что он не успевает даже моргнуть. Был человек — и исчез. Оруженосец не может логически объяснить себе поведение своего врага. Какую игру тот ведет? Почему уходит сейчас, не допросив его? И с какой целью помог ему прийти в себя, да еще и скормил ему какое-то лекарство? Вопросы вертятся в голове подобно волчку, с которым маленький Ян играл в детстве, и ни на один из них уже взрослый Чонин не знает ответа.       — Как вы себя чувствуете, Чонин?       Только на этом этапе оруженосца осеняет, что Джехван все это время находился рядом с ним: он просто его не видел. Он поворачивается набок, чтобы принять сидячее положение, однако не может пошевелить и пальцем, теперь уже не из-за недуга: он крепко-накрепко связан. Выходит, лекарь-разбойник, или кто он там, и впрямь не обманул.       «Беги скорее!»       Настойчивое предостережение, доносящееся до слуха с дыханием ветра, будоражит не до конца унявшуюся тревогу. Чонин думает, что побег, разумеется, будет верным решением, но как же ему освободиться от веревок?       — Жив, вроде бы. Ой, то есть…       — Не переживайте о субординации. Сейчас мы с вами оба в одинаковых условиях, — спешит заверить его Джехван. Ян все еще не может видеть лейтенанта в поле своего зрения, но может определить, что тот находится где-то позади него. — Признаться, я немало удивлен этим… эльфом.       — Он притащил меня сюда, да? — спрашивает Чонин с какой-то то ли надеждой, то ли отчаянием в голосе.       — Верно. И, я могу ошибаться, но… Он переживал за вас.       Горло Чонина издает звук, больше похожий на поросячье хрюканье, чем на смех, и он прикусывает язык от неловкости.       — Из… Извините, вырвалось, — лепечет он, ощущая, как кровь приливает к щекам. Ну какой же дурак!       — Да не страшно, — усмехается Джехван. Подумать только, вот так опростоволосился, еще и перед представителем соседнего королевства! Позор ему.       Как хорошо, что лейтенант не видит его, иначе Чонин уже сгорел бы от стыда. Он устремляет взгляд вверх, туда, где кроны древних кедров упираются в ночное небо, и пересчитывает звезды. Сбившись несколько раз при подсчете, он бросает это гиблое дело, и принимается вертеть головой по сторонам, чтобы оценить окружающую обстановку. Так: факел, какой-то узелок с вещами, крохотная дощечка, на которой рассыпаны какие-то травы (вероятно, именно ими «Чани» накормил его), а рядом с ней блестит лезвие ножа, которым похититель, вероятно, резал растения.       — Я вот что думаю: нам стоит выбираться отсюда. Парнишка, вроде бы, достаточно лояльный, хоть и храбрится, но…       — Постойте-ка, — перебивает лейтенанта Ян. — Вы видите то же, что и я?       Клинок отчетливо виднеется перед глазами, переливаясь багряным и желтым цветами от полыхающего огня. Случайно забыл? Или специально оставил? У Чонина от обилия информации и впечатлений начинает болеть голова.       — Ох, — слышится удивленный вздох Джехвана. — Не заметил по невнимательности, наверное.       — Это же шанс сбежать, — вполголоса говорит Чонин, лихорадочно соображая, как ему извернуться, чтобы подцепить нож. Узлы адриссийца вышли на зависть крепкими, однако и Чонин не слабак, как-нибудь да получится освободиться. — Лейтенант, насколько хорошо вас связали? Извините, не могу видеть.       — Достаточно, чтобы даже не пытаться двигаться. Я уже пробовал, не выходит. Может, вас не так туго связали?       — То есть он меня сначала связал, а потом лечить начал? — вдруг взрывается Чонин праведным гневом. — Да он же самый настоящий окаём! Кто так с больными обращается? Ну я ему всыплю по первое число, как в следующий раз встре…       — Не горячитесь, Чонин, — внимает к разуму оруженосца Джехван. — Не думаю, что у нас много времени в запасе. Стоит попытаться сделать что-нибудь, даже если ничего путного не выйдет.       — Да, пожалуй…       Вдох. Вы-ыдох. Еще раз вдох и еще раз выдох. Ян закрывает глаза.       «Так. Сосредоточься. Думай. Тебя не привязали к дереву, ты лежишь на ткани, которая при нужном движении может сдвинуться вместе с тобой… Так… Что еще… Ноги в коленях, хоть и с трудом, но сжимаются… Давай… Потихонечку… Помаленечку… Крошка за крошкой…»       Весенний ветерок склоняет к его лицу невысокие травинки, щекоча щеки и шею, но Яна эта шалость не отвлекает: он решительно настроен добраться до воткнутого в землю у кедровых корней лезвия, чтобы перерезать веревки и, наконец, освободиться. Намеренно ли лекарь-разбойник оставил нож, или действительно забыл, сейчас совершенно не имеет смысла. Чонин напрягает живот и ноги, чтобы попытаться оттолкнуться от нагретого места. С первого раза у него ничего не выходит. Он чертыхается, пробуя снова и снова, ищет более удобное положение тела, и вот спустя дюжину попыток у него получается сдвинуться с места.       — Есть! — хрипит он, ощущая скатывающуюся по виску капельку пота.       Джехван подбадривает его, и дальше дело — а, точнее, тело, — движется бодрее. Ожидания Чонина по поводу скорого завершения миссии, правда, идут крахом: передвигается он достаточно медленно, а лезвие, сверкающее в свете догорающего факела, кажется самым желанным подарком на свете.       Удача сопутствует ему: Чани так и не возвращается к тому моменту, как он благополучно останавливается у ножа. Правда, возникает иная проблема: он так сильно стянут веревками, что ни согнуться в поясе, ни толком повернуться на бок не может. Приходится еще раз кое-как поджать колени и предпринять попытку расшататься, словно маятник, и не задеть при этом лезвие. Дощечка с травами все так же лежит на траве рядом, и приторный запах лекарства дурманит разум.       «Беги же!»       Низкие стоны хвойных, наоборот, будоражат его, будто вживляют в него еще капельку напористости, благодаря которой он таки переворачивается набок.       — Слава Ифарис, мы еще можем сбежать! — шепотом выкрикивает лейтенант, которого теперь Чонин может видеть. Тот туго привязан к дереву — ясно, почему он никак не смог бы помочь Яну.       — Погодите радоваться, то ли еще будет, — мрачно выдыхает Чонин, ощущая, как рубаха под курткой насквозь пропиталась потом.       Связывая Чонина, адриссиец предусмотрел все риски: веревка, опоясывающая кисти, намертво прикреплена к другим узлам, дабы лишить пленника возможности двигать руками. Ян может только восхититься таланту к… обездвиживанию, вестимо, и проклясть нового знакомого до седьмого колена, кем бы ни были его предки. Предпринимая попытки разрезать веревки торчащим из земли ножом, он ощущает себя гусеницей, застрявшей в паутине, и думает, что со стороны его потуги выглядят как минимум комично. Он мысленно благодарит вессальца за то, что тот не смеется над ним.       Веревка поддается туго; то ли лезвие плохо заточено, то ли материал ее слишком груб для подобных целей, поэтому Чонин пыхтит на боку добрых полчаса. Тем не менее, в конечном итоге, успев трижды замерзнуть и дважды чихнуть, отдавив праву половину туловища, треклятый шнурок оказывается разрезан. Ян чувствует себя таким же обессиленным, каким проснулся часом ранее, только теперь — от физической нагрузки. Наутро несомненно во всем теле будет ощущаться невыносимая боль. Его король, верно, не обрадуется тому, что тот выпадет из строя на некоторое время.       — Не верится, что я смог… Кажется, будто целая вечность прошла, — Чонин прикрывает глаза, улавливая приторный запах измельченных на дощечке трав.       Имея возможность опереться руками о землю, он переворачивается обратно на спину и вновь смотрит в ночное небо. Созвездия, которые он наблюдал ранее, немного сместились на восток. Ветерок ласково облизывает его щеки, а ветви кедров удовлетворенно шатаются из стороны в сторону. Чонин фыркает: как будто это он не сам себя освобождал от тугих пут, а их. Впрочем, время не ждет; он с легкостью находит нужные узлы, только вот помучиться приходится немного дольше: «Чани» ни разу не соврал о своем мастерстве. Хотя, в конечном счете, Ян справляется и с этим препятствием. С трудом поднявшись на ноги, он следом развязывает и Джехвана.       Когда лейтенант оказывается освобожден, ноги от напряжения подгибаются, и мужчина придерживает его во избежание падения.       — Нет, он меня таки обманул… — бубнит Чонин, зажмуриваясь и хватаясь руками за голову. — Эта дрянь, кажется, вызывает кратковременные головные боли.       — Может быть, побочный эффект? — предполагает Джехван, чуть встряхивая Чонина, и оруженосец принимает вертикальное положение. — Он и рану вашу залечил, к слову.       — Рану? Какую рану? — недоумевает Ян.       — Вы же щеку рассекли.       — Ах… Да, припоминаю.       Чонин касается предполагаемого пореза и впрямь ощущает подушечками пальцев загрубевшую кожу. Вот только размер раны вводит его в смятение. Неужели останется шрам? Судя по ощущениям, увечье рассекает бровь и заканчивается над линией челюсти. Ян никогда не был одним из тех юнцов, что пекутся о своей внешности в надежде охмурить какого-нибудь богатого аристократа, однако наличие такой большой раны, все же, расстраивает его.       — Будет вам, сударь, — дружески хлопает его по плечу Джехван, заметив его растерянность. — Не печальтесь об этом. Тот эльф сказал, что шрамов остаться не должно. А, если даже останутся, так чего грустить? Будете щеголять по всему Шерквисту с ними, как со знаком борьбы.       Чонин хмыкает, принимая своеобразную поддержку лейтенанта. Да, в чем-то этот смуглолицый мужчина прав. В конце концов, еще никто не возвращался во дворец на берегу Священного озера с таким кошмарно огромным увечьем. Мальчишки-пажи наверняка обзавидуются.       — Что ж, пусть так. Но давайте не терять времени и выбираться отсюда.       Дотлевающий факел к этому моменту окончательно гаснет, погружая чащу во тьму. Теперь им придется ориентироваться только на свою удачу. Узнать бы, как лекарь тире разбойник ориентируется в таком мраке без помощи подручных осветительных средств… Но надеяться они могут лишь на себя. Избежавшие захвата стражники Тиол-Унда вряд ли придут им на помощь, тем более посреди ночи, так что выбирать не приходится.       — Лейтенант, вы умеете ориентироваться на местности?       — Сносно.       — Помните, откуда мы пришли?       — Допустим.       — Лейтенант… — Чонин тяжело вздыхает, вновь чувствуя признаки головокружения. — Я бы с радостью подыграл вам, но нам правда нужно уносить отсюда ноги.       — Да шучу я, — тихо смеется Джехван. — Подумал, вы расстроились из-за увечья, и решил развеселить. Извините, если было неуместно.       — Порядок. Ведите нас, а то мне напрочь отшибло мозги…       Мужчина и правда удачно выводит их из глуши леса. Чем дальше они отходят от места, где от них остались лишь перерезанные веревки, тем меньше болит голова оруженосца. Вероятно, это действительно недолгое влияние смеси трав. Чудо ли это, или лейтенант настолько хорош в ориентировании, Чонину выяснить удастся чуть позже, а пока он с почти благоговейным трепетом улавливает в воздухе лошадиное фырканье. Это определенно их кони.       — Вы что, собрались украсть у них лошадей? — шепотом вопрошает Ян, округляя глаза. В темноте Джехван вряд ли видит выражение его лица, однако самодовольное хмыканье Чонин расценивает как «да».       — Давайте подойдем чуть ближе.       Животные оказываются привязаны к низко расположенной кедровой ветви, и невдалеке виднеется слабый огонек лампады — наверняка в лагере разбойников кто-то несет караул. С такого расстояния двоих пленников вряд ли можно заметить, зато услышать — запросто. Стараясь как можно тише передвигаться по густой траве, которая ближе к логову перемежается мягким мхом, они подходят ближе к лошадям. К величайшему счастью Чонина, никто не удосужился расседлать коней, что значительно упрощает им побег.       Страх быть пойманным во второй раз за последние сутки стучится в черепную коробку неритмичной пульсацией, и уже знакомое чувство азарта накрывает Яна с головой.       — Привет, красавец, — шепчет он, тихонько подходя к коню и осторожно касаясь мощной шеи скакуна. Тот радостно кивает головой, но не издает громких звуков, словно почувствовав настроение хозяина. — Какой ты у меня умный.       Нащупывая ладонью седло и стремена, Чонин позволяет себе немного унять бешено колотящееся в груди сердце. Он смиряется с мыслью о том, что любимый карабин, прошедший с ним и огонь и воду, придется оставить в лагере, иначе их точно поймают с поличным, и больше не будут церемониться. Слабый отсвет лампады едва-едва освещает лицо Джехвана, и, переглянувшись, они оба запрыгивают на лошадей. Ослабевший Чонин с трудом перекидывает ногу через холку, однако жеребец стойко ждет, пока он совладает с поводьями и стременами.       — Сейчас! — шипит Джехван, и они вмиг срываются с места.       Позади остается лагерь разбойников, где уснувший на карауле эльф спросонья так колотит в колокол, что слышно, наверное, аж в Тиол-Унд. Лошади скачут меж деревьями, как на конкуре, и вскоре выносят Чонина с Джехваном на тракт. Сонные эльфы в такой суматохе не сумеют догнать их, тем более пешком, но Ян оборачивается назад, вспоминая произошедшие события с ужасом.       Колючий воздух шелестит в волосах, донося до слуха слова одобрения древних кедров. Чонин глядит на проносящиеся мимо черные стволы деревьев, сам не зная, зачем делает это.       И лишь на секунду ему кажется, что на обочине мелькают коротко стриженые волосы адриссийца, настоящее имя которого ему так и не удалось узнать.        «Увидимся ли мы когда-нибудь еще?», думает Чонин, вглядываясь в непроглядную чащу.       «Всему свое время, юнец. Не торопи судьбу, иначе она поторопит тебя»       Шелест кедровых игл врывается в мысли подобно шквалу, и Ян отгоняет от себя шепот древнейших деревьев, как настырную мошкару. На сегодня с него достаточно. Далеко позади остаются и карабин, и пучок трав, и главарь-лимениец с туго завязанными в хвост волосами.       — Наконец-то это закончилось, — выдыхает он, пришпоривая коня, и вместе с лейтенантом они мчатся к белой полоске ворот города на границе миров.