Ключ

      Люцерис не сразу понял, где находится, когда открыл глаза по привычке с первыми лучами солнца. Боль в руке отрезвила его, эффект макового молока уже ослаб, и юноша дёрнулся, а лицо его искривилось в гримасе боли. Осознание приходило постепенно, он осмотрелся по сторонам и понял, что он в своей новой «клетке» Красного замка. Точно, он же не так давно попался стражникам, один из которых признал в нём Люцериса. Какая жалость, он так и не смог добраться до матери и помочь ей. Кое-как приподнявшись, Люк вздохнул и еле-еле, испытывая головокружение, встал с постели. Одетый лишь в нательную рубаху и штаны на завязках, он поковылял в сторону двери, однако столкнулся с одной проблемой: она заперта. — Пекло, — выругался он, нервно оглядываясь по сторонам и анализируя, что может сделать. Побродив по комнате, Люцерис уже собрался вылезать в окно, невзирая на сломанную заново руку, как вдруг услышал звук открывающегося замка. Это заставило его быстро слезть с подоконника и закрыть створки, но гости уже вошли. В дверном проёме стояла Хелейна, держа на руках маленького Мейлора, а рядом плелась красивая Джейхейра, волосы которой были заплетены косичками. Люк неожиданно для самого себя растерялся, ведь он очень давно не видел детей своей тёти. Двери за ней закрылись, и Хелейна подошла ближе. Веларион заметил, как задумчив её взгляд, а мысли явно далеко не здесь, не с ними. — Доброе утро, — задумчиво проговорила она, усаживаясь на постели, её дочь присела рядом, внимательным взглядом изучая лицо Люцериса. — Как твоё самочувствие? Я вижу, ты уже встал, значит лучше. — Голова кружится, рука ноет ещё, — неуверенно заговорил Веларион, присев на корточки возле маленькой девочки, и заулыбался. — Такая красавица, очень похожа на свою маму! — Скажи привет дяде Люцерису, — улыбнулась она, погладив дочку по волосам. — Она молчунья, очень скромная, но со временем привыкнет к тебе.       Джейхейра засмущалась, пряча лицо за мамой, однако всё же улыбнулась Люку. Мейлор был ещё маленьким, поэтому не вполне понимал, кто перед ним находится. Посмотрев на Хелейну, Люцерис напрягся. С ней что-то не так. И тут до него стало доходить: вместе с ними нет Джейхейриса, старшего сына. — А где Джейхейрис? — Неведомый забрал его, — севшим голосом проговорила она, глядя в пустоту, и у Люцериса внутри словно что-то оборвалось. Он же совсем кроха, как такое могло случиться?! — Д-давно? — в голосе его звучали нотки страха, он боялся расстроить свою тётю неприятными воспоминаниями, поэтому не станет повторять своего вопроса. Хелейна перевела на него свой взгляд, и юноша заволновался пуще прежнего. Девушка протянула к племяннику свою ладонь и бережно погладила по щеке, губы дрогнули в печальной улыбке. — Три луны тому назад. Око за око, сын за сына… — Хелейна поцеловала Мейлора в макушку, затем посмотрела на служанок. Те без лишних вопросов взяли на руки младшего сына, а девочку за руку и увели их прочь из комнаты. Люк выпрямился, встав в полный рост и глядя в бледное лицо Хелейны. Кажется, смысл сказанного стал медленно доходить до его сознания. — Кто сделал это? Я клянусь, я поймаю его! Он не сбежит от своей участи, — голос Люцериса звучал жёстко, но Хелейна долго не отвечала. Взяв его ладонь в свои руки, она провела по погрубевшей коже большими пальцами и всё же вскоре отозвалась. Слова её настолько глубоко ранили Люка, проникая в сердце ядом, что он пошатнулся: — Этот человек уже убит. Он мстил за твою гибель. Деймон и его люди не имеют пощады.       Веларион едва держался на ногах, услышав эту новость. Он не знал, что наследника нынешнего короля убили по приказу его отчима, мужа любимой матери. Наверняка, и сама Рейнира знает обо всём. Неужели его мать готова уподобляться врагу? Люцерис медленно присел рядом, всё ещё не в состоянии смириться с этой новостью. Из-за него трагическую кончину встретил беззащитный ребёнок. — Почему ты мне не рассказала вчера? — Зачем было омрачать радостное событие такими горькими новостями? — тихо проговорила Хелейна, плечи её подрагивали. Сколько сил она в себе нашла, чтобы быть приветливой и доброжелательной весь предыдущий вечер?! Какой ужас, она ещё и так добра к тому, по чьей вине погиб её ребёнок! Люцерис повернул её к себе и крепко обнял. Это стало спусковым крючком для Хелейны, которая разрыдалась, уткнувшись в здоровое плечо своего племянника. Как бы Люцерис хотел вернуть к жизни загубленную душу, даже взамен своей. Ему совершенно не хотелось смотреть на страдания Хелейны, слышать её рыдания и испытывать из-за этого угрызения совести. Люцерис знал, что она привела детей не для того, чтобы ткнуть ему этим. Она лишь хотела, чтобы каждый из них знал своего родственника в лицо, привыкал. От этого становилось лишь тоскливее, ведь чище, чем Хелейна, в этом замке ещё никого не было. Искренняя, добрая, заботливая, она совершенно не заслужила того, что получает от судьбы. Люцерис надеялся, что Боги не заставят её переживать ещё больше потерь в этой жизни. — Как можно остановить войну? — спросил Люк, впервые задумавшись над тем, что не хочет стоять с мечом возле матери. Да и вообще продолжать это безумие. Хелейна, содрогаясь всем телом от рыданий, кое-как перевела дыхание и проговорила. — Я не знаю.       Веларион прикрыл глаза, вновь прижимая тётю к своему плечу и утешая. Он знал, что это не вернёт её сына к жизни, но время затягивает раны. Становится не так больно. Люку хотелось сделать всё, чтобы на её лице больше не было слёз. Если бы он знал, что её ребёнка лишат жизни из-за него, то он бы никогда не возвращался, заставляя тётушку вспоминать ту боль только при одном взгляде на Люцериса. Живое напоминание о смерти сына. Смерти члена семьи. — Прости за вчерашнее после ужина, я не знал. — Ты не виноват, — неожиданно сказала она, взгляд девушки вновь стал отчуждённым и странным, Хелейна посмотрела сквозь Люка. — Две души ждут своего часа.       Люцерис с сомнением взглянул на неё, затем задумался. Давно ли Хелейна так странно разговаривает? Он прежде не замечал за ней подобного. Может, внимание не обращал. Тем временем желания сбежать как-то поубавилось, захотелось хотя бы на время остаться, чтобы побыть с тётей и не оставлять её одну. Все они прекрасно помнят, как к ней на самом деле относится муж, и неизвестно ещё как остальные. — Стража так и будет держать меня взаперти? — решил сменить тему Люк, и Хелейна словно оживилась, сменив фокус внимания. — Его Величество считает, что тебя опасно держать на воле. Всё, что ты делаешь, будет отслеживаться тщательным образом. Он не хочет, чтобы ты связался с нашей сестрой. — Неудивительно, я бы так и поступил, — кивнул Люк, всё ещё держа в руках ладони девушки. — Я не виделся со своей матерью слишком долго. Но пока я в таком состоянии, то не смогу сражаться рядом с ней за…       Люк замолчал, глядя в добрые фиалковые глаза тёти. Хелейна кивнула, во взгляде читалось полное понимание. Она знала, что трон, принадлежавший по праву его матери, был захвачен, и нетрудно догадаться, чью сторону он бы принял. Хелейна бы тоже не отреклась от своей матери. Однако Люцерис замялся, когда понял, что именно собирается сказать той, чей муж сейчас на троне. Сглотнув, он захотел было исправиться, но был остановлен самой Хелейной. — Пора идти на завтрак, после этого к тебе придёт мейстер, чтобы проверить состояние.

***

      Эймонд не мог уснуть всю ночь. То вставал, прохаживаясь по комнате, то садился обратно. Подходил к окну, осматривался по сторонам, но не спал. Мысли, которые крутились в его голове, не давали ни секунды покоя. Он постоянно порывался выйти из комнаты и прирезать Люцериса, чтобы не сойти с ума, но постоянно останавливался около дверей и раздражённо возвращался обратно к постели. И почему это случилось именно сейчас? Почему он вообще выжил?! А если и выжил, тогда как протянул с переломами столько времени? Сумбур мыслей разрывал голову Эймонда. В одно мгновение мелькало желание выскочить из комнаты и «завершить» начатое, однако возле дверей он вновь замирал с дрожащими руками. Боги, нет! Как он вообще может думать о подобном! Убить Люцериса, но за что? Эймонд не хочет его смерти. Он всего лишь хотел забрать глаз, но получилось… — Седьмое пекло! — рявкнул Эймонд, сбрасывая со своего стола все листы бумаги и баночку с чернилами, создавая шум в помещении. В комнату осторожно постучались. — Ваше Высочество, Вам нужна помощь? — Нет, — почти выплюнул Таргариен, раздражённо усаживаясь на постели и хватаясь за лицо. Касание к повязке вызвало очередную волну гнева, он вспомнил последнее, что видел утерянным глазом: маленький Люцерис замахивается ножом, из его носа течёт кровь, а в глазах застыли ужас и страх. Выругавшись, Эймонд испытал настолько противоречивые чувства, что стало тошно. Хотелось просто провалиться сквозь землю, не думать совсем о Люцерисе, но это было невозможно. Он там, недалеко, спит со сломанными костями, в качестве заключённого у них в родовом гнезде. И в этом целиком и полностью была вина Эймонда. Они поменялись ролями, и теперь Люк пострадал и, можно сказать, изувечен. Пускай и временно. Может, глаз Таргариена вернуть и невозможно, а кости Люка срастутся, но он забрал у Велариона нечто большее.       Эймонд вдруг встал, приближаясь к окну. Нет, он ведь не должен испытывать угрызения совести за погибшего дракона! Это вполне достаточная цена за глаз, так? Однако в груди всё ещё неприятно саднило, словно совесть не позволяла так запросто всё забывать или не думать о произошедшем.       В тот день, когда Эймонд требовал глаз в доме Баратеонов, он совершенно не думал о том, что может чувствовать Люк. Честно говоря, ему было и вовсе плевать, хотелось лишь сделать побольнее, задеть, ранить физически и морально. Он уже победил, переманив Борроса на свою сторону, но ему было мало. И Таргариен не вполне осознавал, почему именно у него закипала такая злоба на Люцериса. Этот гнев превратился в азарт, застив глаза, словно пеленой, и дороги назад уже не было. Оба понимали это, однако Арракс сильно перепугался, опалив Вхагар. Тут-то Эймонд стал понимать, что всё зашло слишком далеко. Он не смог остановить и направить своего дракона, эту злопамятную старуху, и всё случилось практически за две секунды. Звук хрустящих костей всё ещё стоял в ушах Эймонда, преследуя по ночам в кошмарах. Но он в самом деле не видел тела Люцериса, даже падающего. Он и не подумал, что его племянник смог спастись, поэтому в полнейшем ужасе летел домой в Королевскую гавань. В голове крутилось столько мыслей, но одна перебивала все прочие: «Невинный человек погиб по моей вине». И это была одна из самых мерзких мыслей, которая въелась в его разум.       Эймонд был рад, что Люцерис оказался жив. Это осознание удивительно грело душу, растекаясь теплом по всему телу и успокаивая. Таргариен подошёл к постели и, задержав пристальный не сфокусированный взгляд на горящей свече, вздохнул. Может, оно и к лучшему, что Люцерис спасся. Если Рейнира узнает, что её сын не погиб по вине её собственного брата, то может смягчиться. Сомнительные выводы, конечно, учитывая вспыльчивость и горячность представителей их семьи, да и Эймонд не трус. В случае чего он точно сможет защитить себя.       Эйгон был худшим королём, что мог бы представить себе Эймонд. Честно говоря, он и сам хотел бы оказаться на месте брата, смог бы куда лучше руководить происходящим. И почти уверен, что не потерял бы самообладание в сложных ситуациях. Однако подобные мысли его посещали лишь в самом начале, потому что вслед за тем убили Джейхейриса. Это стало отчасти переломным моментом в жизни младшего Таргариена, он осознал цену за положение. Если бы у него был сын, которого убили взамен чужой жизни, Эймонд вряд ли бы перенёс это так легко, как Эйгон. Кажется, одна лишь Хелейна до сих пор носит траур по утрате своего сына, более не надевая светлых платьев. Прошло уже около пары-тройки лун с той трагедии, но материнскую боль не унять. Хотел бы Эймонд вернуться в прошлое и не преследовать Люка, лишь бы его любимая сестра никогда больше не лила слёз.       Наутро ужасно болела голова. Такое случалось, когда перед сном Эймонд не расслабляется за лёгким чтением, а думает. Да и пустая глазница оставляет фантомные боли на протяжении долгих лет. Благо, по сравнению с первыми годами, они теперь беспокоили куда меньше. И всё же Таргариен еле встал, пытаясь прийти в чувство и игнорировать боль. Из-за мыслей о Люцерисе ему вновь снились кошмары про тот ужасный день, однако теперь мозг решил всё изменить. И теперь в том кошмаре он уже видел, как падает тело Люка вниз. Эймонд тянулся к нему руками, заставлял Вхагар повернуть вниз, но ничего не получалось. Он лишь смотрел, как тот стремительно падает в воду с большой высоты. Выругавшись, Эймонд провёл ладонью по лицу и вздохнул. Уже пару недель ему не снился этот кошмар, и вот опять! За что только ему это всё, и почему он никак не может отпустить ситуацию? Особенно теперь, когда оказалось, что племянник по его вине не погиб.       Когда Эймонд вошёл в обеденный зал, то заметил, что все уже собрались. Даже Люк сидел в кое-как надетом из-за перелома камзоле. Чуть дольше задержав взгляд на нём, принц прошёл к своему месту напротив Люцериса и осторожно сел за стол. Во время молитвы Эймонд сначала было прикрыл глаза, однако затем посмотрел прямо перед собой: Люк приложил к губам здоровую руку и, слегка нахмурившись, едва шевелил губами. Он совсем изменился с их последней встречи: уже не ребёнок, который повидал за прошедшие девять лун одни Боги знают что. Черты лица немного огрубели, стали точёными, строгими. В голове промелькнула мысль, что он уж очень стал похож на своего биологического отца формой лица и губами. Однако, всё же было в нём нечто материнское, Таргариеновское. Аккуратный чуть вздёрнутый нос не такой, как у матери, но придавал ему мягкости, да и взгляд… Взгляд оставался на удивление прежним, лишь иногда ожесточаясь при неприятных диалогах. Будто что-то привычное, детское оставалось внутри израненного тела. Эта мысль тоже удивительно быстро успокоила Эймонда.       Никто не разговаривал за завтраком, тишину разрывали лишь звуки посуды и пережёвывания пищи. Люку это казалось нормальным, однако не в его семье. Ни один приём пищи в семье Рейниры и Деймона не проходил в такой оглушающе тишине, всегда было слышно смех и весёлые голоса остальных. Никогда не ощущался такой холод и мрак, потому сейчас становилось не по себе, однако и Люцерис не дома. Он — пленник у собственного дяди. Короля, узурпировавшего власть. Люк посмотрел на Эйгона: тот выглядел не слишком-то счастливым, налегая на напиток в кубке. Возможно, с самого утра он предпочёл вино. Под глазами залегли синяки то ли от недосыпа, то ли от усталости, однако и этого было достаточно для оценки его состояния. Был ли он рад своему положению? Одни Боги знают. — Мы не станем сообщать твоей матери, что ты жив, — неожиданно проговорил Отто, привлекая к себе всеобщее внимание. Кажется, не он один считал это целесообразным. Веларион помрачнел, взглянув в глаза десницы тяжёлым взором. Хелейна также была недовольна подобным решением, но удивлённой казалась не только она. — Разве это логично? — голос Эймонда вывел из задумчивости Люцериса, и тот наконец посмотрел на своего дядю. — Что нам проку от этого… От него в качестве пленника? Если не сообщить сестре о том, что он жив, то его пребывание в Красном замке бесплодно. Только переводить на него старания мейстера и еду. — Раз я на самом деле здесь пленник, то не понимаю, почему меня ещё не закинули в темницу, где периодически приносили бы остатки еды для животных? И помощь мейстера бы не пригодилась, так? — Люцерис посмотрел на дядю с явной укоризной во взгляде, однако сразу же продолжил. — Даже если и так, то мне привычны лишения и трудные условия жизни. Пожалуйста, один приказ. И я никому не буду доставлять дискомфорта в этом мерзком… — Довольно! — неожиданно заговорил Эйгон, и все замолчали, глядя на него. Тот выглядел раздражённым и растерянным одновременно, постоянно оглядываясь на десницу. Хайтауэр быстро перенял на себя роль говорящего. — Король решил, что Люцерис, как член семьи, не повинный в начале войны, останется в более-менее комфортабельных условиях в замке без возможности покидать его или общаться с кем-либо из ближайших родственников. — Что, совестно стало за ситуацию, в которой виноват Эймонд? — съязвил Люк. Сам младший Таргариен не мог промолчать в ответ. — Мне не за что просить прощения у тебя, сильный мальчик. Это лишь плата за долг, — он нервно ухмыльнулся, на что Люк сжал здоровую руку в кулак. Хелейна незаметно коснулась его ладонью, что заметно снизило агрессию в Веларионе. Да и он не в состоянии драться, пока что. — О каком долге ты говоришь, прости? — агрессивно начал Люцерис, и Эймонд вскинул брови. — Неужели руки забыли, как держали нож. Его лезвие, между прочим, оставило кое-какой след на мне, не замечаешь? Или хватает наглости считать себя правым? — Долг уплачен в тот же день. Ты сам сказал, это был честный обмен. Или тебе уже мало Вхагар? Ах, да, а с кого требовать долг мне? С неё? Я, между прочим, потерял своего дракона по твоей милости. — Если бы ты не струсил, убегая из дома Баратеонов… — начал повышать голос Эймонд, как вдруг встала Алисента, заставляя каждого замолчать. Некоторое время она раздражённо смотрела на сына, а затем холодно — на Люцериса. Прикрыв глаза, женщина мрачно выдохнула, стараясь сгладить ситуацию. — Боги уберегли тебя, как ты и сказал, Люцерис. Эймонд не святой, вы оба хороши, однако… — Неудивительно, Моя Королева, что Вы защищаете своего сыночка. Но ему уже не десять лет, — перебил её Люк, также поднимаясь с места. Хелейна вздохнула, остальные пристально смотрели на суровое лицо юноши. — Он взрослый, и его ошибка совершена осознанно. Моя ошибка была совершена в детстве от страха, я не оценивал последствия в полной мере. И если Вы всё ещё считаете меня ублюдком, то прошу, можете забрать мой глаз прямо сейчас.       Повисла тишина, пока Люцерис выходил из-за стола и приближался неспешным шагом к Эймонду. Веларион настолько устал от этих унижений и попыток задеть его, обвинить в старых промахах, что уже было плевать о последствиях сиюминутной слабости и злости. Люцерис просто мечтал поскорее расквитаться с дядей, который никак не унимался даже спустя столько лет. Тот напрягся всем телом, а стража была готова вот-вот разнять их в случае драки. Взгляд строгих светлых глаз изучал бледное суровое лицо младшего Таргариена, который сжал руки в кулаки.       Эймонд сотни раз представлял, как хватает Люцериса за горло, наблюдая за страхом и ужасом во взгляде. Ему нравились подобные фантазии. Он словно ощущал запах страха, представлял, как капельки пота от волнения и паники стекают по вискам Велариона, как он молит о пощаде, в ужасе наблюдая за всеми действиями Эймонда. А тот непреклонен, продолжает издевательски водить по нежной коже шеи острием ножа, как бы играясь со своей жертвой. Это доставляло некое удовольствие, однако по сути на мыслях и фантазиях всё всегда прерывалось. Даже тот неадекватный порыв вырезать глаз у Люцериса под крышей Баратеонов был временным помешательством. Благо, Боррос его остановил, и Эймонд сам угомонился. Практически. Сейчас всё было иначе. Люцерис подошёл почти впритык, взяв со стола нож, и протягивал его прямо в руки Таргариена. Он был готов отдать тот самый долг, но Эймонду это не нужно. В глубине души он осознавал, что сам должен Люку куда больше, чем тот некогда забрал. Но признавать не собирался, даже самому себе. — Ну же, бери этот чёртов кинжал и вырежи у меня глаз. Правый, левый — мне плевать. Ты ведь этого хотел столько лет? — Мальчики, прекратите это представление, — взволнованно отозвалась Алисента, боясь, что её сын в самом деле так поступит. Эймонд медленно встал с места, глядя в лицо Люка. Удивительно, как тот подрос за девять месяцев, и теперь Веларион едва ли был ниже его. Скорее, даже немного возвышался. Они смотрели практически вровень друг на друга. — Не испытывай моё терпение, бастард, — раздражённо фыркнул Эймонд, и Люк неожиданно повернул кинжал в своей ладони, одним резким движением стараясь вонзить его в один из своих глаз, однако Таргариен среагировал молниеносно, выбивая оружие из рук того. Алисента дёрнулась в их сторону с вытянутой рукой, Эйгон с Хелейной ошарашено вздрогнули, а Отто даже не шелохнулся. Люк почувствовал, как на переносице из свежего пореза стала наливаться капелька крови, во взгляде было удивление и непонимание, пока Эймонд старался осмыслить произошедшее. Он сам не ожидал, что Люк вообще может быть способен выколоть себе глаз собственными руками. И в голове возникла одна единственная мысль: «Я не хочу этого». Нет, не теперь. Эймонд неожиданно понял, что уже не хочет эту оплату. И глаз своего племянника. Осмотревшись по сторонам и заметив удивлённые взгляды стражи, Кристона Коля и родни, Эймонд обошёл удивлённого Люка и, задев его плечом, покинул обеденный зал. Веларион коснулся пальцами свежей раны, затем обернулся на уходящего Таргариена. Почему так случилось? Он же так часто говорил о долге за глаз, а как представилась возможность — не позволил этому случиться. Окинув остальных присутствующих коротким взглядом, Люк вышел следом, однако не собирался продолжать диалог с Эймондом. Он лишь направился в сопровождении стражи в свою комнату.       Хлопнув дверью, Люк услышал, как её запирают на ключ, что его разозлило ещё сильнее. Сев на постели, он обречённо вздохнул, понимая, что находится в ещё более безвыходной ситуации, чем даже пару лун назад. И как только, черт подери, он вообще умудрился так глупо напороться на королевскую стражу и даже не спрятаться? К сожалению, один из них и узнал в пойманном мальчишке Лорда и наследника Дрифтмарка. Точнее, таковым он был прежде, когда-то давно. Люцерис думал о том, что он не хочет править Дрифтмарком, и этого же мнения придерживался по сей день. Ему совершенно не хотелось править никакими землями. Хотелось просто жить, наслаждаться годами, что отвели ему Боги, и затем спокойно умереть. Не знать войны, гибели близких и родных. Не думать о том, к чему приведёт это всё. Спрашивать у Хелейны о событиях на военном театре было бессмысленно, её наверняка даже не допускают до подобных обсуждений. С Эйгоном или Отто было разговаривать бесполезно, им явно нет никакого резона делиться какой-либо информацией с врагом, да и Алисенте тоже. Эймонд… Нет, это даже не обсуждается. А уж ему-то в чём смысл делиться подобным с Люцерисом? Их неприязнь тянется уже не первый год. Однако случившееся во время завтрака вдруг почему-то заставило Велариона думать иначе. С чего вдруг Эймонд не позволил Люку выколоть свой глаз? Что-то ведь повлияло на это секундное решение, и теперь юношу жутко интересовали причины. Дядя что-то скрывает?       Эта мысль вдруг отозвалась странной и приятной болью в груди, и Люк судорожно выдохнул. Почему-то хотелось думать, что Эймонд на самом деле не испытывает какую-либо неприязнь к Люцерису, хотя сам Веларион всё ещё в гневе. Появилось желание ощущать превосходство над дядей. Но в самом ли деле это то, к чему Люцерис хотел бы прийти в итоге? Пока он серьёзно сомневался во всём, что происходит в его жизни последние сутки.       Хелейна пришла к нему только через полчаса после неприятного инцидента вместе с мейстером и своими детьми. Мужчина сразу же поспешил обработать рану на переносице, затем принялся расспрашивать о болях Люцериса в области плеча. Дочка Хелейны очень внимательно рассматривала лицо Люка, как бы желая запомнить каждую его черту лица тщательнее, и юноша это заметил, слегка улыбаясь ей. Джейхейра смущённо отвернулась, тут же прячась за юбку матери. — Болит, когда я поворачиваюсь вправо, — изрёк юноша, и мейстер приказал своему помощнику приготовить ещё макового молока для Лорда. Когда они остались наедине, то девушка огорчённо посмотрела на племянника. Присев на край постели, она печально вздохнула. — Эйгон решил, что отныне есть ты будешь у себя в комнате, чтобы больше не создавалось неприятных инцидентов. — Так даже лучше, — проговорил он, присев возле Джейхейры и обращаясь уже к ней. — Как у тебя дела?       Девочка протянула руку к носу Люцериса, осторожно касаясь места возле раны. Хелейна улыбалась, глядя на них, пока на руках сама покачивала Мейлора. Оба ребёнка беловолосые, глаза переливались в солнечных лучах лиловыми оттенками. Чистые Таргариены, даже не придраться. Главное, что здоровенькие. — Джейхейра не разговаривает с тех пор, как Джейхейрис… — тётя замолчала на пару мгновений, но Люку не нужно было слышать концовку, всё и так предельно ясно. — Мейстеры говорят, что она может не заговорить больше никогда после пережитого. Но всё же понимает каждое наше слово, как любой нормальный ребёнок. — Надеюсь, всё обойдётся, и она всё же заговорит с нами. Так, малышка? — Люцерис улыбнулся ей, вновь смущая малютку. — Эймонд любит с ней проводить время, — неожиданно проговорила Хелейна, привлекая внимание Люка. Тот удивлённо вскинул брови, словно услышал какую-то дикость. Оно и ясно, как-то не вяжется в его голове, что Эймонд может оказаться таким заботливым дядюшкой. Учитывая то, каким он является для самого Люцериса. Хелейна продолжила. — Он на ночь приходит читать ей сказки. Джейхейра только так и засыпает. — Какая прелесть, неужели он умеет быть нормальным? — не удержался от колкости Люцерис, и Хелейна загадочно посмотрела в его глаза. Она явно знает своего брата лучше, но всё же не спешила его нахваливать. И хорошо, Люк не готов говорить о нём слишком долго. И без того дядюшка причинил ему достаточно вреда.

***

      Боль пронзала тело Люка настолько сильно, что он едва ли мог даже шевелиться. Сломанные рёбра не позволяли ему и слова сказать, а сам он выглядел едва ли в порядке. Тряска разбудила Люцериса, который зажмурился от слепящего солнца. Уже день? Где он? Кое-как осмотревшись, юноша понял, что его везут на повозке, а сам он лежит на куче сена для мягкости. Вожжами управлял незнакомый мужчина: лицо его прорезано морщинами, пальцы на руках больные от работы, да и сам он горбатился. Сразу видно, работает сам на себя, тем и живёт. Попытавшись приподняться, Люцерис вскрикнул от пронзающей его боли, мушки появились перед глазами, и он лёг обратно, жмурясь. Мужчина тут же обернулся на него и заговорил: — Как тебя зовут, мальчик? — Лю… Лютер. — Сильное имя. Ты тоже сильный, раз выжил с такими страшными ранами, — голос незнакомца казался дружелюбным, однако всё же настораживало Люцериса. — Ты выкарабкаешься. Моя жена тебя подлатает.       Это было последним, что услышал Люк, прежде чем в ушах зазвенело, и он вновь потерял сознание. Опять глаза он открыл уже в довольно тёплом помещении, освещённом несколькими свечами. Люцерис лежал на соломенной постели, жесткой в сравнении с его привычной кроватью дома, но всё же лучше, чем голая и сырая земля. Грудь была плотно перебинтована, как и рука. Пахло чем-то съестным, и неожиданно юноша осознал, что не ел целые сутки. Желудок предательски заурчал, привлекая внимание женщины возле печи. Уже в преклонном возрасте, она всё ещё неплохо выглядела, хотя на лице и руках оставались следы от постоянного труда. Наверняка это она вытянула Люцериса с того света, подлатав как следует. — Ты голодный, ужин скоро будет готов, — ласково проговорила она, присев рядом с Люком.       Лицо Велариона было всё в ссадинах и синяках, под правым глазом уже подтекло, губы разбиты, над бровью наверняка останется шрам от удара. Рука сломана, как и плечо с ключицей, по всему телу наливались синяки. Хорошо ещё, что ноги не переломал, а то точно бы помер там на берегу.       Люцерис вспомнил, что спасся лишь благодаря останкам собственного дракона. Поймав один из кусков тушки Арракса в воздухе, он в последнюю секунду смог им прикрыться, и основной удар пришёлся уже на труп. Однако Люк сильно ударился головой, рукой и спиной, отчего и потерял сознание сразу после столкновения с водой. Ему сильно повезло, что его вообще нашли в этой глуши, чуть не погибшего. — Спасибо большое за заботу, — тихо проговорил тот, испытывая сдавливающую боль в груди. Из-за перелома рёбер его дыхание по-прежнему было поверхностным, а говорить было больно. Женщина ему улыбнулась, взяв ладони Велариона в свои руки и бережно сжав, затем встала и отошла проверить готовность ужина. Люцерис чувствовал себя странно. Он даже не знает, как зовут его спасителей, а они тем временем так добры. Это нечто, словно благословение Богов, которые хотят, чтобы Люк выжил всеми возможными способами. И раз судьба даровала ему второй шанс на жизнь, он воспользуется им в полной мере.