Дикое сердце

      — Держись только, Роше, — голос Бьянки дрожит, очень непривычно.       На лагерь темерских партизан опустилась чёрная пелена ночи. Только молочная луна зловеще выглядывала из-за сизых тяжёлых облаков, все звуки пугающе резко пропали, даже звонкие кузнечики перестали стрекотать в траве.       Роше чувствует такую слабость, что сознание предательски уплывает. Его состояние раскачивалось из стороны в сторону как маятник у гипнотизёра. К вечеру стало только хуже: поднялась температура, которую его люди отчаянно пытались сбить, накладывая мокрые полотенца и поя отварами. Лекарств оставалось мало. Роше наотрез отказался от транспортировки в ближайшую деревню, туда, где им могли бы оказать какую-то более адекватную помощь. Может из-за своей природной упёртости или принципиальности. Может, на то были и другие причины.       Рана пошла гноем и ему становилось хуже и хуже. Кажется, кто-то из его бойцов говорил о том, что «надо резать.» Вернон, соображая уже туго, но всё ещё ясно для того, чтобы осознавать кто он и где, помотал головой отрицательно. Этого оказалось достаточно. Бьянка суетилась вокруг командира всю ночь. Во лбу, который казался ледяным изнутри и горячим снаружи, словно скопился рой разбитых мыслей. Ни одну из них Роше не мог ухватить. Он бредил. Метался всю ночь, стонал. Бред казался спасительным коконом — в какой-то момент стало даже чуть лучше, появился просвет. Воспоминания, приходящие к нему размытыми образами, баюкали. Всё дальше от него уходила и эта пещера, и дым разорённых войной деревенек, и голос Бьянки. Среди многих имён, которые он произносил, звучало и одно особое. Произнесённое сдавленным удушающим шёпотом.       Ему казалось, словно чья-то гибкая рука в жёсткой перчатке касается влажного горящего лба, будто он чувствует чьё-то явное присутствие рядом. И такие далёкие и холодные, как сама погибель губы шепчут ему, навевая сон. Говорят, дурная примета, если мертвец зовёт с собой. Вот только Вернон не уверен, где сейчас старый враг: в мире живых или мёртвых. И уже не будет уверен. Главное сейчас - что желанные прикосновения так близки, а боли почти нет.       Стон, отчаянный и жалостливый.       — Иорвет!..       Бьянка оборачивается и замирает. Ночь ужасно тихая.