Волчьи кости

            — Наконец-то ты добрался и до меня. — С лёгким мелодичным смешком заявила белокурая женщина.        За спиной Амаадона почти бесшумно захлопнулась большая тяжёлая дверь. Парень ступил по светлому каменному полу ближе к софе, на которой расположилась обладательница мелодичного смеха, негромко вздыхая и расслабляя напряженные плечи.        Каким бы статусом принц не обладал во дворце, была у него одна женщина, которая имела права не вставать и даже не поворачиваться к нему лицом, когда парень появлялся в её покоях.              — Здравствуй, мама. — Слегка поджимая губы, вновь вздохнул Амаадон, обнимая женщину за плечи и утыкаясь носом в её затылок.        Доранда отложила на край софы книгу, которая уже несколько часов увлекала её в свои необъятные миры, и с лёгкой улыбкой погладила руки, что кольцом сомкнулись на её хрупких плечах.        Амаадон зовёт её матерью, ведь никакой другой у него толком никогда и не было. Королева воспитала его, ни разу не упомянув о том, что он лишь очередной плод измены её мужа и по крови ей не принадлежит. Ей будто всегда был этот факт безразличен, ведь к каждому из детей своего мужа женщина относилась так, словно все они ей родные. Но больше, чем остальных, Доранда, кажется, всегда любила маленького Амаадона. Ребёнка, которому, в отличие от остальных, не посчастливилось ощущать тепла материнских рук с первого дня своего рождения. И только она заменила ему весь в мир в первые годы жизни. Учила ходить и держать ложку в руках. Помогала познавать этот мир всегда и везде, беря его с собой. Была рядом в самые тяжёлые дни, когда даже лекари с трудом могли избавить его от страданий. И только к ней, спустя столько лет, Амаадон всё ещё мог приходить, чтобы просто расслабиться и, наконец, отпустить весь тяжелый груз, что лежит на сердце.              — Что-то голос твой не весел, мальчик мой, — подмечает женщина, наконец, решив повернуться и посмотреть на лицо сына.              — Я устал. — Извещает её Амаадон, обходя софу, на которой восседает Доранда, и садится подле её ног на пол, кладя голову на её колени.        Его волосы рассыпаются по её атласной голубой юбке, а она вновь издаёт негромкий смешок, начиная медленно перебирать тёмные пряди. Амаадон прикрывает глаза, только сейчас, наконец, ощущая, что он по истине дома. Её лёгкие касания заставляют его сердце биться ровнее. А это чувство спокойствия неумолимо возвращает его в далёкое детство, когда он, в очередной раз поссорившись с Эрисом и Оруолом, прибегал к Доранде, чтобы она спрятала его от надоедливых старших братьев. И пусть сейчас уже старшие братья давно и не обижают его, Амаадону порой так сильно хотелось сбежать к королеве, чтобы она вновь подарила ему это самое чувство.             — Мне доложили, что гнев твой к отцу всё ещё не утих. — Негромко произносит она, заплетая принцу волосы в маленькие косички, которые носят представители её народа.        Как бы королева не была далека от Зала Советов, от неё ничего нельзя было утаить. Все дети знали, что у неё повсюду свои глаза и уши, и в их же интересах было вести себя подобающе, чтобы лишний раз не заставлять обычно спокойную ко всему Доранду вдруг вспыхнуть, как обжигающее пламя, и не начать раздавать им наказания за непослушание. Ведь, несмотря на то, что у всех были свои истинные матери, королева всё равно была выше их и имела право наказать любого, кто забывал о том, что он ребёнок короля, и что слишком многие смотрят на них со стороны. Так и сейчас. Ей прекрасно было известно о том, как громко заявил Амаадон о своём приезде, и что многие рты вокруг шептались, как же неуважительно наследный принц поступил по отношению к королю. Но ей и до этого дела не было, ведь тем, кто шепчется, всегда можно было отрезать языки и заставить замолчать. А вот любимый сын в последние годы дома не появлялся. И ей куда важнее было сейчас его личное присутствие здесь, нежели отчитать парня за то, как он должен и не должен был себя вести. С этим наверняка уже и без неё справился муж.              — Когда же ему было утихнуть. — Вновь с шумным выдохом отзывается Амаадон, устраиваясь на её коленях удобнее. — Отец назвал меня своим наследником, а сам даже не посчитал нужным сообщить о том, что происходит, в месте которым я должен буду править.              — И ты считаешь, что он поступил неверно. — Доплетая очередную косичку, Доранда берёт новую прядь волос.              — Конечно! — Вскакивает Амаадон, поднимая голову с колен матери. — Как мне принимать правление, когда я даже не знаю о том, что меня ожидает?! — Хмурит он свои тёмные брови.              — Все мы не знаем, что нам уготовано впереди, — Доранда встречает его хмурый взгляд лишь тёплой улыбкой. — Но твой отец очень мудрый правитель, и если он решил, что тебе было лучше не знать, то так тому и быть, — кладёт она свою тёплую ладонь на щеку парня. — Ты не в силах поменять решений, которые уже приняты, сын мой. Так к чему же ты всё ещё продолжаешь таить на них обиду?              — Он должен был вызвать меня домой сразу же, как всё это началось, — ластясь к руке матери и пытаясь угомонить злобу в сердце, продолжает стоять на своём Амаадон. — Я должен быть рядом с ним в такие времена.        Доранда издаёт смешок, смотря сыну в глаза. Каким бы взрослым он не предстал перед ней спустя столько лет, проведённых в разлуке. Сейчас на полу сидел всё тот же мальчик, который прощался с ней в их последнюю встречу и проливал слёзы о том, что он не хочет покидать дом. Он был обижен и зол на отца за то, что из всех своих старших детей Иден выбрал именно Амаадона для прохождения этого пути. Злился на братьев и сестёр за то, что никто не поддержал его в момент, когда он просил их поговорить с отцом и заставить того передумать. И врагом тогда казался Амаадону весь мир, ибо никто не хотел слушать мальчика, за которого всё решили. И теперь. Пусть он стал старше. Мудрее. Много чего умел сам. В этот миг в его тёмных глаза по-прежнему играла всё та же детская обида за то, что отец вновь всё решил без него. Принял решения и не соизволил ни о чём спросить у сына. Хотя теперь Амаадон искренне считал, что достоин этого. Имел право стоять на ровне с отцом. Учавствовать во всём, что творится во дворце и за его пределами. Ведь именно Амаадона Иден выбрал в качестве следующего Верховного Короля. Даровал ему статус, который в одночасье возвысил самого младшего ребёнка над всеми своими браться и сёстрами, но при этом по-прежнему почему-то держал его в стороне от своих мыслей и действий.              — Я ведь не могу всю жизнь сидеть в тени, а потом резко всему научиться, — Продолжает сетовать разгневанный Амаадон.              — Куда же вы все так торопитесь. — Вздыхает Доранда, прикрывая глаза. — Я смотрю на вас и не могу вспомнить день, когда дети так повзрослели. — Её белые ресницы подрагивают, когда женщина на миг зажмуривается, а после вновь встречается взглядом с сыном. — Не спиши, Амаадон. Побудь ребёнком чуть дольше, — с грустью улыбается она, большим пальцем поглаживая его худую щеку. — Настанет день, когда ты просто не сможешь им больше быть. Как сильно не пожелаешь вернуться. Этого уже не случится. У тебя впереди сотни лет и сотни проблем, которые будут требовать лишь твоих решений. Не спеши. Дай королю самому решать проблемы, что происходят на его веку, — шепчет она пристально смотря Амаадону в глаза. — Не заставляй себя раньше времени окунаться во всё это. Ты ещё взойдёшь на трон и успеешь всем сполна насладиться. Настанет и миг, когда тебе захочется от этого завыть. — Её ладонь скользит вниз по его шее, и пальцы вновь утопают в волосах на затылке, легонько ногтями начиная царапать кожу. — Так пусть сейчас все эти верховные умы разбираются со всем этим сами, а ты просто живи и наслаждайся, пока жизнь дарует тебе эту возможность.        Прикрывая глаза, Амаадон вслушивается в каждое слово матери и находит в них отклик. Стоило ему переступить границу родных земель, как в его сердце взыграл долг, которому ему должно следовать. На голову обрушилось разом столько дум, что Амаадон просто напросто не успел насладиться мигом прибытия. Он думал, что ему этот миг и вовсе не нужен. Ведь дома его ждут не празднества и веселья, а самая что не на есть настоящая работа. Парень, может и сам жаждал всего этого. Суеты вокруг. Бессонных ночей подле отца, дабы перенять весь его опыт и знания. Наконец, окунуться в королевские заботы с головой и поскорее уже начать жить так, как ему то было предначертано. Ведь одно дело знать, что когда-то ты станешь королем, а совсем иное, когда вот он ты, стоишь в тронном зале. Касаешься золотой короны и понимаешь, что она вскоре будет венчать твою голову. Что вся её тяжесть будет принадлежать тебе, а вместе с ней и всё, что ей предано. Так когда же ему было наслаждаться мигом свободы, когда Амаадон сам поскорее мечтал с ней проститься. Но вот только на деле лишь мама вновь оказалась права. Напомнила о том, что сейчас эта самая корона из золота лежит не на его голове. Что сейчас он по-прежнему принц, на которого лишь все стали смотреть чуточку иначе. Всё ещё просто сын своего отца, который раньше времени решил взвалить на свои плечи груз, что пока ему не принадлежит. А ведь ещё пару дней назад Амаадон и вправду грустил о том, что дни его беззаботной службы прошли. Был рад встрече со своей невестой, потому что ему вдруг показалось, что она способна напоминать ему своим поведением как раз о тех самых днях. Но вот мама сумела открыть ему глаза и показать, что ничего из того, что было близко сердцу парня, ещё не кончено. Что у него ещё есть время насладиться и неспешна проститься с прошлым, из которого его так резко забрали, и маленькими шажками прийти к будущему, которое сейчас для него отец как раз и готовит.              — Кажется, ты, как всегда права, — утыкаясь подбородком в колени матери, произносит Амаадон, наконец, тепло ей улыбаясь.              — Я рада, что ты слышишь мои слова, — кивает женщина, всё продолжая гладить сына по голове. — А теперь иди, — вздыхает она. — Ты вернулся не для того, чтобы пропадать в моих покоях.        Амаадон неспешна поднимается на ноги. На прощание получает поцелуй в лоб, которым Доранда всегда одаривает своих детей, и так же тихо, как вошёл, покидает её покои, попутно расплетая все косички, что она наплела ему на затылке. И как только дверь за его спиной захлопывается, ребёнок, который сидел на полу у ног матери, растворяется сам собой. Вновь серьёзный взрослый мужчина идёт по коридору дворца, лишь изредка краем глаза рассматривая изменения, что произошли в стенах дома за время его отсутствия.       Стены поменяли свой цвет, заместо светло-зеленого оттенка приобрели кремовый. Вытканные в ручную ковры под его ногами сменили узоры. А неизменным остались лишь портреты его многочисленных родственников по линии отца, что висели в позолоченных рамах, расположившись на отдельных ветвях нарисованного кем-то в ручную большого раскидистого древа. Когда Амаадон был маленьким, он любил гулять именно по этому коридору часами, рассматривая разные изображения и пытаясь найти сходство хоть с кем-то. То в один период ему казалось, что он похож на прадеда. А в другой он почему-то находил сходства с одной из своих многочисленных тёть.       У самого Амаадона есть четыре старших сестры и три старших брата, в то время как у отца в семье, кроме него и принца Атария, мальчиков больше не рождалось. И то, что в действительности произошло между Иденом и Атарием в далёком прошлом, не знают даже его родные дети. Отец редко говорил о своём старшем брате. Но портрет его так же занимал своё почётное место на семейном древе. Тут же были и портреты всех детей Идена. Но вот среди жен был портрет лишь королевы. И это Амаадона всегда расстраивало. Ведь он сам тоже никогда не видел своей мамы, но уж очень сильно хотел с ней познакомиться. Доранда рассказывала, что кроме отца никто не знает, как она выглядела. Что никто при дворе даже не знал, что король Иден должен был стать отцом в восьмой раз. Амаадон просто появился в одну чудесную ночь на свет и украсил давно уже ставшей скучной жизнь королевы. Она нашла в маленьком ребёнке свою отдушину. Знала, что нужна ему, а он в ответ был нужен ей, как воздух. От того она и зовёт его своим вторым родным сыном. Он её по праву и ничей больше. А Амаадон никогда этому званию и не сопротивлялся. Ведь как бы сильно не было детское желание узнать, от кого же он появился на свет, в действительности вся его семья была здесь. Жила в этом дворце и была изображена на этих стенах. И сейчас он как раз и направлялся к одному из членов своей семья.        Эрис вальяжно развалился на одном из бархатных диванов, что стоял в углу пустующего зала для танцев, и, закинув скрещенные ноги на низкий стеклянный столик, уплетал сочные маленькие томаты, миску которых держал на своём животе. Голова его была откинута назад, а длинные волосы свешивались вниз по резной спинке, пока он негромко напевал себе под нос одну из весёлых мелодий.              — Ты опять ешь вне столовой, — хмыкает Амаадон, падая на диван рядом с братом. — Мама будет в ярости.              — Это мой дворец, — отзывается Эрис, не открывая глаз. Он лениво очерчивает рукой в воздухе комнату с высокими потолками, а после закидывает себе в рот ещё один томат. — Могу есть, где хочу, — жуя, добавляет он.              — Не забудь об этом ей сообщить. — Усмехается Амаадон воруя из миски брата пару томатов. Он подробно старшему брату откидывается на спинку мягкого дивана, но вот ноги на стол закинуть не решается.              — Кстати о маме, — щёлкает пальцами в воздухе Эрис. — Как там она? Уже успела восхититься тем, как ты вымахал. — Открывая один глаз, косится на брата старший принц.              — Наоборот, — пожимает плечами Амаадон. — Её будто сей факт раздосадовал.               — Ну конечно, — издаёт сдавленный смешок Эрис. — Ты ведь всегда будешь её маленьким сопливым мальчишкой. — Спихивая с живота полупустую миску, Эрис без предупреждения хватает брата за шею и, притягивая ближе к себе свободной рукой, начинает наводить беспорядок на его тёмной голове.        С недовольными стонами Амаадон пытается вырваться из хватки старшего брата, что есть силы пихая его в бок, но тот, так же не собираясь сдаваться, прижимает его голову крепче к своей груди, лишая принца доброй части поступающего в его лёгкие воздуха.        Они были принцами для каждого, кто их видел. Жили в месте, которое все величаво звали дворцом. Но вот для этих парней это был не дворец, а самый обычный дом. Такой же, какой имел каждый житель леса. В его стенах, наедине друг с другом. Они не были принцами, а были лишь братьями, которые время от времени вытворяли точно такие же глупости, как и любые другие братья. Здесь Эрис мог повалить Амаадона, всячески над ним издеваясь и подшучивая. В этих стенах, в пустых залах, в дали от посторонних глаз, Амаадон был лишь младшим ребёнком, которому порой приходилось терпеть подобное поведение от старшей половины своей семьи. И даже его статус коронованного наследника от этой участи парня никак не спасал.             — Вот вы оба где. — Женский голос прерывает бой, что уже во всю разворачивается на диване.              — Таллия! — Расцепляясь с Амаадоном, восклицает Эрис, сдувая прядь с раскраснешегося лица, и раскидывает руки в стороны, приветствуя девушку. — Моя любимая старшая сестра, — продолжает он ей широко улыбаться. — Моя звезда в полуночном небе. Свет моих очей. Присядь, поведай нам, как ты.              — Закрой рот, Эрис, — фыркает Таллия, скрещивая руки на груди.              — Неужто ты не рада меня видеть. — Всё продолжает приставать к сестре Эрис, проигнорировав её просьбу. — Ни капли не соскучилась?              — Я вижу твою морду каждый день. — Морща нос, Таллия подходит к брату, и хватая его за лицо рукой, сжимает его щёки под длинными пальцами. — Когда бы я успела соскучиться.        Эрис, может, и был старшим братом для Амаадона, но вот сам он так же приходился Таллие младшим. От того порой тоже мог удостаиваться той же чести, коей сам одаривал Амаадона.       Девушка похлопала брата по щеке, а после обратила свой взор на Амаадона.             — Вот по кому я успела соскучиться. — С тёплой улыбкой заявляет она, протягивая младшему брату руки для объятий.        Амаадон смущённо хмыкает, вставая с дивана и обнимая сестру. А Эрис, видя это, специально громко вздыхает, давая понять, что вовсе не рад тому, что сестра его персону вниманием обделила. На что Таллия лишь пинает брата в ногу, что оказалась к ней ближе, а в ответ удостаивается скулящего кряхтения.       Аделия, Брила и Таллия - старшие дочери короля Идена, рождённые до того, как ему на голову возложили корону. Они не обладали тем же статусом, что и все последующие дети, но так же считались частью королевской семьи. Каждая жила своей жизнью, в отличие от остальных, вольные выбирать, как и где её проживать. Так, самая старшая, Аделия, уже давно была замужем и вместе с мужем предпочла остаться жить в горах. Там же, где родилась. Подобно Эрису, больше относила себя к горным эльфам и, несмотря на то, что отец её был Верховным Королём, подчинялась по большей части воле старшей сестры своей матери, королеве Тирсе. Растила собственных детей, а в доме отца появлялась лишь на важных мероприятиях и встречах, на коих обязательным было присутствие всей его семьи.       Брила, пользуясь своей практически полной свободой, прожигала свою жизнь на многочисленных балах и мало о чём заботилась, не редко увлекая за собой самую младшую дочь короля Ису. Брилу не волновал ни королевский двор, ни то, что ей должно хоть как-то поддерживать статус дочери Верховного Короля. Она была предоставлена сама себе, занимая самую дальную часть дворца. И в обычной жизни редко когда появляюсь на глаза своим братьям и сестрам, не говоря уже о родителях. По пол дня проводила в кровати, а вторую готовилась к очередному увеселительному мероприятию, на которое эту особу всегда с охотой приглашали из-за её весёлого и лёгкого нрава. Она была порой взбалмошной и капризной, всегда очень ярко давая понять, что её что-то не устраивает. Росла ребёнком, который всегда чётко понимал, что она в праве топнуть ногой, и всё вокруг тут же пойдёт так, как того желает её сердце. В услужение имела свой штат прислуги. И как бы мать не пыталась наставить дочь на пути истинный, та ни в какую не поддавалась, всё время придумывая новые и новые причины, по коим она не могла сделать что-либо из того, о чём просила Доранда. Но пока девушка не создавала проблем отцу, и все её выходки проходили вдали от залов его половины дворца, не позволяя ему краснеть за поведение дочери Иден вполне поддерживал её.        Таллия же, в отличие от двух старших сестёр, предпочла распорядиться дарованной ей свободой иначе. Как только она вошла в возраст, подходящий для брака, тут же выставила свои границы с родителями, заявляя о том, что замуж она пойдёт только тогда, когда найдёт того самого.       Её, в отличие от Брилы, не манила яркая жизнь, изо дня в день наполненная празднествами и увеселениями, а сердце её всецело было отдано любви к военному делу, изучению которого она и отдавалась с головой. И хоть король Иден не мог допустить того, чтобы дочь его обзавелась статусом солдата, о коем она грезила, он даровал ей возможность присутствовать на всех военных советах. Иметь там свой голос и обладать неограниченным доступом ко всему, что связанно с небольшой армией, солдаты которой отвечали за охрану дворца и его окрестностей, а так же защиты королевской семьи. Она не носила броских платьев. Не заморачивались над тем, как же сегодня ей покрасивее уложить свои золотистые волосы. Предпочитая этому часами пропадать на очередных построениях и разбору всех сводок и донесений, что попадали ей на стол как из мира людей, так и из всех близлежащих королевств. А так же самым ярчайшим образом завидовала младшему брату Эрису, которому, в отличие от неё, в распоряжении даровали целый полк. Девушка неделями негодовала, когда узнала о том, что отец так поступил. Ведь в отличие от неё, Эрису, как старшему брату, не претендующему на трон, было уготовано всю жизнь прожить во дворце подле Амаадона, а в будущем и следить за сохранностью головы следующего Верховного Короля на его плечах.             — Как ты? — Поглаживая младшего брата по спине, Таллия кладёт голову ему на плечо. —  Прости, что не смогла прийти раньше, была слишком занята, — объясняется она, прижимая его ближе к себе и начиная раскачиваться из стороны в сторону.              — Считай, что я тоже только освободился. — Хмыкает Амаадон, ненавязчиво пытаясь выбраться из крепких объятий сестры.        Амаадон любил свою семью, но терпеть не мог, когда кто-то из них начинал ограничивать его свободу движений. Эта нелюбовь зародилась в нём задолго до прохождения службы, а во время неё лишь укрепилась. Амаадон не мог переносить, когда его надолго сковывали в объятиях, тем самым не позволяя пошевелиться. Ему почему-то тут же начинало ломать кости, а желание пошевелиться в подобные моменты настолько усиливалось, что за неимением такой возможности ему начинало сводить скулы, и парень тут же начинал скрипеть зубами, давая понять, что если сейчас его не отпустят, он вырвется сам. В армии эта его особенность сама по себе служила парню хорошую службу. Он легко проходил любые курсы рукопашного боя, как раз из-за того, что его главной целью всегда становилось не попасться в чью-то хваткую, а чтобы это выполнить, ему приходилось выигрывать. И теперь зажимать его сейчас так, как это делала Таллия, могло быть просто опасным. Ведь парень теперь знал тысячи способов, как не попасться под чьи-то руки и при этом обставить противника так, чтобы в последствии тот лежал на полу с тяжелой отдышкой. Но что сестре, что брату, который так же недавно зажимал его голову под своими руками, повезло, ибо Амаадон был достаточно умен, чтобы подобные навыки к родственникам не применять. И сейчас он вновь стоял, скрипя зубами, терпеливо выжидая, когда же старшая сестра насладится его присутствием и отпустит парня сама.              — Мне есть смысл поучать тебя. Или отец уже всё сделал самостоятельно? — Взъерошивая волосы Амаадона, усмехается Таллия, наконец того отпуская.              — Ещё словно от кого-то из вас, и я начну рубить головы, — хмурится Амаадон, приводя пальцами волосы в порядок. — Я уже всё понял. Был не прав. Каюсь, — закатывает он глаза, громко вздыхая.              — Да, Таллия, ты уже опоздала, — усмехается Эрис разваливаясь на диване и свешивая ноги с подлокотника. — Они с отцом уже высказали друг другу всё, что думают. Надо чаще бывать с семьёй, чтобы слышать, как громко они ругались. — Пытаясь скопировать нравоучительный тон матери, Эрис наигранно хмурится, вспоминая, как это делает Доранда, когда отчитывает Таллию за то, что та порой забывается в своих увлечениях и не приходит повидаться.        Таллия вновь пинает брата по ногам, давая намёк на то, что его никто не спрашивал, а после переводит взгляд на Амаадона.              — Ты сумел вывести его настолько, что отец повысил голос? — Хлопает она своими длинными светлыми ресницами смотря на брата в упор.              — Мама же всегда говорила, что мы стоим друг друга. — Амаадон лишь пожимает плечами, желая воздержаться от точного ответа на поставленный вопрос.        После разговора с мамой Амаадон действительно стал задумываться о том, что он вспылил в день, когда ворвался к отцу прямо во время очередного совета и в самой нелицеприятной форме принялся высказывать ему своё недовольство. И может, он бы и замолчал, пойми, что на него не реагируют, но вот только беда вся заключалась в том, что в подобных вещах они с отцом действительно стоили друг друга. Иден, пораженный подобной наглостью со стороны сына, от которого он такого ожидал меньше всего, выгнал всех прочь и, как только дверь за спиной последнего советника захлопнулась, сорвался на Амаадона в ответ. И сейчас, рассуждая над тем, как много они с отцом наговорили друг другу в тот миг, Амаадон признаёт, что в этом виноват только он сам. Ведь нужно было вести себя совершенно иначе. Показать отцу, что за годы службы научился всегда и ко всему подходить с холодной головой и железным спокойствием. Продемонстрировать все свои самые лучшие навыки и, наконец, показать отцу, что он когда-то сделал верный выбор, избрав Амаадона своим приемником. Но вот только тогда Амаадон не думал о ситуации с этой стороны. Где-то в глубине самого себя он, возможно, так сильно испугался от увиденного им на площади, что пришел в ярость от того, что отец ни в одном письме, даже просто как новостью, не поделился с ним этим. И пусть, в отличие от сына, отец от такого всплеска эмоций отходил довольно быстро, и они уже успели прийти к перемирию, то Амаадон предчувствовал, что эта ситуация будет грызть его изнутри ещё очень долго. А чувство это усиливалось ещё и благодаря тому, что каждый из его родственников, кто уже успел с ним повидаться, то и дело пытались указать Амаадону на то, как же неправильно он поступил.        Но вот, в отличие от Эриса, который ещё вчера успел промыть брату мозги, Таллию вполне устроил ответ Амаадона, и она довольное быстро отвлеклась от расспросов на эту тему, переключая своё внимание на Эриса, который так и продолжал лежать, прикрыв глаза и полностью отключившись от участия в разговоре этих двоих после очередного пинка по ногам.             — Я же на самом деле пришла по делу. — Прочищая горло Таллия смотрит на Эриса, ожидая, когда тот соизволит открыть глаза.              — А я всё ждал, когда же ты перейдёшь к сути. — Ощущая на себе взгляд сестры, усмехается Эрис, складывая руки у себя на животе и приоткрывая один глаз.              — Там твоя девица прибыла. — Кивает девушка на двери за её спиной.              — Так, а чего же ты молчала?! — Хлопая в ладоши, подскакивает Эрис с дивана. — Почему я всё ещё продолжаю тут с вами лежать?! — Он рывками поправляет замявшуюся ярко красную рубашку и по новой заправляет её в штаны, продолжая бубнить, — это вам заняться нечем, а у меня куча дел!              — У Эриса есть девицы? — С искренним удивлением хмыкает Амаадон, а его тёмные брови медленно ползут вверх.              — Это та, которую ты велел допросить. — Улавливая тонкую насмешку младшего брата, Эрис цокает, пихая его в плечо. — Она несколько дней пробыла дома, не в силах беседовать, и вот теперь соизволила приехать, чтобы, наконец, рассказать, что в тот день произошло, — застёгивая две верхние пуговицы на вороте рубахи, поясняет Эрис.              — Может, мне пойти с тобой? — Вспоминая, о ком говорит ему брат интересуется Амаадон.              — Не думаю, что, увидев тебя она вновь не пустится заливать комнату слезами. — Отрицательно машет головой Эрис.        Эрис бы мог додавить Тарру ещё в первый день, заставляя её выложить всё, что ей известно. Ведь это был не первый проведённый им допрос, в рамках которых он порой мог прибегать к грубой силе. Но помимо того, что он сам не очень та сильно любит проводить какие-либо допросы, хотя это и входит в его прямой перечень обязанностей, как будущего главного защитника короля, то ещё и ко всему прочему, ему просто было тяжело сидеть и слушать по три внятных слова на часы рыданий от девушки. Он потому в тот день её и отпустил, понимая, что убитая горем, она не поддастся ни страху, к которому принц порой прибегал в отношении тех, кто просто так говорить с ним отказывался, так и не сможет разговориться под силой уговоров. Ему было проще выждать время. Дать ей возможность самой решить, когда она будет готова поговорить с ним в спокойной обстановке. Ведь зная, что Тарра пережила, парень не хотел на неё давить, ибо разговор с ней изначально должен был отличаться от всех тех допросов, в которых он принимал участие ранее. Да и к тому же Эрис просто был слаб к женским слезам, чтобы смочь в тот день, сидя с Таррой, хладнокровно выспрашивать у неё всё, что требовалось.              — Я, кстати, всё ещё надеюсь на то, что когда ты станешь королём, с меня падёт честь заниматься подобными вещами. — Уже стоя в открытых дверях, оборачивается Эрис к Амаадону и подмигивает ему на прощание.              — Кто же справится с этим лучше тебя? — Скрещивая руки на груди, усмехается Амаадон крича брату вслед.             — Таллия! — Выкрикивает Эрис из за двери и громко захлопывает её вслед за собой.              — Даже не думай потакать его желанию, — бурчит Таллия, морщась от громкого эха захлопнувшейся двери. — Лень его погубит, если Эрис прекратит заниматься чем-то на постоянной основе, — качая головой, чуть тише добавляет старшая сестра.        Эрис во многом был очень хорош. Его смекалка всегда спасала парня, даже на первый взгляд, в самых безвыходных ситуациях. Он быстро схватывал что-то новое и учился буквально на лету, но, несмотря на всю похвалу со стороны, никогда в этом сам не признавался. И только лень у этого парня родилась раньше него. Она была его главным камнем преткновения. Невозможно было заставить его что-либо делать, если это дело свалилось на него нежданно. Эрису нужно было обо всём объявлять заранее, иначе он просто не мог собраться с силами и начать хоть чем-то заниматься. Самые простые дела, которые другие выполняли за считанные часы, Эрис мог растянуть на недели.       Но так же, как мешалась, лень порой спасала Эриса в самые неожиданные моменты. Голова его зачастую работала иначе, нежели у других. Он мог до последнего тянуть с порученным ему заданием, потому что просто не мог на него настроиться, а в последний час, понимая, что уже ничего не успевает, выдумывал такие быстрые выходы из ситуаций, что порой сам себе мог удивляться, как же это так у него в итоге вышло всё выполнить. Ведь на деле лень тоже требовала большого труда. Эрис всегда знал: если хочешь дольше ничего не делать, сделай всё, что тебя тяготит, быстро и так, чтобы в последующем ни у кого не возникало желания заставлять тебя переделывать. Но вот к этому правилу лично у него никак не вязалось сделать всё в первый день. И обычно в его случае откладывалось до последнего.       Зная об этой особенности своего старшего сына, король Иден и выделил ему в подчинение солдат. Наделил работой, от которой Эрис просто не мог сбежать, как бы сильно не хотел. Даровал ему полномочия, об исполнении которых он был обязан отчитываться отцу. И это спасало. Постоянное занятие хоть чем-то, пусть и не по своей воле, помогало держать Эриса хоть в каких-то рамках, которые сам себе он бы никогда не создал. Иден видел, на что способен ребёнок, и просто не мог позволить его талантам сгнить. Приставил его к Амаадону с самого первого дня, когда стало известно, что младший сын взойдёт на трон, и порой требовал с него чуть больше, чем со всех остальных своих детей.       И все остальные дети в этом желании отца, безусловно, поддерживали. Амаадон с первого часа встречи решил загрузить брата работой, дабы тот не болтался без дела и в последующем ненароком не привык к тому, что его младший брат будет с него требовать меньше, чем то делает отец. С Эрисом нужно было держать планку. Иначе велика была вероятность потерять его в стенах дворца и не найти до тех пор, пока он сам того не пожелает. А это желание возникало у него без работы крайне редко.       Вот и сейчас Эрис шёл по коридору, недовольный тем, что Тарра так быстро решила ему о себе напомнить. Точнее, она даже не позволила ему о ней забыть. Ведь пока Тарра была дома, у Эриса всегда был заготовлен ответ на случай, если у отца возникнет желание разузнать, как продвигается его работа. А теперь его прижали этой самой работой к стенке, даже не предоставляя выбора.        Монотонный стук каблуков его сапог о каменный пол помогал парню собраться. Настроиться на нужные мысли и проветрить голову, прежде чем он мог вновь собраться и настроиться на нужный лад. Как бы над ним не смеялись, без нужного настроя Эрис действительно не мог. Не получалось у него с ходу вникнуть во всё то, что от него хотят. А если порой и выходили такие ситуации, в которых парень понимал, что от него нужно решение резко и прямо сейчас, то от пережитого порой стресса из-за неподготовленности он очень тяжело отходил, мучаясь от головных болей. И сегодня Эрис надеялся на то, что его беседа с Таррой пройдёт легко и довольно быстро. Ведь помимо того, что ему нужно с ней поговорить, так ещё после доложить обо всём, как отцу, так теперь ещё и Амаадону. Хотя предложение Амаадона поприсутствовать вместе на этой беседе Эриса привлекало, он решил от него отказаться по весьма простой причине. Не знал, как Тарра отреагирует на Амаадона. Ведь нередки бывали случаи, что когда на глаза попадается тот, кто причастен к смерти кого-то дорогого для тебя, воспоминания о том дне могут вспыхнуть довольно яркими красками. А в таком случае всё опять могло бы пойти на перекосяк, чего Эрис хотел меньше всего. Раз уж Тарра решила прийти сегодня, то он уже стал планировать, что эта встреча будет их последней.        Эрис сворачивает в нужный ему коридор и уже замечает женскую фигуру, что неспешно расхаживает из стороны в сторону перед дверью его кабинета.  Изначально эта комната существовала как самая что не на есть настоящая комната для допросов, но Эрис очень быстро сообразил, что это место во дворце принадлежит ему и никому более. Он преобразил её за считанные дни, делая интерьер более похожим на кабинет, который имела в распоряжении Таллия. Первым же делом распорядился поставить туда диван. Ведь помимо того, что в стенах этого кабинета парень работал, так в его же стенах порой предпочитал скрываться от глаз своей семьи. Коротал вечера за чтением книг или же просто отдыхал. Завёл себе птицу в красивой серебряной клетке, которая стала ему полноценным другом. Обзавёлся целым стеллажом, заваленным книгами. Ведь чем меньше ты выходишь, тем больше вероятность, что никто не подумает чем-либо тебя озадачить, попадись ты на глаза. А порой Эрис оставался там на ночь, коротая долгие часы, выводя аккуратным красивым почерком каждую букву в своих докладах для отца, чтобы тот на деле видел, что сын чем-то был занят всё время своего отсутствия. Вот и сейчас он точно знал, что беседа с Таррой именно в тех условиях, которые он сам себе создал, ещё больше сыграет на руку, ибо не должна она ощущать себя в его кабинете, как на допросе.              — Ваше Высочество, — склонилась в поклоне Тарра. — Прошу меня простить за то, что соизволила явиться только сейчас.        Эрис негромко хмыкнул в ответ на её извинения. Ведь для него эти пару дней пронеслись как один миг, и на деле он даже не успел начать её ждать. Но вот, видимо, девушка, несмотря на то, что была занята своим горем, ещё и успевала волноваться о том, что, заставляя себя ждать, могла доставить принцу неудобства.              — Проходи, — лишь кивает он ей с лёгкий улыбкой и дёргает за позолоченную ручку резной двери, чтобы та отворилась и девушка вошла первой. — Всё в порядке, — всё-таки решает добавить он после небольшой паузы, дабы не казаться уж совсем надменным.        Тарра вновь склоняет голову благодаря его за то, что он впустил её первой, и только после этого решается войти.        На глаза девушке тут же попадается стол с задвинуты под него стулом. А осматриваясь внимательнее, она замечает и второй стул, что стоит у окна и, вероятнее всего, подставляется к этому же столу с другой стороны каждый раз, когда кто-то такой же, как и она, появляется в этой комнате.             — Присаживайся. — Голос его звучит мягко и спокойно, когда Эрис закрывает дверь за своей спиной.              — Куда? — Робко интересуется Тарра.        Ей не то чтобы было страшно находиться с ним в замкнутом пространстве. Но вот боязнь сделать что-то не так в Тарре всё же присутствовала. Из-за чего ей лишний раз то и дело хотелось что-то переспросить или уточнить, дабы не попасть в неловкую ситуацию.              — Куда пожелаешь, — пожимает плечами принц, обходя девушку, и вместо привычного ему места за столом вдруг садится на пол прямо перед Таррой.       Эрис умел проводить допросы. Подобное никогда не вызывало у него самого каких бы то ни было затруднений. Как раз благодаря тому, что он точно знал, чего в итоге желает добиться. А результаты эти зависели даже от того, какое место в своём кабинете парень выделял допрашиваемому.       Если Эрис желал продемонстрировать свою власть и чётко обозначить, что сейчас лишь от него одного зависит, выйдут ли из этого кабинета двое, как и вошли, или же для того, кто оказался сидевшим за его столом, всё кончится не самым лучшим образом, то парень никогда не садился напротив собеседника. Он предпочитал стоять, изредка упираясь в стол руками, а в редких случаях ходил кругами, желая как можно реже находиться в статичной позе, то и дело мелькая и пропадая из поля зрения собеседника. Этот способ в голове сидевшего возвышал парня. Заставлял смотреть на Эриса снизу вверх, чувствуя чужое превосходство. А потребность всё время увидеть Эриса перед глазами в моменты, когда он то и дело ходил, заставляла напрягаться, ибо от него ожидать можно было чего угодно.       Такие допросы не редко отличались довольно сильной жестокостью. Ведь не всегда те, кто попадал в стены этого кабинета, были чисты и невинны. И порой Эрису приходилось буквально выбивать нужные ему слова. Тут ему не запрещалось делать, что вздумается, но под каждым действием приходилось иметь чёткие объяснения, дабы после разъяснить отцу, с чего вдруг парень решил ударить своего собеседника головой об стол. Или же в допрашиваемого запустить одной из книг, что обычно покоились на стеллаже.       Но не всегда и со всеми было так. Чаще всего Эрис был спокоен и уравновешен. Он умел уловить настроение, с коим его посетили, и легко подстраивался. В более расслабленной обстановке садился напротив. Спокойно задавал вопросы и всё заносил в листок, который всегда находился у него под рукой. Ловил больше зрительных контактов. И если его глаза были чётко напротив глаз собеседника, это давало им почувствовать себя с ним наравне. Такие чаще всего довольно просто шли на контакт. Могли расслабиться, порой даже отпустить пару шуток. А Эрису и такое поведение было на руку. Ведь не редко в такой обстановке болтуны настолько сильно расслаблялись, что выдавали принцу куда больше, чем он изначально собирался от них получить.       С Таррой же сейчас тоже всё было иначе. Эрис так же неспроста уселся на пол и дал ей свободу выбора. Ему не нужно было быть с ней наравне или же демонстрировать имеющуюся у него власть, про которую девушка и сама отлично помнила. Сейчас он был ниже неё. Тарру заставлял отпускать голову и смотреть на него сверху вниз. Так парень давал ей возможность ощутить свободу. Не демонстрируя своей прямой заинтересованности в общение с ней, хотел показать, что сейчас она вольна выбирать абсолютно всё, начиная от места, где бы ей хотелось сидеть, и заканчивая тем, что она желает ему рассказать. Это не должно было быть допросом по своей сути. Больше должно походить на беседу друзей. Эрис даже записывать ничего не будет в моменты, пока Тарра будет говорить, ибо напугать её любым из своих действий - последнее, что он собирается сегодня делать. Ведь в первый день парень уже прекрасно видел, как девушка умеет замыкаться в себе и часами молчать. Ему нужно, чтобы она расслабилась. И парень уже понимал, что в его присутствие девушке сделать это получится с большим трудом. От того он и сам вёл себя очень расслабленно. Постарался как можно глубже запрятать всю свою сущность, чтобы попытаться выглядеть в её глазах не каким-то представителем королевской крови, а просто другом.       И у него получалось. Тарра ещё раз осмотрела комнату, нервно теребя в руках платок, что принесла с собой. Покосилась на всё так же сидевшего на полу Эриса, будто хотела удостовериться, что парень не пошутил. Но Эрис сидел молча и водил пальцами по ковру, изучая узоры на нём так, словно видел впервые, терпеливо ожидая, когда девушка определится. Она не спеша прошлась по комнате, не отходя далеко от стола. Перевела взгляд на стул, что стоял у окна. А после подошла к дивану, который располагался у стены напротив окна, и села на самый край. Эриса этот выбор удивил. Никто из гостей кабинета на его диван не садился. Это был некий островок отдыха, которым он мог наградить себя прямо во время работы. Местом, где Эрис просто мог позволить себе отключить голову, не выходя из общего рабочего настроя, и несколько часов провести на едине с собой. И Тарра, сама того не ожидая, буквально ворвалась туда, где никого, кроме Эриса быть не должно. Ведь несмотря на то, что вся эта мебель находилась в одной комнате, в голове парня каждый угол имел чёткие границы. Так он никогда не работал, сидя на этом диване, и не отдыхал, сидя за столом. Всё здесь поддерживалось благодаря правилам, которые парень сам себе создал. Но так как он сам дал Тарре свободу и никак не обозначил границ дозволенного, то постарался никак на выбор девушки не реагировать.       Эрис лишь повернулся лицом к дивану, вытягивая ноги перед собой и, прочистив горло, наконец, прервал тишину:             — Ну, как ты себя чувствуешь? — Предпочёл принц зайти издалека. Он опёрся руками о пол позади себя и слегка откинулся назад, стараясь менее пристально рассматривать девушку.              — Всё стараюсь привыкнуть, — негромко отозвалась Тарра, смотря на свои руки. — Пока даётся нелегко, — прерывисто выдохнула она, не поднимая на парня глаза.       Эрис кивнул ей в ответ, всё поглядывая на белый палаток в руках девушки. Она то и дело теребила бахрому по краям, то прочёсывая её короткими ногтями, то вновь запутывая её в узелки.        Неужто заранее приготовилась, боясь, что будет вновь проливать слёзы. — Пронеслась мысль в его голове. И тут же его ужаснула. Эрис меньше всего хотел видеть слёзы сегодня.              — Может ты хочешь чаю? — Решая её отвлечь, интересуется парень. — Я могу принести.        Он действительно мог сам принести ей чай. Даже такой мелочью, желая продемонстрировать, что он ей не враг и не просто тот, кого заставили выполнять свою работу. Ведь скажи Эрис, что он может приказать принести ей его, то это бы опять напомнило Тарре о том, кто на самом деле сидит перед ней на полу. А так, ища выгоду вообще во всём, Эрис совсем не прочь самостоятельно прогуляться до кухни за кружкой тёплого чая. Да и если он оставит её одну в кабинете, так же сможет своими действиями продемонстрировать девушке, что ей доверяют и что никто не держит её тут, как пленницу, без возможности в любой момент уйти.             — Благодарю, не нужно. — Девушка отрицательно мотанула головой.              — Если что-то понадобится, не молчи. — Вздохнул Эрис, закидывая ногу на ногу. — Не думаю, что мы долго тут просидим, но всё же, — решает добавить парень.             — Хорошо, — вновь негромко отзывает Тарра кивая. — Вы можете меня спрашивать, о чём хотели. Я думаю, что уже готова поговорить. Иначе бы не смогла найти в себе сил прийти. — Девушка касается волос, которые и без того идеально уложены, и приглаживает коротки волоски, что выбиваются по бокам.              — Просто начни сначала. — Эрис склоняет голову на бок, смотря на неё. — Что побудило вас пойти в тот день в лес? — Решает довериться он ей и задаёт первый волнующий вопрос больше не ходя вокруг да около.              — Брит... — произнося его имя, на миг замирает Тарра, а после громко выдыхает, сглатывая ком в горле. Ей всё ещё больно произносить это имя и понимать, что больше на него никто не отзовётся. Но Тарра понимала, что не сможет прожить свою жизнь, просто забыв его или избегая упоминаний, будто этого парня никогда для неё не существовало. От того Тарра старалась взять себя в руки. Помнить о нём, порой, может быть, упоминать в разговорах и при этом стараться не чувствовать той боли в груди, которую как бы не хотела, но сейчас очень ярко испытывала. — Он позвал меня прогуляться до поляны. Мы хотели просто посмотреть.              — Посмотреть на что? — Пытаясь говорить без обычно свойственного ему в таких диалогах напора, решает уточнить парень.        Тарра вновь тяжело вздыхает. Она опускает голову, впечатывая свой взор в узор на ковре, понимая, что как бы она не хотела, сейчас придётся рассказать всё, что знает. Девушка долго думала об этом, пока сидела дома. Пыталась предположить, какое наказания она могла бы понести за то, что ходила на ту поляну. И что за наказание за это могло ждать Тирона. Ведь это он первым сообщил друзьям о интересной, услышанной им во дворце новости. Даже пыталась заготовить какие-то фразы, заранее думая, что это могло бы помочь ей долго не думать над ответами и построить свою речь так, чтобы обойти в ней упоминания о своём друге. Но как бы она не старалась, понимала только одно: как бы сильно Тарра не хотела выдавать Тирона, юлить в разговорах с принцем Эрисом она не представляла себе возможным. Разгневать его для девушки означало разгневать корону. И помимо того, что все они были ей подневольны, её отец ещё и нёс для неё службу. А его некому было защитить. В то время как у Тирона была мама, которая так же имела достаточно власти, чтобы в случае чего помочь своему ребёнку. Потому, задумавшись о своей семье, Тарра быстро отбросила идею придумать все возможные ответы заранее и решила прийти сегодня с одной лишь правдой на устах и ничем иным.             — Там, в лесу выжженная поляна, — после небольшой паузы всё же решает продолжить говорить девушка. — Мы хотели посмотреть на неё повнимательнее. Может понять, откуда там всё это взялось. — Она рассеянно пожимает плечами, словно сама не совсем понимает, что на самом деле они хотели там найти. Ведь Брит позвал её гулять, а куда - её уже совершенно не волновало, ибо на деле они так редко бывали вдвоём, что всё становилось неважным в дни, когда такая возможность им выпадала.              — Вы нашли её случайно? — Эрис уже понимает, что как и из всех остальных, из Тарры так же придётся вытягивать интересующие его ответы. Но в этот раз парень понимал и то, что ей говорить непросто, от того старался запастись терпением и просто ждать, когда диалог их начнёт клеиться сам.              — Ваше Высочество. — Вдруг поднимает Тарра глаза на парня.              — Эрис. — Резко перебивает её принц, впервые за всё время встречаясь с ней взглядом и замечая немой вопрос в этих блестящих бирюзовых бусинах, что, кажется, вот-вот наполнятся слезами, решает добавить: — У меня есть имя, — позволяя улыбке проступить на губах, парень продолжает смотреть ей в глаза. — Не только титул.              — Я поняла, — поспешно кивает Тарра, слегка поёрзав на краю дивана. — Постараюсь звать Вас по имени, — вновь кивает она.        Тарра действительно постарается, но лишь потому, что он только что сам дал ей на это добро. Ведь обращаться к кому-то из королевской семьи, с кем лично девушка не знакома, по имени, ей чуждо. Казалось неправильным и даже неуместным. И хоть благодаря отцу она и её мать были вхожи во дворец на торжества, что организовывались в нём, из всех королевских детей водила дружбу Тарра лишь с принцессой Исэй. А вот общаться с Эрисом так близко сейчас ей довелось впервые.      Эрис кивнул, довольный тем, что она приняла его пожелание. Ведь сам принц не очень любит, когда к нему обращались не по имени, хоть и редко выказывал это самое недовольство. Все дети короля именовались «Ваше Высочество», за исключением трех старших сестёр, которые имели титул «Ваша Светлость». И Эрису не нравилось, что, используя титул, не упоминая имени, напрочь стиралось различие меж детьми. Они все становились лишь детьми короля, хотя на деле каждый отличался друг от друга и был по своему особенным. Порой парню казало, что некоторые из придворных даже не знают, как его на самом деле зовут. От того Эрису приятнее было из чужих уст слышать своё имя, а не титул, о наличие которого он и так прекрасно знал и как раз из-за всех них не мог ни на день о нём забыть.             — Так, — Эрис вновь подаёт голос. — Ты хотела мне что-то сказать. — Меняет он позу, подтягивая колени к груди и свешивая с них руки слегка наклоняется вперёд, сцепляя свисающие ладони в замок.              — Я хотела попросить, — чуть тише отозвалась Тарра, не зная, насколько просьба её будет уместной. — Я расскажу Вам всё, ничего не тая, но прошу, не спрашивайте у меня имён. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы из-за моего рассказа пострадал кто-то ещё. — От волнения Тарра вновь сглатывает ком, подступивший к горлу.              — Есть те, кто может пострадать? — Прищуривается Эрис, не в силах скрыть заигравшего в нём интереса.              — Не подумайте лишнего, — старается оправдать Тирона девушка. — Ничего такого не было. С нами просто поделились слухом, что родом был из дворца, и мы с друзьями решили проверить, правдив ли он. — Не в силах смотреть в пристально наблюдающие за ней медовые глаза, Тарра то и дело бегает взглядом по комнате, не зная, за что ей зацепиться дабы сосредоточиться и постараться успокоиться, — набрели на поляну в лесу. Увидели всё, что сотворило это нечто. — Девушку прорвало, словно платину. Ей вдруг захотелось поскорее выпалить всё, что знает, дабы, если её и будет ждать какое-то наказание, чтобы оно наступило быстрее. И она, наконец, прекратила мучать себя в догадках. — А на следующий день ко мне пришёл Брит и предложил вновь сходить туда, чтобы при свете дня рассмотреть всё, что там случилось, в мельчайших деталях, — переводит дух девушка, громко вздыхая. — Он вдруг стал одержим идеей найти, откуда всё это началось. Хотел выслужиться перед Его Величеством, став первым, кто доложит ему о чём-то стоящем и может, хоть как-то поможет своими знаниями решить проблему.        Эрис хмыкнул, не сумев сдержаться. Но тут же прикрыл свою ухмылку ладонью, желая не смущать Тарру своим поведением. Он прикрыл глаза, кивая, чтобы она продолжала, а сам задумался о том, что идея у Брита была не так уж и плоха.             — Мы вернулись на поляну и решили уйти глубже в лес, — продолжает Тарра, только сейчас решаясь посмотреть на Эриса. — Мы шли, а Брит всё болтал о том, как будет способна измениться его жизнь, если мы действительно найдём что-то стоящее. — Тарра вдруг прерывается, начиная смотреть будто сквозь Эриса и прикрывая рот платком, зажитым в руке, зажмуривается.        Эрис резко напрягся, уже готовый подорваться и начать её успокаивать, прежде чем хоть одна слезинка коснётся её щеки. Девушку словно накрыло волной воспоминаний. Её плечи задрожали, а дыхание стало громче и прерывистее. Она всё так же зажмуривала глаза, пока принц наблюдал за тем, как дрожат её ресницы. Эрис уже принялся подниматься на ноги, упираясь рукой в пол, чтобы от него оттолкнуться, но тут Тарра сглатывает, делая один громкий выдох через рот, а после открывает покрасневшие и заплывшие слезами глаза.             — Брит заболтался и оступился. Его нога соскользнула с бревна, по которому он шёл. — Прерывается Тарра, чтобы сделать новый вдох. — Я попыталась схватить его за руку, но он тяжелее меня. — Она говорила так, словно этот парень для неё всё ещё жив. — Его рука выскользнула из моей, и он шагнул прямо на пепел. — Кожа на её руках побелела, а пальцы задрожали. — Всё вокруг затихло так резко, что я не сразу сумела понять хоть что-то. — Смотрит она парню, который всё так же напряжен, прямо в глаза, а они почему-то помогают ей дышать ровнее. Их желтизна отдаёт каким-то своеобразным теплом, несмотря даже на хмурый вид всего лица в целом. Взгляд у Эриса будто и вправду вязкий и тягучий, словно мёд. В нём можно завязнуть и начать тонуть, но при этом не испытывать страха. Он тёплый, как полуденное солнце. От него хочется прикрыть глаза и заснуть. Забыть о всех своих заботах и просто насладиться мигом. — Мне даже показалось, что я на миг перестала слышать птиц вокруг, — чуть успокоившись, продолжает говорить Тарра. — А потом вся тьма, что была вокруг Брита, начала сползаться к его ногам. Она поползла по нему, пока не поглотила. А он даже пискнуть не успел. — Девушка обматывает палец платком и, едва касаясь кожи под глазами, вытирает слёзы. — Всё закончилось так же быстро, как и началось.              — Он сразу стал таким, каким я его видел? — Решая прервать её мучительные воспоминания, Эрис перебивает рассказ девушки.              — Нет, — Тарра отрицательно замотала головой. — Сначала всё было нормально. Он вернулся ко мне. Успел даже пошутить, что, оказывается, на деле не всё так страшно, как казалось, — с горечью тихо хмыкнула Тарра вспоминая ту самую улыбку Брита, которую он ей подарил в тот миг. — А чуть позже ему стало плохо. Его начало рвать чем-то чёрным, а потом он упал, забившись в конвульсиях. — Она вновь замолкает.              — А после он стал таким, каким я уже его видел. — Решает закончить за девушку Эрис, вскидывая брови.        Тарра лишь кивает, подтверждая слова принца. Шмыгает носом, за что тут же просит прощения и вновь принимается утирать слёзы. Эрис, не в силах больше сидеть на месте и делать вид, что ничего не происходит, почти рывком поднимается со своего места. Он нервно проворачивает плечом и разминает затёкшую шею. Тарра невольно вздрагивает, успев испугаться за свою жизнь. Но Эрис, вместо того, чтобы подойти к девушке, убирает руки за спину, сцепляя их в замок, и с тяжёлым вздохом отходит к окну.             — Вот так самые благие желания, губят нас всех,— вновь тяжело вздыхая, произносит Эрис, обдумывая всё, что только что услышал.              — Брит хотел, чтобы его заметили. — Тарра кивком соглашается со словами Эриса, хотя он этого даже не видит. — Он хотел пойти служить короне и добиться хороших высот.              — Если тебе больно, можешь больше не говорить, — останавливает её принц. — Я услышал всё, что хотел.              — Я бы хотела, — тише отзывается Тарра, — поговорить хоть с кем-то, — пожимает она плечами. — А Вы один меня слушаете. — Девушка чувствует, как вдруг ей начало печь щёки от смущения. Ведь Эрис действительно стал первым, кто за эти пару тяжёлых для неё дней её просто слушал. — Даже жалею, что не осмелилась прийти раньше, — шепчет Тарра. — Спасибо, Эрис. — Через силу она заставляет себя произнести его имя, вспоминая, что он сам просил обращаться к нему именно так.        Парень впечатывается свой взгляд куда-то в линию горизонта, которую отыскивает за деревьями, и молчит с минуту. Первый раз за все года, что он занимается допросами, он слышит от кого-то благодарность за то, что слушает. Обычно в этих стенах он не слышал чего-то хорошего. Порой и титул принца его не спасал от яда слов, и проклятий, что ему насылали. На что его только не обрекали после того, как он, благодаря своей жестокости, выводил допрашиваемых на чистую воду. И слышать для него что-то такое сейчас словно удар по голове. Так неожиданно и даже чуждо, что он впервые за всё время своей работы теряется.             — Я просто хороший слушатель, — хмыкает он, не находя в себе других слов. — Работа такая, — холодно добавляет Эрис, пожимая плечами и вдруг понимая, что этими словами начинает её от себя ограждать. — Ничего большего.       Он мог бы списать подобное поведение на одно из ключевых правил своей работы: никогда не переходить границ с теми, кто оказывается в этих стенах. Но это было не так. Ведь именно тут Эрис переступал всякие границы и нарушал множество правил. Дело всё заключалось в ином. Это поведение было одним из самых сильных его проклятий. Парень получил его из уст той, которую когда-то искренне полюбил. А после узнал, что подослана она к нему была лишь для того, чтобы, подобно ядовитой змее, бесшумно подобраться к королю. Ему пришлось привести сюда ту, в ком сердце нуждалось больше всего, и часами выпытывать из неё всю известную ей правду.       Тебя никто никогда не полюбит. И ты никого не полюбишь в ответ. Сердце твоё истекать будет грязной кровью каждый раз, стоит кому-то узреть в тебе хоть что-то хорошее. Каждый раз будешь испытывать самые тёплые чувства, а после сам же будешь уничтожать их, наблюдая за тем, как, словно самые прекрасные на свете цветы, вянут те, кто всё же сумел тебя полюбить. — Кричала ему девушка, когда Эрис отдал приказ её казнить.        Она умирала, проклиная его, а Эрис, хоть и знал о силе слов, не верил в них, пока всё ею сказанное не начало сбываться. Из раза в раз. С каждой, которую он встречал. Не хотел того, но снова и снова причинил боль, стоило кому-то лишь попытаться отнестись к нему хорошо. И хоть Эрис не ждал этого прямо сейчас, это же случилось и с Таррой. Само вырвалось. Хотя парень прекрасно понимал, как на деле ей больно, и что он не должен был стать тем, кто оттолкнёт в момент, когда ему доверились. Но иначе Эрис просто не мог. Не мог ни с кем, какими бы добрыми намерениями не обладали те, кто решил хоть как-то тепло к нему отнестись. С ним даже простая благодарность за какую-то мелочь неизбежно была обречена на холод в ответ.             — Предложение о кружке чая ещё в силе? — Интересуется вдруг Тарра, особо не отреагировав на последние слова парня.              — Да, — вздыхает Эрис. — Сейчас. — Он не смотрит на неё, когда покидает комнату и оставляет девушку одну.        Тарра провожает его спину взглядом и отворачивается лишь тогда, когда она скрывается за дверью. Девушка никак не отреагировала на то, что её благодарность только что отвергли, лишь потому, что ей именно в этих стенах впервые за два дня действительно стало легче. Прибыв во дворец, с диким страхом, переживая за то, что она больше его стен не покинет, она вдруг сумела обрести покой. Проговорив вслух всё, что произошло, и ещё раз пережив это, Тарра постаралась принять тот факт, что Брита больше нет. Она не могла проговорить его смерть так же открыто в стенах дома. Не могла даже заикнуться о том, что гуляла с парнем вдвоём. Семья бы не поняла её. Не поняла бы её слёз. Ведь отец запрещал подобное поведение. Уже давно объявил о том, что выдаст дочь замуж и примет в свою семью лишь того, кого сам для неё посчитает нужным. Брита они бы не приняли. Да и на самом деле Тарра считала, что отец никого бы не принял. Ведь для него все были не те. Не дотягивали до каких-то высот, что он поставил в своей голове. А мама давно уже жила с ним, как что-то единое. Чаще соглашалась с отцом, чем пыталась доказать ему, что он мог бы быть неправ. И как бы сильно она не любила своих родителей, зная это, девушке приходилось проживать всё произошедшее сквозь стиснутые зубы. Через тихие рыдания в подушку. А тут. Совершенно в чужом парне она смогла найти спасение. То, чего ей не хватало. Сумела хоть как-то облегчить груз, лежащий на груди. От того, как бы Эрис не воспринимал её благодарность, она всё равно оставалась ему благодарна.        Эрис пролетел по двум коридорам так быстро, что сам того не заметил. Он думал лишь о том, какой на самом деле гнилой внутри. Ведь парень с первого дня видел, как Тарра убивалась из-за смерти того парня. Попытался сегодня оградить её от Амаадона, желая избежать лишних слёз, когда на деле единственный, от кого её надо отгородить, был изначально он сам. Он ведь не первый день знает самого себя. Знает, что так происходит всегда и со всеми. Он добивается, чего желает, а потом никогда не может вовремя замолчать. Слова сами рвутся из него, как бы сильно он не пытался стискивать зубы. Тарра пошла с ним на контакт. Сама начала говорить больше, чем он успевал у неё спросить. И вместо того, чтобы просто поблагодарить её за честность в ответ, Эрис напомнил ей о том, что она здесь лишь для допроса. Для его личной выгоды, но никак не для того, чтобы он мог успокоить израненное сердце. Сделал то, чего с самого начала старался избегать: очертил границу, которую так хотел стереть. А самое гнильё заключается в том, что парень сейчас может вернуться и искренне извиниться. Вновь начать располагать её к себе, чтобы и дальше расспрашивать её было легче. Но по итогу опять вывернет всё так, что девушка сможет с лёгкостью закрыться от него и не произнесёт больше ни слова.              — Ваше Высочество! — Вдруг ахнула кухарка, едва не выронив из рук серебряный кувшин, стоило ей заметить запыхавшегося Эриса в дверях. — Вы почему здесь? Что-то стряслось?              — Мне нужен чай, — твёрдо заявляет он, игнорируя её встревоженные вздохи. — Две кружки, — добавляет парень показывая кухарке два пальца.              — Чего же вы не пригласили к себе. — Оставляя кувшин на высокий деревянный стол, начинает женщина суетиться по кухне. — Не нужно было ради такой мелочи приходить самостоятельно.              — Сладкий час с ирисом, — уточняет парень, игнорируя причитания кухарки. Ведь и сам прекрасно знает, что ему нужно, а что нет. — Я сам унесу, — добавляет он, видя, как на женщина ставит на стол небольшой позолоченный поднос.              — Ни в коем разе! — Встрепенулась она, едва не пролив чай мимо кружки. — Её Величество…              — Она не узнает, — отмахивается Эрис, прибегая к одной из самых своих лукавых улыбок.        Эрис прекрасно знал, что не мог появиться в коридоре с кружкой чая. Такому, как он, всё приносят на золотых блюдах, а парень при этом даже с места не двигается, лишь успевая вовремя изъявлять свои желания слугам. Но сейчас дело обстояло иначе. Он не мог вернуться с пустыми руками и объявить о том, что сейчас всё принесут. Тогда его выход из кабинета лишался бы всякого смысла. А ему нужно было это сделать. Перевести дух и самому избавиться от резко нахлынувших воспоминаний, которые он и так очень ярко видел каждый раз, стоило проклятью вылезти из него наружу.       И улыбка ему помогает. Кухарка тает от неё так же, как и тогда, когда Эрис был ещё ребёнком и порой, нарушая правила, прибегал сюда, выклянчивая свежую выпечку ещё до того, как её подадут к столу. Эта шалость всегда оставалась секретом в стенах кухни. И несмотря на то, что он уже давно вырос, секрет этот всё так же хранится в этих стенах. Женщина вручает ему в руки позолоченный поднос с кружками чая и парой кусочков пирога с ягодами, о которых Эрис даже не просил. Она просто всегда знала, как сильно он их любит, от того и решила проявить инициативу. А парень усмехнулся, уловив сладкий аромат, который всю жизнь кружил ему голову. И одарив кухарку всё такой же лисьей хитрущей улыбкой, он покинул кухню.       Тарра позволила себе встать с дивана, только оставшись одна. Она не спеша прошлась по комнате, мельком взглянув на почти пустую поверхность стола. Там на краю аккуратной стопочкой лежали исписанные бумаги, а рядом лежало пару перьев с металическими наконечниками и полу пустая чернильница, которую забыли накрыть крышечкой. И девушка, проявив инициативу, сделала это сама, находя крышечку так же лежащей рядом. Рабочий стол не сильно завладел её вниманием, чего не скажешь о стеллаже с книгами, который расположился у стены, прямо за ним. У него она задержалась, рассматривая корешки книг, названия, которые были выведены золотыми чернилами. У неё дома был похожий, вот только книги там были совершенно иными. Они не были украшены золотыми буквами, а края обложек не защищали металлические уголки. И текста внутри не писались от руки.       Рассматривая, что же мог читать самый настоящий принц, Тарра провела пальцами по корешкам книг и медленно прошлась дальше, останавливаясь у клетки, в которой сидела птица. Она, заметив, что к ней подошли, перепрыгнула с одной жердочки на другую, подбираясь ближе к дверки своей клетки, словно ожидая, что вот-вот Тарра её выпустит. Но девушка на такую вольность не решилась. Она лишь негромко извинилась перед птицей за то, что не откроет ей дверку, продолжая ту рассматривать. Её тёмные на первый взгляд пёрышки переливались зелёными и фиолетовыми оттенками, а иногда казались тёмно-синими. Девушка наблюдала за тем, как птица оживилась в её присутствии и стала прыгать по жердочкам, словно хотела привлечь к себе больше внимания. Ведь то и дело после своего очередного прыжка она замирала, смотря на Тарру своими чёрными глазами - бусинками.             — Одиноко тебе здесь, да? — С улыбкой поинтересовалась девушка, осмелившись просунуть пальце меж тонких прутиков. И птичка тут же подобрался ближе, позволяя себя коснуться.              — Ему не бывает одиноко, — ответил за своего питомца Эрис. — У него есть я, — хмыкнул парень, увидев, как Тарра вздрогнула, явно не ожидая, что он так скоро вернётся.        Эрис прошел к своему столу и оставил на нём поднос. Тарра невольно напряглась, не зная, имела ли права подходить к клетке, и спрятала руки за спину, не решаясь теперь от неё отойти.              — Барда можно выпустить, — заметив, как напряглась Тарра, произнёс Эрис, подходя к клетке.              — Бард? — Удивившись выбору имени, Тарра слегка подняла брови и сделала шаг в сторону, позволяя принцу подойти к птице ближе.              — Во-первых, ты слышала, как он поёт? Своим голосом действительно может затмить всех королевских бардов, потому что просто перекричит их, — усмехнулся Эрис, пальцем откидывая в сторону крючок на дверце и распахивая её. Птичка тут же прыгнула с жердочки прямо на открытую дверцу, а парень принялся пальцем почёсывать её тёмные маленькие пёрышки на голове.  — А во-вторых, ничего умнее я просто не придумал, — объясняется принц, убирая руку от своего питомца, а тот соскакивает с клетки, начиная расхаживать по узкому краю стола, на котором та стоит.              — Вполне подходит, — пожимает плечами Тарра, с лёгкой улыбкой наблюдая за тем, как Эрис рукой пытается отпихнуть от себя навязчивого друга, который то и дело норовит залезть ему на руку. — Такой же активный, как и они, — позволяет она себе хихикнуть, прикрывая рот рукой.              — Открой окно, иначе он от меня не отстанет. — Сдаваясь настойчивости птицы, Эрис кладёт руку на столешницу, позволяя Барду на неё забраться, и кивает в сторону окна.              — Не боитесь отпускать? — Тарра подходит к окну и распахивает одну створку.        Бард тут же теряет интерес к Эрису и, взмахнув своими переливающийся крыльями, делает круг под потолком и покидает комнату.              — Он всегда возвращается, — провожая друга взглядом, пожимает плечами Эрис. — Не знаю, почему. Когда впервые случайно открыл окно, и он улетел, думал, что больше его не увижу. Но нет, — хмыкает он, убирая руки за спину и отходя от столика с клеткой. — Тем же вечером Бард вернулся.             — У моего отца дома три гончие для охоты, — решает поделиться Тарра, чтобы поддержать разговор, но вот, подобно Эрису, отходить от стола с клеткой не решилась. — Он не разрешает пускать их в дом, но когда его нет, мы с мамой это правило нарушаем.              — Гончие? — Хмурит Эрис брови от непонимания.              — Это такие собаки, — начинает объяснять Тарра. — Они не похожи на волков, как те, которых мы приручаем. Они сразу рождаются такими, которые живут с людьми. У этих такие худые длинные лапы и очень длинные носы. Они вообще все очень худые, словно всегда недоедают, — с улыбкой продолжает рассказывать Тарра. — Но это неправда. Они очень много едят. Папа принёс их из мира людей. Такие у нас не водятся. А жаль. Очень красивые.              — Хотел бы я их увидеть, — хмыкает Эрис, пытаясь себе представить, кто же такие эти собаки, да ещё и не похожие на привычных ему волков. — Кстати, — отвлекается он от своих мыслей, указывая на принесённый им чай, — ты можешь не ждать, когда я разрешу, — указывает он на поднос.        Тарра кивает в знак благодарности и решает подойти к столу.              — Их можно увидеть, — продолжает Тарра разговор о собаках отца. — Я могу привезти во дворец, если желаете, — оборачивается она на Эриса. — Но только одного, с тремя я не справлюсь, — девушка смотрит на удивившегося от её предложения принца.              — Я лучше сам приду, когда Лоурес будет дома, — с лёгкой улыбкой отказывается он от предложения девушки. — Не хочу, чтобы из-за моего желания ты подобным занималась. Это будет лишним, — пожимает он плечами.              — Вы можете пригласить отца на охоту, тогда увидите собак во всей красе, — Тарра, наконец, повернулась к столу и уже собиралась коснуться одной из тёплых кружек, как вдруг ей в голову пришла мысль, которую тут же захотелось претворить в жизнь. — Да и отцу наверняка будет очень приятна Ваша компания.        Тарра берёт в руки поднос и, отойдя от стола, садится на пол прямо перед диваном, где до этого сидел Эрис. Она ставит его перед собой и, подбирая под себя ноги, расправляет подол платья, чтобы сидеть было удобнее. Девушка поднимает взгляд на принца, который внимательно за ней наблюдает и, кладя руки на колени, принимается ждать, когда он к ней присоединится, ведь сразу заметила, что кружки он принёс две. Эрис быстро соображает, что теперь его очередь сесть и, без лишних слов, обходя стол, садится напротив Тарры притягивая одну ногу к груди.             — Я не знал, какой чай ты пьёшь, поэтому просто попросил сделать такой, который всегда пью сам. — Наблюдая за тем, как девушка берёт себе одну из кружек, решает добавить парень.              — У меня нет особых предпочтений, — пожимает плечами девушка, на мгновение перед тем, как сделать глоток, задумываясь о том, какой бы чай ей нравился больше всего.        Эрис не решается касаться своей кружки, потому что изначально не сильно желал пить чай. Но он не мог принести одну лишь кружку для Тарры, ибо счёл, что так она бы вряд ли согласилась его пить. Он наблюдал за тем, как она буквально на глазах расслабляется, не выглядя уже такой напряжённой, какой была, когда только попала в эти стены, а для себя подметил, что разговоры отдалённые от темы, для которой они оба тут к этому очень хорошо благоволят. С ней будто и вправду нужно было лишь поговорить и послушать в ответ, чтобы девушке стало легче. И он не прочь такие темы продолжить. Но что бы не старался придумать, Эрис отчётливо улавливал, что мысли о собаках, которые живут у Тарры, никак не покидают его голову. За это он и зацепился, не находя ничего лучше.             — Как зовут собак твоего отца? — Вспоминая, что имя своего питомца он уже назвал, интересуется Эрис.              — Туман, Рассвет и Закат, — сделав очередного глоток, произносит девушка. — Туман мой любимый. Я разрешаю ему спать на своей кровати, — касаясь тёплой кружки двумя руками, добавляет она.              — Почему именно так? — Усмехается парень.              — Из-за цвета шерсти в основном. — Прежде чем взять в руки кусок пирога, который так аппетитно выглядит на блюдечке, девушка замечает шелковую салфетку, что лежит рядом с блюдцем, и, отставив обратно на поднос кружку берёт её в руки и, расправляя, стелет себе на колени. — Туман серый. Рассвет светло-рыжий.              — А закат что, красный? — Удивлённо вскидывает брови парень уже пытаясь представить себе красную шерсть у пса.              — Нееет.  — С улыбкой тянет Тарра. — Закат он потому что брат Рассвета. А шерсть у него чёрная, — девушка прикрывает рот ладонью, стараясь громко не засмеяться от вида искренне удивлённого лица принца. — Я же сказала, в основном из-за цвета, но не в целом.              — Я уже сейчас был готов ехать, чтобы посмотреть на красную собаку, — фыркает Эрис немного разочаровываясь. — Ещё и с длинным носом, — вспоминает он необычное для его представление описание животного.              — Моя мама бы лишилась дара речи из-за вашего прибытия. — Всё же позволяет себе негромко засмеяться девушка.              — Я бы тоже его лишился, если бы увидел красную собаку, — наблюдая за повеселевшей девушкой, усмехнулся парень. — Думаю, это зрелище куда удивительнее, чем моё присутствие где-либо.              — Где-либо может быть, но точно не в нашем доме, — улыбается Тарра, наконец, вспоминая о том, что она хотела попробовать пирог.        Эрис кивает, не в силах с этим замечанием не согласиться. Он не Амаадон, который в угоду своим желаниям мог явиться без особого приглашения в чей-то дом лишь потому, что ему того захотелось. О любых визитах к кому бы то ни было Эрис предпочитал сообщать заранее, дабы не попасть в неловкую ситуацию, в которой его просто не ждали. Да и сам он без особой нужды редко к кому являлся. Порой просто лень было подобным заниматься, и вместо себя парень предпочитал посылать гонцов. Но вот если бы только Тарра подтвердила, что у неё дома живёт животное, которого он прежде не видел, да ещё и такого необычного цвета, то Эрис точно бы покинул дворец прямо сейчас, наплевав на всё остальное. Ведь когда его захватывал неподдельный интерес, то удержаться на месте не всегда получалось возможным. Эрису вообще многое нужно было здесь и сейчас, когда он понимал, что чего-то хочет и нет весомых оснований, чтобы долго этого ждать. В такие моменты вся его лень испарялась, и он был готов делать всё на свете, ведомый лишь своим жгучим грудь желанием. И пусть собак Тарры он тоже хочет увидеть довольно сильно, но явиться в дом к девушке, пока там отсутствует его хозяин, Эрису не позволит воспитание.             — Очень вкусно, — подмечает девушка, указывая на пирог, что держит в руке. — Кажется, таких я прежде не ела.              — Можешь съесть и второй, — указывает парень на тарелку. — Я совершенно не голоден, — вспоминает вдруг Эрис, что перед самым приходом сюда съел полную миску томатов и почти доел вторую, когда его одиночество прервал Амаадон.              — Не думаю, что             — Просто сделай это, если хочешь. — Перебивает её Эрис, только сейчас, наконец, беря в руки почти остывшую кружку чая, и делает глоток.        Он понимает, почему Тарра собиралась отказаться. Но порой Эрис так сильно уставал от всего этого этикета, который обязан был соблюдаться в его присутствии, что сам давал добро на его нарушения. Он знал, что так надо и так правильно. Так же помнил и о том, что нельзя поступать так, как он сейчас поступил. Ведь никто и на миг не смел позволять себе забыть, кто перед ними. Нельзя было давать волю подданным, чтобы в самый ненужный момент в головах тех, кому такое позволили, не зародилась идея сделать подобное вновь, но уже без разрешения. Да и самому Эрису никогда нельзя было расслабляться и пытаться показаться обычным, когда таковым на деле он не является. Но здесь. Сейчас, когда он с самого начала предпочёл стереть слишком осязаемые границы между ними, Эрис позволяет себе отступиться от правил. Да и не думает он, что такая, как Тарра, когда-то повторит подобное без чьего бы то не было разрешения. Не похожа она на ту, кто привык нарушать правила. И несмотря на то, что девушка, кажется, и начала расслабляться, но при этом она всё равно сама держала дистанцию, скорее всего, не на миг, на деле так и не забыв о том, что Эрис является принцем.       Эрис видел, что она может быть куда более открытой, чем ведёт себя сейчас. В ней это выдавал смех, который Тарра, как бы не старалась сдерживать, порой всё же брал верх и вырывался наружу. И ради собственного интереса Эрис мог бы рассмешить её так, что сдержать его бы просто не вышло. Но он точно не сделает этого сегодня, ибо чётко помнит, что не все ещё волнующие его вопросы задал.             — Я не хочу портить тебе настроение, — прочищая горло, оставляет он полу пустую кружку и становится серьёзнее. — Но мне нужно ещё кое-что у тебя узнать, — он поднимает глаза на девушку. — Ты готова вновь ответить на мои вопросы?              — Да, — поспешно отзывается Тарра, подобно ему оставляя от себя кружку. Девушка не знает, готова ли она на самом деле, но иначе просто не представляла себе возможным ответить. Она ведь изначально для этого сюда и пришла, хоты в какой-то миг и сумела об этом позабыть, увлекаясь беседой. — Задавайте.              — Ты сказал, что слух вы узнали из дворца. — Всё пытаясь поймать с ней зрительный контакт, начинает Эрис. — Так вот, меня волнует, как много слухов доходит до тебя и твоих друзей из дворца? И кто их доносит?              — Могу я по-прежнему не называть имя? — Почти взмолившись, спрашивает Тарра. — Ничего такого мы не знаем, — пожимает она плечами. — Про поляну было толком единственным, что до нас дошло. Никого из нас особо не влекут новости из дворца.              — Почему ты так не хочешь назвать мне имя? — Брови Эриса дрогнули, но он что было сил постарался не нахмуриться. — Что, если ты прямо сейчас пытаешься утаить предателя Короны? Если вам рассказали это, мало ли что и кому могут рассказать ещё, — распрямляет он плечи, садясь ровнее.              — Нет. Никакого предательства точно нет, — отрицательно машет головой девушка. — Всё дело в том, что я не хочу, чтобы моего друга наказывали. — Тарра только сейчас решается посмотреть принцу в глаза. — Новость про поляну никто из нас изначально не воспринял всерьёз, так же, как и он. Ведь мало ли о чём языки во дворце болтают. И мы просто решили проверить. Никто не собирался делать что-либо из того, что могло бы навредить короне и Его Величеству.              — Ты хочешь заверить меня, что это был лишь интерес. — Эрис свешивает руку с поджатого к груди колена. — Но я столько раз ловил тех, кто так же уверял меня в подобном. Мне сложно игнорировать что-то подобное теперь.        И тут его пронзительный, почти не моргающий взгляд пригвоздил Тарру к полу. Как бы Эрис не хотел вести беседу в более расслабленном состоянии, тот факт, что Тарра утаивает имя, действительно заставлял его о многом начать задумывать. Он уже слишком давно занимается допросами, чтобы упускать подобные вещи из виду. И как бы того не хотел, сейчас его натура сама вылезла наружу, заставляя вести себя так же, как и на любом другом проведённым им до этого допросе.       Эрис заметил, как девушка нервно поёрзала на месте, а любые намёки на то, что ещё мгновение назад на её губах цвела улыбка, пропали.              — Я должен знать имя, чтобы действительно убедиться в том, что никакой опасности нет, — понимая, что она может закрыться, решил всё же объяснить свой напор Эрис.              — Могли бы Вы обещать, что никому не расскажите? — Решилась на подобный вопрос Тарра лишь потому, что точно уверена в том, что от её друга нет никакой опасности для короля.        Эрис едва сдержал смешок, сумев удивиться подобному. Кто он такой, чтобы давать какие-то там обещания и кто она, чтобы о подобном сметь его просить. Но ему вдруг польстило, что Тарра вообще осмелилась такое обещание у него попросить. Девушка вновь сумела его искренне удивить. Ведь он точно был уверен, что она на подобную смелость не способна. И как бы его привычки допытываться до сути не отвлекали его сейчас ему вдруг понравилось, что она уже дважды за всю их беседу смогла заставить его удивиться чему-то необычному в этих стенах. Сначала благодарность, теперь вопрос, которого он так же не ожидал. Эриса подобное начало увлекать. Ведь он уже и не думал, что способен увидеть что-то новое спустя сотни проведённых допросов. И он вдруг решает ответить ей на этот неуместный вопрос.             — Обещаю, — кивает он, прикрывая на миг глаза. — Если всё окажется безвредным, то никто не узнает о том, что ты мне рассказала, — добавляет он самую важную деталь.              — Тирон, — с тяжёлым вздохом, опуская голову, тише произносит девушка. — Тирон рассказал нам про поляну.              — Вот же болтун. — Щипает себя за переносицу Эрис, так же тяжело вздыхая.        Тирон очень много времени проводил с Эрисом. Парень о Принце Подводных глубин уже знал всё, что только возможно было узнать. Его, как и всех остальных, уже очень давно проверили, дабы убедиться, что он не засланный шпион королевы Фогг. И Эрис уже точно знал, что Тирон не представляет никакой опасности. Но вот он и подумать не мог, что такой умные и способный ко многому юноша будет болтать о чём-то подобном перед друзьями. Но, узнав имя, Эрис уже сейчас мог спокойно выдохнуть, кажется, впервые обрадовавшись, что ошибся в своих догадках. Но парень прямо сейчас для себя решил, что как бы безвинен не был Тирон, обязательно с ним поговорит, дабы лишний раз тому напомнить, что не обо всём можно говорить за пределами дворца.             — Что ему за это будет? — С волнением в голосе спрашивает девушка, вновь поднимая глаза на принца.              — Долгая и очень нудная беседа со мной, — усмехается парень, исподлобья смотря на побелевшую от волнения девушку. — Больше ничего.        Тарра очень громко выдыхает от облегчения, а Эрис вновь издаёт смешок, замечая, как расслабляются её напряженные плечи.              — Он не хотел ничего плохого. Нам всем было интересно и ничего более. — Хоть и расслабилась, но всё же решила добавить Тарра для своего ещё большего успокоения.              — Я знаю, — кивает принц, решая улыбнуться девушке. — Тирон не тот, кто будет кому-то вредить, — подтверждает он слова девушки. — Но, — вдруг замолкает парень, на полуслове смотря девушке в глаза. — Раз простых предупреждений никто из вас не понимает, — на губах Эриса заиграла ухмылка, когда он заметил, как Тарра вновь начала напрягаться. — И произошедшее с Бритом тому доказательство, — специально растягивая свои слова, продолжает парень. — Теперь я от своего лица напрямую приказываю тебе и всем знающим про поляну друзьям туда больше не соваться. Иначе все будете сидеть тут, и я уже не буду так добр, — коварно улыбается он, показывая зубы.        Эрис умел быть жестоким. Но на деле прослыл таковом лишь среди тех, кто после его допросов оставался жив и уходил зализывать раны. А остальные этой жестокости подтвердить просто не могли из-за того, что чаще покидали эти стены прямо на казнь. Но вот только жестоким и суровым Эрис был далеко не для всех. Он обладал тихим и кротким нравом, унаследовав эти качества от матери. Но так же, как и Доранду, его выводить было крайне опасно. Ведь в самом тихом сердце умеют бушевать самые яростные бури.       Но в обычной жизни Эрис редко когда выходил из себя. Редко у кого получалось довести парня хотя бы до того, чтобы принц мог повысить голос. Он просто предпочитал не вмешиваться в то, что на прямую его не касается, дабы опять же не влипнуть в очередную работу, которой его могли бы наградить, проявляй он более активное участие. Чаще он всегда улыбался, несмотря на то, каких масштабов проблема его окружает. Ведь если бы Эрис вскипал от всего, что происходит в его и без того непростой жизни, то давно бы уже потерял рассудок. Он понимал, что не всё можно решить гневом, да и его громкий голос порой проблемы бы не устранил. Так от чего же ему было напрягаться. Если королем ему всё равно не быть. В проблемах своего мира вариться лишь тогда, когда поступит приказ от Амаадона. От того парню просто незачем было тратить себя на что-то большее, нежели то, чем он уже занимался. Так, для большинства Эрис являлся одним из самых спокойных детей короля, а когда слухи о его жестокости доходили до тех, кому их знать не следовало, никто в них даже не верил, и они довольно быстро растворялись в небытие. А сейчас он намекнул Тарре на то, что его желательно бы послушаться лишь затем, чтобы наверняка отбить её и желание её друзей ещё раз влипнуть в неприятности, после которых ему действительно пришлось бы встретиться с ними в этих стенах и пытаться докопаться до сути.             — Конечно, — Тарра закивала, безоговорочно принимая приказ. — Я обязательно передам.             — Ещё бы, — усмехнулся он. — А теперь переставай белеть, а то скоро станешь прозрачной, — продолжая улыбаться, подмечает Эрис, что девушка попрежнему напряжена.        Тарра вновь ему кивает, пытаясь расслабиться. Она старается отвлечься на то, что Эрис на самом деле весел, а угроза его прозвучала специально, чтобы она действительно поняла всю серьёзность сказанных им слов. Но вот только Эрис и представить не может, как у Тарры сейчас шумит кровь в ушах от того, что она очень сильно переволновалась, когда ей всё же пришлось назвать имя друга. А Эрис, пусть хоть и не знал, как на деле девушке тяжело сейчас по его велению задышать ровнее, видел, что из-за его последних слов прямо сейчас не может отпустить её отсюда, переживая за то, как бы она не потеряла сознание где-то в коридоре, а потом всякие языки не донесли её отцу, как он довёл её до этого состояния. Хоть Эрис и не боялся Лоуреса, он не хотел быть неправильно им понят, ибо знал, как новость, проходящая через сотни уст, всегда в итоге искажалась и когда доходила до адресата, уже мало была похожа на то, что было на деле. От того он и решил загладить свою шутку ещё одним, ни к чему только не ведущем разговором, дабы девушка вновь расслабилась. И только после этого он сумел бы её отпустить.       И пока Эрис пытался воплощать свою задумку в жизнь где-то в глуби леса. В самой тёмной его чаще. Меж деревьев, сквозь кроны которых едва мог пробиваться солнечный свет. В доме, что был всеми забыт, Белый маг Иодан продолжал чахнуть над костями, что были разложены перед ним в хаотичном порядке. Белый маг шептал неизвестные миру эльфов слова, рисуя кровью узоры на черепе оленя, как вдруг, словно по чьему-то велению, старик замолк, прекратив раскачиваться из стороны в сторону. Поднял свои затянутые дымкой глаза, смотря прямо перед собой, будто в доме кто-то стоял перед ним, и, странно заулыбавшись, произнёс:              — Нашла.