Волчьи кости

      Когда Эльрида начинает нервничать, она хватается за нож. Распускает с кухню всю прислугу и утопает в готовке. Неспешно нарезает овощи, слушая, как нож стучит о разделочную доску. Выкладывает фрукты на тарелках, стараясь создать из них красивую композицию. Или же слушает, как тихо бурлит вода в котелке.       Всё это всегда помогало женщине отвлечься. Ей не чужда была работа по дому, которая в её положении уже давно упала с её плеч на другие. Но время от времени она забирала эти заботы обратно себе. Отвлекаясь на такие мелочи, Эльрида позволяла своей голове отдохнуть. Занимая руки, отвлекаясь на суету, что создавалась во время готовки, женщина забывала обо всех тревогах. Ведь это время, что она проводила на единое с самой собой, давало ей возможность расслабиться. Возможно, найти решения проблем, которых она сразу увидеть не могла. Но вот уже какой день подряд у женщины всё валится из рук, и нет ей от своих переживаний спасения. Любимое дело не помогает. Суета, которую вокруг себя она отчаянно пытается создать, пользы не приносит, а лишь утомляет, заставляя нервничать сильнее от того, что совершенно ничего не выходит.             — Мадам. — Триса почти бесшумно проходит на кухню, видя, как опустошенная Эльрида стоит, оперевшись локтями в столешницу, и держится за голову, запустив пальцы в спутавшиеся растрепанные волосы. — Вам письмо, — извещает она тихим голосом.       Ей трудно видеть хозяйку такой. С момента, как Трисе пришлось рассказать, что Рейнари сбежала, мать её угасла на глазах. Эльрида перестала покидать стены дома, отказываясь от любых приглашений выпить чая в окружении придворных дам. Женщину не волновало, что в одном и том же платье её видят уже не первый день подряд, и что волосы её потеряли весь свой чарующий блеск, ибо она перестала плести себе косы и задумываться о том, как выглядит. Ведь весь её мир пропал с уходом Рейнари. Всё вокруг не имело значения, а сердце металось, разрываясь от непонимания, как ей теперь жить.             — Оставь на столе, — продолжая стоять всё в той же сгорбившейся позе, безразлично отзывается Эльрида, даже не соизволив пошевелиться.       Вокруг неё была разбросана грязная посуда, которую женщина собиралась помыть, но, как наблюдает Триса, сил на это у неё не хватило, так же, как и на всё остальное. Вместо наведения порядка, который так же помогал Эльриде отпустить гнетущие мысли, она то и дело с новой силой создавала вокруг себя хаос, сама того не осознавая. У неё не выходили самые элементарные вещи, которые в обычные дни она совершала так быстро, что даже толком о них и не задумывалась. А с угасшей Эльридой словно и весь дом потерял свою жизнь. Не всегда порой открывались окна, ибо шум, доносящийся с улицы, от конюшен, раздражал хозяйку. Не слышалось в этих стенах обычно звонко разносящегося по комнатам смеха. Не раздавалось привычного топота ног, что так же всегда свидетельствовал тому, что здесь повсюду есть жизнь. Не гремела посуда, и комнаты не наполнялись привычно манящим запахом еды.       Несмотря на наличие в доме прислуги, теперь те работали тихо, боясь тревожить хозяйку. И как только видели, что она пытается хоть чем-то заняться, то тут уже отходили в сторону, предпочитая не вмешиваться. Девушки, что работали в этом доме, никогда не боялись казаться шумными, ведь обычно мало чего им запрещалось, а наказаний за лёгкие провинности, такие как разбитая тарелка, и вовсе не следовало. Они всегда жили здесь хорошо. До дня, пока Эльрида не угасла. Сейчас они старались не мешаться, если видели, что женщина желает хоть чем-то заняться. Всегда отходили в сторону, пытаясь не путаться под ногами, несмотря на то, сколько работы им прибавит опустившая руки женщина после своих попыток самостоятельно выкарабкаться из своего состояния. Ведь они тоже переживали, что совершенно ничего не приносит хозяйке спокойствия. Не в тягость им было убрать лишний хаос, ибо важен для них сейчас был вовсе не порядок, а то, сумеет ли Эльрида хотя бы на день повеселеть. И так получалось, что из-за того, что теперь Эльрида пытается браться за всё подряд, качественно исполнять свою работу девушки могут только ночью, когда та засыпала. А Харбор, понимая, что происходит, порой и вовсе освобождал их от любой дневной работы, видя, что девушки жертвуют сном, и позволял им среди дня даже не покидать своих комнат, чтобы те вдоволь могли отдохнуть. И лишь Триса по-прежнему продолжает крутиться рядом, ибо оставить Эльриду одну в таком состоянии она просто не представляет себе возможным.             — На нём герб короля. — Триса подходит ближе, не решаясь положить письмо в кучу, которая уже образовалась на соседнем столе из таких же не прочитанных женщиной писем. — Думаю, его нужно прочесть, — ненавязчиво старается подсказать она хозяйке, кладя его на стол, чтобы тот самый герб хоть как-то мелькнул перед глазами женщины.             — Найди Харбора и отдай ему. — Тяжело вздыхает Эльрида. Кажется, что ей даже слова даются с трудом.       Триса поджимает губы, решая не сообщать, что Харбор уже знает о письме и специально отправил её с ним к жене, в надежде, что хоть такая важная почта способна будет её ненадолго, но отвлечь.             — Вы устали, мадам. — Осторожно кладя руку женщине на спину, Триса пытается заставить ту подняться и отойти от стола. — Пойдёмте приляжем.       Эльрида покорно отходит от стола, не произнося ни слова, и полностью полагается на руки Трисы, когда медленно ступает вслед за ней прочь из кухни.       Пикси прячет письмо за пазуху, понимая, что каким бы важным оно не являлось, она вернётся к нему позже. Ибо состояние своей хозяйки волнует её сильнее, чем отказавшийся от неё когда-то король.             — Вот, садитесь сюда, — одной рукой поддерживая Эльриду Триса, другой тянется к подушкам, чтобы подложить одну из них ей под голову. — Я принесу чай.             — Я не хочу, — бурча, отзывается Эльрида, кладя голову на подушку. — Я ничего не хочу, — повторяет она чуть тише, смотря в потолок пустыми глазами.        Триса приглаживает спутавшиеся длинные волосы, что свесились с края дивана, и негромко вздыхает, гадая, как ещё она может помочь женщине, если теперь ничего та не желает.       Пикси скрывала побег Рейнари так долго, как только могла,пока её не заставили сознаться, если она знает что-то. И как бы Триса не любила девочку, она боялась навлечь на себя гнев своего хозяина и решила, что и дальше скрывать отсутствие его дочери дома не имеет смысла. Ведь если первые пару дней служанка выдумывала Рейнари заботы или причины, из-за которых та не могла выходить из комнаты, и просила не пускать к себе взволнованную мать, то чем больше дней отсутствовала, тем сложнее становилось скрывать, что комната её на деле пуста.       Побег дочери Харбор воспринял с холодящим сердце спокойствием. Он не кричал. Не обвинял Трису в том, что она даже не попыталась ту остановить. Казалось, что он даже не сильно был удивлён такому ходу вещей. Будто жил и всегда знал, что Рейнари сделает что-то подобное. Чего не скажешь про Эльриду, которая сначала отказывалась верить в такое. А когда Триса решилась показать ей записку, оставленную для Амаадона, и рыжий хвост, который дочь так же отрезала для него, то женщина сначала разразилась безутешной истерикой и затем впала в состояние, из которого до сих пор никто не может её вытащить.       Харбору, чтобы хоть как-то утешить жену, пришлось поставить на кон своё положение во дворце. В обход принца Эриса, который, несмотря на статус Харбора, владел значительным количеством рядов армии короля, Харбор выбрал своих самых преданных солдат и поручил им прочёсывать лес и все близлежащие к нему территории. Отчим и сам пропадал в лесах вместе с парой солдат, когда возможность такая представлялась. И чтобы не привлекать к своим уходам внимания, он каждый раз брал с собой разных парней, чтобы Эрису так сильно не бросалось отсутствие кого-либо при дворе. Он понимал, что с подобными поисками опоздал из-за молчания Трисы, и хоть толком и не был уверен в положительном результате, всё равно надеялся на то, что сумеет узнать хоть что-то о том, где бы могла быть его дочь. Ведь, несмотря на то, что побег дочери его ничуть не удивил, он всё равно переживал за неё. Гадал, где она могла быть, и не мог даже представить, что сподвигло девушку к такому столь кардинальному решению. И пусть внешне этих переживаний мужчина никак не демонстрировал, ибо думал лишь о том, что сейчас именно ему нужно оставаться невозмутимым на фоне того, что творится в его семье, но внутри у него всё на части рвалось от одних лишь мыслей, что сейчас его ребёнок может быть в опасности, а его нет рядом, чтобы суметь помочь. Ему нужно было оставаться сильным. Рассудительным и не поддающимся переживаниям, что рвут сердце на части. Ведь жена его, ведомая лишь надеждой на то, что вот-вот его солдаты принесут ей добрые вести, оживлялась под вечер, ожидая их прихода с отчётом, и вновь угасала из раза в раз всё сильнее, когда им сказать ей было нечего.       Но сегодня, когда он увидел письмо из дворца, даже не зная его содержания, понял, что его очередная вылазка отменяется. Ведь как бы сильно он не хотел отдать себя поискам, не придавать внимания таким письмам просто не имел права. Харбор думал, что Эльрида тоже хоть как-то отреагирует на письмо, но когда вошел в дом и увидел развернувшуюся в зале картину, то лишь сделал один глубокий вдох, осознавая, что, как и во все прошлые разы, эта его попытка отвлечь жену успехом не увенчалась.       Мужчина встретился взглядом с Трисой, а она, смотря на хозяина, только отрицательно замотала головой, поджав губы, лишний раз подтверждая, что план его не сработал. Хоть пикси после того дня, как рассказала всю правду о их дочери, теперь и смотрела на него с опаской, боясь, что в любой миг мужчина может выйти из себя и лишить её положения в их доме, всё равно продолжала исправно выполнять свою работу и сейчас даже не попыталась сбежать долой с его глаз, предпочитая оставаться рядом с Эльридой.       Харбор обошел диван и сел на край, свешивая руки с колен, решая первым ничего не говорить, дабы не нарушать тишину. Но стоило Эльриде заметить его, как она сама подскочила со своего места, желая при разговоре видеть его лицо, и подсела ближе, кладя руку ему на плечо.             — Скажи, что нашёл её. — С надеждой в блестящих от слёз глазах смотрит она на мужа.             — Ещё нет, — тихо отзывается Харбор, откидываясь на спинку дивана и обнимая жену, чтобы она легла головой на его плечо. — Но найду, — добавляет он, целуя её бледный лоб. — Обязательно найду.       Эльрида вновь всхлипывает, утирая сухие покрасневшие глаза. Она уже выплакала все слёзы, и теперь её всхлипы больше походили на отчаянный скулёж. Ведь она уже так устала изо дня в день задавать один и тот же вопрос и получать всё тот же отрицательный ответ. Женщина не знала уже, куда девать себя каждый раз, когда слышит одно и тоже. Куда бежать и к кому обращаться за помощью. Как громко ей нужно кричать, чтобы хоть кто-то услышал. А Харбор, видя, как жена убивается, не понимал, как может помочь. Ведь он обещал ей, что будет защищать от всего в этом мире. Что будет делать всё, чтобы она ни дня не плакала в своей жизни. А сейчас, на деле не мог дать ей ничего, кроме как просто быть рядом. И его это удручало.       Ведь он справлялся с целой армией. Держал в порядке сотни солдат. Изо дня в день отдавал приказы и видел, как беспрекословно те исполнялись. Сам без нареканий исполнял все приказы своего короля. Держал всё и всех под контролем, даже не думая, что когда-то может со своей работой не совладать. И из этого всего сейчас не мог справиться со своей женой. Навести порядок в собственном доме. Исполнить её единственное желание и вытащить из уныния. А ведь он считал это самым важным. Покой в стенах дома. Покой в сердце той, которую поклялся оберегать.             — Мадам сказала отдать это вам. — Вытаскивая из-за пояса слегка помявшееся письмо, Триса вновь поджимает губы, когда протягивает запечатанный конверт Харбору.             — Давай узнаем, что от нас хотят на этот раз. — Кивая в качестве благодарности, Харбор забирает письмо, и разламывая красную печать пополам, разворачивает лист.       Но Эльрида даже не удосужилась открыть глаза, чтобы вместе с мужем прочесть письмо. Её сейчас не волновал король и его желания. Не заботило, почему к ним в дом пришло такое официальное письмо. Ведь без Рейнари ничего больше не имело для неё смысла.       Женщина винила себя за всё подряд. За то, что настояла на браке. За то, что часто отчитывала свою уже взрослую дочь, хотя думала, что желает ей только хорошего. Она копалась в себе, вспоминая каждый день, когда ребёнок её был дома, и пыталась найти причины, почему та ушла. Она даже впервые за много лет вспомнила родного отца девочки. Ведь когда-то прибывала в таком же отчаяние из-за того, что лишилась его. Латон был её миром до Рейнари. Был частью её самой. И как бы она не старалась принять его уход. Забыть ту часть жизни, в которой он был её неотъемлемой сутью. Изо дня в день она видела его черты в лице дочери. Зелену его кошачьих глаз. Этот хитрый прищур при улыбке. Рыжевизна волос. Рейнари забрала от отца всё то, что Эльрида в нём так любила. И сейчас, понимая, что она сотворила, ей ещё тяжелее осознавать, что даже в этом поступке дочь - олицетворение своего отца. Тот тоже никогда не мог усидеть на месте. Всё и везде ему было нужно. И никогда он не мог остаться в стороне от любых неприятностей. Ввязывался во всё, что только было можно. И ровно так же, как и Рейнари, заставлял Эльриду переживать за каждую свою выходку. Ведь те порой были так опасны, что проще было расстаться с жизнью сразу, чем попытаться доказать женщине, что очередное ранение для него - пустяк. И сейчас. Не зная, где находится её дочь. Боясь даже думать о том, что ей может быть плохо. И так же, как и Харбор, не понимая, что сподвигло ту к такому поступку Эльрида переживала лишь за то, чтобы Рейнари не растворилась в неизвестности, как случилось с её отцом.             — Ты только погляди! — Выдёргивая жену из мыслей, Харбор протягивает ей письмо. — Лоурес возвращается. Нас приглашают на бал в честь этого, — хмыкает Харбор, понимая, что сейчас его семье подобный бал нужен меньше всего.             — Я не пойду, — Сухо отзывается Эльрида, не взглянув на письмо, а лишь уткнувшись лбом в плечо мужа.       Харбор сминает лист, переводя взгляд на всё так же молча сидевшую на полу Трису. Он словно ищет помощи в её глазах. Одним только взглядом желает дать понять, что не справляется один.       Только в стенах своего дома он может так. Просить помощи. Казаться слабым. Ведь за пределами этих комнат такое поведение с его стороны не уместно. Оно не должно существовать. Он хладнокровный. Рассудительный. Порой жестокий. Какой угодный но точно не слабый. У мужчины всегда и на всё должен быть ответ. Заранее должно быть решение на любую проблему. Иначе бы он не мог находиться в том положении при дворце, в котором находится. Но здесь. Сидя на диване и пытаясь утешить жену, Харбор один и вправду не справляется. Впервые в жизни не знает, что говорить. Как себя вести и что делать, чтобы ситуация стала лучше. Он сам ищет спасения, потому что предоставить его не в силах. И Триса на этот призыв откликается. Ей тоже тяжело смотреть на хозяйку. Может даже тяжелее, чем Харбору. Ведь она ощущает вину за молчание. За то, что пыталась врать и верить, что слова её звучат искренне.       Пикси на службе у короля в качестве шпионов всегда пользовались большим спросом. Они верны и непоколебимы. Малы, что позволяло им оказываться там, где их меньше всего могли ожидать. И самое главное, что они не так сильно связаны той самой чистотой и правдивостью слов, которая присуща эльфам. Они могли приукрашать. Могли порой выдавать желаемое за действительное для тех, кто был слаб и падок на сладкие речи. Обводили вокруг пальца и выведывали любую, даже самую сокровенную информацию. Всё это могла и Триса. Она пыталась внушать Эльриде, что с дочерью всё хорошо. Что та в порядке и ей просто нужно время побыть одной после кончины Брита. Но никакие речи в итоге не спасли пикси от рвущегося на части сердца матери, которая переживает за своё дитя. Уговоров хватило лишь на несколько дней, а препятствовать хозяйке, когда та желает попасть в комнату дочери, так и вовсе было нельзя. И теперь Триса корила себя за всё то, что пыталась применить к женщине. За весь тот обман, в который изначально для убедительности поверила сама, а после пыталась заставить поверить ещё и Эльриду.             — Давайте, мадам, — начинает Триса, подсаживаясь ближе к дивану. — Вам же так нравятся балы. Подберём вам самое лучшее платье. Уложим волосы, — натягивая улыбку, Триса всё продолжает погладывать на Харбора, дожидаясь его одобрения. — Вам нужно развеяться.             — Да и к тому же разве мы можем не прийти. — Подключается Харбор, поглаживая жену по волосам. — Сам король зовёт нас.             — Где этот король и вся его власть, когда он так нужен. — С горечью вздыхает женщина.             — Не говори так, — тише отзывается Харбор. — Он не должен знать о том, что произошло. Это только мои заботы. — Рука его останавливается на её волосах, когда упоминание заходит о короле.       Харбор действительно считает, что умолчать правду о пропаже Рейнари будет лучшем из всех его решений за последние дни. Ведь он даже представить не может, что способно начаться, если семья короля узнает о её побеге. Как поведёт себя король. И в этом молчании Харбор меньше всего сейчас переживает за сохранность своей головы на плечах. Ведь его больше заботит, что может статься с дочерью, которая должна была выйти замуж за будущего короля.             — Конечно, — подтягивая ноги к груди и обнимая себя за колени, чуть тише отзывается Эльрида. — Каково ему будет узнать, что дочь его бывшего полководца сбежала. И акурат, после того, как домой возвратился его сын.       Голова женщины переполнена теми же мыслями, что и голова Харбора. Ведь наличие Амаадона теперь так близко действительно подкидывает дров в огонь, что всё сильнее разгорается с каждым днём отсутствия Рейнари. И неизвестно ещё, что за пламя будет способен распалить сам юноша, если эта информация дойдёт до него.       А Харбор щипает себя за переносицу, стараясь сохранять всё то же спокойствие. За эти несколько дней он уже много раз слышал имя своего бывшего соратника. И старался никак не реагировать на упоминания Латона, сам прекрасно понимая, что живя, с его бывшей семьёй, без его косвенного присутствия в их доме точно никогда не обойдётся.             — Не нужно было сводить её с Амаадоном, — Продолжает сетовать Эльрида. — Это я во всём виновата, — шепчет женщина, едва опять не начиная всхлипывать.             — Я не думаю, что дело в Амаадоне,— решает вставить своё слово Триса. — Мадам, этот уход - часть её пути. Каждый в своей жизни проходит через что-то подобное. Судьба её решила, что Рейнари должна была поступить так. Узнать себя. Понять, что в этом мире создано для неё. — Кладёт она руку на холодную ладонь Эльриды, легонько ту поглаживая.             — Вот её судьба. — Выхватывает Эльрида смятое письмо из руки мужа, — пишет письма и ждёт её прибытия во дворец! — Трясёт она бумагой перед лицом Трисы. — А в ответ мы принесём ему клок волос и записку о нескончаемой преданности.             — Амаадон - умный парень, — пытается успокоить жену Харбор, забирая из её рук письмо, чтобы то не мозолило глаза. — Я не думаю, что этот поступок он расценит как предательство с её стороны. Рейнари ведь не отказалась от него. — Мужчина старается хоть как-то защитить дочь и её побег. — Просто что-то заставило её поступить так. Уйти. — Вздыхает он. — Может, и вправду это лишь часть её собственного пути. Ведь брак - это то, что мы для неё хотели. Желали закрепить её место в этом мире. Даровать самое лучшее, ибо я и мой статус не вечны. А ей нужно было другое. Узнать себя. Попробовать сделать что-то самой, без клейма моего дома и моего имени, — вторит он словам Трисы, ибо и сам видит в них смысл.             — Я просто хотела ей счастья, — поджимает бледные губы Эльрида опуская глаза в пол. — Хотела, чтобы она ни дня не жила в горести. Думала, что статус жены короля дарует ей защиту после нашего с тобой ухода. Но если она только вернётся и откажется, — всё же всхлипывает Эльрида, — я отменю всё. Ценой своей жизни, но разорву любые связи с короной и не позволю ей пойти под венец.       Эльрида твёрдо уверена в том, что сама повинна в побеге дочери. Что выходка её - это всецело отклик на то, что мать хотела выдать её замуж. Она ведь не спрашивала, чего хочет Рейнари. Сама принимала решения, думая, что Рейнари вряд ли когда-то будет задумываться о своём будущем и месте в этом мире, когда родителей её не будет. Ведь положение в их обществе так много значит. А Рейнари никак не показывала то, что это её хоть как-то волнует. От того Эльрида и затеяла всё это. Без ведома дочери отдала её кандидатуру на смотрины, думая лишь о том, что ребёнку её когда-то придётся уйти из дома Харбора и строить свою жизнь. И она хотела, чтобы эта самая жизнь у неё была самая лучшая. Корона такую жизнь могла даровать. Могла продолжить оберегать её дитя уже без матери. Огородить её от жестокости, которой Рейнари никогда не ощущала, благодаря тому, что мать правильно выбрала себе мужа. Так же правильно она желала выбрать мужа и дочери. И только сейчас, кажется, начала понимать, где ошиблась.

***

            — Мама! — Тарра выбегает на задний двор, перескакивая через пару последних ступеней, держа в руках развёрнутое письмо.       Собаки, что беззаботно нежились на траве, заметив воодушевлённую беготню Тарры, с громким лаем срываются со своих мест, желая поиграть с ней. Но в этот раз девушке не до игры. Она отгоняет собак от себя, размахивая руками, а те, лишь раззадориваясь сильнее, продолжаются бегать за хозяйкой по поляне.             — Дорогая, что за шум? — Вздыхает Миралия, отрываясь от клумбы, в которую всё это время сажала цветы. Она поднимает голову и прикладывает ладонь ко лбу, дабы прикрыть глаза от солнца.             — Папа возвращается! — Перекрикивая лай собак, сообщает Тарра, размахивая письмом с королевским гербом.       Узнавать о возвращениях отца через подобные письма Тарра уже привыкла. В какой-то период жизни девушка даже осознала, что таких писем из дворца она ждёт больше, чем любых других, которые она только могла получить в своей жизни. И сейчас, прочитав эти самые заветные строки, Тарра впервые за последнее время сумела обрадоваться по настоящему. Ведь после ухода Брита у девушки всё никак не получалось до конца примириться со своей потерей. В один миг она буквально осталась одна, не зная, к кому идти и у кого найти утешения. Ведь подруга, к которой Тарра пошла в первую очередь, когда хоть немного отошла от горя, не оказалась дома. А убитый вид её матери дал Тарре понять, что пытаться копаться в отсутствие подруги сейчас будет не самым лучшем временем. Ведь Эльрида не может помочь ей в этом. А причинять боль женщине расспросами о том, куда подевалась Рейнари, Тарра хотела меньше всего. Ибо сама прекрасно знает, как это когда ковыряю твои ещё не зажившие раны. От того она решила хранить вековое молчание о том, что она знает об отсутствии Рейнари и будет делать вид, что ничего не произошло, ибо иначе у неё не выйдет не разболтать лишнего ненужным ушам и тем самым навлечёт возможную беду на семью Рейнари.       Тарра подбегает к матери, отпихивая ногой всё крутящегося вокруг неё длинноногого пса, и, сгорая от нетерпения, протягивает Миралии письмо, чтобы та тоже прочла приглашение на бал и разделила с ней радость от приезда отца.       Миралия вытирает руки о передник, который она повязала, дабы не испачкать платье, и, сдувая со лба выбившуюся прядку каштановых волос, берёт письмо в руки, начиная бегло вчитываться в буквы. Читая строчку за строчкой, на лице женщины появляется сдержанная улыбка. Она снова перечитывает текст, выведенный аккуратными чёрными буквами, словно не верит, что, наконец, спустя долгую разлуку, её любимый муж будет дома.       В семье Тарры ярко не проявлять свои эмоции было обычным делом. Её часто скупой на эмоции отец выбрал себе женщину подстать. Они оба всегда были сдержанный в любых проявлениях своих чувств, но на удивление всех, кто был с ними двумя знаком, эта скупость никогда не распространялось на дочь. Тарра сама по себе с детства была самой шумной и активной в их семье. Так ещё и обычно её молчаливый отец рядом с любимой и единственной дочерью кардинально менялся, порой становясь таким же шумным и активным, как и она. Тарра с нетерпением ждала своего отца, сколько бы лет ей не было. И каждый раз, читая строки подобных писем, её сердце начинало трепетать от восторга. Ведь Лоурес бывал дома реже, чем любой другой отец, который состоял на службе у короля Идена. Да и к тому же этот приезд отца сопровождался ещё одним интригующим для девушки поводом.       Она то и дело вспоминала свой последний визит во дворец и тот разговор с принцем Эрисом о питомцах, что живут у неё дома. Ей и вправду хотелось показать их ему. Посмотреть на то, как представитель царской семьи отреагирует на то, чего никогда прежде не видел. Ведь все те, кому прежде Тарра показывала отцовских собак, всегда оставались в восторге. И ей почему-то уж очень хотелось посмотреть на эмоции, которые будут у принца.       Тот разговор с Эрисом, который изначально девушка не воспринимала как что-то, что могло бы ей хоть как-то помочь, на деле стал толчком к тому, что сейчас она может действительно обрадоваться визиту отца как и прежде. Проговорив всё тогда вслух, Тарра начала осознавать всю правдивость произошедшего с ней. Она попыталась смириться. Постаралась вспомнить единственно верную суть: Природа даёт, она же и отбирает. Ей был нужен Брит, несмотря на то, нужен ли он был Тарре или кому-то ещё в этом мире. И девушка была не в силах этой воле противиться. Могла лишь дальше убиваться от его потери, забывая, что она по-прежнему ещё жива. Но это всё не вернуло бы парня. Природа никогда не сжалится ради одной скорбящей девушки. А старания её никому бы не сделали лучше. От того Тарра и пыталась жить дальше. Примириться с болью, что всё ещё саднит в груди, и постараться вернуться к старой жизни. Потому то она и искала поводы. Любую возможность отвлечь себя. Ведь сейчас рядом не было никого, кто мог бы ей в этом помочь.       И как бы не было странно, эту самую отвлечённость Тарра нашла в одном из сыновей короля, которого не раз видела прежде, но никогда не обращала должного внимания. Её интерес был рожден из обычного любопытства. Ведь прежде, кроме Тирона, с принцами она не общалась. А друг её довольно отличался от тех принцев, про которых писали люди в её любимых книгах, подаренных отцом. Эрис был возможностью познакомиться ещё с одним представителем царской крови поближе и узнать, может он подходит под тех загадочных и интересных парней, которых в жизни девушка никогда не встречала, но почему-то очень сильно привязывалась к ним на страницах книг.       Он показался ей интересным собеседником, несмотря на то, что он этот факт отрицал, списывая всё на работу. Ей казалось, что при большом желании Эрис мог поддержать абсолютно любую беседу и поговорить буквально обо всём на свете. И пусть в тот день он больше молчал, лишь задавая интересующие его вопросы, Тарре всё равно понравилось время, которое она провела вместе с ним. Было в нём что-то интересное. Что-то такое, что, возможно, он и сам не понимает но оно располагает к себе тех, кто ведёт с ним беседы.       Тарра была знакома с его сестрами. Ведь именно с ними общалась каждый раз, когда находилась во дворце. И не всегда в их обществе девушке бывало интересно, ибо по большей части положение отца обязывало водить знакомства с придворными дамами и дочерьми Идена. Но вот Эрис от них отличался. Он, хотя того или нет, но привлёк внимание Тарры, начиная со своей первой чудаковатой выходки, когда расселся перед ней на полу. Да и после, на протяжении всего их общения парень то и дело вёл себя так, как девушка даже и ожидать не смела. Ведь обычно все представители его семьи, с кем девушке доводилось общаться лично, ничего подобного себе не позволяли. Они не приносили лично подносы с чаем. Не рассказывали и уж тем более не показывали птиц, что живут у них в клетках. Да и вообще всегда вели себя так, что рядом с ними никто и на миг не мог позволить себе забыть, кто стоит перед ними. Но вот Эрис. Он почему-то сделал абсолютно всё наоборот. Своими речами позволил узнать Тарре то, что никак её не касается. Назвался по имени, изъявив желание, чтобы и она впредь звала его так же. И он, изначально самый далёкий и неизвестный старший сын короля, в миг словно оказался для девушки ближе и проще, чем вся его семья.       Но помимо обычного любопытства, что вполне ей свойственно. Тарра была признательна Эрису за то, что он помог ей открыть глаза, которые сами никак не желали быть открытыми. Сумел изначально страшащую её беседу повернуть так, что она всё ещё вспоминает тот день, и он откликается ей в сердце самым ярким лучом в момент, когда ей казалось, что вокруг была только тьма. И Тарре во что бы то не стало хотелось отплатить парню за то, что он помог ей. За то, что просто выслушал, хотя по большей части лишь должен был это сделать. Эрис, сам того не зная, подарил возможность к спасению. И пусть Тарра, возможно, никогда в жизни больше с ним так один на один и не пообщается, ей всё равно хочется попытаться подарить парню такие же тёплые и приятные чувства, которые он даровал ей. А возможность эту она как раз и видела в возвращении отца. В том, что теперь, как и обещал, если пожелает, Эрис сможет наведаться к ним в дом и посмотреть на любимых отцовских собак. И у Тарры почему-то даже нет сомнений в том, что после общения с их питомцами сердце принца не сможет остаться не тронутым.             — Как думаешь, что папа привезёт мне на этот раз? — Обращаясь к матери, Тарра хлопает себя по коленям, привлекая внимание Тумана, чтобы пёс подбежал ближе, и она смогла его погладить.             — Может, ему уже пора прекратить привозить тебе что-то? — Наблюдая за тем, как дочь отскакивает от собаки в сторону, начиная ту дразнить, Миралия еле сдерживается, чтобы не сделать той замечание, дабы дочь прекратила скакать. — А то скоро придётся выделять вторую комнату под все твои подарки. В первой уже всё трещит по швам.             — Ну нееет. — Тянет Тарра, недовольно морща нос. — Папа всегда что-то привозит. — Она снова отскакивает в сторону, когда пёс пытается поставить передние лапы ей на платье. Ведь прекрасно знает, что если из-за простой беготни по двору мама ещё может держать язык за зубами, то вот за испачканное платье точно отчитает.             — А к моменту, когда мы найдём тебе мужа, ему, помимо того, что нужно будет забрать тебя в свой дом, придётся строить второй, чтобы туда уместились все твои подарки? — Сдержанно хмыкает мать, наблюдая за дочерью.       Миралия не высказывает своего недовольства из-за поведения дочери, потому что сердце её, наконец, начинает успокаиваться. Видя разбитую Тарру, она не знала, как помочь той успокоиться. А сейчас, смотря на то, как она вновь становится прежней, женщине не очень хочется тут же начать возвращать дочь в рамки, в которых ту обычно держали. Ведь тогда, когда Тарра не могла вымолвить и слова, чтобы дать понять матери, что с ней происходит, Миралия переживала самая трудные в жизни дни. И сейчас она готова была отдать всё на свете, чтобы её ребёнок продолжал вот так скакать по траве с любимой собакой и никогда больше не возвращаться к своему унынию.             — Ищите сразу такого, у которого будет достаточно большой дом, чтобы я смогла забрать туда все любимые вещи. — Отзывается Тарра, всё же позволяя собаке встать на неё лапами, и целует того прямо в морду.             — Тарра! — Видя поцелуй, Миралия всё же не смогла удержаться от замечания. — Он ведь грязный. Прекрати.             — Я только сегодня. — Натягивая беспечную улыбку, Тарра отпускает собаку и подбегает к заборчику, за которым стоит мать. — Ведь нам пришли такие прекрасные вести, и разве можно после них пытаться держать себя в руках? — Заговаривает она матери зубы, давя на приезд отца. Ведь прекрасно знает, что этот визит женщина сама ожидает больше всего на свете.             — Делай, что пожелаешь. — Вздыхает с лёгкой улыбкой женщина, махнув на дочь рукой.       И довольная ответом матери, Тарра кивает, всё продолжая той улыбаться, и срывается с места, желая как можно скорее оказаться в доме. Ведь на деле ей и вправду есть чем заняться.       До того, как ей принесли письмо, Тарра всё крутилась на кухне подле служанок, с самого утра заставляя одну из них помочь ей с приготовлением пирога. У девушки всё не получалось не только выбросить из головы тот день, когда она прибыла во дворце для беседы с Эрисом, но так же её всё не покидало воспоминание о том, какое вкусное угощение ей тогда удалось отведать. Тарра жила с мыслями о том пироге каждый день, всё больше убеждаясь в том, что желает попробовать приготовить что-то похожее. А так как на кухне она никогда прежде не обитала, то ей, безусловно, требовалась помощь. Увидь мать, за каким занятием дочь её коротает часы, тут же бы принялась отчитывать её за то, что ей такое поведение не позволительно. Ведь зачем ей стоять у огня, когда для этого в их доме есть специально обученные девушки. И с самого детства ничем подобным Тарра никогда не занималась. Но сейчас ей не хотелось есть пирог, который для неё кто-то приготовит. Ей почему-то хотелось сделать всё самой. Понять, что позволяет угощению становиться столь вкусным. И попытаться воссоздать тот вкус, который всё никак не выходит у неё из памяти.

***

      Уснуть у Локи так и не вышло. Всё вокруг навеивало столько воспоминаний, что отделаться от них ему оказалось сложнее, чем он на то рассчитывал. Да ещё и разговор с Тироном давал о себе знать. Локи, как не старался, не мог выбросить из головы свою старую жизнь. Почему-то и вправду задумываясь о словах парня и о том, а любил ли он на деле когда-то хоть немного. Локи знал, что любил. Его можно было разбудить посреди любой ночи, и он, не задумываясь, назовёт имя девушки, к которой испытывал когда-то все эти чувства. Но почему-то сейчас его терзали сомнения. Словно из-за давности тех событий они вдруг начинали казаться ему сном. Чем-то невозможным, но почему-то так сильно причиняющим боль. Ведь пока Тирон не задал ему вопрос о любви, Локи и думать о ней забыл. Эти все воспоминания таились где-то внутри, под замками, которые он сам на них навешал. А Тирон, сам того не зная, подобрал все нужные ключи, чтобы сейчас Локи маялся без сна и не понимал, почему ему вдруг тяжело о тех временах вспоминать.       Разговор с Рейнари ему помог. Но не так, как он на то рассчитывал, когда шёл к ней. Изначально желая поговорить с ней, Локи не думал, что в этой беседе именно он будет тем, кто начнёт что-то рассказывать. Ведь ему хотелось послушать её. А на деле вышло наоборот. Как не старался утаить своего прошлого. Как не желал спрятать его и никому никогда не рассказывать, то, что Тирон взболтнул Рейнари, очень прочно засело в её голове, чтобы она и впредь могла хранить своё молчание и не выведывать у Локи правды. А он, в свою очередь, почему-то всю эту правду ей и разболтал. Пускай и немного, но всё же решил объясниться о тех вещах, что творил. О тех самых, в которые она отказывалась верить. И не мог понять, почему делает это. Ведь он всё время убеждает себя в том, что ему безразлично, что о нём подумают другие. Наплевать на то, с каким презрением на него будут глядеть, ибо он уже пережил всё это. Но стоило Рейнари заговорить о его прошлом, как парню вдруг самому захотелось оправдаться. Захотелось самостоятельно убедить её в том, что он не так плох, как о нём рассказывают. Хотел объясниться за то, что совершал. Поведать свою правду из первых уст. Ведь почему-то все вокруг долгое время сочиняли про него истории и наделяли их тем или иным смыслом, ни разу даже не спросив, а что сподвигло парня стать тем, кем он является сейчас.       В этом желании парень противоречил сам себе. Он просил себя замолчать и тут же рассказывал что-то ещё, желая быть услышанным. Пусть и много утаивал. Желая оградить её от своего прошлого где-то в глубине самого себя. Возможно, боясь, что увидит в глазах Рейнари всё то, что видел в глазах людей, которые обрекли его на вечное заточение. А она слушала его. Редко задавая вопросы, ведь они и вовсе оказались не нужны. Ибо Локи сам отвечал на любой из них первее, чем она осмелилась озвучить тот вслух. Но, вопреки всем страхам парня, Рейнари было интересно узнать как можно больше. Она не собиралась винить его в чём-то. Не хотела строить какие-то догадки и складывать о нём своё мнение. Ей лишь было интересно, почему в жизни Локи было так, как сложилось.             — А как оно? — Тихо, почти шепотом спрашивает Рейнари, сидя рядом с ним на траве.       У неё так же не вышло уснуть этой ночью. Она хотела занять себя хоть чем-то, только бы успокоилось сердце внутри. А Локи так вовремя оказался рядом, почти что с тем же желанием. Рассказывал о чем-то своём, не давая потеряться в тяжёлых чувствах, что камнем лежали на груди. И когда он изъявил желание оставить её одну, думая, что девушка желает отдохнуть, она для себя поняла, что вместо этого хочет остаться с ним. Слушать что угодно, лишь бы он только продолжал говорить, и так же не дал ей возможности ощутить себя брошенной во всём этом мире.             — Что именно? — Отзывается Локи, считая звёзды на небе.       Костёр у их ног уже давно потух, но, кажется, никому из них до него дела не было. Рейнари первая сползла с бревна, понимая, что ноги её затекли сидеть в одной и той же позе, а Локи быстро подхватил её затею, ложась на землю.             — Ну. — Вздыхает девушка, пытаясь подобрать слова. Ложиться рядом она не решилась, лишь облокотилась спиной о бревно, на котором сидела до этого, и подобрала ноги к себе поближе, словно обнимая саму себя могла спрятаться от внутренний терзаний. — Как это было. Сидеть там одному в темноте столько лет? — Почему-то больше, чем узнать причины его прошлого поведения, которого она, находясь рядом с ним, никак не замечает. Девушке хочется узнать, как Локи ощущал себя в заточении. Что испытывали не люди вокруг от поступков, что он совершал, повинуясь кому-то, а что чувствовал он сам, принимая и проживая своё наказание.             — А. Это. — Хмыкает парень, кладя руки себе на живот. — Будто ты медленно сходишь с ума, — поворачивает он голову к ней, ловя этот самый любопытный взгляд, к которому уже начал привыкать. — Первые пару лет борешься. Не можешь поверить, что это всё происходит с тобой. Ищешь возможности сбежать. Думаешь, что ещё хоть что-то можно исправить. — Локи поджимает губы, вспоминая всё то, что пережил.       Об этой части своего существования ему не трудно говорить. Она касается лишь его самого и не с кем более не связана. Он проходил через всё, что собирается поведать один. К нему не приходили, с ним не говорили, и никто не пытался спасти. Он был один в целом мире, всеми забытый и покинутый. Чёрная страница истории, которую все перелистывали, желая не вспоминать. А Рейнари стала первой, кто почему-то захотела узнать, как он так жил. И пускай это не то, что о себе желал бы поведать парень добровольно, но его почему-то тронуло, что хоть кто-то за столько лет поинтересовался, как оно было там. Когда для всех ты больше не существуешь.             — Не понимаешь, почему при всей твоей силе, за которую тебя упрятали ты не способен пройти сквозь решётки. — Вздыхает он, потирая глаза пальцами. — Осознание беспомощности в момент, когда в тебе есть столько мощи самое страшное. Оно ломает тебя.             — Как ломает? — Шепчет Рейнари, не в силах даже попытаться представить себе то, что с ним происходило.             — Ну, — усмехается Локи, не понимая, как правильно объяснить то, что он переживал в первые месяцы своего заточения. — Я пытался шагнуть, думал, как меня может остановить простая решетка. Ведь я столько умею. А сквозь неё невозможно было пройти. Её запечатали силой, противоположной моей. — Парень выставляет ладони, смотря на них, и сжимает руки в кулаки. — И когда начинаешь осознавать, что ничего из того, что ты можешь, тебя не спасёт, начинаешь погружаться на дно. В самую бездну отчаяния. Причиняешь себе боль, стараясь избавить себя от жизни. Воешь от понимания, что твоё бессмертие, которому ты сначала радовался, становится самым страшным наказанием. Тебе не умереть и не выйти. Ты будешь тут. Только тут, всё время и вне его. Один. — Локи замолкает, смотря в пустоту.       Он забывает моргать, когда в голове начинают всплывать воспоминания. Времена, когда он поистине осознал всю суть своего заточения. Его не старались убить, не пытались наказать за отступничество. Он наказал себя сам. Пошёл против всего, во что верил и чем жил. И настоящей тюрьмой для него была не клетка, в которое он сидел, а тело, которое он никогда не покинет. Прийдя к силе, которую Локи получил, он отдал себя. Отдал то связующее в этом мире, что далось ему от рождения и звалось жизнью. Он был вне её. Тело без души. И не было ему в этом мире ни места, ни прощения.             — Тебе было страшно? — Рейнари робко касается его плеча, чтобы он вновь вернулся к ней, боясь напугать.             — Безумно, — отзывается Локи, всё так же не моргая. — Но потом это прошло, — переводит он взгляд на девушку, улавливая жалость в её глазах. — На место страха пришло смирение. Понимание, что границы камеры, это границы твоего нового мира, и ты просто учишься жить в них, потому что ничего другого у тебя нет. Ты теряешь себя. Теряешь время и связь с миром, в котором когда-то был. Всё, что у тебя есть - это ничего. Ты никому не нужен, и тебе перестаёт быть нужен кто-то в ответ.       Рейнари поджимает губы, обнимая себя за ноги крепче. Она пытается понять, как это. Принять всё то, что принял Локи и жить с этим. Пытается представить себя на его месте. Забыть всех тех, кого любит и подумать о том, что она только одна. Никого вокруг. И лишь тьма становится тебе другом. Ей больно даже думать о таком. Страшно представить, что она могла бы так существовать.             — Почему ты отказывался идти со мной? Ведь я предлагала тебе свободу с самого начала, — закрадывается ей в голову вопрос, который девушка тут же озвучивает.             — Потому что спустя столько времени, сначала не принятия, а после смирения, я открыл для себя новые грани своей тюрьмы. Она стала мне понятна. Я разучился существовать вне той решётки. Я знал, как со мной могут поступить, и понимал, что повторно вынести подобное будет ещё сложнее. В какой-то момент мне просто стало хорошо там. Меня не заботило всё то, что тяготило при обычной жизни. Я не знал ни горя, ни радости. Меня не любили и не предавали. Никто и ничего от меня не ждал. И я ничего не ждал в ответ. — Локи упирается руками в землю и садится, смотря на Рейнари, которая будто была готова вжаться в саму себя и раствориться прямо тут. — Там был только я, и меня это устраивало.             — Тогда, — сглатывает Рейнари, пристально наблюдая за ним. — Почему потом согласился?       Локи вновь хмыкает. Он и сам уже не раз думал над причиной столько резкого согласия. Но однозначного ответа никак не находил. И сейчас, когда она ждала от него ответ, он тоже не знал, что ей сказать. Он взглянул на девушку, которая не моргая, смотрит на него. Невнятно пожал плечами, будто давая ответ на поставленный вопрос, а после поднялся со своего места, делая глубокий вдох.             — Тебе всё-таки нужно отдохнуть, — заявляет Локи, видя, как от услышанного у Рейнари округляются глаза. — Нам предстоит долго идти, — переступает парень через бревно, явно настроенный оставить её одну.             — Ответь! — Быстро спохватившись, Рейнари приподнимается со своего места, хватая его за руку. — Почему согласился, когда тебе это было вовсе не нужно?             — Потому что ты сказала, что я нужен тебе. — Рука парня выскальзывает из под её пальцев и подарив ей лишь улыбку, он всё-таки оставляет её одну.       Рейнари не срывается вслед за ним. Не пытается больше остановить и не спешит просить объяснения его столь неожиданного ответа. Она лишь смотрит на его удаляющуюся спину и пытается сделать ровный вдох после прервавшегося дыхания.