Дешёвые драмы

      — Ну нет же, Антон, нет! — кричит режиссёр и вскакивает со стула. — Говорю же, более искренне: испуганно, удивлённо… — далее перечисленные сравнения парень не запоминает, потому что полностью концентрируется на том, чтобы взять себя в руки и наконец закончить снимать эту чёртову сцену.       Играть на камере перед всей съёмочной группой, режиссёром, а вдобавок и кумиром оказывается гораздо более тяжёлой задачей, чем расхаживать взад-вперёд по комнате, представляя себя в фильме. Оказывается, всё далеко не так просто. И внезапно, неизвестно откуда, у Антона появляется страх сцены и публичных выступлений. Он вдруг понимает, что буквально замирает от осознания, что его снимают профессиональные камеры. Да и рядом с ним стоят теперь не старшеклассники, которым лишь бы время убить да жизнь свою разнообразить, а настоящие актёры.       Ведь в школьный театр зачастую приходили те, кого заставляли классные руководители, обещая определённые льготы за участие. Он один, как белая ворона, пришёл туда по собственному желанию. Ну, его, конечно, Димка туда затащил, но всё-таки изначально желание было его. Друг изрядно заколебался слушать нытьё Антона про то, как тот хочет вступить в этот кружок, но боится, потому что убеждён с пелёнок — он бездарность и никаким талантом в его случае не пахнет. Благо, Поз смог его переубедить и заставить-таки поступить так, как желает его душа, и наплевать на глупые и навязанные ему отцом-абьюзером предрассудки.       — Извините, я правда стараюсь, — виновато оправдывается Шаст, проходясь языком по пересохшим губам.       — Нет, не стараешься! — строго резюмирует Максим Сергеевич. — Вот вообще не вижу, чтобы ты действительно, хотя бы на ка-а-а-апельку, — специально растягивает последнее слово и показывает эту самую капельку, о которой идёт речь. — старался.       Мда, слышать такое, конечно, обидно. С другой стороны, а чего я ожидал? Конечно первое время мной будут недовольны, это логично, я же впервые в жизни перед камерой…       Погрузившись в мысленный диалог с внутренним голосом, Антон не замечает, как выпадает из разговора с режиссёром и пропустил всё, о чём тот его сейчас инструктировал. Нервно закусывает нижнюю губу, слыша твёрдое: «Ты услышал меня?». Шаст машинально кивает быстро-быстро, как китайский болванчик. Следом раздаётся протяжный вдох и такой же, если не длиннее, выдох, и мужчина занимает прежнее место. Отпивает небольшое количество воды из стакана, стоявшего на столике рядом с креслом, протирает лоб платком и машет рукой, чтобы съёмки продолжались.       Звучит типичное: «Камера, мотор! Сцена три, дубль три!». Вика прибегает к Илье в надежде получить желаемую поддержку в сложившийся ситуации. По дороге к нему она захватила бутылку дорогого вина, а сейчас звонит в квартиру друга и стучит в дверь.       — Открывай, Илья! — кричит девушка из-за двери, и Антон видит, насколько живыми выходят у Оксаны эти эмоции девушки, которой изменили и которая бежит к единственному близкому ей человеку. — Это я, Вика, — добавляет в конце, думая, мало ли, не узнал по голосу.       Антон подходит к двери и открывает её, обеспокоено осматривая подругу. Он её никогда такой не видел. Тушь смазана, отпечаталась на нижнем веке и скатывалась вместе со слезами по щекам, помада давно потеряла свой чёткий контур, а бутылка алкоголя в её руках выглядела совершенно нереалистично.       Вика всегда относительно придерживалась здорового образа жизни. Никто, конечно, не отрицает возможность выпить в хорошей компании по не менее хорошему поводу, но чтобы вот так — в час ночи с вином, размазанным макияжем, заплаканными глазами и распухшими из-за этого щеками и губами… Случилось явно что-то серьёзное, Илья сразу смекает.       Девушка не сдерживается и крепко цепляется за парня, со всей силы прижимая его к себе. Она обнимает его с таким напором, что Антон чуть не теряет равновесие и не падает на пол, но вовремя переставляет ногу в качестве дополнительной опоры, и всё обходится. Вот ещё упасть не хватало.       — Вик, что случилось? — приподнимает её лицо за подбородок, внимательно вглядываясь в тёмные глаза напротив.       Оксана только открывает рот, чтобы ответить, как Максим Сергеевич вновь подскакивает с места с раздражённым криком: «Стоп, стоп, стоп!». Ребята поворачиваются к режиссёру, который недовольно глядит на Антона, активно жестикулируя руками и, кажется, пытаясь подобрать цензурные слова.       — Шастун, это всё не то! — не унимается мужчина. — То, с каким лицом ты открываешь ей дверь, — перечисляет его косяки, загибая пальцы. — И шока я не увидел, а последняя фраза сказана вообще абсолютно безразлично. — он запинается на пару секунд, а затем, разочарованно вздохнув, заканчивает: — В тебе нет эмоциональности, Антон.       Шаст стоит полностью потерянный, не зная, что ответить. Возразить режиссёру нельзя, как и в четвёртый раз повторить, что будет стараться. А других вариантов в голове не находилось.       В конце концов, рискнув прогнать эту сцену ещё пару раз, Максим Сергеевич с характерным звуком швыряет сценарий на стол (благо тот предусмотрительно был скреплён степлером) и громко заявляет, что на сегодня съёмки окончены. Даже не попрощавшись как следует с актёрами и съёмочной группой, он уходит в неизвестном направлении, по всей видимости, в свой кабинет и испаряется из виду.       Антону стыдно. Он не может оторвать глаз от пола, боясь встретиться с презрительным или насмешливым взглядом кого-либо из коллег. Или даже всех сразу. Особенно стыдно становится перед Поповым. Отчаянно не хочется верить, что он был свидетелем Антоновского провала.       Как я мог так опозориться на глазах у своего кумира?       Хочется сквозь землю провалиться от этого чувства. По желудку скользит кусок льда от омерзения к самому себе.       Бездарность.       В тебе нет таланта.       Слова отца резко всплывают в сознании, заполняя собой всё пространство мыслей. Наваждение накрывает, как снежная лавина, и Антон едва сдерживается, чтобы не заскулить прямо здесь и сейчас.       А может и правда бездарность?       Парень ещё какое-то время стоит неподвижно, слыша, как народ расходится, теребит металлические браслеты на запястьях, и лишь когда звуки окончательно стихают и он понимает, что никого не осталось, идёт к гардеробу. Апатично принимает из рук гардеробщицы пальто и, пока позволяет погода, не застёгивает его, а просто накидывает сверху, направляясь к выходу.       Антон решил экономить, поскольку совсем недавно расплатился за аренду квартиры и закупился продуктами, поэтому вариант заказать такси отпадает сразу и он поворачивает в сторону остановки.       — Антон! — окликает его знакомый голос. — Подожди.       Его обладатель подбегает к парню с взъерошенными от бега волосами и тут же быстро поправляет их.       — Что такое? — опасливо интересуется Антон, боясь предположить, по какой причине его только что окликнул Попов.       — Ты не сильно торопишься?       — Да нет.       — Хотел поговорить с тобой, если ты не против, — уверенно, но в то же время с толикой осторожности в голосе заявляет Арсений.       Антон вопросительно хмурит брови и поправляет кучерявую чёлку, которая периодически закрывает обзор из-за воздействия сильного ветра. Смотрит в ожидании непонятно чего, но по какой-то причине ощущая подвох. Сердце начинает биться чуть быстрее, и, чтобы скрыть проявления волнения, Шаст прячет ладони в карманах тёплого пальто.       — О чём?       Он и правда до последнего не понимал, о чём Арсений с ним может захотеть поговорить. Тут Антона внезапно посещает мысль, что это может быть связано с курением и их прошлым разговором, но затем сразу же отгоняет её. Потому что вряд ли взрослому мужчине будет настолько важно разузнать о причине курения практически незнакомого, левого для него человека. И вряд ли он его догнал, чтобы читать лекцию о вреде никотина и его пагубных последствиях для лёгких и психики. Шаст и так наслушался за всю жизнь нотаций, в том числе от матери, перед которой однажды случайно спалился. Это было в пятнадцать лет, и её ужас и желание огородить от вредной привычки были логичны и полностью оправданы, но теперь Антону двадцать четыре года, и он сам вправе решать, что имеет место быть в его жизни, а что — нет.       — По поводу сегодняшних съёмок, — хрипло начинает Арсений, а затем, прочистив горло, более твёрдым, но спокойным голосом продолжает: — Ты не злись на Максима Сергеевича. Не могу сказать, конечно, что это было незаслуженно, и тем не менее, он всё же слегка погорячился.       За эту, казалось бы, не такую уж и длинную реплику парень успел пережить несколько эмоций, резко сменяющих друг друга с поступлением новой информации. Вначале — облегчение, что речь пойдёт не о курении, затем — страх: собрался ли его Попов отчитывать или что-то посоветовать, а может вообще режиссёр уже успел уволить Антона и решил таким образом сообщить ему эту новость. Далее — удивление, Арсений собрался его успокаивать и поддерживать? Господи, неужели настолько сильно было заметно, что он вот-вот на атомы от стыда распадётся? И в конце — опять стыд. Попов высказал ему своё видение ситуации, да, очень деликатно и тактично, и всё же выказал согласие с Максимом Сергеевичем касательно его умения вживаться в роль. Постаравшись убрать с лица любые намёки на это, Антон постарался наклеить на него заинтересованность. Впрочем, скорее всего, получилось неплохо, потому что и вправду было интересно, куда ведёт их разговор.       — Он просто не умеет работать с новичками, теми, кто ещё не был ни разу перед камерой, — оповещает парня Арсений, и тому показалось, что в глазах промелькнуло нечто похожее на сочувствие. — Я не в первый раз работаю с ним, и эту особенность заметил у него давно, и мы говорили об этом. Поэтому, честно говоря, меня изрядно удивило, что он взял тебя на роль, да ещё и не самую последнюю в фильме.       — Да, наверное, это было зря, — выпаливает Антон не подумав и тут же ловит на себе непонимающий взгляд мужчины. Видимо, слишком заслушался и откровение вырвалось само собой, раньше, чем парень успел сообразить, что такая мысль вообще появилась в его голове.       — Почему? — кратко интересуется Арсений, забыв на мгновенье про режиссёра и искренне заинтересовавшись такой реакцией Шастуна.       — Во мне нет таланта.       Это говорит не Антон. Это говорит его отец — голос, сидящий внутри в его подсознании. Голос, который невозможно было угомонить после сегодняшнего провала ни на секунду. Настойчивый, неприлично громкий, змеиный. Он и впрямь не был похож на человеческий голос, и Шаст всегда представлял его чем-то вроде шипения кобры, довольной тем, в какое состояние отчаяния вводит жертву, на которую готовится с минуты на минуту напасть.       Произнеся это вслух, мысль показалась ещё более правдивой, чем когда она летала в воспалённом мозгу, отскакивая от черепной коробки. Она звучала как истина. Простая непрописная истина, к которой Шастун привык. Иногда он и вправду начинал верить, что талантлив. Например, когда зрители в актовом зале яростно хлопали в ладоши и радостно улюлюкали. Например, когда Димка приносил эти смешные плакаты с надписями, а после спектаклей расхваливал его всеми прилагательными, какие только знал. Но иногда зарождалось неприятное чувство, что он ему это говорит, чтобы успокоить и поддержать, а не потому что действительно так считает. Поз всегда старательно отнекивался от этого; пару раз он даже дулся на Антона, дабы продемонстрировать всю серьёзность ситуации.       — Это ты с чего взял? — спрашивает Попов, скрещивая руки на груди и будто с вызовом глядя на Антона.       Антон несколько раз открывает и тут же закрывает рот. Все слова были не те, всё было не то. То, с какой интонацией был произнесён вопрос, словно толкало Шаста сказать долю правды. Что ему это навязали, например. Но он всё же решает отмахнуться и ляпнуть смазанное: «Не важно».       — Ну-у, — протягивает Арсений, немного подумав и отводя взгляд в сторону. — Это не так. Талант в тебе есть, его просто нужно правильно раскрыть. А как я уже сказал, Максим Сергеевич в этом абсолютно не силён.       Попов молчит ещё какое-то время, будто решая что-то спросить и обдумывая, как правильнее подать вопрос, и вновь продолжает:       — Я конечно не хочу лезть не в своё дело, но мне показалось, что ты сегодня какой-то… не знаю, странный? Сам не свой.       — А какой я обычно? — недоумевает Антон. Ведь знакомы они всего ничего, и толком не общались, а тут такие высказывания, как будто они знакомы несколько лет и Арсений знает все его перемены настроения наизусть.       — Более собранный, — резюмирует актёр. — В прошлые дни ты был прям настроен на работу, а сегодня словно в облаках все съёмки летал и вообще не был погружен в процесс. Я, конечно, не отрицаю, что, возможно, это страх публичных выступлений и камеры…       — Он самый, — быстро заканчивает за него Шаст, не желая развивать эту тему.       Арсений замечает это, как замечает и немного более резкое движение головой с целью скинуть чёлку и то, что губы поджаты сильнее. Он быстро смекает, что парень ему врёт, но делает вид, что поверил, понимая, что полез куда не надо, и ловко спрыгивает с темы:       — В общем, я хотел тебе предложить дать пару уроков по актёрскому мастерству.       Я не ослышался? Мне предлагает уроки актёрского мастерства мой любимый актёр? Охуеть можно.       — Вы сейчас серьёзно? — переспрашивает Антон, не веря своим ушам.       Арсений отвечает утвердительным кивком и выжидающе смотрит на парня. Шаст не находит, что ответить, всё ещё не веря в происходящее. Может над ним так решили пошутить? Или ему вообще это мерещится?       Через время способность мыслить возвращается, и парень закусывает губу.       — Извините, но у меня сейчас нет денег, — виновато отрезает, морщась от того, насколько неприятно было отказывать в таком замечательном предложении.       Антон здраво проанализировал остатки, на которые нужно будет каким-то волшебным образом прожить оставшиеся две с половиной недели до первой зарплаты, и понял, что не потянет.       — А я что-то сказал про деньги?       Шастун вперивает ещё более непонимающий взгляд в Попова.       — Ну не бесплатно же Вы будете со мной заниматься, — предполагает Антон, чувствуя, с какой дикой неуверенностью произносит эти слова.       — Бесплатно, — беспристрастно отвечает Арсений, замечая удивлённо приподнятые брови коллеги.       Теперь Шаст совсем перестал понимать, что происходит. В голове всплывает вариант, что его об этом мог попросить Максим Сергеевич, но тогда почему Попов сразу с этого не начал? Антон прочищает горло и решается спросить:       — А зачем Вам тогда это надо?       — Профессиональный интерес, скажем так, — говорит Арсений, а затем более подробно раскрывает тему: — В тебе есть талант, и это видно, но перед камерой ты теряешься. Тебя нужно правильно раскрыть, а Максим Сергеевич сделать этого не сможет, да и вряд ли кто-то из актёров решит предложить тебе помощь, слишком увлечены своими заботами. — вздыхает и будто огорчённо поджимает губы. — Поэтому помощь предлагаю тебе я. — заканчивает монолог и в конце припечатывает: — Абсолютно бесплатно.       Антона это удивляет. Он стоит как вкопанный, игнорируя тот факт, что холодный ветер неприятно морозит кожу, царапая её и забираясь под незастёгнутое пальто. Он тупо не верит в своё счастье.       — Я… согласен, — глухо отзывается Антон, за что награждается одобряющей улыбкой Арсения.       — Вот и отлично, — мужчина берёт в руки телефон, с минуту что-то в нём рассматривает, а после сообщает: — Завтра Максим Сергеевич объявил выходной, так что предлагаю прямо завтра и начать.       Антон согласно кивает.       — Тогда в десять у киностудии, — заключает Арсений и, наспех попрощавшись с парнем крепким рукопожатием, уходит в обратном направлении от остановки, куда ранее торопился Шаст.       Он достаёт телефон и видит сообщение в новостной группе о том, что завтрашний день будет выходным. И тут осознание того, что только что случилось, резко пробивает его. Антон стоит, не обращая внимания на холод и покрытое мурашками тело, и смущённо улыбается себе под нос. Едва сдерживается, чтобы не запрыгать от счастья, как делают маленькие дети, когда получают то, что так давно ждут.       И уже будто и не кажется этот провал таким страшным. И будто внутри поселяется чувство уверенности в себе, ведь сам Попов сказал, что видит в нём талант. Во время их разговора Шаст настолько выпал из реальности от волнения, что только сейчас, прокручивая в голове диалог с самого начала, понимает, что ему сделали комплимент. И сделал его не абы кто, а Попов.       И это служит прекрасным поводом для того, чтобы оставшийся вечер провести с глупой улыбкой на лице, которая и не думает спадать, и сладким предвкушением завтрашнего дня.