Король, Что Носит Меч

Визерис Таргариен – Вы настолько уверены, что Стрикленд согласится на эту сделку? Миррийцы точно не захотят отпускать Веймонда, – заговорил Рейнигар, – и после расправы над их послами они могут пожелать отыграться на наших родовитых пленных. Договорить своему соправителю Визерис не дал. – Веймонду «повезло» попасться Золотым Мечам. Эти никогда не упускают выгоды, и не имеют привычки пытать своих особо ценных заложников. – Объяснил триарх, собственноручно наливая себе ещё воды. Их работа только начиналась, и он должен был сохранять трезвую, здравомыслящую голову на плечах. – Наконец, Мирр далеко не в лучшей форме. Победа над Дориаром не вернула ему разорённых поселений, не возвратила уведённых в рабство людей, практически не прибавила золота в их казну. И Стрикленд понимает, что теперь он не единственный претендент на худеющую мошну оставшихся двух шлюх. Ему нужно много денег, и он, уверен, не откажется от щедрого выкупа за волантийского триарха. – Вот только мы-то тоже... – Мужчина тяжело вздохнул и повёл плечами. – Мы и сами не можем тратить золото направо и налево. Визерис это и так отлично знал. Отражение нашествия кхала Дрого, воцарение самих Таргариенов, первые месяцы войны с Троешлюшьем – войны поглощали золото подобно песку, безжалостно всасывающему всю влагу. Скорый и победоносный захват Лисса со всеми его богатствами давал надежду... Но разгромное поражение Веймонда Дориара в землях Мирра многое испортило. – Это не повод опускать руки, – сделав глоток, Визерис продолжил мысль, – а повод нам придумать, откуда брать деньги. – Всегда можно начать портить монету, – предположил Мэйникс, – но это... – Успеется. – Со вздохом произнёс Визерис, сознавая неизбежность этой меры. – Простонародье платит кровью и потом, золотом первыми должны заплатить не они. Иначе мы дадим потенциальным заговорщикам в руки смертоносный клинок. А денег требуется множество. Планы триарха чернокаменного трона были поистине амбициозными и требовали они огромных затрат: как-никак, он собирался не просто свести войну к «приемлемым» результатам, он собирался её выиграть. Только полная, безоговорочная победа могла бы помочь Таргариенам сделать их власть в Волантисе нерушимой; только одержав вверх над Мирром и Тирошем можно было начинать приготовления к экспедиции за Узкое море, зная, что старые враги не смогут ударить в спину в самый неподходящий момент. В прошлой жизни он уже поддался соблазнительным заверениям Квентина и Эйгора в способности его войска без труда сокрушить основные силы лоялистов до подхода их дорнийских союзников; теперь он не повторит былых ошибок. И его замыслы уже начинают, медленно и болезненно, воплощаться в жизнь. Но для их дальнейшего продвижения нужно просто огромное количество золота. Потому в обеденные часы Визерис Таргариен и встречался со своим соправителем, человеком, неплохо разбирающимся в деньгах и способах наживаться. Мэйникс Рейнигар от озвученной перспективы скорейшего свержения поёжился и подвинул к себе пергамент. Затем он взялся за гусиное перо и принялся выводить по поверхности одному только ему понятные символы: это, по его словам, помогало купцу сосредоточиться. – Думаю я, что первее всех должен платить Лисс. Это самое приемлемое, самое безболезненное решение для Старой Крови. Родичей там у важных слонов и тигров нет, друзей и знакомых мало... Да и нравится людям, когда за них платит кто-то другой. Адмирал Гонерис, в свою очередь, сумеет взыскать средства, подберёт достаточно... Убедительные аргументы. – Начал рассуждать Мэйникс. – Вот только... Те два миллиона, что вы решили брать сверху положенной и уже собранной контрибуции. Сумма огромная, но, если вы не собираетесь уменьшить масштаб задуманного, её скорее всего не хватит. – Нет, Мэйникс, и это не обсуждается. Полумеры нам не помогли, и враг собрался воевать по-настоящему. И мы обязаны отплатить им той же монетой. – Сказал Визерис резче, чем, возможно, хотел бы. – Кроме того, мы сообщим Гонерису, что он должен собрать ещё полмиллиона с остального острова. Золотом, драгоценностями, редкими товарами, рабами. Предпочтительнее, конечно, золотом. – Если мы продолжим столь быстро выжимать из Лисса все соки, то скоро мы доведём его до полного разорения, – озвучил свои опасения Мэйникс, – начнутся голод, беспорядки, бунты. – Я разместил в Лиссе многочисленный, надёжный гарнизон. Он справится с любыми бунтовщиками, возникни в том необходимость, – отмёл сомнения Визерис, – я куда охотнее пожертвую частью лиссенийских горожан, чем своими людьми, которые будут погибать из-за плохого снаряжения и снабжения, на которые не хватило золота. Впрочем, ты прав в том, что какой-то минимум ресурсов, способный обеспечить Лиссу хоть сколько-нибудь приемлемое существование, нам придётся оставить. Соправитель вывел почти что идеальный круг синими чернилами. – Но одного только Лисса, боюсь, тогда не хватит. – Вздохнул купец. – Предлагаю обратиться к двадцати самым богатым семьям Волантиса с предложением внести в казну по двести тысяч онеров. Задаром, конечно, они наотрез откажутся делиться своими богатствами. Но если мы официально заверим Старую Кровь, что их деньги будут возвращены сторицей за счёт Мирра и Тироша, когда война закончится… Возможно, нам удастся с ними договориться. Пускай докажут свою «преданность» – быть может и на интриги поменьше золота останется. – Хорошая мысль, Мэйникс. Не очень мне хочется влезать в долги перед нашими «друзьями», поэтому постарайтесь выбить из них как можно более выгодные условия займов. Визерис знал, что случилось в его отсутствие. Он был доволен реакцией Дейнерис: она раскусила намерения слонов, она прикрыла его спину, она и Эйлинор вручили ему подробный список Старокровных, которые вызвали у них подозрения... Однако слоны и сочувствующие им так и не решились на какое-либо конкретное действие – на что-либо, за что их можно было бы бросить под топор палача. Внутри Чёрных Стен и в остальном городе не было ни мятежей, ни подстрекательства к нему; никто не попытался покуситься на жизни Дейнерис, Мэйникса, Вармара или любого другого заметного сторонника Таргариенов; после памятного заседания Консулата вопрос о заключении мира более не поднимался. Визерис был почти что убежден, что выступление Старой Крови грядёт – но и не мог рисковать, сам провоцируя их на конфликт. И, к тому же, сомнения всё-таки оставались. Ведь у слонов не осталось признанных вождей, в их среде хватало старых недругов, кое-кто из их числа и вовсе зарабатывал на продолжающейся войне... Если он сейчас, после тяжёлого поражения своего соправителя, начнёт арестовывать и казнить, не имея на то крепких, словно валирийская сталь, оснований, то с немалой долей вероятности оттолкнет от себя всех оставшихся сторонников. Старокровные держались тише воды Ройны и ниже травы Дотракийского моря, не давая ему стоящего повода; показывать себя самовольным тираном, пытающимся смыть позор кровью своих же подданных по первому же подозрению не хотелось. Пока что пришлось довольствоваться мерами, принятыми его сестрой. Дейнерис смогла поддержать порядок на улицах Волантиса: стража по её приказу арестовывала всех паникеров, решивших на площадях поносить триархов; его сестра успела открыть приём новых ополченцев; она обязала жрецов всех Богов Волантиса возносить ежедневные молитвы за победу Первой Дочери... И доносить, если кто-то из прихожан замыслит измену. Этими мерами и своевременным появлением Визериса в пределах Чёрных Стен Таргариены удержали город в повиновении; когда триарх чернокаменного трона добьётся новых успехов, тогда можно подумать и о казнях. – Однако платить придётся всем, – с этими словами Таргариен подвинул к себе новый пергамент, – и, в том числе, торговцам с востока. Я предлагаю поднять пошлины для купцов, прибывающих из Залива, Кварта и ещё более далёких земель. Как считаете? Рассудительный Мэйникс дал ответ не сразу: он взвешивал, оценивал и размышлял. – Редко какой торговец плывёт в воюющую державу, понимая, что его дорогие товары подвергаются страшной опасности. Однако... – Рейнигар позволил себе скромную улыбку. – кровопролитие идёт на Ступенях и в Спорных землях, не на территории Первой Дочери. Кваатийцам, гискарцам и прочим плыть мимо нас и опасно, и бессмысленно – разве что поворачивать к Летним островам, но летнийцы не смогут выкупить всего, что они предлагают. Да и хватает там князей, что не желают видеть чужеземцев у своего берега. Мы можем требовать больше за право вести дела в наших гаванях, ещё и поднимем цены на припасы. Возвращаться-то им придётся, оплывая Валирию. – И при этом основная тяжесть от подорожания их товаров падёт на Старую Кровь, – не без удовольствия произнёс Таргариен, – поскольку простонародью товары из столь дальних краев и не по карману, и без надобности. – Простонародью тоже, скорее всего, придётся затянуть пояса... Узнав о поражении Веймонда, Визерис не терял ни минуты. Вместо того, чтобы отправиться с людьми Геймона Гонериса на Пыточную Глубь, Таргариен с небольшим отрядом избранных Чёрных рыцарей высадился у устья реки Вечной Горести. Там он смог собрать оставленные Дориаром гарнизоны и двинуться печальным, скорым маршем к прежним границам Волантиса – туда, где располагался «Щит Тагароса». «Щитом» называлась цепь укреплённых поселений и фортов на западном рубеже земель Волантиса, возведённая в Век Крови для защиты ключевых дорог и путей. Там Визерис готовился встретить самое страшное испытание жизни: войско Золотых Мечей... Положение дел, впрочем, оказалось не настолько катастрофическим, насколько могло показаться. Волантис и его колонии хранили покорное молчание: нигде не случилось мятежа, нигде не прошли бунты. Победоносный Гарри Стрикленд возвратился в Мирр и, по донесениям шептунов, наотрез отказался от «предложения» магистрата пойти ответным походом на земли Первой Дочери. Как объяснил дотошный изгнанник разъярённым магистрам, в первой статье контракта задачей Золотых Мечей была названа «охрана города Мирр и его владений»... И, став окончательно зависимыми от военной помощи генерал-капитана, правители Вольного города стерпели его категоричный отказ. Так или иначе, но решение Стрикленда остаться под защитой Мирра дало Таргариену возможность реорганизовать разрозненные и относительно малочисленные силы на континенте. Тирошийцы и нанятый ими на роль адмирала пират, Эурон Грейджой – очередной изгнанник из Вестероса – сцепились с Геймоном Гонерисом и волантийским флотом на Ступенях. И успехи обеих сторон казались попросту незначительными. Грейджой и его люди наносили болезненные точечные удары, но не решались напасть на Лисс или хотя бы отбить занятую волантийцами Пыточную Глубь. Гонерис с верными волантийцами и переметнувшимися лиссенийцами сумел взять под контроль южные острова Ступеней, но никак не мог подловить «Молчание» и флот Эурона. И на земле, и на морях установилось хрупкое, но равновесие. Сейчас, после того, как первоначальные надежды обратились прахом, Визерису нужны были деньги и время. Неспособность Диархии собраться и ответить единым, мощным, согласованным ударом давала ему время; но золото ему пришлось добывать из верного Волантиса и поверженного Лисса. И, ради реализации задуманного, Таргариен покинул «Щит Тагароса» и вернулся в столицу Нового Фригольда, кующегося на глазах в крови и пламени. – Я с ужасом ожидаю возвращения наших «партнёров» с востока, – тем временем продолжал разглагольствовать Мэйникс, откладывая в сторону очередной пергамент, – им придётся целых триста тысяч онеров отдавать. – Сделка есть сделка. Визерис при воспоминании об этом деле невольно улыбнулся. Как он выяснил, вернувшись в столицу своей державы, первее него в неё прибыл посол Добрых господ Астапора с заманчивым предложением. Толстый и на удивление басистый гискарец предложил Дейнерис и Мэйниксу купить у своих собратьев восемь тысяч Безупречных для ведения войны: гискарцы на удивление чутко почувствовали выгоду. Его жена грамотно провела переговоры и сумела сбить завышенную цену на четверть, сыграв на том, что Астапору негде найти другого, столь же богатого покупателя. И немудрено: Кварт защищают его собственные жители, к другим Вольным городам мимо Лисса и пылающих Ступеней не проплыть, а у иных мелких поселений на подобную покупку никогда не хватит денег. Дени дала своё согласие – и он, явившись в город, подтвердил своей властью и это её решение. Триарх Первой Дочери и мясник из Астапора ударили по рукам: гискарец отбыл домой, оставив в Волантисе своего женоподобного племянника и получив пятьдесят тысяч золотом. И, в качестве знака, что сделка прошла успешно и принесла выгоду обеим сторонам, гискарец предложил его сестре свою рабыню-переводчицу в дар. Темнокожая девчонка потрясающе владела самыми разными языками, а её высоким валирийским оказался доволен сам Хранитель Устоев – и, конечно, подарок сестрой триарха был принят. Вскоре на службе Визериса появится немалое войско, вооружённое и снаряжённое на уровне лучших воинств континента. Хватает причин, почему тот же Квохор обходится одними Безупречными для защиты: тут и отличная выучка, и стойкий боевой дух, и равнодушие горожан к потерям среди рабов. Заменить павших не ополчением, а Безупречными казалось более чем правильной мыслью. Примерно так рассуждала Дени, давая своё согласие; примерно так рассуждал и он сам, одобряя её решение. Вот только одними евнухами-рабами два гордых города не победить – и уж тем более ими не победить Семь Королевств. Заключённая его сестрой и одобренная им самим сделка привела к ещё более удивительным обстоятельствам – она окончательно оформила в его голове давно вызревавшую идею. Ведь на каком фундаменте Астапор строит свои силы? На основе легионов Старого Гиса, тех, что держали в страхе половину Эссоса и смогли попить немало крови из величественных драконьих владык прежних эпох. И только когда валирийцы прошлого переняли и усовершенствовали систему, только тогда они смогли добиться коренного перелома в борьбе с гискарцами за власть над миром. Не наёмные отряды, не ополченцы принесли Старому Фригольду его вечную славу и несметные богатства, о нет. То была работа профессиональных воинов, мужчин, что всю жизнь отдавали оружию, доспехам и дисциплине... И драконов, конечно. Его драконы заметно выросли с их последней встречи, это нельзя было отрицать. Эйксион по габаритам уже походил на настоящего, достойного такого быка! Но ещё нескоро он сможет отправить возрождённое сокровище на битву. Нужно обходиться имеющимся. Ему нужно было в корне переосмыслить подход к военному делу. То, что годилось для стычек в Спорных землях и смогло принести ему трон триарха, теперь уже не годилось для новых вызовов. Он понял, что настало время решительных мер, серьёзных изменений, и не побоялся вступить на неизвестную дорогу. – Мэйникс, я должен вас оставить. – Чинно произнёс Визерис, не без удовольствия отрываясь от кресла. – Дела ждут меня в другом месте. – А мне, похоже, – с кислой улыбкой отозвался соправитель, – предстоит непростая беседа с городским казначеем. – Да, вам пора поставить его в известность. И помните... – Не идти на уступки. – Точно. Триархи-соправители расстались, понимая, что их работа на день ещё не закончена. И если Рейнигар отправился отдавать распоряжения казначею, то у Визериса путь лежал за пределы городских стен. Туда, где, как он надеялся, возрождается давно забытая история. На улицах Волантиса уже не было заметно того, прежнего восторга, с которым его людей провожали в плавание. То тут, то там Таргариен подмечал чёрные одеяния, а многие окна были заколочены; то жители Первой Дочери поминали своих отцов, мужей, сыновей и братьев, что пропали на Спорных землях и подле Мёртвой реки. Триарха подданные приветствовали, но без былого пыла; сами крики были куда тише, энтузиазм из них пропал, да и число глоток сократилось. А ведь то ли ещё будет – каких–то пару минут назад он закончил обсуждение грядущих пошлин и налогов с Рейнигаром. Как-то тогда люди будут его встречать? Не даётся величие задаром, вот только простонародью этого не объяснить... Но, впрочем, на всех важных городских перекрестках Визерис натыкался на красных жрецов. Рабы таинственного Пламени собирали вокруг себя десятки и сотни людей по всему городу, денно и нощно проповедуя им об опасностях мира, о подлости слуг злобного Великого Иного... И о величии посланного Р'глором Волантису триарха, о долге повиновения ему и его сестре, об обязанности верных и преданных подчиняться угодному Свету человеку. Именно на этих перекрёстках конвой триарха встречали громче всего, именно там ему радовались, именно там ему по-прежнему клялись в верности. Ему крайне не хотелось полагаться на Бенерро, его культ фанатиков и его кровожадного Бога. Из его памяти так и не уходила та проклятая ночь, та церемония, тот костёр... И, всякий раз, когда он пытался изгнать воспоминания из головы, они непременно возвращались. Уж не за сына ли решили отомстить Боги под Мёртвой рекой?.. Только усилием воли Визерис заставил себя забыться. И то, на место тягостных воспоминаний поспешили лишь немногим менее тягостные размышления о грядущем. Размышления, окажется ли задуманного и предпринятого достаточно для победы. И найти однозначный ответ на этот вопрос было совсем непросто. По прибытии в Волантис Визерис поразил подвластных ему горожан новым указом. От него ожидали продолжения войны, от него ожидали созыва ополченцев заместо павших... Мало кто понял, что означают объявления о создании четырёх новых легионов. Волантийцы с искренним удивлением смотрели, как жрецы Балериона благословляют яркие, только что сшитые знамёна, как триарх города назначает первых за многие столетия джентисов. Все слышали, а многие и читали о событиях Века Крови, когда волантийские легионы пытались поддержать право первородства; все слышали, а многие и читали о том, как слоны распустили легионы и упразднили джентисов, дабы избежать любых бунтов и военных мятежей, угрожающих их власти. А теперь в городе снова появились легионы, снова появились их командиры, раздавались давным-давно позабытые кличи. Это всё по-началу могло показаться бредом сумасшедшего, жалкой попыткой воссоздать то, что ушло давным-давно. Очень многое зависело от того, как объявление будет воспринято самими людьми. И брошенный им клич не пропал даром. Вскоре в Волантис потянулись люди, желающие взяться за меч и копьё. Самыми первыми явились те Драконьи Когти, кого Визерис прежде распустил по Ройне: большинство так и не почувствовало никакой прелести в крестьянской жизни. Для них жизнь воинов была привычной и знакомой, они с радостью вернулись к найденному было призванию. А кроме Когтей прибыли и ветераны других отрядов, тоже пожелавшие заняться чем-то знакомым. Из них всех, людей бывалых и закалённых, Визерис набирал сержантов и младших командиров, инструкторов и ветеранов. За ними, как ни странно, потянулись вольноотпущенники, которым Боги не улыбнулись и которым помимо жизни нечего было и терять. Они рвались в бой, надеясь то на славу, то на добычу, то на участок земли после победы. Слова о земельных наделах после победы, как оказалось, заинтересовали многих. Следом за волантийским низом потянулись те колонисты, кому надоело без конца гнуть спину на огромных плантациях Старой Крови, те горожане, кто не мог соревноваться с рабами–ремесленниками. Визерис и его громогласные глашатаи разогревали их желания, обещая каждому ветерану после победы хороший участок земли и субсидию для обустройства на нём. Затем Бенерро через своих слуг по всем перекресткам и углам объявил дело возрождения легионов делом богоугодным и многие мужчины–фанатики красного культа поспешили под знамёна Волантиса биться с извечным злом и его приспешниками. Но при этом самих красных жрецов по отдельному приказу Таргариена в ряды легионов не пускали: триарх не желал чтобы его новая армия в итоге стала армией жрецов Владыки Света. Свет Истины наверняка всё понял, но предпочёл не идти на конфликт. И сейчас на полях перед Волантисом, там, где ещё полгода назад стояла несметная орда варваров, проходили первые за долгие годы полноценные учения. Всё по заветам Деймона Белейриса, чьи некогда покрытые пылью свитки триарх изучал в своё свободное время: Второй легион, составленный в основе своей из горожан–волантийцев, возвёл полевые укрепления, а отборный Первый готовился их штурмовать. Ожидали только его – и, судя по всему, ожидание не затянулось. – Эйкс Визерис, – учтиво произнёс мужчина, довольный возможностью облачиться в доспех, – рад, что вы нашли на нас время. – Как идёт подготовка? – Осведомился триарх. – Вторые закончили с час назад, – ответил Вармар Натариос, что до своей бурной политической карьеры командовал волантийской пехотой, – и мои люди рвутся в хорошую драку. – Не давайте никому спуску, – самым серьёзным тоном велел Таргариен, – от этих новобранцев зависит очень многое, и я не допущу, чтобы деньги тратились впустую. – Я это понимаю, – просто ответил тот. Визерис слегка приподнял уголки губ, довольный этим ответом – и направил коня к возведённым укреплениям. Ещё только приближаясь он мог заметить, к своему вящему удовольствию, позитивные изменения: насыпь стала выше, постовые держались куда лучше, кольев они сделали побольше... –Визерис! Думали, вы и не появитесь. – Прокричал с насыпи его старый знакомец Торрхен Сноу. Северянин так и не смог привыкнуть к сытой жизни горожанина, и поспешил записаться в возрождённый легион вместе с теми, кого смог найти. – Готовы? – Разумеется, Ваша Милость! Пущай идут сюда! Мы им ещё покажем! – Пусть помнят, что от них зависит! Уверенность северянина с одной стороны внушала уважение – Визерис ведь видел Торрхена в бою, знал, что он подкрепляет слова делом. Но в то же время она напоминала о главной из трудностей, стоящих перед Визерисом в нелегком деле воссоздания войска – трудности подбора ответственных, достойных людей на позиции начальства. Недавнее поражение показало, что волантийцы остро нуждаются в толковых командирах, способных отдавать приказы в критически значимые моменты. После пленения Веймонда армия мгновенно потеряла управление и стала лёгкой целью для Золотых Мечей. Вот только взять столько толковых офицеров было почти что негде. Слоны под занавес Века Крови постарались сделать всё, чтобы их властная гегемония никогда не была нарушена. Они старательно и тщательно уничтожили все остатки воинской системы Фригольда: отказались от легионов, упразднили джентисов, стали вербовать разномастных и разнородных наёмников для защиты своих мелочных интересов. Неудивительно, что вплоть до крупного потрясения, принявшего вид дотракийской орды, их владычество было неоспоримым. Триарх и его советники делали всё, что могли в такой непростой ситуации. Им пришлось подбирать бывших наёмников, вроде Сноу, на ответственные позиции; проводить изнурительные занятия с волантийцами по тактике, стратегии и старым книгам; Таргариен собрался в начале грядущей луны объявить о создании специального «Дома воинской мудрости», где джентисов будут натаскивать на воинское ремесло. Пока что... Придётся обходиться имеющимся. Как только люди триарха и он сам заняли место, раздался сигнал к первой атаке... И началась почти что полноценная битва. Первый легион пошёл вперед, не нарушая строя и не рассыпаясь на отдельные группы; с каждым разом его бойцы всё лучше и лучше держали строй. Вторые отвечали яростной обороной, не давая противнику войти в обороняемый ими лагерь, и грамотно пользуясь своими преимуществами. И только со следующей попытки людям Вармара удалось пробиться в лагерь. Тогда трубили перерыв, и, пока бойцы отдыхали да набирались сил, командиры выслушивали критику от своего триарха. Затем стороны поменялись ролями, и теперь штурмовать лагерь пришлось вчерашним ремесленникам и крестьянам. Они проявили более чем достойное рвение – и, что важнее, показали явный прогресс в умении биться строем. Вторые не рассыпались, не разбегались, а грамотно давили, пользуясь как числом, так и полученными ими навыками. В разных сочетаниях, с разными условиями, тренировочные бои продолжались ещё долго, испытывая людей на прочность и выносливость. Результатами Визерис в целом остался доволен: если и не по дням, то по лунам развитие было бесспорным. Но порождающий сомнения голос в голове так и шептал – то, как люди держатся на тренировочном поле, мало что говорит об их способностях в настоящем бою. Даже у Фригольда ушли десятилетия, чтобы отладить свою систему... а ему нужно добиться результата уже в ближайшие луны. Да и помимо того ещё хватало проблем. Третий легион пока что существует только как половина от задуманного, а Четвёртый и вовсе только на бумаге, и со снаряжением туговато, и, что пугало Визериса ещё больше, отчаянно не хватает надежных и толковых командиров высшего ранга. Таких людей, кому можно доверить самостоятельный поход и на чей успех можно было бы рассчитывать. Но большинство недостатков, большинство проблем можно было ещё выправить. Пусть только Боги даруют ему время. Деньги он достанет сам, подданным должную верность внушит тоже сам. Сейчас они все только начинают путь по нужной дороге, и, Таргариену хотелось верить, дорога приведёт их всех к желаемой цели. Солнце уже скрылось за стенами Волантиса, и только тогда трубы подали воинам сигнал. Но не в Волантис будущие легионеры возвращались: ужин и сон их ожидали в полевых лагерях, ими же возведённых. Архонт Деймон неспроста писал, что тяготы облагораживают воина и поддерживают в нем подобающий дух; как–никак, неспроста проклятые Золотые Мечи обычно воздерживаются от долгих остановок в городах. И, по–хорошему, ему стоило бы провести ночь с бойцами. Показать, что он готов разделить с ними трудности, убедиться, что они его не забывают... Но сейчас настало время ему отдохнуть. Расслабиться, хоть на несколько часов, и восстановить силы. Ведь, в конце концов, дорога ещё только начинается: негоже пасть без сил задолго до её конца. До выхода из Волантиса пройдет ещё несколько лун, побывать в лагерях он успеет. – Возвращаемся во дворец. – Велел триарх своим гвардейцам, всю дорогу хранившим подобающее молчание. Обратная дорога по вечерним улицам заняла целый час; дома Визерис переоделся и поспешил к любимой сестре. Утром та говорила, что будет ждать его в их общей спальне. Так оно и было. Голая Дейнерис лежала на подушках, в блаженстве закрыв глаза. Столь сильные эмоции вызывали две пары умелых рук, старательно трудившихся над аккуратными ножками его возлюбленной. То были сидевшие на краю кровати Дорея и Нерра, помогавшие жене своего хозяина сбросить дневную усталость. На обеих были полупрозрачные хитоны, работали они в почтительном, должном молчании. Визерис на мгновение задержался на входе в спальню, любуясь открывшейся ему картиной... – Вон. – Сказал он наконец. – Вы свободны на этот вечер. Ему не пришлось повторять приказ дважды. Дорея и Нерра тотчас поднялись с кровати, молча поклонились ему и исчезли за дверью. Может, пошли ужинать; может, пошли спать; может, пошли знакомиться друг с дружкой теснее... До этого ему дела не было. – Брат, – чуть ли не шёпотом говорила Дени, – и зачем ты их отослал прочь? Они делали мне массаж, мне было так хорошо... – Потому что я хочу побыть с тобой наедине, – заговорил Визерис, – и только с тобой. – Ложись уже... – Отвечала ему жена своим заботливым голосом. – Ложись и расскажи, как у тебя день прошёл. Надеялась, что ты хотя бы на обед прибудешь. Визерис быстро разделся и воспользовался приглашением Дейнерис. – Некогда было. Пришлось чуть ли не на ходу поесть, перед тем как засесть с Мэйниксом за счета. А их мы сводили с ним так долго, что... – Как скажешь, как скажешь. – Хихикнула женщина и открыла глаза. – Я же не требую отчёта! Известие о беременности Дени смогло потрясти его – в самом лучшем смысле этого слова. Визерис моментально припомнил своих детей из той, другой жизни: задиристого Эйгона, славного Эймона, весёлого Деймона... Но здесь и сейчас, он не позволит детям от Дейнерис Таргариен повторить печальные судьбы его отпрысков от Роанны Тирошийской. Его дети сядут на причитающийся им трон, а не падут в бессчетных попытках его отвоевать. И, словно присягая в этом, мужчина аккуратно положил руку на её округлившийся живот. Живот, что держал в себе их наследника... Или их наследницу, как Боги рассудят. Ошибки, которой он сперва боялся, не случился: сейчас только слепой мог отрицать беременность сестры. – А ты всё успела сделать? – Визерис поинтересовался ей на ушко. – Да, брат. Всё! – Она улыбнулась, а затем сделала недовольную рожицу. – Ведь кое–кто мне толком ничего и не поручает. А я ведь сама вызывалась отправиться к казначею и поговорить... – Твой долг перед нашей династией и без того тяжёл и важен. Незачем рисковать, ставя под угрозу и тебя, и нашего ребёнка. – Он говорил заботливо, но твердо. Давал понять, что своего мнения не изменит. – К тому же, твои поручения, Дени, тоже не шутка. Твои письма господам, архонтам и магистрам нейтральных городов и держав помогают нам не допустить разрастания вражеского союза. От наших драконов вполне может зависеть судьба войн! Мужчина прекрасно понимал стремление Дени приносить пользу, действовать, влиять на реальные дела. Но, в то же самое время, он не мог не заботиться о её здоровье, о её спокойствии – особенно в таком положении! Любовь старшего брата и опекуна соединилась с любовью мужа, и Визерис старался как только мог оставить Дейнерис под заботливым присмотром во дворце. Однако же ей нужно было занятие, и занятие, достойное супруги триарха и будущей королевы. Изящное решение вскорости нашлось – точнее, даже два решения. Дейнерис в своих покоях занималась написанием писем владыкам тех из окрестных держав, кто ещё не принял никакой стороны. Его супруга общалась с правителями осколков Гиса, купцами Пентоса, жрецами Норвоса и Квохора... Пытаясь если не привлечь их на сторону Волантиса, то убедиться в их нейтралитете. И, к своей гордости, Визерису очень редко доводилось поправлять письма сестры: они были составлены по уму, с хорошо подобранными фразами и правильными обещаниями. Эта работа сестры позволяла триарху с головой уйти в управление городом, воссоздание воинства и планирование грядущей кампании. Наконец, именно Дени, и никому иному, Визерис поручил задачу просмотра всех возможных текстов, относящихся к воспитанию драконов, ухода за ними и их содержания. С его аргументами о важности, ответственности этого задания сестра не спорила, с головой погрузившись в разбор словес прежних владык Валирии. Драконы росли быстро, вскоре Таргариенам понадобится заняться их воспитанием и становлением: не хотелось бы допускать глупых ошибок по незнанию. – Да, я понимаю это всё. И я уже сказала, что всё задуманное на сегодня сделала! – Рожица исчезла, а в голосе отчётливо слышалось удовлетворение. – Ещё один свиток о драконьих седлах был прочтён и переписан. Огромный свиток со схемами и комментариями – переведён, переписан... Миссандея пришлась как нельзя кстати. – Миссад... Кто? – Наатийка, которую мы у гискарца забрали. – Напомнила Дени. – Она помогает мне разбирать пышные фразы старых драконьих владык, да так, будто сама родилась и выросла в Валирии. С ней моё дело идёт гораздо, гораздо быстрее. Так что, братик, когда понадобится, нам сделают самые настоящие драконьи седла. Как у бывших архонтов. Ещё лучше даже! Визерис, наконец, смог расслабиться. Мягкие подушки, близость любимой женщины и полумрак в комнате делали своё дело: напряжение покидало его тело, позволяя перевести дыхание от дневных забот. Его же сестра тем временем предавалась фантазиям. – А ведь так хорошо будет полетать! Представь себе только: ты и я, в воздухе, одновременно, как Старый Король и Добрая королева... – Я не хочу быть Старым! – По-доброму рассмеялся Визерис. – Не перебивай, ну! – Мечтательно шептала она с полуприкрытыми глазами, – мы будем первыми в небесах за почти что два столетия! Только представь себе: увидеть Старый Волантис с высоты птичьего полета. Его дворцы, его башни, его купола, его храмы. Потом мы полетим и осмотрим остальной город. А снизу нас будут приветствовать восхищённые подданные, приветствовать нас и возрождённую Валирию... – Тебе так неймётся оседлать дракона? – Хмыкнул Визерис. – Если так, то он тут, рядом с тобой. За глупой и грубой шуткой Таргариен скрывал, насколько сильно эту мечту он разделяет. Ещё давным-давно, мальчишкой-бастардом, он заслушивался песнями о драконьих всадниках, с досадой сожалея о гибели этих благородных зверей. Жалел он о ней и в этой жизни: попробовал бы только Баратеон восстать против мощи Балериона, Вхагар, Вермитора или Караксеса!.. Но, что уж там, появившихся, доставшихся столь дорогой ценой драконов, Визерис рассматривал отнюдь не только как инструмент. Что-то загоралось в нём, когда он видел могучего Эйксиона, изящную Рейллис и великолепную Сонарис... Наверное, так драконов воспринимать могут лишь Таргариены – не просто как властных и опасных зверей, но как детей. Дейнерис тихонько рассмеялась, а затем нарочито-громко вздохнула. – Ой, брат, оставь свой наёмничий юмор. На меня он не действует. – С этими словами она игриво поцеловала его в губы. – Зато, уверена, лиссенийские шлюхи его оценили по достоинству. Настала пора вздыхать уже ему. – Мне на Семиконечной Звезде поклясться, что ли? – Спросил мужчина, прижав горячее, родное тело к себе. – В третий раз повторяю: у меня ни одной женщины в Лиссе не было. Порой я себя чувствовал последним дураком: самый несчастный оруженосец веселился с легендарными куртизанками, а я лежал в холодной постели в гордом одиночестве. Дени испытующе, как и в первый раз, взглянула на него... – Да верю я, верю... – Наконец, ответила она, игриво проведя нежной рукой по его груди. – Но, на самом деле... Это всё глупости, а я хотела поговорить о чем-то серьёзном. – О чем же? – Не без труда подавил вздох Визерис. – Что-то о войне тебя волнует? Или ты хочешь мне рассказать про... – Не, это всё ещё... Любовный вопрос. Но это важно! В спальне ненадолго установилось молчание. Очевидно, что Дени долгое время обдумывала, что собирается ему высказать; очевидно, что решение всё же выговориться было принято ею не просто так. – Я хотела поговорить с тобой о других... Женщинах. – Он было открыл рот, желая возразить ей, но она перешла на едва разборчивую скороговорку. – Нет, погоди, не перебивай меня. Дай договорить, пожалуйста, а? – Хорошо, я слушаю. – Визерис не мог не восхититься сообразительностью сестры. Начать разговор о «женщинах» в постели, когда он расслаблен, когда он умиротворен, когда так сложно сосредоточиться и провести, солгать... Роанна, помнится, так любила делать. Дени выдохнула, вдохнула – и, наконец, заговорила. Медленно и аккуратно подбирая слова, но стараясь сделать так, чтобы каждое её слово отложилось в памяти собеседника. – Видишь ли... Пока тебя не было, пока ты был в Лиссе, я... Я волновалась. Прекрасно знаю ведь, что это за помойка, и какие шлюхи в ней роются. Порой я изводилась, представляя вокруг тебя трёх, а то и четырёх куртизанок, с грудями пышнее, чем у нашей Нерры, и ликами, будто у Девы. Представь, каково это было? «А ведь Рейнира в самом деле предлагала мне нечто такое». – Однажды мне стало невтерпёж мучить себя кошмарами, и я решила поговорить с Элин. Открыто, по душам, как взрослая. Всё обсудить, что меня волновало. Она ведь тебя помнит с самого начала наших злоключений, знает куда больше моего. И, словом... – Дейнерис, будто желая придать себе решимости, принялась смотреть на него в глаза. – Она дала мне один совет. – Леди Элин – женщина умная и мудрая. Ты приняла правильное решение. – Удовлетворённо кивнул Визерис. Он был рад, что сестра обратилась по такому щепетильному вопросу к кому-то, в чьём рассудке триарх не сомневался. – И она посоветовала мне предложить тебе... Кое-что. – Её голос слегка дрогнул, но, по всей видимости, сестра намеревалась договорить мысль до самого конца. – Слушаю. – Я не хочу делить тебя с какими бы там не было властными гелами, выдающимися куртизанками... вестеросскими леди, когда дело до них дойдет. – Тихонько улыбнулась Дени, и он последовал её примеру. – Не хочу соревноваться с кем-либо за твою любовь, твои симпатии. Но я понимаю, что мы не можем быть вместе всё время. Рано или поздно, но тебе придётся повести людей на войну, а я должна буду остаться тут, в Волантисе. Луну, две, три, ты, может, и выдержишь... – И к чему ты клонишь? – Элин рассказала мне... Что даже у нас дома, в Вестеросе, где нравы покрепче будут, многие леди... Не возражают, когда их мужья в долгих походах и отлучках спят с крестьянками, служанками, горожанками и другими распутными девками. Им известно, что такова уж у мужчин природа, и что её не переделать ссорами и склоками. И не отрицай – тебе эта природа... Передалась. Я ведь помню, как ты в Спорных Землях любил... Брать разных девушек и женщин к себе в спальню на ночь. Элин это тоже прекрасно помнит, и она мне об этом рассказала. – Заговорила сестра, начиная издалека. – И леди Элин сказала, что я должна учитывать этот опыт. Я... Я с нею согласилась. Визерис избавил сестру от необходимости договаривать столь непростую для неё мысль. – Хорошо. Я тебя услышал. – И я хочу, – перебила его мысль Дени, – хочу, чтобы ты, как и сейчас, любил только меня. И пойми меня правильно: то, что я готова смириться с простыми рабынями, не означает, что я буду терпеть вокруг тебя стайку «высокородных» шлюх. Никаких постоянных любовниц; я должна оставаться одной-единственной в твоем сердце. И, конечно, пока мы рядом, я хочу быть единственной и в твоей постели! Визерис вспомнил об ещё одной теме для разговора, которую раньше он старательно избегал после свадьбы с Дейнерис. И, коли сестра решила заговорить на столь откровенную тему со всей честностью, он решил взять с неё пример. – Скажи... А что насчёт Эйлинор? Дейнерис заметно смутилась, не решаясь встретиться с ним глазами. С одной стороны, она, естественно, не желала делиться своим братом и мужем; с другой – речь всё же шла об Эйлинор. Женщине, с которой и у самой Дейнерис была прочная эмоциональная связь; речь шла о её защитнице, наставнице, помощнице, красивой воительнице... – Ну... Я... Не готова отвечать... Не будем об этом сейчас. – С этими словами она обняла его и шепнула. – Давай не отвлекаться. Ты меня понял? Ведь так? – Да. И я обещаю, что не буду злоупотреблять твоей… снисходительностью к нашим мужским слабостям, – сказал он, когда их поцелуй завершился, – и я благодарю тебя за готовность взглянуть на некоторые вещи действительно по-взрослому. – Это лучше, – рассудительно произнесла Дени, – чем потом прятаться друг от друга, выяснять отношения, ругаться из-за не стоящих того шлюх. Порой надо договориться заранее, и избежать головных болей впоследствии. Но я запомнила твоё обещание не злоупотреблять! – Продержался же я в Лиссе как-то. Городе постельных развлечений, известном даже в Ии-Ти. – Выдохнул Визерис. – Что, в сравнении с ним, могут предложить Спорные земли или Ступени? – Да ладно, – Дени, прям как в детстве, легонько укусила его за нос, – хватит скромничать! Раньше тебя женщины оттуда устраивали. – То было раньше, и давно. – Так давно, – хихикнула его сестра, – что сейчас по Спорным Землям уже бегают отпрыски от драконьего семени. Драконье семя... Бастарды... Его сын, сгоревший в зачарованном пламени, чтобы его сестра была спасена... «Выкуплена». Бесчувственный, безэмоциональный голос Бенерро, его руки, его собственные руки, обрекающие родную плоть на смерть... Должно быть, боль воспоминаний отразилась у него на лице – сестра совсем скоро отреагировала. – Я... Что-то не так сказала? – Из голоса Дени полностью пропала игривая насмешливость. В нем теперь отчётливо была слышна искренняя забота, смешанная с волнением. – Не молчи! – Да... Знаешь, Дени, – проговорил Визерис, стараясь не смотреть ей в глаза, – я совершил немало ошибок и принял немало дурных решений за свою жизнь. И буду благодарен, если ты не будешь... О них так напоминать. Визерис так и не признался Дени, как именно он помог ей завершить ритуал. Не рассказал, чего ему стоило возрождение драконов. Нечего его сестре знать, что её жизнь была куплена жизнью её племянника – это может смутить её, разладить их добрые отношения. Отчасти для сохранения этой истории в секрете Таргариен строго-настрого запретил жене встречаться с Бенерро: только Боги знают, что на уме у этого фанатика. Так главный красный жрец оказался в одной компании с дорнийскими змеями, которым тоже не было доступа к телу будущей королевы Вестероса. – Прости, я не хотела тебя задевать... А что случилось? – Любопытство, свойственное ей с самых малых лет, всё-таки взяло вверх над чувством такта. – Какая-то миленькая дочка старосты, которую ты обещал взять с собой, а оставил разгневанному отцу на милость? Может, подруга-воительница, вроде Эйлино... – Не хочу говорить об этом, Дени. Что было, то прошло. – Не столько для неё, сколько для самого себя произнёс Визерис. – Негоже тревожить призраков былого. В спальне воцарилось неловкое, неуютное молчание. Его любимая смутилась из-за его неожиданно жёсткой, непонятной ей реакции; он сам отчаянно пытался отогнать воспоминания прочь. – Давай... Давай спать, Дени. – Озвучил он своё предложение. – А я думала, что ты захочешь взять меня. – Дейнерис лизнула его руку и азартно подмигнула, довольная шансом переменить настроение. – Лекари уверены, что это не вредно. Что у меня всё хорошо идёт, и что любовь плоду пойдет только на пользу. Что скажешь? Визерис ещё раз пробежался глазами по телу любимой женщины. Груди, уже заметный животик, белая, чистая и приятная на ощупь кожа... – А знаешь… – Визерис, отогнав от себя непрошенные сомнения, с улыбкой притянул к себе супругу и уложил её на себя сверху, – день был долгим и трудным. Зато теперь впереди долгая ночь, и она вся наша. – Истинно так, – азартно произнесла Дейнерис, оседлав мужа, и запечатала его губы страстным поцелуем.

***

Раб Пламени Мужчина стоял в полном одиночестве перед пылающим костром. Не было ни стражи, ни послушников, ни учеников, ни жертв; только худой, почти что измождённый человек, и священное пламя, пред которым он чувствовал всю свою ничтожность. – Дарующий Жизнь, снизойди до нашей клетки, – в сотый раз за ночь повторил человек, – открой двери в грядущее, позволь этому недостойному заглянуть за вечную занавесу. Ночь была не только темна и полна ужасов, но и долга. Потому-то Верховный жрец, Свет Истины и раб Р'глора закрылся в отдельном алтаре, предоставив своим подчиненным молиться за возвращение по утру Солнца. У него был особый долг, который некому перепоручить. – Яви, о Господин и Защитник, свою мудрость, – в сто первый раз обратился человек, – и укажи нам дорогу сквозь тёмные чащи врага твоего... Бог, разумеется, не обязан ему помогать: только в Его власти, в Его милосердии решение, помочь смертному или нет. Только самые молодые и самые глупые послушники считают, что Р'глор обязан отзываться на их молитвы и причитания, пусть те даже и исходят из глубин пылающего жаром сердца. Такие люди пытаются ограничить абсолютную волю Бога, которому решились служить, изобрести клетку для всеобъемлющего, придумать правила для всемогущего. Глупая, наивная, но распространённая ошибка. Всё, что может человек - это смотреть в чарующие языки сияющего огня и надеяться, что Свет окажет ему свою милость. Даже легендарные древние жрецы, гиганты, коим нынешняя порода недостойна и ноги омывать, не знали способа, чтобы регулярно получать у Дарующего ответы на интересующие их вопросы. Сам он за долгие десятилетия служения понял только одно: искренней веры для общения с Ним недостаточно. Нужно приложить безграничное рвение, идти на жертвы ежедневно, стараться впечатлить Дарующего упорством и настойчивостью. Он отмечает только достойных, и достоинство это должно ежечасно подкреплять служением во славу Его. Вера без дел пуста и криклива, словно базарная торговка - и, к сожалению, без постоянных и изматывающих испытаний духа самые многообещающие послушники могут сбиться с истинного пути. Посчитать себя прозревшими, обнаружившими сокровище в сгнившем стогу сена, да отплыть прочь вопреки воле Дарующего Жизнь и его намерениям... Свет Истины волевым усилием прогнал это воспоминание. Нечего подле священного пламени поминать недостойных глупцов, принимающих жалкую искру за великий огонь, а дрожащие по ветру тени - за подлинные очертания Его плана. Он должен помнить, для чего пришёл сюда, зачем посмел обратиться к Дарующему, и постараться заслужить ответ на терзающие его вопросы. – Укажи, о Благой Огонь, дорогу, по которой принцессе пламени и принцу крови предстоит пройти, – в сто второй раз повторился жрец, – и укажи на врагов своих, на слуг Проклятого, поджидающих их на пути. Бенерро, как и всегда, потерял счёт времени. Он мог стоять напротив священного огня днями, ночами напролёт, позволяя миру живых течь своим чередом, пока сам он пытался вглядеться в мир, что несомненно выше и чище. Сегодня всё начиналось, как и обычно: он почтительно повторял положенные слова, с покорностью вглядываясь в языки огня. Восхитительное, покоряющее человека пламя переливалось разными цветами, маня и обещая показать самые сокровенные тайны мира. Если жаждущий окажется того достоин. – Молю, укажи нам на препятствие, которое предстоит твоим рабам преодолеть во славу твою... Тут уста Бенерро закрылись - как и его очи. В последнюю минуту жрец успел понять, что его страстные мольбы были услышаны. Он видел. Видел огромную равнину, казавшуюся бесконечной. Так путешественники описывают Дотракийское море: бескрайнее царство травы, кустарников, мелких деревьев и ручьев... Вот только вокруг раба Пламени ничто не росло, ничто не зеленело, ничто не дышало. То тут, то там лежали изуродованные, изувеченные тела павших воинов. Безрукие, безногие, безголовые,с зияющими дырами в груди и в животах, эти трупы в прошлом были чьими-то родными и близкими, теперь же они стали одной безликой массой. Ни у кого нельзя было разобрать лица, но, насколько можно было судить по остаткам сокрушённого оружия и сломанных доспехов, павшие на этой равнине принадлежали в жизни ко многим десяткам разных племен и народов. Сейчас это не имело никакого значения: они все были едины в смерти и поражении. И их кровь, кровь, лившаяся из тысяч тысяч ран, заполняла собой равнину, превращая ту в едва проходимое болото. Само Солнце, казалось, светило гораздо слабее, чем должно. Видел исполинскую, огромную фигуру, которая возвышалась над этим готовым пиром для падальщиков. Трёхглавый чёрный дракон, невозможная громадина, подобная горе, любовался открытым для его взора зрелищем: в его шести хищных глазах, что были размером с человека, отчётливо виднелась вечная ненависть, наконец удовлетворённая. Затем он изверг из себя пламя - но не благостный, опекающий огонь Р'глора, а гибельный, лживый яд. Полный злобы зверь принялся глодать тела поверженных врагов, десятками отправляя их в каждую из своих ненасытных глоток; для такого чудовища и сотни взрослых мужчин может оказаться недостаточно. Тварь поедала человеческую плоть, глодала кости, беззастенчиво глотала сталь, не веря, что оружие павших может нести в себе какую-либо опасность. Свет стал ещё тусклее: самые дальние трупы уже скрылись из горизонта, и, с каждым мгновением, обманчивый день все больше и больше уступал ночи. Видел подле монстра и человека, пред которым дракон покорно преклонил свои три головы. Высокий, крепкий юноша светился яростным, злобным, обжигающим светом – таким, что не дает человеку живительного тепла, но приносит страдания и смерть. Держался он среди разрушений и убийств надменно и самодовольно, не сожалея ни о чем и ни в чем не сомневаясь, с удовольствием оглядываясь кругом. Этот могучий воин, гордый укротитель невиданного зверя, держал в руке острый меч, с клинка которого так и лилась чья-то кровь. Пурпурные же его глаза горели восторгом, словно у ребёнка, дорвавшегося до обожаемой игрушки; всё окружающее он считал правильным и искренне радовался сотворённому. Тьма же всё наступала и наступала вперёд, не встречая никакого сопротивления со стороны ослабевшего Солнца. Чета же победителей, человек и дракон, чудовище рождённое и чудовище выросшее, упивались своим преходящим триумфом и не обращали никакого внимания на надвигающуюся смерть. Видел идущую к убийце девицу, словно сотканную из хрупкого, едва блестящего золота. Разглядеть её тонкие черты в воцарившемся сумраке не удалось бы и самому зоркому постовому... Но согбенная походка, но дрожащие руки выдавали в ней безмолвную и бессильную рабыню, едва способную идти вопреки своему страху. И, тем не менее, она покорно поднесла своему господину и хозяину причитавшийся ему кубок, выполненный из чьего-то черепа. Счастливый драконий владыка с видимым наслаждением пригубил из него: и, стоило ему сделать первый глоток, как залитая кровью и покрытая трупами равнина полностью исчезла во тьме. Дракон, воин и пленница исчезли, словно их никогда и не существовало. И холодный, безжизненный мрак поглотил всё. Свет Истины открыл глаза – и очутился на коленях перед жаровней, в которой догорали последние угли. Никаких сомнений более быть не могло: то говорил сам Р'глор, удостоив нижайшего из рабов своим откровением. Он не смог бы сказать, сколько времени провёл в высшем из миров... Впрочем, это и не имело никакого значения. Пламя снизошло до него, приоткрыло ему завесу тайны, и наградило его новой обязанностью. – Нижайший из нижайших благодарит тебя, Дарующего Жизнь, – произнёс Бенерро со всей положенной торжественностью, – и клянется пустить доверенное ему знание на твоё сущее благо. Каждую клятву столь серьёзную полагается закрепить. Верховный жрец достал церемониальный кинжал и порезал правую ладонь. Алые капли попали на угли и огонь совсем вскоре погас. Любой стоящий своего хлеба послушник смог бы расшифровать этот знак – Бог и господин принял его жертву, закрепил его присягу. Но вот остальные знаки, полученные им сегодня от Божества... Они требовали куда более тщательного, осторожного толкования. Он не допустит ошибки глупой послушницы, не поспешит с выводами и не позволит Великому Иному сбить его с пути, указанного Дарующим. Раб с благоговением отошёл от жаровни, посмотрел на затянувшуюся рану, испускающую лишь тёплый пар, и покинул комнатку, направившись стремительными шагами в свою библиотеку. Ночь по-прежнему была темна и полна ужасов, и у него по-прежнему был священный долг.