Камасутра

За все полные восемнадцать лет жизни пробуждение, особенно принудительное, ни разу не нарушало традицию быть самым нелюбимым процессом. А в настоящее мгновение Николай с неподдельной радостью поглотил бы в своих объятиях всю Ходынскую давку и Чернобыльскую радиацию в обмен на мгновенное самоуничтожение, о котором он с момента сейчас будет грезить повсеместно и ежесекундно. Его давешняя тошнота поднялась из недр памяти и снова решила материализоваться, принуждая думать только о ней. Коля чувствует капли пота и капли в глазах, наперегонки скатывающиеся по его лицу. Внезапно приходит мысль, что вся его кровь ни с того ни сего стала испаряться, потом дезертируя из его изнемогшего тела, которое точно лишается последних сил наркоза. Под кожей чувствуется в панике копошащаяся дрожь, под маской которой таится тревога, дающая о себе знать только после того, как резвящиеся ошметки тусклых комнат и обрывки речей в памяти вырисовываются в застывшее кино. Хуже всего, что основано оно на реальных событиях. Коля понимает это, когда трезвеет его взгляд, фокусируясь на обнаженной даме, уставившейся на него с картины, величественно устроившейся на бордовой стене. Первые пару секунд он буравит её взглядом, пока не вспоминает, что видел её, или ей подобную, только в Эрмитаже. С воспоминаем приходит и подступившая к горлу рвота, но отнюдь не бесплотная и эфемерная. Тогда же белокосый снова понемногу начинает ощущать свое тело. Ощущает, что весь его подбородок измазан в слюне. Ощущает ласкающую тело прохладу. Ощущает махровое покрывало. Ощущает, что из всей одежды на нём только боксеры. Николай не помнит, как оказался здесь, но помнит Фёдора и бутылку вина. Даже карман скряги сумел бы принести побольше пользы, нежели его память с жалкими клочками разговоров. А то, что происходит дальше, сродни психоделичекому бреду, неподдающемуся языку для описания. Конечно, будь Николай Шекспиром, он обязательно оседлал бы этот бред, вылепляя в пьесу. Но он всего лишь Гоголь, который хорошо известен только в полицейском участке, и имя которого всегда на слуху у преподавателей. При каждом движении его тело болезненно постанывало, а из горла норовил сбежать вчерашний алкоголь в обличии мерзкой болотистой субстанции. Усевшись прямо, он ухватился за голову и издал сдавленное мычание, пока черты комнаты заострялись. Она совсем другая, не та, не тот душный склеп, где положил своё начало настоящий кошмар, продолжающийся сейчас. От каждой прячущейся тени тонким ароматом звучит роскошь и спокойствие, в некоторой мере позволяющие забыть о тревоге. Винная простынь, в которой запутались стопы, манит прикоснуться к ней всем телом. Перед широким ложе уселась бордовая, под стать стене, банкетка. Через неё перекинут, кажется, халат, подол которого нежится на пушистом ковре, таком же бордовом, как и всё в комнате. Красная комната, прямо как в «Пятьдесят оттенков серого», но только без тех извращенских штук, чему Коля несказанно рад. Был рад. Пока не мотнул головой и не вперился взглядом в висящие на стене наручники, хлысты и связки верёвок. Как завороженный, раскрыв глаза и рот, он разглядывал предметы, до резкого щелчка в голове, по повелению которого он хлестко отвернулся, закупоривая рот ладонью, в попытку сдержать рвотный позыв. Второй рукой он судорожно барахтался в волосах, то приглаживая, то взлохмачивая. В этой комнате нет более ничего, кроме двух дверей: массивной дубовой и тонкой стеклянной, в которое подсматривала душевая кабина. Благо, в душевой кабине никто пока не наблюдался. К стене прислонился узенький стол. В этой клетке нету окон, отчего Николаю становилось особенно погано и тоскливо, и оттого появлялась мотивация действовать. Последние отголоски алкоголя выветривались из крови. Честно, Коля сомневается, что в его венах бурлило одно лишь вино. Тем более при очередных вернувшихся фрагментах воспоминаний. Наркодилер есть наркодилер. С именем Фёдор… При поминании имени Фёдора хочется поежиться и навсегда его забыть, сходить в церковь и помолиться, чтобы точно отпустил лукавый. Но в ближайшее время на коленях ему придется стоять не перед батюшкой или иконами, а перед Фёдором. Детали вчерашнего диалога захлёстывают стыдом. А сейчас принуждают поверить в реальность происходящего. Коля вспоминает маму и сестер. Наверное, они уже обзвонили все морги Петербурга и Москвы, оббежали все дворы и все парадные.  Мать сразу бьёт тревогу, если сынок не берёт трубку спустя секунды от начала вызова, при том, что звонить она старается редко. Коля понятия не имеет, где его телефон и где он сам. Блондин мгновенно устраняет первые следы влаги на глазах и оказывается на ногах, уже норовя дёрнуть за ручку дубовую дверь. Чтобы не светить голым телом, Коля скрывает себя под халатом, больше похожим на кимоно. Собравшись с духом, Коля уверенно дёрнул ручку – та не поддалась. Не поддалась даже после повторного нажатия. Николай, насупившись, приложился к стене, но вдруг сразу отшатнулся. Плечом он во что-то упёрся. Это что-то было маленькой кнопочкой, сливавшейся со стеной, отчего Гоголь заметил её только теперь. И, кажется, случайно нажал на неё. Откликом послужила застонавшая дверная ручка, а после открывающаяся дверь. В дверном проёме материализовался он, черноволосый и хитроглазый чёрт. Ехидно ухмыляется, притворяя дверь. Траурная рубашка мужчины выбивалась из-под чёрного ремня, на котором болталась связка ключей. Коля поднял взгляд, неосознанно изучая малейшие изменения в его внешности, цепко вклешнившейся в память. Лицо мужчины хоть и стало яснее из-за волос, собранных на затылке, но не потеряло чего-то отталкивающего, прячущегося в глазах, чего-то посмертного, со вкусом въевшегося никотина. – Не ожидал, что ты самостоятельно так скоро проснешься, – он надменно обводит взглядом комнату – нравится? Гоголь отчего-то смутился и опустил глаза. – Тут мило, – выдавил парень, чуть помявшись, после чего с напускным безразличием скрестил руки на груди – отчасти для того, чтобы прикрыть обнаженный лоскуток тела, выглядывающий из-под халата – и холодно возвратился к лицу собеседника. – Я рад, что ты оценил, – что-то в физиономии Фёдора преобразилось, точно смягчилось.  – Ну, чувствуй себя как дома! – а теперь стало коварнее. – С этого дня и в ближайшие полтора месяца…  – добавил он, но уже чуть ниже и тише. – Полтора?!.. – воскликнул Коля, но тотчас запечатала свой рот ладонью. – Ну а ты что думал? А тебя к себе на недельку погостить привёз? – Гоголь молчит. Черноволосый хлопнул руками, брови нахмурил, но не сердито, а ехидно. Также ехидно он сощурил глаза, что те совсем потемнели. Колю посетила догадка, что глаза Фёдора меняют оттенок, в зависимости от уровня коварства его мыслей. Мужчина вальяжным шагом опускается на краешек кровати, как женщины из видео-курсов об этикете, но ноги расставил пошире, что ткань брюк тотчас натянулась. Локти упёр в бедра, а на прогнувшиеся ладони уместил гладко обритый подбородок. – Угадай, зачем я к тебе сейчас пришёл, – Фёдор слегка наклоняет голову вбок. Некоторые чёрные пряди падают на его бледное, особенно в таком освещение, лицо. – Чтобы я отработал, – чеканит Коля и стоит прямо, как солдат. – Нет-нет, не так сразу, – приглушённо и как-то благородно засмеялся мужчина в кулак, – ты садись, не стой. – он хлопает рядом с собой. Гоголь повинуется. Колеблюще и неуверенно он умещается на кровать. Коля смотрит прямо, сжав челюсть. – А для чего ты пришёл? – резко произнес блондин, но всё равно не до конца осмелившись. – Хочу немного ознакомить тебя с твоим новым домом. – Фёдор подмигнул, а Коля промолчал. – Во-первых, как ты понял, сбежать отсюда будет весьма затруднительно, хотя бы потому что ты не знаешь, где ты. Я тебе по секрету скажу, – Брюнет по-заговорщенски наклоняется к розовенькому уху, – находимся мы и впрямь в самой глуши. – Гоголь от этого напрягся. – Что же касается самого твоего пребывания здесь. Еду тебе будет приносить моя служанка, Луиза. Миленькая девочка, ты её только не смущайся, она любит надумывать всякое, – мужчина ухмыльнулся. – Если будешь себя хорошо вести, я, может быть, разрешу тебе свободно перемещаться по поместью, – он приостановился. – А теперь перейдем к во-вторых, – от этого тона Коле расхотелось знать, что же будет во-вторых, – твои отработки. Четкого графика у них нет, но пока что могу пообещать, что брать тебя больше одного раза в день я не буду. – блондин сжал запотевшие ладони в кулаки и усиленно продалбливал дыру в стене. – Знаю, вера на слово – не лучшая вера, но могу с уверенностью сказать, что заболеваний у меня никаких нет, что же касается тебя- – У меня тоже нет заболеваний! – говорит Гоголь с напором. – Славно, что нет, но тем не менее. Секс будет происходить строго в презервативе, естественно, не в таких дешёвках, в каких могут снашаться твои гоповатые друзья. Я и подростком такие не использовал. – Фёдор презрительно скривился. – Как понимаешь, насиловать я тебя не собираюсь. Если ты отказываешься от секса, то после следует наказание. И тебе лучше не знать, какое. А также срок твоего нахождения здесь продлевается. Короче говоря, от тебя требуется только полное послушание. Ах, забыл! Луиза будет предупреждать тебя за пятнадцать минут до секса, чтобы ты успел принять душ. Вот эта дверь – кивком брюнет указывает на выглядывающую душевую кабину. – Ну-с, на этом окончим. Всё, мною сказанное, тебе понятно? – Да, я всё понял, – нацепив серьёзную мину, пробормотал парень – но у меня есть вопрос: когда будет первый... первая отработка? Мужчина, задумавшись, чуть нахмурился и сложил губы трубочкой, сдвигая их к щеке. – Зав-сегодня! – внезапно весело объявил Фёдор. – Сегодня вечером! Часов у тебя нет, но как я говорил, моя служанка тебя предупредит. – он махом поднялся с места и уже стоял у двери. Мужчина напоследок оглядывается на взъерошенного Колю – Помни: ожидание смерти хуже самой смерти. Он щёлкает, точно подкрашенными ресницами,  – и вот уже бесшумно запирается дверь. Коля остался один. Он вздохнул и упал взглядом на бархатный ковёр, а затем жалостливо обратился к женщине на стене, ища в ней поддержку. Но та, как и спустя пару веков своего существования, одарила Гоголя надменным взглядом. Достоевский сказал, что за отказ выполнять наказание, то есть заниматься сексом, ждёт наказание. Коле не хотелось отказываться. То есть, хотелось, но неизвестность его пугала. Какое наказание может быть за отказ трахаться? Его изобьют? Будут морить голодом и жаждой? Честно, светлокосый бы на это согласился, но покоя не дают мысли о матери и сёстрах. Поэтому Гоголь не будет отказываться. Насиловать его не будет – это радует. Дверь ощутила робкие костяшки пальцев. После ручка дёрнулась. Похоже, Фёдор что-то забыл. Подумал Коля и с едким выражением лица покосился на дверь. А затем ахнул, поражённый тем, как кординально преобразился мужчина за пару минут: сменил пол, уменьшился в росте и подпортил зрение, нацепив круглые, чем-то ассоциирующиеся с мышью, очки. – Ваш завтрак, господин, – это Луиза, ну, или Лиза, у Коли это уже вылетело из памяти, та самая служанка, о которой рассказывал Фёдор. Совсем ещё подросток, – Коля подметил сразу. А потом ужаснулся. Как она его назвала?! Господин?! Он остолбенел, не в силах что-либо сказать. Или был смущён. А девушка уже вкатила сервировочный стол, пыхтя и бубня себе под нос, застенчиво откидывала белокурые пряди с лица, повертывая головой, расставляла завтрак на узенький стол. Ноги Гоголь скрестил и щель халата легонько прикрыл. Сидел съежившись и судорожно искал подходящие слова, но не нашёл ничего кроме "спасибо", когда девушка уже стала откланиваться, оставляя парня в одиночестве. Да, Коля, молодец. Поцеловал взглядом женщину с картины, которая своим высокомерным взглядом уже слегла нервировала, он падает спиной на кровать, бездумно буравит взглядом потолок и теряется во времени. "Перед смертью не надышишься" – постоянно твердил Николаю учитель, вызывая с устным пересказом. Ведь действительно, не надышишься. Трудно находиться в туманном ожидании, особенно чего-то плохого. Именно поэтому Коля хотел поскорее увидеть Фёдора вновь, только уже не за дружеской беседой. Боль можно и стерпеть. Да и брюнет его, честно говоря, очень даже успокоил. Коля готов принять неизбежное.

***

За слепым ожиданием расплывчатого слайд-шоу в воображении Гоголь успел съесть завтрак, несколько раз вздремнуть, пошататься ко комнате, исследуя каждый угол, и не найти ничего интересного кроме станков бритвы в ванной и книг Маркиза де Сада. Из откровенной скуки Коля прочитал страниц десяток, прежде чем брезгливо захлопнул книгу и убедился в том, что Федор извращенец, раз хранит у себя такое. К слову, Коля также успел принять душ, из-за чего кончики его непослушных волос теперь влажные. Кстати, светлоголовый только заметил, что посуды на столе больше не было. Наверное, девушка заходила, пока он спал. Он переворачивается на другой бок и притягивает колени к груди. Поза эмбриона. Психологи из Тик Тока говорили, что это поза является желанием безопасности и признаком отсутствия комфорта. Гоголь чувствует это прямо сейчас, лежа, как мертвый, и гипнотизируя стену. Интересно, в каких позах он ещё полежит...или постоит... Коля жмурится и валится на спину, маской для сна заделалось его предплечье. Скучающий вздох и напористое сопение. Край уха навострился, заподозрив приведение шагов, спустя считанные секунды воплотившиеся в реальность. Коля и сам насторожился, напрягся и принял более-менее приличную позу, распрямивши спину и прижавшись ею к грядушке импозантной кровати. Руки сложил крестом, как у Мона Лизы. И улыбку попытался выдавить точно такую же, как и неё. Однако ничего, кроме неестественной полоски губ с резко заострёнными концами вымостить не получилось. Эмоции – вещь непокорная. Только для приличия, кажется, те же костяшки пальцев, что потревожили его, по ощущениям, часа четыре назад, ударяются о дверь. Параллельно с этим опускается её ручка, и в проходе стоит её робкий силуэт. Лиза. Или Луиза. Она, словно норовит спрятаться за косяком, поэтому чуть облокачивается на него, мнёт рукав блузки в ладони. – Фёдор Михайлович просил передать, что придёт к вам через пятнадцать минут, – заученно проговаривает она, и приподнимает взгляд с дальнего угла комнаты на взъерошенного Николая – ещё он просил передать, чтобы ты обязательно принял душ и, по возможности, смирился с судьбой. Так значит Михайлович. Фёдор Михайлович. Имя звучит как-то по-мудрому, как будто профессор какой-то, но никак не директор магазина наркотиков. – Да уж смирился уже, – тихонько, нервно улыбаясь, пробормотал Гоголь сам для себя. – Спасибо, всё понял. – выдавливает он и будто в подтверждение кивает. – Подготовьтесь хорошенько. Фёдор Михайлович не любит, когда его просьбы не выполняют – добавляет девушка, вдруг встрепенувшись, и тянется к дверной ручке, закрывает, но Колин тенор застопорил её: – Подожди- – останавливается – те! – быстро исправляется Коля – Меня Коля зовут. А вас Лиза? – Л-Луиза. – сконфуженно исправляет служанка, чуть выглядывая в комнату. – Мне приятно познакомится с вами, – быстро и, со стороны, бездумно затрещал парень, – я это, ну, как это сказать... Короче! Мне показалось, что мы одного возраста... мне восемнадцать, и я бы хотел перейти с вами на "ты" – я же всё равно тут надолго, нам всё равно придется часто контактировать и всё такое. Сам не понял, что сказал. Но зато, хотя бы, сказал, а не промычал неясно что, как когда она принесла еду. Девушка выглядела сбитой с толку, при чём трудно понять чем: внезапным словесным потоком или его содержанием. Она поправляет очки и смущённо улыбается, кивает: – Давай. И...мне пока что только семнадцать, – тише прибавляет она. – О! Здорово! Значит, я почти угадал, – Гоголь дружелюбно улыбнулся, и совсем не так загнанно, как это было пару реплик назад. – Да, ты угадал, – а девушка была всё так же застенчива – извини, мне нужно идти работать. Пока. После этого она шустро закрывает дверь. Коля не успел попрощаться. Но это не так важно. Важно то, что он, во-первых, смог подвигать языком и воспроизвести нечто похожее на светскую беседу, во-вторых, Коля узнал, что отчество у Фёдора – Михайлович, в-третьих, беседа с Луизой натолкнула Колю на мысль, что в этом месте он не один, ну, не считая Фёдора и саму Луизу, ибо в чём может заключаться её работа? Как Николай понял, она выполняет роль конкретно служанки: принеси, подай, передай, скажи и далее по списку. А может, ей попросту было неловко разговаривать с блондином, поэтому она, прикрывшись работай, покинула его. Но! Если рассматривать первый вариант, то, как сказал Фёдор, если предположить, что он не соврал, этот новый дом, названный поместьем, находится в самой глуши. Отель? Возможно. Какой-то незаконный, для людей с такими же е...странными желаниями, как у Фёдора, БДСМ отель. Очень даже возможно. Но за короткое время своего пребывания Коля не слышал ни одного сомнительного звука, кроме элегантным ботинок брюнета и мягких шагов Луизы. Может, это место специально для таких, как Коля. Но как часто и в каких количествах закладчики, работающие на Фёдора в Петербурге, могут его кидать, если для этого оборудовано целое поместье? Наверное, это только Коле так не повезло. И почему вместо денег темноволосый предложил секс? Такому солидному, как Фёдор, легче ежедневно снимать проституток, чтобы покорять Камасутру. Ну, или проститутов, если Федя по мальчикам. Колю вдруг окатил холодный пот: а что если комната оборудована камерами, и весь снятый материал будет публиковаться на порно сайтах или вроде того...может, вообще в прямом эфире. Глазные яблоки стали судорожно метаться по потолку. Ничего подозрительного. Точно! Частый и очень даже хороший приём – прятать камеру в глазах игрушек или картин! В голове мигом всплывают кадры с Марго Робби и Леонардо Ди Каприо из одного кого-то популярного фильма про бизнесменов. Гоголь пулей подлетает с кровати и оказывается в шаге от висящей на стене дамочки. Он пристально, сузив глаза, играет с ней в гляделки, с разной степенью напряжения щуря глаза, в надежде поймать блик объектива. Что-то не ловится. Коля бросает краткий взгляд на дверь и погружается в картину. Фёдор придёт через пятнадцать, уже двенадцать минут. Время есть. Картина широкая, поэтому Коля расставляет руки пошире и тянется к ней, обхватывает багетную раму подушечками пальцев, двигает вверх, приподнимая. Действовать силится осторожно – и вот он уже стоит с картиной в руках, не понимая, что теперь с ней делать. В просмотренных им фильмах не было показано, как устранять слежку. Он умещает холст на кровать, художеством в одеяло. На заднике не было абсолютно ничего, кроме расписанных черной ручкой каракуль. Подпись, кажется. Коля пригляделся, но разобрал только каллиграфическую "С". Зря он постарался. Это совершенно обычная картина. По крайней мере, на этом остановился Гоголь, возвращая даму на стену. Уже было отрывает Николай фаланги от обрамления, как дверь тревожит звонкий стук. Неожиданно. Парень вздрагивает и выплёвывает: "д-да?". И почему он не услышал шагов?.. Под жилистой ладонью дверь покорно отворяется. Входит он, никто иной, как Фёдор, ныне Михайлович. Брюнет смотрит недоуменно, Коля – пристыженно. Чтобы гробовые секунды не стали неловкой минутой молчания, брюнет начинает: – Тебя заинтересовала картина? – говорит так, будто ему действительно интересно – "Неизвестная" – называется. По секрету скажу, тут изображена куртизанка. – Коля бросил на мужчину вопрошающий взгляд – Женщина лёгкого поведения, содержанка, – незамедлительно пояснил Фёдор. – Я знаю, что значит "куртизанка", – Коля насупился, опустив взгляд. – Не обижайся. Такое термин, насколько мне известно, на уроках истории не затрагивают – вот я и решил пояснить, – Фёдор улыбнулся, но без злости и надменности, как это происходит чаще всего. – Эту картину мне подарила близкая подруга из Великобритании, – густые брови на миг расслабляются, сигнализируя глазам смягчить их взгляд. А мне друзья хуи в тетрадях дарят– захотел было поделиться Коля, но почему-то передумал. Фёдор так разглядывает картину, как будто читает, словно книгу. Ну, оно и неудивительно. Умные люди – они на то и умные, чтобы во всяких картинах и прочих умных вещах разбираться. – Что-то я забыл о том, зачем пришёл, – мужчина круто поворачивается и плюхается, по-элегантному, конечно, на кровать. – Надеюсь, ты подготовился. Коля безнадёжно, оттого неторопливо разворачивается и только теперь замечает перекинутый через тощие плечи чёрный, как и осязаемая энергетика Фёдора, портфель. А в руках бутылку, вероятно, вина. Волосы вороные влажные, оттого и выглядят некоторые пряди, как расплетённые косы. Рубашка всё та же, брюки те же. Но тем не менее, Фёдор подготовился. Коля со вздохом умещается на банкетку, прямо напротив Фёдора Михайловича, который уже расположился поудобнее, закинув ногу на ногу. – Я предлагаю немного выпить, – Фёдор ухмыльнулся, голос свой взял под контроль, оттого он зазвучал низко. Брюнет нырнул рукой в сумку, выудив оттуда два бокала. – Я ведь говорил, что не пью, – в памяти всплывает их первая встреча там, на кухне, в вонючем притоне. Правда в тот день Коля всё-таки выпил, однако это было под натиском эмоций. Сейчас парню не так страшно. – Хочешь, чтобы мы занялись удовольствием на трезвую? – он хмыкает – Не волнуешься? – Волнуюсь, – честно вздыхает Николай. Фёдор прав – Николаю трахаться с мужиком на трезвую – психологическая травма. – Ладно, но только чуть-чуть. – Конечно, я не собираюсь спаивать гостя, – сарказм слышен отчётливо. Одной ладонью он обхватывает хрустальную ногу бокала, во второй держит вино, а открывает зубами. Длинные клыки – замечает Коля. – Разве что чуть-чуть – с пробкой в зубах он умудряется расплыться в клыкастый ухмылке. – Держи, – Гоголь цепко подхватывает бокал под основание и ножку. Фёдор, только освободивши руки, принимается за свой бокал. Себя наливает значительно больше, чем сначала налил Коле. – Вот и закончили! – завершает брюнет. Бутылка занимает почетное место на столе. Темноволосый делает глоток первым. Приятно жмурится, как чёрный кот, от нежного тепла в горле. Коля следует примеру мужчины, но в отличии от брюнета, он лакает язычком на пробу, а после припадает к ободку губами, морщась. – Оно тоже из Франции, но теперь из Прованса, – Белые пальцы меланхолично уселись на ободке, не обращая внимание на капельки вина, норовившие высвободиться из сосуда. – Давайте не будет тянуть, – вдруг осмелившись вздыхает блондин, отрывая свои губы от вина. – Мы выпели, и теперь я точно готов. Давайте начнём. – Так быстро? – Фёдор насмешливо поднимает бровь. Сталкиваясь с железным глазами, брюнет в кивке клонит голову и поднимается с места. Размеренными шаги, сановито он приближается к столу, к бутылке добавляет недопитый бокал. Косится на Гоголя, тот, похоже, тоже решил воспользоваться боковым зрением, и теперь следит за Фёдором. Это мужчину позабавило. Расправляет сутулые плечи в королевскую осанку и, крадучась, оказывается за спиной светловолосого. Пальцы, при виде которых на ум приходят пауки, ползут по острым плечи Николая, делают круговое движение, разминая. – Я хочу тебя расслабить, чтобы это не принесло тебе такой стресс, какой может, а ты, будто бы только и порываешься его заполучить. – негодующе, и в то же время упрекающе хмыкает Фёдор, продолжая разминать плечи и забираясь под халат. – Я просто хочу, чтобы это поскорее закончилось, – в шаге от того, чтобы перейти на шепот, Коля крутанул головой, желая увидеть бескровное лицо. – Ну, раз у тебя такое желание, я ничего против не имею, – голос его улыбается, а запястье незаметно выкрадывает бокал Николая, присоединяет к своему. Кожа банкетки продавилось – это обтянутое тканью брюк колено присаживается в сантиметре от тела мальчишки. Руки перестают массажировать плечи, теперь они из приобнимают. Обкусанные губы тоже решают идти на правое дело и целуют спрятавшуюся под волосами шею. Коля чувствует холодок, неловкость и мурашки. В такой ситуации ему приходится быть впервые. – Ты готов начать? – обжигает ухо низкий шепот брюнета. – Готов. – он отрезал, и его, словно расслабило. Но, видно, это ненадолго, потому что пальцы тянут халат в разные стороны, внушая ему идею спасть с плеч. Пропаганда фаланг работает – теперь плечи оголены. Молочные и испещренные родинками. Змей позвоночника, точно когда-то пытался выбраться наружу, а лопатки однажды были крыльями. – Славно... – прошептал брюнет, утыкаюсь носом в изгиб шеи, вдыхает мягкий запах. – Наша первая поза – "Наездница наоборот", хотя теперь будет вернее "Наездник" – он мурлычет, а губы его, которые теперь можно сравнить с фабричной машинной, выполняющей одно и то же действие, выкладывают дорожку из поцелуев. Внезапно Фёдор обогнул тело Николая и вновь уселся на кровать, схватившись за предплечье, он потянул парня на себя. Тот несмело последовал желанию мужчины. Его колено втыкается между чуть раздвинутых ног темноволосого. Руки хватаются за щуплые плечи, чтобы не упасть. Так Коля становится выше мужчины на голову, а брюнет в это время покусывает соски Николая. Блондину стыдно и очень щекотно. Щёки у него, как после марафона, а улыбка дёрганная, колеблющаяся. Фёдор хватается за лямку портфеля и притягивает его к себе, на ощупь он вылавливает чёрный бутылёк и два заранее подготовленных презерватива. Коля расплывчато, с придыханием пялится на предметы, сжимая плечи брюнета Мужчина ухмыляется. Его ладонь уже оттягивает резинку боксеров Николая. – С-стой! – парень запротестовал. Его кривенькие, неровно обрезанные ногти закусали мужские плечи. – Чего застеснялся? – ехидно Фёдор его оглядел и большим пальцем надавил на сосок, отчего парень закусил губу и промычал. Мужчина смотрит азартно. Коля, как на иголках, бросил на Фёдора скорченный взгляд, казалось, собирался что-то промямлить. Этого не произошло. Блондин мотнул головой, остановив подчиняющийся взгляд на стене. Мужчина воспринимает это как знак, говорящий о том, что он может продолжать. И Фёдор Михайлович продолжает. Его огромная ладонь заползает в белье Николая. Тот неприязненно выгнул спину. Пальцы активно задвигались, ласкаясь о мягкие-мягкие ягодицы. Коля протягивал неясные звуки и покусывал губы. Фаланга среднего пальца скользнула к анусу, бесцеремонно принялась обхаживать колечко. Фёдор чувствует, как ногти яростнее вгрызаются в его кожу, а мальчик неосознанно пытается прижаться к его телу. Ладонь выныривает быстро. – Разминка без смазки может быть болезненной, – сосредоточенно бормочет, когда выдавливает лубрикант на пальцы. Разрумяневшееся тело юноши напряглось при упоминании боли. Фёдор это замечает. Он сводит брови к переносице и свободной рукой тянет боксеры вниз. Рывком, как в порно, их снять не удалось. Порно на то и порно, всё-таки. Он поддевает ткань спереди, высвобождая исписанный тонюсенькими венками член Николая. Фёдор изо всех сил казнится не пялиться на орган, дабы лишний раз не смущать гостя. Но глаз успел отпечатать в памяти ярко-красную головку и ширину ствола. А ещё паховые волосы, правда не такие светлые, как у мальчишки на голове. – Мои ноги должны находиться между твоих колей, – Коля робко кивает и ёрзает. Фёдорова ладонь ложиться на внутренню часть бедра юноши, исключительно для того, чтобы помочь ему занять нужное положение, с чем мальчик успешно справляется. – умница, – черноволосый оголяет зубы. Согнутой в локте рукой Фёдор притягивает юное тело к себе. Живот у Коли мягкий, но это не мешает мышцам пресса иметь свое очертание. Теперь туда утыкается аристократичный нос и часть высокого лба, отчетливо ощущая дыхание юноши. Пальцы с лубрикантом дотрагиваются до сфинктера. Коля вздрагивает, ойкает. – Тише, всё в порядке, – прошептал Фёдор с намерением успокоить и надавил на анус. Гоголь прикусил губы. Он продолжает давить и осязает, как мышцы Николая уже давят на его палец. Фёдор ввёл только первую фалангу, однако Коля сжимает его шею с плечами так, словно брюнет вставляет в него дилдо. Не успело истечь и половины минуты, как темноволосый продолжает вводить, теперь уже несмотря на кряхтение блондина. Один палец мышцы заботливо приняли. Фёдор подставляет средний палец и неожиданным для Николая толчком помещает его к указательному. – Больно! Вытащи! – взвизгнул Коля, хлопнув того по ключице и дернувшись. – Сейчас пройдет, – нежданно ласково брюнет провел по спине Николая и чуть прижал его к себе, не спеша вытаскивать палец – потерпи минуту и, желательно, расслабься. Блондин зажмурился и сделал пару глубоких вдохов. Расслабиться – задача непростая. Прекратив вжиматься в Фёдора, он и впрямь почувствовал себя лучше. – М-можешь... Черноволосый реагирует моментально. Он вводит второй палец глубже, но уже не так резко. Фёдор чувствует, что Коля не сопротивляется. Это в разы упрощает работу. Колины пальцы шастают в чёрных волосах, наматывают их на фаланги. Он не сразу замечает, когда палец Фёдора погружается в него полностью. Зато когда мужчина решает согнуть один, Коля ахает, нацепив сломаные брови на лоб. Боли больше нет. Фёдор входит во вкус: сгибает пальцы под разным углом и разводит их на манер ножниц. Колины плечи тянутся назад, а талию брюнет собственнически прижимает к своему телу. Вместо стонов Коля выдает рваные вдохни. – Я в одежде, а ты сидишь на моих коленях совсем голый, – вполголоса  замечает мужчина – не хочешь исправить ситуацию? – он нащупывает болтающуюся косу и тянет. Гоголь сжевал болезненный стон и сомкнул ресницы. Он понял, что сказанное было не вопросом, а прямым приказом. Ну конечно Николай хочет. Пальцы разыгрались в пуговицах чёрной рубашки, беспокойно их теребили. Фёдор приподнял подбородок, сдвинув его немного вбок, чтобы не мешать парню возиться с рубашкой. Ладони мелодично поглаживали позвоночник и постукивали по нему. Колины пальцы застревают на самой нижней и последней пуговице, падающей аккурат на пах. Возможно, Коля, ввиду резвящихся нервов, и не обратил на это внимание, расправляясь с ней. Юноша робко высвобождает ссутуленные плечи из-под ткани, а Фёдор сдергивает её полностью. Туловище Фёдора Михайловича именно такое, каким его воображал мальчик: узкая, особенно для мужчин, талия, просвечивающиеся ребра (это при всём его материальном благополучии), какой-никакой, но пресс, и жидкие тёмные волосы, тянущиеся от пупка. – Милый мой, – мужчина щурится, прислоняясь к вздымающейся груди – а теперь займись брюками. Глаза Коли резво отрываются от заинтересованного разглядывания костей на теле мужчины. Кивает и, краснея, тянется к ремню. Тот не выражает сопротивления и сам сдаётся, открывая дорогу к пуговице. С пуговицей же пришлось повозиться, из-за чего сам Фёдор решил вмешаться, высовывая её из петлицы. Замок норовит съехать вниз, чему способствует Гоголь. И только тогда он в ступоре замирает, смущённо смотрит на брюнета. – Умница, – хвалит Фёдор, понимающе кивнув – дальше я справлюсь сам, – он поддевает резинку чёрных боксёров и приспускает, оголяя половой член, длинный и тонкий, очерченный выступающими ручьями вен. Коля, сдвинув брови, как заколдованный, пялится вниз, на бледно-розовую головку. Безусловно, Фёдору это льстит. – Некрасиво так открыто глазеть, – мужчина хмыкает и перемещает кисти на ягодицы Николая, сжимает их. – Повернись ко мне спиной. Коля сообразил не сразу, но как только понял, в чём заключается просьба, то косолапо слез и неуклюже вернулся на место, только уже другой стороной. Теперь он не видит глаз Фёдора. Только дверь. Он надеется, что мужчина не забыл её запереть. Теперь вместо груди парня, лицо Фёдора упирается в его спину. Если Николай решит разогнуть колени, то уже в задницу. Может, так даже лучше. Мужчина тянется за презервативами. Сначала пытается порвать упаковку пальцами, но терпит неудачу, и в дело идут зубы. Настоящая контрацепция. Быстро, но бережно Фёдор надевает на половой орган защиту. Со вторым презервативом удаётся справиться без помощи зубов. Притянув Николая к себе, Фёдор тянется к его члену, выглядывая из-за спины. От едва ощутимого прикосновения к половому органу Коля одевается в мурашки и сдерживает горячий вздох. Мужчина не дразнит мальчика навязчивыми и бесполезными ласками. Он только одевает Колин член. Пальцы Юноши цепляются за покрывало, а глаза жмурятся, когда он чувствует ещё одну порцию прохладной смазки на анусе. Фёдор действует тщательно, дабы избавить Колю от возможного дискомфорта в ближайшем будущем. Всё-таки своим послушным поведением Николай заслужил некоторую заботу. На собственный член Фёдор тоже наносит смазку. – Я буду нежен, только постарайся максимально расслабить мышцы, – советует черноволосый, обхватывая бёдро Николая ладонью. – я сейчас войду, – предупреждает и подставляет головку к сфинктеру. Коля закусывает нижнюю губу и закрывает глаза. Страх отогнать сложно, но юноша и не пытается. – Готов? – Фёдор слегка сжимает бедро. – Готов, – выдыхает блондин и сжимает покрывало. Мужчина кивает, будто только для себя, и обхватывает свой член, медленно вводит головку в его разработанное колечко. Николай мычит, спина его чуть выгибается, а грудная клетка вздымается. Щёки красные-прекрасные, в большинстве своём только из-за мыслей. Головка, конечно, – это не два пальца. Фёдор даёт привыкнуть. – Всё хорошо, – шепчет мужчина, продолжив вводить естество. Целует змею позвоночника вместе с гребнями рёбер и поглаживает полумесяцы бёдер. – Это... – Коля давится воздухом и морщится – Это... неприятно... Вы слишком большой, – он хнычет, Но вопреки чувствам сам старается насадиться. – Ну не льсти мне, – дышит в его спину Фёдор и вгрызается ладонями в пухлые, относительно всего тела Николая, ляжки На розовых устах вальсируют вздохи, изредка перебиваясь звонкими постанываниями. Брюнет тоже не бесчувственный. Он кряхтит, нахмуривает брови и томно дышит. Член входит полностью. Боли больше нет, есть только приятное чувство наполненности, из-за которого страшно пошевелиться. Коля и не шевелится, пока Фёдор не приподнимает его бёдра и резко не опускает их. Тогда-то от Николая вырвался настоящий стон. – Ты тут не для того, чтобы просто на моем члене рассиживать, – отмечает Достоевский и гулко шлёпает юношу по заднице. – двигайся. Коля от неожиданности вздёргивает плечи и привстаёт с детородного органа, но Фёдор грубым рывком насаживает его обратно. – Ай! – взвизгнул юноша, сам не понимая от чего: от боли или от внезапного мимолётного экстаза. Простата? Коля со сдвинутыми домиком бровями мельком оборачивается на мужчину и предпринимает попытки двинуть бёдрами. Тёплыми шлепками его подбадривает Фёдор. И Гоголь вспоминает всё, что когда-то видел в порно. В памяти прокручиваются кадры, а тело обливаясь седьмым потом силится это повторить. Брюнет откидывается назад, операясь на локти. Милый видок: мальчик скачет (это слово здесь подходит более остальных, несмотря на банальность) на члене, коса болтается из стороны в сторону, сопровождаясь сладкогласными стонами. На последних рывках подключился Фёдор, грубо натягивая задницу юноши на пах. Гоголь кончает первый. При чём кончает совсем тихо, даже беззвучно, в то время как Фёдор прохрипел, утыкаясь лбом в его спину. – Слезай... – шепчет мужчина и стряхивает капельку пота с виска. Коля увесисто кивает и приподнимается, тотчас обрушиваясь на кровать близ Фёдора. Мужчина устало оценивает его состояние, приходя к выводу, что тому непременно нужен отдых. Брюнет стягивает с члена использованную резинки и без спроса делает то же самое с Николаевой. Выкидывает их в мусорное ведро, находящееся в ванной. Прячет орган в боксеры, а боксеры – в брюки. Подбирает с пола и надевает на себя помятую рубашку, заправляя её в ремень. Возвращает лубрикант в сумку. На порванные упаковки от презервативов, валяющиеся на полу, мужчина решает не обращать внимание. Оценивает безразличием и недопитые бокалы вина, вкупе с бутылкой. Однако неподвижному телу Фёдор внимание отдаёт. – Ты сегодня хорошо поработал, а теперь отдыхай. – Коля с трудом поворачивает голову на говорящего. У говорящего взгляд стал строгим, – неизвестно, в какой момент я захочу твоё тело, так что набирайся сил. – эти слова оказываются последними. Фёдор уходит, а Коля молча прощается с захлопывающейся дверью.