Камасутра

Москву ещё не посетило утро, однако жизнь её идёт полным поход, не утрачивая скорости. Город дышит выхлопным газом и постоянной спешкой. Деловому центру привычно спать с открытыми глазами перед экраном МакБука и открытой на нём фондовой биржей. Комната, в которой расположились двое мужчин, умыта бодростью. Пахнет чистотой с нотками кофе, которые кудрявым дымком кружат над белыми чашками. Панорамное окно лишь с одной стороны прикрыто плотной серой шторой. Протяжный зевок прикрывает ладонь, запястье которой объяли Смарт Часы. Циферблат показывает полпятого. – Я думал, ты должен был приехать полчаса назад, – мужчина, сидящий напротив сонного брюнета, глядит строго и выглядит сосредоточенным, явно не доволен опозданием. – Имей совесть, Серёж, – Фёдор закинул ногу на ногу и кулаком подпёр щёку совсем не здорового оттенка. – Я, вообще-то, не в соседнем доме проживаю. – От Санкт-Петербурга до Москвы всего один час и десять минут, – Сергей потёр переносицу. – Скажи, какое обстоятельство помешало тебе прибыть вовремя? Этот Сергей – человек очень деловой и пунктуальный. Хуже того, он настоящий перфекционист. Всё у него должно быть точно: от местонахождения носков до распорядка дня. Опоздания мужчина особенно не выносит. – Мой рейс задержался, – брякнул Фёдор первое, что пришло на ум, при том отведя глаза чуть в сторону, совершенно не выказывавшие и доли смущения. – У тебя личный самолёт, – мгновенно парировал собеседник. – У него, – начал брюнет, как тотчас оказался перебит. – Крылья отвалились? – Сергей сжал челюсть и нахмурился. – Перестань уже паясничать, Фёдор. Мы зря теряет время, – его взгляд ненадолго поймали настенные часы. – Из-за тебя я и так отменил одну встречу, не хочу отменить и следующую. – Извини, – вздохнул растёкшийся по креслу Достоевский, после чего принял подобающую деловую позу и отхлебнул кофе. – О чём мы там хотели поговорить? Кажется, о бартере? – Да, ты прав. Я отдаю тебе пятнадцать процентов акций своей компании, а ты взамен снабжаешь меня товаром, – на последнем слове Сергей сделал акцент, что поспособствовало ухмылке, мелькнувшей на бледном лице брюнета. – Сергей Николаевич, мой товар стоит дороже, чем ваши пятнадцать процентов, – Фёдор склонил голову вбок и по-лисьи прищурился. Однако вновь накатившая зевота вынудила закрыть глаза. – Хорошо. Двадцать. Больше не дам, – Сергей Николаевич, видимо, был готов к тому, что Фёдор станет набивать цену. – Согласен? – Согласен, согласен. Сидел бы передо мной кто другой, я бы ни за что не согласился, – брюнет лениво покачал головой и сделал глоток кофе. – Какая честь... – саркастично прошептал мужчина, закатив серые глаза и доставши из дипломата планшет с бумагами. – Подожди немного, я схожу перепечатать, – Сергей поднялся с места, на всякий случай перечитывая документы, и спешно направился в соседнее помещение Тело Достоевского, как только товарищ покинул комнату, вновь стало таять и растекаться по креслу. В голове роилась информация разнородных направлений. На следующих выходных намечается визит в Великобританию, поэтому нужно будет закупиться подарками для любимой подруги. Завтра, то есть уже сегодня, нужно будет отправить партию товара достаточно большому клиенту. Но это могут сделать и помощники. Сайту сейчас нужна более надёжная защита, чем упорно занимается Достоевский уже в продолжение недели. На еду и сон времени не хватает, что уж говорить о личной жизни. Потребности у Фёдора есть, тем более секс хорошо влияет на работу мозгу. Брюнет не питает отвращения или какой-то особой нелюбви к проституткам, однако их услугами он предпочитает не пользоваться. Знакомиться с девушками в баре на одну ночь тоже не вариант. Отчасти поэтому Фёдор радушно приютил у себя мальчишку. Правда, над этим выбором Достоевский размышлял не одну ночь, тщательно взвешивая все "за" и "против". Главным аргументов против решения был возраст парня – едва совершеннолетним стал. Мужчина же предпочитает ровесников. Вернее, предпочитал он ровесниц. С представителями своего пола он прежде не экспериментировал. А хотелось. Зная материальное положения Николая и его ситуацию в семье, Достоевскому стало несколько жаль отдавать парня на растерзания спортикам, которые отличались жестокостью. Долг вешать на него смысла нет – всё равно не выплатит. А лично родным Гоголя угрожать не хочется. Всё-таки, Фёдор имеет хоть какую-то человечность. Несмотря на личную неприязнь к настоящим сексуальным наказаниям, брюнет выбрал именно этот вариант, внеся некоторые корректировки, которые отличали конкретно его наказание от подобных. Во-первых, живёт Николай не в подвале и спит не на полу. Наоборот, условия у него королевские, правда в передвижении он пока что ограничен. Во-вторых, Достоевский мысленно наказал себе не брать парня против его воли, а также обеспечивать ему подготовку перед процессом. Ну, и обращается с ним брюнет по-человечески, обеспечивает более-менее комфортное проживание. Не сказать, что сейчас Фёдор очень рад своему решению. Даже, скорее, наоборот. Секс не был таким, каким его представлял мужчина. Да, потребность его Николай удовлетворить смог, Достоевский испытал удовольствие. Мальчишка вёл себя хорошо, покладисто, вопреки ожиданиям. Но было что-то не то. Точнее, чего-то не хватало. Может быть, взаимного желания? То есть не физического, а того желания, которое обычно теплится в груди. Вполне возможно, но у Фёдора на это времени нет. Мальчик, наверное, сейчас спит, а как проснётся, сразу попытается забыть ночь, как страшный сон, но не сможет. – Извини, там краска закончилась, пришлось менять, – Сергей Николаевич стремительно опустился в кресло, перебирая бумаг. – Пятнадцать заменил на двадцать. Теперь всё должно быть правильно, – он передал Фёдору документы и, пока тот читал, полез в дипломат, выуживая оттуда ручку и аккуратно кладя её на кофейный столик. – Где твоя секретарша? Разве не она должна этим заниматься? – брюнет бегло минует абзац за абзацем. В конце небрежно чиркает пару подписей и передаёт листы Сергею Николаевичу. – Секретарь, – исправляет собеседник и откладывает документы в сторону. – Его рабочий день начинается в восемь, а сейчас только... – он посмотрел на часы, – чёрт! Почти пять утра, а мне ещё нужно успеть подготовиться к следующей встрече. – Полагаю, пора закругляться? – Фёдор выгнул бровь, сжав губы в нить. Сергей Николаевич качнул головой. – Что ж, я надеялся, мы успеем поболтать, – брюнет залпом опустошил чашку и приподнялся, протягивая ладонь для рукопожатия. – Приехал бы пораньше, поболтали бы, – ладонь Сергея Николаевича казалась очень лёгкой и приятной, в отличии от холодной и излишне тонкопалой Фёдора. – Я прилёг отдохнуть и слегка проспал, – брюнет сознался честно. – У меня пополнение. – физиономия Сергея вмиг изменилась на испуганно недоумевающую. Он ослабил и без того некрепкую хватку. – Очередной студент попытался нас обмануть. Я было думал отдать его своим парням, чтобы они научили его хорошим манерам, но потом мою голову посетила занимательная идея, и я решил пригреть мальчишку у себя, временами брать его тело. Вчера только поразвлёкся с ним. И могу сказать, что даже пожалел о своём решении. Много мороки. Но я неплохо расслабился, потому и уснул. – Ты... Ты его взял...насильно? – Сергей Николаевич, казалось, был шокирован. От друга он мог ожидать многого, но точно не такого. – Достоевский, он же студент, маленький ещё! – мужчина отдёрнул ладонь. – Успокойся, он был согласен, а был с ним осторожен, – возмущённый облегчённо выдохнул. – Низкого же ты мнения обо мне, – Фёдор, поддразнивая, улыбнулся. – От тебя можно ожидать буквально всё, – Сергей попытался оправдаться, на что брюнет понимающе кивнул. – Заезжай ко мне на днях. Попьём чай и подробнее обсудим транспорт товара, – Фёдор поправил ворот рубашки и заправил тёмную прядь за ухо. – Ну, до скорого, друг мой, – Достоевский подмигнул и направился к двери. – До встречи! – в спину ему бросил мужчина, поднимая с уже залитого солнцем пола дипломат. – Кстати, Сигма, милая причёска – за фразой захлопнулась дверь. Сигма вспыхнул, интуитивно коснувшись окрашенных с одной стороны в пепельным, с другой – в фиолетовый, волос, и смущённо поднял глаза, но Фёдор уже исчез. Достоевский спустился на лифте и, миновав ресепшен, а после стеклянную дверь, запрыгнув в ожидающий его чёрный Лэнд Ровер с тонированными окнами. – В аэродром, Иван, – Достоевский прислонился к перегородке и повысил голос. Водитель кивнул. Машина зарокотала, зарычала и тронулась с места в толпу таких же, как и она, авто. Город проснулся окончательно. Дорогие костюмы все, как один, спешно передвигались по улицам. Главным атрибутом каждого костюма был кофе в бумажном стакане. Видимо, для солидности. Транспорт тоже казался живым, тоже куда-то спешащим, не желающим опоздать. Особенно в этом район. Здесь особая атмосфера: трудоголизм, деньги и скорость. Фёдор слегка откинул спинку назад и прислонился к ней. Зевая, устало засматривается на высотки и вглядывается в лица спешащих, силясь найти хотя бы десять отличий за исключением отличия в расположении органов на лице и их габаритов. Достоевский прикрыл глаза. Откроет он их только по приезде в аэродром, когда Иван будет тихонько толкать его в плечо.

***

Голое тело распласталось на скомканном покрывале. Мальчишка тихо сопит и изредка сжимает подушку, прижимает ноги к груди. По утру прохладно, хотя окна закрыты. То есть, их тут и нет. Сны в голову лезут дурные: сначала мать с сёстрами, а затем Фёдор, который над ними издевается. После идёт к Николаю и издевается уже над ним по-всякому, как на трезвую голову человек не придумает. Сидит над израненным телом и пьёт своё вино прямиком из Бордо, льёт его на раны. Гоголь корчится и просит остановиться, а тот улыбается, убеждает, что это совсем не больно и мальчику только кажется, и продолжает лить. Зачем-то разбивает бутылку о стену и горлышком стучит по стене. Гоголь вздрагивает и подскакивает. Понимает, что лежит на животе, понимает, что, кажется, не один в комнате. Оборачивается и видит смущённую Луизу, которая нарочито не смотрит в его сторону, ставя, видимо, завтрак на стол. Вчерашние бокалы вина помещает на сервировочный стол. – Доброе утро? – Коля неуверенно попытался обратить на себя внимание. – Прикройся, пожалуйста, – девушка ещё более покраснела, чуть сгорбившись от собственных слов. Гоголь недоумённо глянул вниз, тут же вспоминая, чем закончился вечер и что у него очень болит задница. Он заливается краской и рывком комкает покрывало, приживает к паху. – Прости, у меня вчера не было сил одеться, – он виновато посмотрел ей в глаза и мельком глянул в незакрытый дверью проём. Ничего интересного, кроме тёмно-бордовой стены, там не оказалось. – Бедненький, – она зазвучала сочувственно. – Фёдор Михайлович сказал, что ты можешь попросить меня принести тебе мазь, в случае, если чувствуешь боль внизу, – Луиза говорить о подобных моментах очень стеснялась, потому слова для произношения старалась отбирать тщательно. – Я в полном порядке, – он покачал светлыми лохмами, соврав. – А где сейчас Фёдор Михайлович? – Уехал по делам, – девушка на секунду задумалась, поправив очки. – Николай, Фёдор Михайлович ещё сказал, что ты можешь просить меня принести всё, что захочешь, например книги. Только не гаджеты, – Гоголь недовольно поджал губы. Он не был большим любителем книг, но других развлечений он здесь больше не видит. – Да, принеси, пожалуйста, что-нибудь почитать, только не этого, как там его... Маркиз не Сад? – Коля попытался вспомнить обложки тех противных книг, которые раннее нашёл в этой комнате. Кажется, он что-то напутал в имени. – Хорошо, когда Фёдор приедет, я попрошу у него ключ от библиотеки, – девушка стала выкатывать сервировочный стол из комнаты. – Он должен прибыть уже примерно через час. Ты пока позавтракай, я позже зайду за посудой – она кивнула на еду, уже стоя в дверном проеме. Получив кивок в ответ, Луиза полностью вышла и закрыла за собой дверь. Николай снова остался один, не считая Неизвестной на стене, которой парень пожелал приятного аппетита, когда приступил к завтраку. Но перед завтраком он знатно помучался, пытаясь найти свои боксеры. Они оказались под кроватью. На полу также валялись упаковки от презервативов, которые Гоголь брезгливо выкинул. После завтрака он принял душ. Смыть отвращение к своему телу, увы, не удалось. После душа Коля, завёрнутый в халат, упал на кровать морской звездой и стал играть в гляделки с Неизвестной. Не нравился ему её надменный взгляд. От скуки между ними завязался диалог, только говорил в основном Гоголь. За такой беседой его застала Луиза, вошедшая, не постучавшись. Она извинилась и всучила ему книгу. "Яма", называется. Говорит, Фёдор посоветовал. Луиза также сказала, что Фёдор Михайлович зайдёт через некоторое время, но готовиться ни к чему не надо. Он так, просто пообщаться. Это Николая расслабило. Луиза ушла – и Коля снова рухнул на кровать, только теперь с книгой. Диалог с Неизвестной он решил не продолжать – всё равно дама не разговорчивая. Книга оказалось не лучше предыдущей. Тоже пошлая и тоже про секс. Но было не так противно. Тем не менее, Коля отложил её в сторону. Прикрыл глаза и постарался абстрагироваться от всего: от мыслей, от нынешнего положения, от скорого прихода Фёдора. Помешал ему последний в списке. Достоевский вошёл без стука. В дверном проеме он задержался на пару секунд, после чего грациозно шагнул внутрь. Гоголь имеет некоторые актёрские навыки, потому думает, что это идеальный момент для их применения. Коля притворился спящим. С закрытыми глазами он чувствует, как Фёдор над ним склонился. Волосы, верно, заправил за уши, чтобы не мешались. Энергетику мужчина действительно имеет осязаемую. Или на Колю так влияет его одеколон. Сосновый лес, ладан и что-то очень брутальное. Надушился перед приходом. – Мороз и солнце; день чудесный, – Гоголь ощутил мягкую улыбку на лице Достоевского – Ещё ты дремлешь, друг прелестный, – Коля почувствовал, как загорелись его уши – Пора, красавица, проснись, – кровать услужливо прогнулась под весом брюнета – Открой сомкнуты негой взоры, – шею опалило тёплое дыхание – Навстречу северной Авроры, – ладонь Фёдора опустилась на колено и стала красться вверх – Звездою севера- – Хватит! Я не сплю, – Коля, как ошпаренный, дёрнулся и отскочил на противоположный край кровати, когда тонкие мужские пальцы достигли бедра. – Я знаю, – хмыкнул Фёдор. – Понравилось стихотворение? Мой товарищ сочинил, – сейчас Гоголь заметил, что Достоевский не облачён во мрак. К его телу плотно прижалась белая рубашка, отчего брюнет очень напоминал скелета. Брюки, кажется, те же. – Да, очень красиво, – недовольно выдавил Гоголь, закутываясь в халат. – Зачем вы пришли? Луиза сказала, что ни к чему готовиться не надо. – Верно, я пришёл пообщаться, – Фёдор повалился набок, подпирая кулаком щёку. Манжеты рубашки опустились почти до локтей. – Как здоровье? Ничего не болит? – Достоевский намекнул на вчерашнее. – Не болит, – Гоголь нахмурился и корпус чуть отвернул. – Славно. Как тебе книга? – продолжает допрос брюнет. – Не приносите мне такое больше, я не могу это читать, – вопрос Николаю явно не понравился. – Извини. Думал, вы, подростки, такое любите, – Фёдор усмехнулся, а Гоголь состроил обиженную физиономию. – Ладно, на самом деле, я к тебе за другим зашёл, – Достоевский вновь принял положение сидя. Одно колено он закинул на кровать, поворачиваясь к парню, – Видишь ли... На днях меня должен посетить мой хороший друг. – А при чём тут я? – Гоголь выгнул бровь и чуть обратился в сторону мужчины. – Я хочу показать ему тебя, поэтому веди себя, как хороший мальчик, – губы Достоевского снова стали той гнусной ухмылкой, которую парень успел возненавидеть. – Договорились? – А если я не соглашусь, то что? – он поддался вперёд, будто бросает вызов. Сковывающий страх перед Фёдором он более не ощущал. По крайней мере, сейчас. – Не думаю, что у тебя есть выбор. Ты ведь не хочешь быть наказанным? – Гоголь поджал губы. – Вижу, не хочешь. Ты не бойся, мой друг – очень хороший человек, он тебе не навредит. – конечно, было интересно, откуда у такого мерзавца хорошие друзья, но Коля решил не спрашивать. – Я согласен, – парень смиренно вздохнул. – Я в тебе не сомневался! – Достоевский улыбнулся шире. Он поднялся с кровати и двинулся к двери. – Сегодня можешь быть спокоен, я к тебе больше не зайду, – дверь закрылась. Гоголю кажется, что он стал привыкать к нынешней обстановке. Смирился с тем, как теперь с ним обходятся. Не плохо, конечно, но выбора лишают, либо превращают его почти в ультиматум. Вот это плохо.