Лазенис и его стрелок

– Это свидание? – Азакиэль как ни в чём не бывало откинулся на спинку стула, лукаво поглядывая на поперхнувшегося вином Жана поверх бокала с Орфеникой. – Ч-что? С чего вы взяли? – стрелок кое-как отдышался, отчаянно надеясь, что не покраснел. Потому что да – в его глазах это именно свиданием и было. Как и ещё минимум десяток подобных встреч до этого. Но вот лазенису знать об этом совсем необязательно – считал Жан. И продолжал делать вид, что их совместные вечера носят исключительно дружески-познавательный характер. И искренне верил, что его спектакль имеет успех. Ну не стал бы соглашаться Азакиэль, если бы понимал, что у одного из Искателей, с некоторых пор прочно обосновавшихся в Арионе, к нему уже давно (да чего лукавить перед самим собой – почти с самого знакомства) далеко не дружеские чувства, правда же? Правда – пытался прямо сейчас убедить себя Жан, чтобы не впасть в панику окончательно. Получалось не очень. Он буквально слышал, как где-то за пределами трактира хихикает в ладошки вся его команда полным составом. Резко стало как-то жарко, Жан зажмурился и залпом опрокинул в себя остатки вина. Не помогло. Пришлось открыть глаза и смело посмотреть страху Азакиэлю в лицо. Лазенис мягко улыбнулся, отпил из своего бокала – видимо, из солидарности – и изящно отставил его в сторону. – Будете отрицать? Жан, я, конечно, тот ещё книжный червь, отрешённый от мира, но всё же не настолько, чтобы не заметить столь явный интерес к моей персоне. С вашими друзьями вы обращаетесь тоже тепло, но всё же различия весьма заметны, – Азакиэль устроился в излюбленной позе: чуть наклонился вперёд, поставил локти на стол, сцепил ладони и устроил на них голову, смотря на Жана, как на нежно любимого, но нашкодившего и пытающегося это скрыть ребёнка. – Сначала я не обращал внимания, но в какой-то момент начал анализировать ваше поведение и пришёл к определённым выводам. Признаться, не сразу сам в них поверил, так что пришлось обратиться за советом к уважаемым Каю, Репаро, Кройонну, Арленне и Иргетт, всё-таки они вас знают лучше и дольше меня. Правда, ничего определённого от них добиться не удалось, все высказались в духе «Мы в это не лезем, сами разбирайтесь», но, кажется, однажды я чётко слышал, как госпожа Арленна принимала ставки на «Ну, давайте, кто сколько даст, как долго ещё этот герой тупить будет», – Жан их убьёт! С особой жестокостью! И даже не дрогнет! Особенно одну рыжую, наглую, бессовестную… – Жан? Жан! – А? Да? Да-да, я здесь, – стрелок тяжело вздохнул и скрестил руки на груди. Отрицать, видимо, было бессмысленно. Но и подтвердить он не мог. Вот так взять и положить своё сердце к ногам того, кому оно, скорее всего, вовсе не нужно? Нет уж, спасибо. Насмотрелся и на страдающего Кая, и на безнадёжно влюблённую Репаро, и на мечущуюся в сомнениях в ответных чувствах тогда ещё не признавшегося Карлоса Иргетт. Счастливый исход получился только у последней, так что статистика явно была не на его стороне. – В общем, к чему я веду. Вы приносите мне редчайшие издания со всего мира. По мере возможностей следите, чтобы я вовремя ел и отдыхал. Вытаскиваете на прогулки и вот такие вечера. Уверен, Придэлла молится вам усерднее, чем Руфеону, за то, что сняли с её плеч заботу о моём благосостоянии, – Азакиэль сощурился, убрал руки со стола, приподнялся и наклонился так, что его лицо оказалось в каких-то жалких сантиметрах от лица Жана, на все лады сейчас мысленно проклинающего весьма небольшой размер этого самого стола. Ситуацию усугубляло и то, что они были, по сути, наедине – в маленькой уютной приватной комнате на двоих. Таких здесь было несколько, и эту они облюбовали с самого начала, потому что сидеть в общем зале, не привлекая лишнего внимания, которого не хотелось ни одному из них, не представлялось возможным. Жан напомнил себе, что дышать, – это вроде как жизненная необходимость. И ещё – что он, вообще-то, бесстрашный Искатель, ну, из тех самых, которые раз этак с десяток спасли мир, нашли все семь частей Ковчега, ходят в разломы Хаоса, как к себе домой, добрались до полумифической Эльгасии, регулярно имеют дело со свирепыми Хранителями всех сортов, мастей и видов, навешали люлей нескольким Владыкам Фетрании с их легионами, на короткой ноге с правителями, лидерами, королями и королевами почти всего мира, и с легендарными эсдо – тоже. Да он сам эсдо! Так какого демона сейчас у него одно желание – зажмуриться и сделать вид, что его тут нет?! Или что Азакиэль, даже и не думающий отодвигаться, ему мерещится. Где вся его хвалёная храбрость и сила воли?! – Так что ответите, Искатель? Хотя знаете, давно уже хотел предложить перейти на «ты», – это невозможно-невозможно-невозможно! Ему точно чудится. Не может Азакиэль говорить с ним таким мурчащим голосом. Опалять тёплым дыханием губы. Как будто нарочно провоцировать. Быть таким откровенным, приглашающим сделать наконец-то последний шаг, с мерцающими в глубине золотистых газ смешинками и немым вопросом «Решишься, Искатель?» – Так что… Будь честным, Жан. Пожалуйста. Я уже устал ждать. Пришлось даже прибегнуть к советам из любовных романов, а это, знаешь ли, не совсем та литература, на которую я хотел бы трат… – договорить Жан ему на даёт. С него хватит. Да кто бы вообще выдержал такое откровенное издевательство?! Точно не он. Азакиэль на вкус – медово-персиковая сладость (Орфеника) и хмель куда крепче всего, что стрелку доводилось когда-либо пробовать (Жан сходит по нему с ума). Целоваться вот так – жутко неудобно, толком не обнять, не прикоснуться, не убедиться, что это действительно не сон. Но оторваться хотя бы на секунду, чтобы поменять положение, просто нереально. Азакиэль, умница, опять всё делает сам. Отстраняется – Жан почти стонет от разочарования и вскакивает со стула в попытке вернуть, удержать, – обходит стол и оказывается вплотную, и теперь уже стрелка не сдерживает ничего. Он буквально впечатывает лазениса в себя, целует жадно, жарко, и, наверное, нужно притормозить, и на самом деле Жан представлял это всё совсем по-другому: должно быть трепетно, нежно и неторопливо. Но не получается, а Азакиэль, кажется, и не против. Сам льнёт ещё ближе, обнимает, скользит ладонями по спине, задирая рубашку, приоткрывает губы, позволяя больше, ещё больше, и Жан теряет голову окончательно. Ему бы сейчас сюда ебучего Кармиана с его порталами, потому что нужно переместиться куда-то в более подходящее место, а для этого придётся отпустить Азакиэля, перестать его целовать и целых десять минут делать вид, что ничего такого не происходит, они просто идут продолжать вечер в комнате Жана, как часто бывало. Стрелок стонет снова, каким-то чудом находит в себе силы оторваться, переводит дух. – Подожди. Стой. Не здесь. Пойдём, – на что-то более осмысленное и содержательное Жана не хватает. Спасибо Руфеону, что ему достался такой умный лазенис! Азакиэль только кивает понятливо, наспех приглаживает волосы (Жан не мог отказать себе в удовольствии зарыться в них пальцами) и первым выходит из комнаты, а потом и из трактира. Жан следует за ним, краем глаза замечает сидящих за одним из столиков друзей, строит свирепое лицо и показывает им кулак, на что те заходятся в единодушном смехе. Разумеется, они не могли не понять, действительно слишком хорошо его знают, и он ещё огребёт свою долю подколов и шуточек, но потом. Всё потом! Десять минут, по ощущениями, тянутся год, не меньше. И когда за ними – наконец-то! – захлопывается дверь его комнаты, Жан обнимает Азакиэля, утыкается носом куда-то в висок и шепчет сбивчиво, почти отчаянно: – Скажи, что мне это не снится. Я с ума сойду, если открою глаза, а тебя нет, – лазенис смеётся тихо и тепло, гладит по плечам, успокаивая. – Не снится, клянусь. Никуда я не денусь. Если разрешишь остаться, – Жан давится возмущённым возгласом и даже ничего не отвечает на эту глупость, предпочитая показать делом, кто тут что и кому разрешает. Крылья на ощупь оказываются…воздушными. Другого слова Жан подобрать не может. Он благоговейно гладит каждое пёрышко, всё ещё не до конца веря в происходящее. Азакиэль послушно сидит на краю кровати, позволив стрелку устроиться у себя за спиной и изучать сколько влезет. – Кажется, я мечтал к ним прикоснуться с первой секунды, как тебя увидел, – Жан чуть наклоняется, касается губами выступающего позвонка у основания шеи. – Подумал ещё «Какая красота!». А потом рассмотрел уже тебя всего, – улыбается, выцеловывая голые плечи – и его рубашка, и одеяния Азакиэля валяются где-то на полу неаккуратной кучей, они оба остались только в штанах. Жан скатывается с кровати, встаёт перед Азакиэлем, подцепляет пальцами за подбородок, вынуждая чуть задрать голову. – Я очень хочу продолжения. Но если это слишком быстро… – лазенис показательно закатывает глаза, хватает стрелка за талию, роняет обратно на постель и нависает сверху. – Да черепахи быстрее тебя, Искатель, – дразнится, вжимается бёдрами в бёдра, и, ох, не одному Жану тут не терпится. – У меня мало опыта, считай, что почти нет, но я не настолько отшельник, чтобы не понимать, к чему всё идёт. И мне давно уже даже не пятьсот, так что хватит считать меня наивным мальчиком, живущим только книгами и исследованиями. Я в курсе, откуда дети берутся. И того, как это происходит у мужчин – тоже, – такого Азакиэля Жан не знает. Таким Азакиэля он не видел ни разу. От такого Азакиэля срывает все тормоза и остатки самообладания улетучиваются куда-то в неизвестном направлении. – Тебя точно не подменили? – издаёт смешок и тут же, не давая ответить, целует снова. Уже не пытаясь сдерживаться, сразу глубоко и собственнически. Завязки на штанах распутываются как-то сами собой, с брюками Жана ещё проще – они на пуговицах. Между ними не остаётся никаких преград, ни клочка одежды, кожа к коже, Жана продирает жаром, он стонет в уже зацелованные губы, осознавая, что до конца пойти сегодня всё-таки не получится – он, естественно, ни к чему такому не готовился, и ни специального масла, ни чего-то подобного у него нет. Плевать. И так хорошо. Лучше, чем хорошо, он и представить не мог, что можно испытывать подобное от самых простых ласк. Азакиэль так и почти лежит на нём, увлечённо изучая губами шею и грудь, выискивает местечки, от прикосновений к которым у Жана сбивается дыхание и рвутся новые и новые стоны. Сам стрелок гладит всё, до чего только может дотянуться – рёбра, спина (кожа у основания крыльев оказывается такой чувствительной, что если провести там подушечками пальцев, Азакиэль судорожно втягивает воздух и выгибается чуть ли не дугой), бёдра, идеально ложащиеся в ладони ягодицы. Азакиэль отрывается от его соска, поднимает голову, улыбается возбуждённо и шало, золотистые глаза потемнели до цвета густого гречишного мёда, сверкают ярко и вызывающе. – Да сделай ты уже что-нибудь, ну! – шипит нетерпеливо, Жан смеётся, накрывает маняще-припухшие губы очередным сумасшедшим поцелуем и одновременно обхватывает их обоих внизу, там, где всё уже пульсирует и тянет. Азакиэль давится стоном, распахивает глаза, смотрит невидяще, а Жан каждую секунду, каждую эмоцию ловит, вбивается в собственную ладонь, вторую кладёт лазенису на поясницу, подталкивает, подсказывая, как лучше двигаться. Не сразу, но они находят нужный ритм. Целоваться нормально не получается, ловят губы друг друга мимолётно и смазанно, стонут почти в унисон, когда получается схватить хоть немного воздуха. Азакиэля уносит первым, и Жан всматривается, впитывает в себя всё: и распахнутый в наслаждении рот, и хриплый какой-то неверящий стон, и зажмуренные веки, и изогнутую спину с непроизвольно расправившимися крыльями, и окончательно растрепавшиеся волосы, и тёплую влажность, плеснувшую между телами. – Невозможно прекрасный, – выдыхает, прежде чем падает следом с тихим вскриком. Они мокрые, липкие и счастливые. Жан не уверен насчёт Азакиэля, но вот он прямо сейчас абсолютно и точно счастлив. Зарывается носом во вьющиеся от пота волосы на виске, гладит по спине чистой ладонью, успокаивая, помогая прийти в себя. – Надо обмыться. А то потом не ототрёмся, – зевает во весь рот. Очень хочется наплевать и заснуть прямо так, обнимая разморенного Азакиэля, который, кажется, что-то тихо мурлычет ему в грудь. Только одеяло натянуть. Но – нельзя. Сам же утром будет материться и проклинать себя вчерашнего, знаем, проходили. Но позволяет им обоим понежиться ещё немного, пока кожу на животе не начинает неприятно стягивать. Лазенис успевает задремать, так что Жан всё-таки не заставляет его подниматься. Аккуратно перекатывает на чистую половину кровати, сам встаёт, поспешно споласкивается в крохотной ванной комнате, а Азакиэля обтирает влажным полотенцем. Тот приоткрывает один глаз, улыбается легко и нежно. – Так всё-таки это было свидание, – Жан замирает на секунду, пытаясь понять, потом смеётся и чмокает своё личное чудо в нос. – Да. Это было свидание. И остальные наши встречи за эти месяцы – тоже свидания. Я тебя люблю. Доволен? – Ага. Я тебя тоже, – и засыпает окончательно. Жан, даже не пытаясь согнать с лица очень широкую, очень влюблённую и наверняка очень глупую улыбку, относит полотенце обратно в ванную, возвращается, укладывается рядом, сгребает Азакиэля в объятия, натягивает на них одеяло и отрубается, успев подумать о том, что нужно будет встать пораньше и принести лазенису чистую одежду. Та, что так и остаётся валяться на полу, вряд ли будет иметь хоть сколько-нибудь презентабельный вид. И ещё – кто же всё-таки выиграл? Обязательно стрясти свою долю и купить на эти деньги гречишного мёда, когда в следующий раз занесёт в Лютерию. Азакиэлю понравится. *** В баре «Ржавая цистерна», что в Новом Тотрике, оружием никого не удивишь. Так что девушка, разобравшая дробовик прямо на столе, чтобы смазать и протереть все детали, возмущений ни у хозяина, ни у посетителей не вызывает. А вот то, что она бормочет себе под нос – уже настораживает, сумасшедших им здесь не надо. Впрочем, пока платит и не буянит – пусть бормочет себе. – Ну, муженёк, встретишься ты мне на кривой дорожке, – Эвона споро собрала вычищенный до блеска дробовик обратно и с мрачной улыбкой кровожадно щёлкнула затвором. То, что Вольфдор её кинул ради какого-то там мужика с крыльями – плевать и спасибо за честность. Но где её доля за последнюю совместную вылазку в Могильник?! Умчался по своим эсдовским делам, герой-спаситель херов, и денежки с собой случайно все прихватил?! Ну уж нет, своего Эвона не отдаст! А отловить экс-супруга – проще простого, каждое появление его и его друзей непременно обсуждается по всей Акрасии. – Только высунь нос со своих облаков, или где ты там сейчас обретаешься, дорогой, тебе Бельганус безобидным щеночком покажется по сравнению с тем, что я тебе устрою! Эй, хозяин, ещё порцию Шасси, я тут развод праздную! *** Где-то в Арионе икнул во сне стрелок по имени Жан Вольфдор. Вздрогнул, но не проснулся, только обнял посильнее своего личного лазениса и безмятежно задрых ещё крепче, даже не представляя, какая жаркая встреча ждёт его в недалёком будущем.