Легкое прикосновение.

«А мне рисует воспаленное сознанье. Нет перспективы, все ужасно мрачно. Повсюду в мире слезы и страданья. Гляжу на мир и вместе с ними плачу. Ведь у поэта нервы, словно струны. Не хочешь рви, а хочешь, так играй. От всех уйду я по дорожке лунной И снова на душе моей раздрай. Картину напишу своей печали. Вложу страданья сердца моего. Но вряд ли на душе мне легче станет. А больше мне не надо ничего…» (Поэт Лань Сичэнь) Сердце Лань Сичэня пропустило удар. Его младший братишка! Он не хотел терять его. Это был единственный родной человечек! Дядя был не в счет. Он слишком уж полагался на старейшин и был очень нервным последнее время. С ним не хотелось ничем делиться. У него не хотелось спрашивать совета. Перед глазами промелькнула вся их жизнь. Маленький А-Чжань, который не умел плакать, а забавно скрипел и кряхтел, смешно надувая пухлые щёчки. А-Чжань, пытающийся сделать стойку на коротких ручках. А-Чжань--заботливая мама, накрывающий его одеялом и прячущий его художества под матрас. А-Чжань, сидящий на пороге маминого домика и ждущий чуда. Нет! Лань Сичэнь подбежал к братишке, поднял его и потащил на себе. Пробили отбой и на воротах. Часовой сказал Лань Сичэню: — Молодой господин Лань. Старейшины запретили подходить к нему. Если вас кто-нибудь увидит, вы же знаете… Лань Сичэнь ответил: — Пожалуйста, помогите мне. Надо посмотреть, чтобы никто нас не увидел. Юноша понял, он прошел посмотрел: — Никого нет. — Большое спасибо. Лань Сичэнь затащил братишку в цзиньши, принес воды, осторожно обтер кровь. Раны были ужасные. Больно было смотреть. Кожа была рассечена до ребер, так, что некоторые ребра тоже пострадали. Он потерял много крови. Кровь еще сочилась из страшных ран. Лань Сичэнь дрожащими руками открыл пузырёк с кровоостанавливающими каплями и начал осторожно капать в глубокие порезы. Пузырька не хватило. Лекаря нельзя было звать. Да он бы и не пошел под страхом наказания. Он только собрался выйти за травами, как взволнованный ученик позвал его к дяде. Надо сказать, что дядя как потерял сознание после совета старейшин, так и лежал все это время. Лань Сичэнь сразу зашел к нему: — Дядя? Сочувствовать не хотелось. Почему-то была пустота в душе. Дядя с трудом сказал: — Сичэнь, один из старейшин пошел сегодня к стене рослушания и не обнаружил там Ванцзи. Лань Сичэнь удивился: — А что он хотел увидеть там? Его труп? — Это ты ему помог прийти? Или он сам? Лань Сичэнь промолчал. Толку говорить? Неужели и так непонятно, что в таком состоянии он сам бы не пришел? В таких случаях, когда наказывали дисциплинарным кнутом, нельзя было помогать. Считалось, если наказываемый выживал после этого, то ему позволяли жить. Он уже был наказан. Если нет, то ничего не поделаешь. Подобное наказание приравнивалось к смертной казни. Выживание было на воле случая. Дядя все понял и махнул рукой: — Ладно. Я никому не скажу. Но лекаря запрещено звать. Иначе будет нам всем. Лань Сичэнь кивнул: — Я сам попробую его вылечить. Лань Сичэнь вышел за ворота, нарвал нужных трав и сделал отвар. Принес бинты, мочил их в остывшем отваре и прикладывал к ранам. Вся спина была сплошное кровавое месиво. Всю ночь он просидел у постели братишки. Вспомнив дядю, как тот остался лежать в постели, держась за сердце дрожащей рукой. «Прости, дядя. На этот раз заваривать успокоительного чая некому.» Кое у кого проблемы были посерьёзнее. Он сидел у постели еле живого братишки и молил небеса, чтобы тот очнулся. Он нашел в библиотеке как составлять ранозаживляющие мази, как готовить противовоспалительные отвары, научился обрабатывать раны, научился выхаживать раненого. Поил его с ложечки отварами, менял без конца повязки. Но никто его не освобождал от обязанностей главы ордена. Сделал быстро свои дела, он каждую свободную минуту бежал к братишке, чтобы попоить его, обработать раны поменять бинты. Сделав все эти действия, он сидел и думал о многом. Виноват ли он в том, что произошло с его братишкой? Да, виноват. Если бы он тогда не пустил дело на самотек, а серьезно поговорил бы с Вэй Усянем, то он не сбежал бы с учебы и не занялся изучением иного пути. Да даже и сбежал бы, почему Лань Сичэнь сидел унывал, вместо того, чтобы посетить Юньмэн и постараться уговорить юношу вернуться к учёбе? Почему серьезно не поговорил тогда с братишкой? Чего тянул? На что надеялся? На то, что все разрешится само собой? Почему не встал на защиту Вэй Усяня тогда, когда Цзинь Гуаншань плавненько навязывал все мысль, что Вэй Усянь зарвавшийся обнаглевший юнец, который жаждет мирового господства? Ну да, он отказался участвовать в кампании против Вэй Усяня. Но он и не выступил против! Почему? Поверил? Почему поверил? Как будто его кто околдовал, так он поверил главе ордена Ланьлин Цзинь. Поверил в то, что они прекратят преследовать Вэй Усяня? Возможно так оно и есть. Иначе зачем такие страдания претерпел его младший братишка? Ради чего? Потому что он, Лань Сичэнь, слишком доверчив? Цзинь Гуаньяо и Цзинь Гуаншань уверили дядю и старейшин, что если наказание будет недостаточно суровым, то они не смогут оправдать клан Гусу Лань перед другими кланами в непричастности к преступлениям старейшины Илин. И тогда все кланы соберутся, чтобы стереть с лица земли мятежный клан. У клана Гусу Лань не было выбора. Не было выбора и у Лань Сичэня. Орден Гусу Лань был мало того, что обескровлен еще до Аннигиляции солнца, он сильно пострадал во время самой войны. Людей катастрофически не хватало, даже восстановительные работы им помогали производить люди из ордена Ланьлин Цзинь. Да здесь в Облачных глубинах сейчас больше людей из клана Ланьлин Цзинь, чем своих. Они здесь повсюду. А своих просто жалкая кучка. И те слишком молоды или покалечены. Они не смогли бы противостоять с жалкими остатками заклинателей. Так что выбора действительно не было! Либо спасти жалкие остатки своего клана, либо одного младшего нефрита. Пожертвовать жизнями многих людей ради брата? Но люди не виноваты! Почему и без того малочисленные адепты Гусу Лань должны погибнуть? Просто потому, что им не повезло родиться в этом клане? Просто потому, что младший из нефритов решил пойти против всего мира? И хочет защищать человека, на совести которого тысячи человеческих жизней? В том числе и жизни адептов ордена Гусу Лань? А ведь это чьи-то отцы, сыновья и братья! Скольким семьям он принес горе? Слишком велика цена за его отчаянный поступок. Лань Сичэнь был черным от внезапно свалившегося безграничного горя. Но вынужден пойти на условия, выдвинутые орденом Ланьлин Цзинь. И Лань Ванцзи избили дисциплинарным кнутом. Тридцать три удара. По числу пострадавших от его меча старейшин. Так что это было больше похоже на казнь. Выживет ли после такого младший нефрит? Это было дело только времени. Сейчас он прикован к постели тяжелыми ранами. Лань Сичэнь никогда не думал, что ему придется стоять перед таким непростым выбором. А ведь там был солнечный юноша! Тот, кем он искренне восхищался и любовался. Его источник вдохновения! Его свет! Его солнышко! Как страшно! И как больно! Ну почему? Почему в жизни так происходит? Почему так несправедлива жизнь? Почему тот, кого так трептно и нежно любишь, вдруг становится бесжалостным убийцей? А вдруг не по своей вине он стал таким? Нет. Ванцзи не мог полюбить недостойного человека. Он верил ему. «А я? Я почему усомнился?» Ну почему? Почему так? Что теперь делать? А может не надо было их искать? Дать возможность убежать? А вдруг бы их нашли другие кланы? А вдруг не нашли бы? Хватило бы сил у Ванцзи утащить его подальше? Может надо было не в Гусу идти, а за братишкой сразу? И помочь бежать, пока остальные не восстановились? «Почему мной так легко манипулируют Цзини? Но на тот момент их слова казались разумными. Они же пообещали сохранить всем жизнь.» Лань Сичэнь в полном душевном смятении находился уже третий месяц. Что он только не передумал! Какие варианты только не перебрал в своей голове! Все варианты накрывало чувство огромной ответственности за свой орден. Да, он смог сохранить людей, но он потерял душевный покой. Постоянные нескончаемые дела и забота о полуживом братишке немного вытесняли тревоги и душевное смятение. «Возможно и к лучшему, что у меня нет времени терзать себя.» Дядя не заходил к младшему племяннику, но каждый раз, сталкиваясь со старшим, опускал глаза и ничего не спрашивал. Дядя за последнее время сильно похудел, в его волосах местами блестела седина. Часто Лань Сичэнь видел дядю, что тот стоит, тяжело отдуваясь и держась за сердце. Видно было, что ему нелегко дались последние события. Некогда бравый и строгий учитель Лань превратился в считанные дни в дряхлого старика. Он не препятствовал тому, что старший племянник на свой страх и риск ухаживает за младшим братишкой, но и не говорил старейшинам правду, зная чем это может обернуться для самого Лань Сичэня. Лань Сичэнь же не отходил от младшего, у него не было времени даже поесть нормально. Вдруг он заметил, что Лань Чжань открыл глаза. Не успел Лань Сичэнь обрадоваться, как братишка сквозь боль попытался резко встать на ноги, но тело его не слушалось, он упал назад с такой силой на кровать, что снова открылись раны, окрасив повязку в ярко красный цвет. Лань Сичэнь прямо физически ощутил его боль. — Лежи, не двигайся, ты не сможешь даже просто встать, твои ребра и духовные силы повреждены, только сделаешь себе хуже, ты потерял много крови. Братишка снова закрыл глаза. Сичэнь вздохнул и принялся менять позязки. Потом промокнул влажное от пота лицо младшего брата. Он никогда не плакал, как бы ему не было больно, какие только раны его не беспокоили, но в таком ужасном состоянии он находился в первый раз. Печальная картина, сердце сжималось от боли и жалости к брату, хотя он понимал что в данный момент перед ним находится преступник, который нанес тяжкие телесные повреждения членам своего же клана и понесший за это заслуженное наказание. Тем людям сейчас так же не до шуток, они сейчас залечивают свои тяжелые раны. Лань Сичэнь очень любил своего младшего братика, у него не было после смерти матери человека ближе и он не хотел его потерять. Он всегда улавливал малейшие оттенки настроения, знал что чувствует Вандзи. Дядя никогда не был близок к ним, для него была важна их учеба и неукоснительное соблюдение трех тысяч правил на стене послушания, а так же важно чтобы племянники были достойным примером для всего молодого поколения. И им это удавалось. Вскоре слава о двух нефритах клана Лань разнеслась по всей округе. Дядя гордился своими племянниками. Ванцзи всегда был послушным, хотя было в его характере редкое упрямство, но это не мешало ему быть одним из самых лучших учеников ордена Гусу Лань. Сам же дядя никогда не имел представления что у племянников на сердце, что они чувствуют, хотя искренне любил их. После смерти матери Ванцзи просто замкнулся в себе и его характер стал только мрачнее, он научился прятать глубоко в себе чувства и никогда ни с кем не делился, задавил все эмоциии, заменил их чувством долга и не позволял себе расслабиться ни на минуту, ни на секунду. Выражение его лица стало суровым, казалось ни тени страха, отчаяния и боли, и даже улыбки не проскользнет на нем. Дядя не любил невестку, считал ее причиной депрессии его старшего брата. Потому ограждал своих племянников как мог. На стене появились новые правила. Например такие: «Мужчины и женщины разные по своей природе.» «Заводить с женщинами дружбу запрещено» «Мужчин и женщин нельзя смешивать» «Заводить дружбу с порочными людьми запрещено». Он ограждал своих племянников как мог, такая строгость ему казалась надежным средством от глупостей. И вот теперь один из них не просто повторил, так еще и усовершенствовал, он скрестил свой меч против старейшин собственного клана. И теперь лежал после более чем сурового наказания с температурой, страдая от жутких ран и потери крови, в бреду повторяя два слова: «Вэй Ин…», не в силах встать, даже поднять голову. Каждый раз, когда он звал в бреду солнечного юношу, сердце Лань Сичэня пронзала острая боль. Он понял, что этот человек, все это время был смыслом существования его младшего брата на этой грешной земле, который, поправ все правила клана, пошел против всех, но не смирился. Дядя старательно ограждал их от женщин, внушал что они не должны повторять ошибок своего отца. Что от женщин одни проблемы. Но кто мог подумать, что подобные ошибки можно совершить с мужчиной?! Если это так, то ни о какой взаимности не может идти и речи, господину Вэю нравились девушки и только весьма привлекательной внешности, тем более он пользовался у них головокружительным успехом и был просто, ну просто избалован женским вниманием. Неужели его младший брат обречен страдать всю свою жизнь? Учитывая его замкнутый характер, это будет для него большим ударом. Цзэу Цзюнь вздохнул, принес чистые простыни и отвар из трав. По дороге заметил группу из адептов Ланьлин Цзинь. Почему-то они стали его раздражать. Казалось, что они суют свой нос везде. Но, деваться некуда, это люди, которые прислал Цзинь Гуаньяо, чтобы они помогали в ремонте и строительстве. Надо быть благодарным, он ведь так старается! «Нет, все нормально, это просто я со своей конспирацией стал таким подозрительным.» Да, слишком много чего теперь приходилось скрывать старшему из нефритов. От того такая подозрительность. Лань Сичэнь зашел в цзиньши, сел у кровати непутевого младшего брата и снова тяжело задумался. Он думал о том, что они рано потеряли мать, редко видели отца. У них никогда не было нормальной человеческой семьи, не было детства. Никогда не было игрушек, не было нормальных детских развлечений и игр. Только бесконечные тренировки и учёба. Может потому, что их орден когда-то организовал монах и как оставил монашеский уклад жизни, так они и придерживались таковому, не отступая ни на шаг. Почему они не могут быть просто счастливы? Неужели никогда не будет им доступно самое простое человеческое счастье? А ведь только совсем недавно, Лань Сичэнь считал, что он один такой особенный, что влюбился в парня. Неужели его братишка такой же точно? Что не так в их воспитании? Ведь воспитывали из них мужчин, воинов. Откуда такие склонности? Что за напасть на них обоих и сразу? Но ведь ни того, ни другого никогда не привлекали мужчины. Если бы это было так, то это уже выяснилось бы каким-то образом. Ведь их с самого рождения окружали только мужчины. И весьма красивые мужчины. Но никогда и никто не всколыхнул никаких чувств в их сознании. От дум уже опухла голова. Он еще раз поправил на забывшемся тяжелым сном Вандзи одеяло, убрал в пучок рассыпавшиеся по постели длинные черные волосы брата, промокнул ему платком капли холодного пота на его таком красивом и родном лице, вздохнул еще раз: «Брат, ты только выживи, а я помогу тебе исправить ошибки,"--и вышел из цзинши за новой порцией мази для ран. Через три месяца собрали совет в башне Кои. На этот раз на повестке дня стоял карательный поход на гору Луанцзан с последующей зачисткой остатков из псов клана Вэнь. Совет кланов прошел как в тумане. Лань Сичэнь хотел сказать свое слово, чтобы просто провести расследование, но в горле пересохло, встал комок. Он просто пытался чаем этот комок прогнать, но ничего не выходило. Снова появилась странная тошнота. Да и какое расследование? Кто бы поверил этому расследованию? Всем было выгодно просто найти виноватого. Но А-Яо! Он же обещал! Лань Сичэнь был просто в шоке. Уже позже, отхлебывая чай, заботливо налитый названным братом, сидя напротив Цзинь Гуаньяо, он смог наконец заговорить: —Брат, я не согласен с этим. Цзинь Гуаньяо улыбнулся: —Брат, ну начнем с того, что вы отпустили преступника, позволили ему сбежать. —Но разве не ты мне обещал, что как только мы заберем Ванцзи, вы дадите молодому господину Вэю время реабилитировать свое доброе имя? —Брат, да, я обещал… со своей стороны. Но… Отец… Он требует у меня отчета. А на него напирают со всех сторон сейчас главы всех кланов. Я ничего не могу сделать! Брат, прости! Тут я уже бессилен! Я не родился в отличие от тебя в великом клане, чтобы позволить себе роскошь идти против всех! Лань Сичэнь чувствовал полнейшее бессилие: —А-Яо, извини. Но… Молодой господин Вэй сидит спокойно и никому не делает зла. Так ли уж необходим этот карательный поход? —Брат, не будь столь наивным. Если он сидит тихо, то это не значит, что он не копит силы. Душу охватило отчаяние: —Но я обещал брату, что мы его не тронем, иначе он бы ни за что не вернулся за наказанием. —Брат, вы не пойдете с нами? Если вы не пойдете, то остальные кланы посчитают вас предателями. И тогда, прости брат, я буду бессилен тебя спасти, если они потребуют твою голову! А что ожидает ваших людей, то мне даже страшно представить! —Но, я обещал Ванцзи… Тут Цзинь Гуаньяо и перебил его: —Брат, тогда тебе не о чем беспокоиться. Мы то не обещали, так что спокойно пойдем на зачистку. А вы просто сделаете вид, что идете с нами. Чтобы остальные успокоились. Мы просто усыпим их бдительность. Слишком много глаз сейчас пристально наблюдают за вами.Так что сходи для виду… Иначе… ты подставишь целый клан… на уничтожение. Не думаю, что ваши адепты простят главу клана за то, что. не сумел или… не захотел сохранить свой клан. И все из-за чьей-то глупости. Но… Брат, надеюсь у тебя то достаточно трезвая голова, чтобя рассуждать здраво. Лань Сичэнь опустил голову: —А-Яо, ты конечно прав. Как глава я ничего не стою. Цзинь Гуаньяо вдруг ласково сказал: —Ну же, брат, не надо так драматизировать. Ты прекрасный глава, ты всегда защищал своих адептов и действовал справедливо. Думаю и сейчас ты примешь верное решение и спасешь своих людей от неминуемой смерти. Я очень понимаю тебя. Просто старейшина Илин обладает огромным потенциалом воздействия на людей. И этого у него не отнять. Лань Сичэнь почувствовал как сердце перестаёт биться, было такое ощущение, что он медленно умирает. Снова выбор! Но если Вэй Усянь так силён, неужели он позволит так просто себя уничтожить? Нет, этого просто не должно произойти! Нет! Нет! Он не даст себя в обиду, это точно! Цзинь Гуаньяо произнес: —Брат, не переживай ты так, все нормально, я и сам чуть не угодил под его чары, мне пришлось с большим трудом снять это наваждение. Так что у тебя есть шанс доказать другим, что ты не руководствуешься низменными чувствами и инстинктами. Лань Сичэню уже было все равно, что там разглядел Цзинь Гуаньяо. Он думал лишь о том, как защитить Вэй Усяня. Но не тут то было. Цзинь Гуаньяо хоть и пообещал, что Вэй Усяня они не тронут, сначала все равно поговорят с ним. — Брат, не переживай, надеюсь удастся разрешить все мирным путём. Я сам лично поговорю с молодым господином Вэем. Но небольшой отряд из молодых учеников, который собрал сам Лань Сичэнь, окружили лучники из ордена Ланьлин Цзинь. Цзинь Гуаньяо предупредил: — Брат, я очень сожалею. Но это не моя идея. Это отец решил так поступить, так как сказал, что не доверяет тебе. Хотя он и взял с меня слово молчать. Но как я не предупрежу моего брата? — Что именно? — Они получили приказ при малейшем движении со стороны твоих людей, сразу стрелять. Стрелы отравлены, а лучники бьют без промаха. В сердце растаяла последняя надежда. Было противно. — А-Яо, спасибо, что предупредил. Когда они приблизились к горе Луанцзан, люди начали роптать: — Глава ордена Лань. Просим вас, не делайте лишних движений. — Нас мало, а в ордене остались одни старейшины. Лань Сичэнь понимал, что если останутся одни старейшины, то ордену Гусу Лань придет конец. Он пообещал, что ради безопасности людей не будет предпринимать никаких действий против. Только он заверил людей, как к нему подъехал Цзинь Гуаньяо. Он долго ехал рядом, сбоку наблюдая за Лань Сичэнем. Когда открылась мирная бытовая картина, где были старики и женщины, то Вэй Усяня среди них не было. Цзинь Гуаньяо спросил пожилого мужчину: —Где ваш старейшина? —Я не знаю, —с испугом на лице ответил старик. Тогда он обратился к пожилой женщине: —Где он? Трясясь всем телом и плача, та замотала головой. —Хорошо, тогда мы будем убивать вас по одному, может к кому нибудь и вернется память. И Цзинь Гуаньяо подал знак адептам. Те, обнажив мечи, подошли к кучке людей, которых здесь было не более пятидесяти человек. Лань Сичэнь воскликнул: —А-Яо, что ты делаешь? Запрети своим людям убивать! Пожалуйста, не надо! Все таки люди без оружия! Одна из стрел поразила ученика рядом с Лань Сичэнем, юноша упал бездыханный. Цзинь Гуаньяо сказал: — Брат, я же просил не делать лишних движений. Лань Сичэнь задохнулся: — Но эти люди не виноваты… Но ему не дали договорить. На него напустились все главы кланов: —Глава ордена Лань, не хотите ли и вы перейти на их сторону? Тогда становитесь рядом с этими псами из клана Вэнь! —Вы уже забыли, как погибали наши люди! —Кто на их стороне, тот предатель! Глава клана Лань, вы хотите стать предателем? —Это псы из недобитого клана Вэнь! Даже Не Минцзюэ был против того, что сказал Лань Сичэнь. Лань Сичэня просто заткнули, не дав ему и словечка возразить. Тогда Лань Сичэнь просто увел своих адептов подальше, чтобы не участвовать в этом. По крайней мере сейчас глупо было рисковать. Дома лежал раненый братишка. Кто позаботится о нем? Лучники последовали за ними, держа их на прицеле. Минуты ожидания показались вечностью. Лань Сичэнь не видел и не слышал, что творится там возле пещеры. Была тишина. В голове не было ничего, кроме страшного напряжения, так что давил виски и отдавалось звоном в ушах. Вдруг яркая вспышка прорезала вечернее небо, словно вспышка сверхновой пронеслась и растаяла в воздухе, осветив красноватым сиянием могильные холмы. Следом в небо унесся тихий вздох облегчения. Он ударился о чёрные скалы и растворился в тишине. Стало страшно. Затем раздался дикий вой, он прорезал тишину этого могильного места и отразился эхом от чёрных скал. Сердце Лань Сичэня упало. Все вздрогнули. В том числе лучники. Многие опустили луки. Воспользовавшись минутной заминкой, Лань Сичэнь соскочил с коня и стремглав кинулся к пещере, откуда раздавались нечеловеческие звуки, леденящие кровь. Не обращая внимания, на то, что ему вдогонку пролетело несколько отравленных стрел и стукнулось о каменную кладку, он заскочил стремглав в пещеру. Первое, что ему бросилось в глаза, это был Цзинь Гуаньяо, который сидел прямо на каменном полу. Он выл и рвал на себе волосы. Рядом стоял Цзян Чэн, растерянно держа в руках чёрную флейту с красными кисточками на конце. Он смотрел на нее абсолютно невидящим взором. Несколько человек нерешительно топтались у входа в пещеру с ужасом созерцая происходящее внутри. Цзян Чэн покрутил в руках флейту и вышел. Лань Сичэнь, чувствуя, что где-то в горле выпрыгивает сердце: — Молодой господин Вэй? Что с ним? Цзинь Гуаньяо сдавленным голосом ответил: — Исчез. —Исчез? Лань Сичэнь без сил опустился на пол. Рука упав на каменные плитки пола, наткнулась на половинку печати. Он машинально взял ее. --Что это? Лань Сичэнь поднял кусок металла. —Половина стигийской тигриной печати. Дрожащей рукой он поднес ее к своему лицу. Та самая печать! Самый опасный артефакт, равный оружию массового поражения. В его руках. Вернее половинка. Где же вторая? Долго смотрел непонимающим взглядом. —Брат… Он подал ее Цзинь Гуаньяо: — Странно, только одна половина. — Неужели он вторую половину уничтожил? Лань Сичэнь с трудом поднялся на ноги, посмотрел на Цзинь Гуаньяо и ничего не ответил. Постояв минут пять, вдруг почувствовал как по его лицу текут нескончаемым потоком слезы. Он закрыл лицо руками и вышел из пещеры. Дойдя до своего отряда, он прошел мимо и стал спускаться с горы. Люди так же молча последовали за ним. Лань Сичэнь шел, не разбирая дороги, не видя ничего вокруг. Вот и всё. Яркая красная вспышка еще стояла перед его глазами. Нечеловеческий крик стоял в ушах. Но поразил в самое сердце не крик Цзинь Гуаньяо. А тихий вздох облегчения, пронесшийся шлейфом за вспышкой. Он леденил кровь и заставлял шевелиться волосы на голове. Много чего еще теснилось в воспаленном сознании. Сидящий на полу Цзинь Гуаньяо, рвущий на себе волосы. Цзян Чэн с чёрной флейтой. Половинка тигриной печати. И…все. Ни трупа, ни костей, ни обрывка одежды. Ничего… Ничего… Только вспышка и тихий вздох, который был громче всякого крика. Он не захотел драться. Он предпочёл уйти. Ради чего? Зачем? В чем вообще смысл всей этой возни? Глупых советов кланов. Тупых карательных походов. Для чего? В чем вообще смысл? Кто скажет? Лань Сичэнь большой отрезок пути прошел абсолютно машинально. Ощущение нереальности происходящего не отпускало. Что он здесь делал? Зачем вообще пошел? Чем он помог? Ничем. Зачем Цзинь Гуаньяо разговаривал с Вэй Усянем? Что он ему сказал? Что? Что тот предпочел уничтожить печать вместе с собой? Неужели предлагал ему сделку с совестью? Лань Сичэнь твердо знал, что солнечный юноша может быть жестоким, может быть безжалостным. Но он никогда не станет лицемерить. И тем более, никогда не пойдет на сделку с собственной совестью. Да, нет, Гуаньяо не будет предлагать ему подобное. Он честный юноша. Честный и наивный. Нет, не может быть такого! Если только снова влияние Цзинь Гуаншаня? Вполне возможно. Но надо было торопиться. Дома лежал полуживой братишка. Кто знает, кто может зайти к нему в комнату в отсутствие старшего брата? Хотя он запечатал дверь. Но кто знает? Тем более ему сейчас так легко навредить. А желающих много. Родственники тех старейшин, которые сейчас были не в лучшем состоянии. Лань Сичэнь помотал головой, стряхивая с себя оцепенение. По прибытии в Облачные глубины, Лань Сичэнь сразу заторопился к младшему брату. Только он вошёл в цзиньши, как увидел, что братишка преодолевая слабость, идёт ему навстречу, полностью одетый, держа в руках Бичэнь. — Вандзи, Ты встал! Думаю тебе не нужно туда идти. Четыре Великих ордена сегодня ночью произвели зачистку на горе Луанцзан. Их туда отвел Цзян Чэн. Господин Вэй погиб. Братишка заметно побледнел, но твердо спросил: — Они нашли ту пещеру? — Нет. Вэй Усянь вернулся в пещеру Фу Мо, чтобы уничтожить печать. Ему это удалось. Мы нашли только половинку. — Где его тело? — Не нашли. Вообще ничего не нашли. Вандзи молча направился к выходу. Лань Сичэнь попытался остановить младшего: — Брат… --… Вопросительный взгляд, в котором плещется неуловимое осуждение. — Не ходи. Господин Вэй и так много наделал ошибок. Я не осуждаю, возможно это в силу молодости или характера. Но зачем тебе добавлять к ним свои? Братишка поднял жёсткий холодный взгляд на Лань Сичэня: — Я не могу судить его действия, ошибочны они или нет. Какими бы они ни были, я готов понести ответственность вместе с ним, — твердо сказал Ванцзи, прямо глядя брату в глаза. — Брат, тебя могут поймать и убить. А ты еще очень слаб. Я не был уверен что ты выживешь. И не хочу потерять тебя второй раз. Сердито сдвинутые брови. — Брат. Я уверен что Вэй Ина просто спровоцировали. Он не такой, как о нем говорят. — Ты ничего не сможешь доказать, только навлечешь на себя всеобщее осуждение. На лице младшего твёрдая решимость. — Я ухожу. — Твой срок заключения еще не истек. «Братишка очень упрям. Толку, что я это говорю.» Ответ прозвучал категорично: — Прикрой меня. Вадзи вышел из комнаты, Лань Сичэнь остался посреди цзиньши, абсолютно не понимая, откуда братишка взял только силы? Ведь только вчера лежал без сознания и бредил, слабым голосом произнося одно только имя. — Да что вообще происходит? --вслух произнес Лань Сичэнь. Хотелось немедленно кинуться за братишкой. Но что он этим решит? Можно подумать, что тот послушается! Лань Сичэнь проводил взглядом еще слабого братишку и беспомощно развел руками. Когда тот скрылся, Лань Сичэнь пошел к себе переодеваться и приводить себя в порядок. Надо было идти к дяде. Дяде все еще нездоровилось. После должен был состояться совет старейшин по некоторым организационным вопросам. Лань Сичэню было сейчас совсем не до этого. Его мучили вопросы. Почему он кинулся в пещеру так поздно? Почему позволил такому случиться? Может все-таки он жив? Может просто переместился в другое место? Он же умный и очень талантливый! Не может быть, чтобы он так просто позволил загнать себя в угол и решил просто погибнуть! Нет! Он отсидел совет. Несли какую-то нуднятину про реконструкцию чего-то там, про реорганизацию чего-то еще. Лань Сичэню это было неинтересно. Дядя плохо себя чувствовал и тоже маялся в ожидании окончания заседания. До самого вечера продолжалась эта тягомотина. Еще половину вопросов перенесли на завтра. Лань Сичэнь не пошел к дяде, а пошел к себе. Не хотелось никого видеть. Да и дядя явно был не в том расположении, чтобы с кем-нибудь разговаривать. Лань Сичэнь не мог уснуть. Перед глазами так и стояла красная вспышка, словно взрыв сверхновой звезды. В ушах стоял тихий вздох облегчения. Неужели так его замучили все? Что он ушел от всех и растворился в звёздной пыли? Да. Действительно его все достали. Сколько можно? Но он явно не мог погибнуть. Не мог. Он ведь очень талантливый. Вот только где он? Ночью Лань Сичэню приснился сон. Тихий вздох, улетает звёздной пылью в небо бесплотная оболочка солнечного юноши. Лань Сичэнь смотрит на звезды: — Молодой господин Вэй, где вы? — Цзэу Цзюнь, прощайте! — Простите меня! — За что? — За то, что не сумел вас защитить. — Я не нуждаюсь в защите. Легкое прикосновение к щеке невесомой ладони. Лань Сичэнь поднимает руку, чтобы накрыть эти невесомые пальцы. Но они растворяются, превращаясь в звёздную пыль. Рука Лань Сичэня ловит пустоту. — Что мне сказать Ванцзи? — Зачем? И…тишина. Страшная, разрывающая сердце. Лань Сичэнь проснулся от боли в груди. Скоро пять утра. Утро началось, как всегда, с тренировки. Лань Сичэнь делал автоматически повседневные вещи, мысли же его были далеко. Солнечный юноша. Яркий свет и тепло, которое потом превратилось в чёрное солнце и холод. Не верилось. До сих пор все казалось какой то надуманной сказкой. Ванцзи еще там, ищет его. Ладно, если он не погиб, братишка его обязательно найдёт. Он не успокоится. С присущим ему необыкновенным упрямством, он будет искать, пока не найдёт. Они его спрячут. Почему этого нельзя было сделать раньше? Вторые сутки нет братишки. Сколько его не будет? Надо будет прикрывать. Хорошо, что дяде нездоровится, иначе его отсутствие уже было бы заметно. Но душа была неспокойна. Жив ли солнечный юноша? Или переместился куда-то? Все еще стоял в ушах вздох облегчения. Словно ему все надоело. Словно он наконец то избавился от всех, кто мешал ему спокойно жить. Это был вздох глубоко уставшего человека. Солнечный прекрасный юноша! Где ты? Что с тобой? Но снова навалилось много дел. Еще и пришлось за дядю проводить уроки с учениками. И снова куча дел. Лань Сичэнь уставший пришел в ханьши после отбоя. Он сначала долго не мог уснуть, все думал и думал. Забылся тяжёлым сном. Во сне снова начали крутится перед глазами страшные события. Вспышка, вздох. Цзян Чэн с чёрной флейтой выплывает из пещеры. На каменных плитах пола Цзинь Гуаньяо, размазывающий слезы и рвущий на себе волосы. Стоп! А он то чего в таком безнадежном горе? Они же даже толком знакомы не были. Что это с А-Яо? Он даже по родным братьям так не плакал. Очень странно. Тем более он всегда не упускал случая, чтобы очернить Вэй Усяня перед другими людьми. Что с ним случилось? Позднее раскаяние? Сожаление о содеянном? Ведь не мог же он так плакать из-за уничтоженой половинки тигриной печати? Или плач был по поводу, что отец с него спросит про Вэй Усяня и печать? Тоже маловероятно. Цзинь Гуаньяо обладал хорошо подвешенным языком и мог выкрутиться из любой ситуации. По какому поводу такие слезы и более чем безумное поведение? Прошло еще два суматошных дня. Наступил в классах выходной. Дядя немного оправился и ушел по делам в Цинхэ Не. Вечером обещал вернуться. Младшего брата все не было. Впрочем его никто и не спрашивал. Все думали, что он лежит у себя в цзиньши, прикованный к постели тяжелыми ранами. Точка беспокойства Лань Сичэня достигла высшей степени. Уроки сегодня вести не нужно, потому Лань Сичэнь взял меч и отправился в сторону Илина. Добравшись до посёлка Цайи, он встретил младшего брата, который нес на руках ребенка лет трёх-четырёх. — Ванцзи, скоро вернется дядя, тебя не было несколько дней, я начал волноваться. Он взглянул на малыша и сразу догадался, что это за ребенок, спросил: — Это Вэнь Юань? — Да, возьми его и отнеси ко мне, доделаю свои дела. — Долго не задерживайся. — Хорошо. Лань Сичень с нежностью аккуратно взял ребенка на руки, настолько аккуратно, что он даже не проснулся, поспешил в Облачные глубины. Ребенок был горячий и еле дышал. Лань Сичэнь прижал к себе мальчика: — Маленький, потерпи, скоро будем дома Неожиданно для себя он ощутил прилив такой нежности, что захотелось поцеловать чумазое горячее личико с зажмуренными глазами. Лань Сичэнь коснулся горячего лобика ребенка, ощутив губами сильный жар. Ребенка надо было срочно спасать! Лань Сичэнь торопился, вознося по дороге хвалу небесам, что отряд Цзинь Гуаньяо не нашел малыша. Теперь он понял, куда уходил солнечный юноша. Он все-таки ожидал нападения и спрятал ребенка. Лань Сичэнь принес его прямо к себе в ханьши и позвал лекаря. Тот диагностировал у мальчика жар и сильное обезвоживание, крайнее истощение и нервное потрясение, назначил лекарство и сказал, что нужно попытаться его поить почаще. Потом потихоньку переходить на бульоны и отвары. Лань Сичэнь помыл ребенка, одел в детские клановые одежды ордена Гусу Лань. Положил на свою кровать, принес воды и попытался дать ему лекарство. Ребенок был настолько слаб, что Лань Сичэню приходилось по капельке вливать в маленький рот лекарство и воду, чтобы ребенок не захлебнулся. Так как у того не было сил даже глотать. Кое как споив малышу пару ложек воды с лекарствами, Лань Сичэнь заметил, что тот устал и провалился в бессознательное состояние. Лань Сичэнь намочил полотенце и положил на лоб малыша, чтобы хоть как-то унять жар. Через некоторое время полотенце высохло. Жар не спадал. Он весь день до вечера мочил полотенце и ложил на лоб мальчика. Расчесал и уложил ему волосы в хвостик, брал на руки, баюкал, напевая ему песенку. Потом положил снова на кровать и продолжал смотреть на малыша с огромной нежностью. — Маленький, только выздоровей, пожалуйста. Только выздоровей. А мы с Ванцзи вырастим тебя. Лань Сичэнь тихо сидел возле малыша, уже чуть не задремал. Вдруг до него донесся громкий шум и крики. В ханьши, забыв о приличиях, ворвался перепуганный ученик: — Цзэу Цзюнь, скорее, там ваш братишка… Лань Сичэнь не дослушал: — Где? — Ломает замок на хранилище артефактов. — А вы? — Он угрожает нам мечом. — Посиди с ребенком, я сейчас. Схватил меч и, не раздумывая, выбежал на улицу. Его младший, странно набычившись, обнажив меч, оттеснял от дверей хранилища адептов. Те еще пытались вразумить озверевшего Хангуан Цзюня: — Хангуан Цзюнь, не положено! Бесцветный голос: — Кем не положено? — Ваш дядя запретил без разрешения входить сюда! Лань Ванцзи вытащил Бичэнь, не ожидавшие такого поворота ученики шарахнулись в сторону. Кто-то еще пытался увещевать разбушевавшегося младшего нефрита, но лидисто-голубая вспышка повалила учеников на землю. Подобного обращения от воспитанного молодого педагога и вовсе никто не ожидал. Лань Сичэнь уже бежал к разбушевавшемуся братишке: — Ванцзи, прекрати! Остановись! Младший, не обращая внимания на старшего брата, уже сломал голыми руками замок и пинком отворил тяжелую дверь. Ученики кое как поднялись с земли и быстренько отошли подальше, бросая на младшего нефрита взгляды с опаской и недоумевая, что вообще происходит. Лань Сичэнь зашел следом за братишкой: — Ванцзи, ты почему напал на людей? Что они тебе сделали? Младший братишка молча скидывал с полок аккуратно расставленные вещи. — Ванцзи, да что с тобой случилось? Нельзя нападать на людей и драться, тем более нельзя сюда заходить! Узнают старейшины, тебя снова накажут! Братишка не реагировал, он уже успел расшвырять достаточно вещей, так что древнее хранилище было похоже на настоящую свалку. — Ванцзи, не трогай вещи! Да что с тобой? — Флейту! — Какую флейту? — Дай мне флейту! Лань Сичэнь приблизился к братишке. В нос ударил крепкий запах алкоголя. Лань Сичэнь отшатнулся: — Ванцзи, ты пьян? Вместо ответа он грозно сверкнул налившимися кровью глазами на старшего брата и звякнул Бичэнем, что тот поспешил найти ему флейту из белой яшмы, очень искусстно вырезаную. Но Лань Вандзи в ярости отшвырнул инструмент: — Не то. И продолжил вышвыривать вещи, аккуратно расставленные по полкам. Не найдя ничего нужного, он увидел трофей, доставшийся после Аннигиляции солнца-- тавро ордена Цишань Вэнь, схватил его и убежал с ним. Ученики, стоявшие кучкой снова дружно шарахнулись от него, как от сумасшедшего. Лань Сичэнь остался стоять посреди разгромленного хранилища. За братишкой он не пошел. Тот был, мягко говоря, не совсем адекватным. Лучше не трогать. Может прилететь Бичэнем. Он позвал юношей: — Давайте быстренько приберем здесь, пока никто не увидел. Уже в полночь он вернулся к себе. Юноша, которого он оставил посидеть возле малыша, крепко спал, сидя на полу и положив голову на краешек кровати. Лань Сичэнь осторожно разбудил ученика и отпустил к себе спать. Сам же снова присел на краешек кровати, чтобы намочить и положить на лоб полотенце. В пять утра он вышел их ханьши, его позвали к дяде. Дядя был мрачнее грозовой тучи: — Сичэнь, что здесь вчера произошло? Почему Ванцзи был пьян? — Дядя, я не знаю. — Немедленно позови ко мне его! Как я уже устал! Когда это все кончится? Лань Сичэнь уже привычно взял чайник и всыпал успокоительных травок. Дядя еле переводил дух: — А что за ребенка он вчера притащил? — Дядя, он сирота. Тот самый малыш из клана Вэнь. Вэнь Юань. Лань Сичэнь заварил покрепче и передал дяде чашку с успокоительным чаем. — Это тот самый мальчик, которого воспитывал Вэй Усянь? — Да. — Сирота? — Его родителей убил тогда Цзинь Цзисюнь. — Понятно, — уже немного успокоившись, ответил дядя, --но все равно с ним надо поговорить. Лань Сичэнь вышел и пошел к братишке. Войдя к нему, он обнаружил того, сидящим на кровати с выражением боли в светлых глазах. На груди под ключицей был сильный ожог в форме солнца. Лань Сичэнь внимательно посмотрел на братишку: — Ванцзи, дядя вернулся. С сочувствием посмотрел на младшего господина Ланя: — Пойду приготовлю лекарство ребенку, жар не спадает. И мазь от ожогов принесу. Братишка поднял голову: — Не стоит. Пойду к дяде. — Дядя очень зол. — Не важно. Лань Вандзи привёл себя в порядок, не обращая внимания на ожог и вышел из комнаты. Лань Сичэнь всю ночь просидел у больного малыша, сбивая температуру примочками и сейчас поспешил за лекарством. Лекарство кончилось, пришлось выйти за ворота, нарвать целебной травки. Идя назад, увидел братишку, который стоял на коленях у стены послушания. Лань Сичэнь вздохнул. Когда уже будет спокойно? Наверное уже не будет… Взгляд скользнул по спине братика. Сквозь ткань проступала кровь. Он вспомнил, что четыре дня прошло, как он последний раз обрабатывал ему раны. Лань Сичэнь вздохнул и пошел готовить так же лекарство для обеззараживания и заживления. А так же взять мазь от ожогов. По пути зашел к дяде: — Дядя, вы снова наказали Ванцзи? Дядя разминал виски. — Никто его не наказывал. Он сам так решил. — За что? — За пьяный дебош, что устроил вчера в Облачных глубинах. Передай ему, если он хочет воспитывать ребенка, ему лучше не пить больше. Лань Сичэнь кивнул и вышел. «Ванцзи, Ванцзи, что ты с собой делаешь?» Лань Сичэнь удивлялся силе того чувства, что двигала сейчас его младшим братом. Восхищался силой его воли, тем мужеством, с которым он претерпел все ужасы, которые свалились на его голову. Они чуть не убили его. Но не сломали. Он видел, как братишка тяжело шел от стены, разминая затекшие колени. Лань Сичэнь сразу пришёл к нему в цзиньши: — Ванцзи, надо обработать раны. Братишка поднял на него грустные светлые глаза: — Принеси мне потом А-Юаня. — Но ты слаб. — Принеси. Голос звучал слабо, но в нем была твёрдая решимость и непреклонность. Лань Сичэнь прикинул, что все равно он сейчас уйдёт на совет кланов. Орден Ланьлин Цзинь собрал все изобретения Вэй Усяня и желал поделиться трофеями. А так же стоял вопрос о верховном заклинательстве. Так что эта вся тягомотина не на один день. Потому А-Юаня лучше принести братишке. Пока никто не знает о существовании малыша, кроме дядя и лекаря. Остальные знать не должны. Лань Сичэнь опасался, что ребёнку могут причинить вред. Он обработал раны братишке, которые успели раскрыться и снова кровили. Зрелище было весьма плачевное. Но братишка не охнул, даже не поморщился, не подал вообще никаких признаков слабости. Лань Сичэнь наложил заживляющую мазь, потом забинтовал всего братика по окружности. Полюбовался на проделанную работу. — Ванцзи, может я отнесу А-Юаня лекарю? — Нет. — Ты очень слаб. Ответ прозвучал окончательно и бесповоротно: — Я сам. За ним. Присмотрю. Снова это:"Я сам.» Как когда-то в детстве. Лань Сичэнь знал, что если братишка сказал, то выполнит. На совете кланов Цзинь Гуаньяо и Цзинь Гуаншань на совете кланов раздали кое какие найденые в пещере Фумо артефакты другим орденам. Цзинь Гуаньяо сказал: — Мы тут изучили малую часть того, что изобрел старейшина Илин и нашли эти вещи не опасными. Потому решили поделиться с вами. Ордену Гусу Лань достались флаги, привлекающие нечисть, компас зла, бабочки и еще несколько безобидных изобретений Вэй Усяня. Лань Сичэнь бережно спрятал предметы и записи, по которым он описывал подробно как их воссоздать в рукав и вернулся домой. Он понимал, что львиную долю орден Ланьлин Цзинь забрал себе. Но эти предметы были дороги ему уже тем, что к ним когда-то прикасались нежные пальцы солнечного юноши. Лань Сичэнь разложил предметы на столе и с удовольствием пересчитал, чувствуя себя ребенком, которому достались дорогие игрушки. Он брал их по очереди в руки, разглядывал. Ему казалось, что эти предметы все еще хранят тепло солнечных рук. Держа в руке бабочку, он выдохнул: — Молодой господин Вэй… Да…все самое лучшее и солнечное в его жизни было связано с этим прекрасным человеком. Но было непонятно, почему вдруг он стал безжалостным убийцей? Что произошло с нежным юношей? Неужели так повлиял на него выбранный им путь? Или последнее его изобретение своей тёмной силой так внесло коррективы в его характер? Но что-то подсказывало, что ни то, ни другое. Были другие причины. Как бы то ни было, он нанес заклинательскому миру огромный ущерб. Но и сделал целое море новых разработок и изобретений. Он налюбовался всласть, потом собрал все и аккуратно разложил по полочкам в шкафу. Пора идти к братишке. Четыре дня его не было. Бинты присохли к ранам, пришлось их отмачивать в отваре из целебных трав. Братишка, как всегда не издал ни малейшего звука, хотя Лань Сичэнь знал не по наслышке, что при таких повреждениях боль обычно адская. Чтобы отвлечь братишку от боли, он завел с ним разговор: — Ванцзи, представляешь? Орден Ланьлин Цзинь забрал себе Суйбянь в качестве военного трофея. Меч так никто и не смог вытащить из ножен, он оказался запечатан. Лань Ванцзи вспомнил: — Брат. В первый раз это произошло, когда Вэй Ина сбросили на могильные холмы. — Вот как? Меч так предан своему хозяину, что не позволил никому себя использовать? — Да, — грустно ответил Лань Чжань. Лань Сичэнь добавил: — Знаешь? Такого уровня за последние десять тысяч лет не достигал никто из заклинателей. Вот тебе и «Какая разница»! Видно самому мечу не все равно кому служить. — Но ведь после этого Вэй Ин вернулся жив и здоров. Возможно все-таки есть еще надежда, что он не погиб. Лань Сичэнь подумал, потом ответил: — Может есть способ как-то вернуться. Может… Накладывая мазь, он почувствовал, как под его рукой тяжело вздохнул младший и поспешил переменить тему: —Брат. Вот почему ты ничего не нашел. Все записи господина Вэя, все изобретения и завершенные и незавершенные, все его труды забрал себе орден Ланьлин Цзинь и хранит у себя в сокровищнице как ценный артефакт. Даже молодой глава Цзян не мог возразить. Ему разрешили лишь Чэнцин, флейту господина Вэя. Лань Ванцзи молча кивнул и смотрел на брата полными боли и тоски глазами. Лань Сичэнь понял и больше ничего не стал говорить на эту тему. Закончив перевязку, подал братишке одежду. Пока тот одевался, склонился над ребенком: —Как А-Юань? —Пока по-прежнему. Дядя знает что он у меня? —Я распорядился пока не говорить, документы на усыновление ещё не готовы. Он думает что ребенок у меня. Нам удалось уговорить старейшин, чтобы получить согласие. Теперь только надо восстановить его старые документы. —Хорошо. Спасибо, брат. Лань Чжань с трудом поклонился. Лань Сичэнь улыбнулся, кивнул младшему и вышел, чтобы приготовить лекарство для А-Юаня и Лань Чжаня. Вернувшись, спросил: —Ванцзи, может я заберу ребенка, а ты отдохнешь? Ты еще сам очень слаб. —Нет нужды. —Хорошо, можешь побыть с ним еще пару дней. Но потом все равно придется мне забрать его на время. Как только приготовят его старые документы, может прийти дядя. Лучше чтобы он видел, что малыш у меня. —Хорошо. Но как только все будет готово, я должен сам о нем заботиться. —Хорошо, Ванцзи, я постараюсь как можно раньше уладить это дело. —Брат, —снова встал и, с трудом нагнувшись, поклонился Лань Ванцзи, —спасибо большое тебе. Лань Сичэнь поскорее вышел, ему жалко было братишку. Особенно каждый раз, как он кланялся, Лань Сичэнь испытывал физическую боль. Он понимал, что для Лань Чжаня сейчас очень важно самому воспитывать этого ребёнка. У них не было детства, из них делали нефритов. Очень важно ребёнку иметь рядом любящего родителя. Через пару дней Лань Сичэня навестил Цзинь Гуаньяо. Он снова сходил посмотреть, как идут работы, не нужно ли чего его людям. Его люди уже помогали восстанавливать жилые дома. Лань Сичэнь, однако, не стал рассказывать про малыша, хотя частенько делился с названным братом последними новостями. Но что-то остановило его. Он сам почему-то не понял. Вроде как и хотел сначала сказать. Но промолчал. Цзинь Гуаньяо все рвался в библиотеку, под предлогом, что ищет что нибудь почитать. Лань Сичэнь провел того в библиотеку, а сам пошёл сделать кое какие распоряжения. Потом пригласил Цзинь Гуаньяо выпить чаю в яши. Держа чашку двумя руками и отхлебывая ароматный напиток, Цзинь Гуаньяо поинтересовался: — Брат, как братишка? — Плохо. Пока ничего не могу сказать. Цзинь Гуаньяо покачал головой: — Да, жаль. Нажил себе проблем парень. Лань Сичэнь ничего не стал говорить. Он понимал, что это за проблемы и от чего они возникли. Как только он проводил Цзинь Гуаньяо, сразу поспешил к Лань Чжаню. Братишка сидел возле А-Юаня, не смыкая глаз уже вторые сутки, когда зашел Лань Сичэнь чтобы сделать перевязку брату и забрать мальчика к себе. —Брат, отдохни. Тебе силы еще понадобятся. Не стоит так мучить себя, —сказал с сочувствием Лань Сичэнь. Он очень сейчас понимал его состояние, потому с сочувствием добавил: —Как будут готовы документы на усыновление, ты сможешь забрать его к себе. Со своей стороны я сделаю всё возможное, чтобы не было проволочек. Лань Ванцзи молча кивнул, продолжая вопросительно смотреть на брата. Лань Сичэнь беззвучно вздохнул: — Не переживай. Я хорошо позабочусь о А-Юане. Но придется подождать примерно пару недель. Может чуть больше. Лань Ванцзи сидел молча, глядя на спящего ребенка. Он поднял на брата взгляд полный боли: —Брат. Обещай мне. Не отдавай его другим людям. Не отдавай, как когда-то отдали нас с тобой. Лань Сичэнь понимал, насколько сейчас этот ребенок дорог его брату. Поэтому поспешил заверить: —Не беспокойся. Он уже был у меня. Я его никому не отдам и сделаю все возможное, чтобы он поскорее поправился. Обещаю, тебе нет нужды волноваться. Лань Сичэнь бережно взял мальчика на руки. Тот даже не пошевелился, насколько нежно и бережно несли его сильные руки первого нефрита, и сопровождаемый тоскливым взглядом младшего брата, покинул цзиньши. Он долго потом не мог забыть взгляд братишки на ребенка. Словно у него отбирают самое дорогое. От этого взгляда щемило сердце и на глаза наворачивались слезы. После очередного совета кланов, с которого вернулся Лань Сичэнь, он рассказал братишке, что скоро будут выбирать верховного заклинателя, на это место метит Цзинь Гуаньшань. Никто и не возражал, так как все кланы находились только- только на стадии восстановления, а клан Цзинь не пострадал, так как почти не участвовал в военных действиях, а только совсем немного уже в самом конце, когда уже наметился перевес. А эта должность подразумевала немалые материальные затраты. Никто не мог позволить себе таких расходов. Лань Ванцзи не интересовало кто там будет править, он не занимался политикой ни в каком ее виде. Хотя одна новость все-таки заставила его прислушаться. — На горе Луанцзан решили возвести сто двадцать одну каменную химеру, чтобы запечатать темные силы. А все кланы старательно пытаются призвать душу Вэй Усяня. При этих словах братишка чуть заметно вздрогнул. —Зачем он теперь им понадобился? —спросил Лань Ванцзи. —Думаю это из-за стигийской тигриной печати, наверняка в ордене Ланьлин Цзинь хранятся чертежи, сделанные самим господином Вэем. Братишка нахмурился. —Они еще надеются, что он им помогать будет? —негодование Лань Ванцзи отразилось на его лице слишком явственно. —Не думаю, слишком огромна была сила злобы, которую обрушили на него все кланы. Пока его не трогали, он не причинял никому вреда. Прожил же он спокойно два года у себя на горе, никого не трогал, а его изобретениями все кланы пользуются до сих пор. —Брат, —поднял Лань Ванцзи на Лань Сичэня глаза, —возможно ли что он жив? —Не знаю, —печально улыбнулся Лань Сичэнь, —все возможно, старейшина Илин самый могущественный из всех, возможно он смог изобрести способ скрыться от всех. Никто еще не смог выти с ним на связь. Возможно он сам не хочет никого видеть. Его можно понять. —Брат, —в глазах Лань Ванцзи плескалась слабая надежда. Лань Сичэнь мягко положил руку на плечо младшего, боясь причинить боль: —Ты хочешь сыграть расспрос? Ты еще слишком слаб. Подожди пока пока твои силы восстановятся. Ты знаешь, что сил на это надо немало. Лань Ванцзи молча кивнул. Лань Сичэнь вышел. В душе было очень неспокойно. Лань Сичэнь сам очень хотел это сделать, но одновременно и боялся. Его раздирали противоречивые чувства. Если он придет? Если же Вэй Усянь придет на его расспрос, то это означает, что его уже нет в мире живых. А если не придет? А если не придет, то он возможно еще жив! Хотя… Если он никого не хочет видеть, он может и не прийти. Возможно он просто спит смертным сном, а это скорее всего так. Но это автоматически не исключает факта, что он еще жив и просто скрывается от всех. Теперь же к серой беспросветной тоске прибавилось душевное смятение. А ведь Вэй Усянь со свойственным ему характером мог не подчиниться и не прийти на зов братьев Лань. «Вэй Ин всегда был таким, " —когда то сказал Цзян Фэн Мянь на жалобы Лань Цижэня по поводу своевольного характера Вэй Усяня. Если же он чего то не хотел, то его невозможно было заставить, он все равно поступал по -своему. Все- таки пора было посмотреть правде в глаза. Лань Сичэнь решился. Несмотря на долгие сомнения и колебания. Так не хотелось терять последнюю надежду на то, что он жив! Этим вечером после отбоя Лань Сичэнь сыграл расспрос. «Жутко уставший В погоне за ветром. Притчею ставший, Сверкаю скелетом. Жизнь пролетела Со свистом и мимо. И не согрела. Счастье сулила. Вдаль поманила Мечтою напрасной. В глаз засветила. Закончился праздник. Хочется радости. Хочется сказки. Но жизнь безрадостна. Нет в ней ни ласки. Все равнодушны. Пустые глазницы. Смотрят бездушно В небе зарницы. Утро настало. Всех осветило Светом усталым. Людям дарило Солнышко ласку. Не разбудило… Кончилась сказка…» (поэт Лань Сичэнь)