Легкое прикосновение.

«Седая вечность. Манит бесконечность. Хочу умчаться Вихрем в никуда. Продать заботы. И купить беспечность. От всех отбиться. Пусть летят года. Иду в толпе я По своей пустыне. Волк одиночка. И всем наплевать. Покой утерян. И в дороге длинной. Ищу я краски, Чтоб тебя нарисовать…» (Поэт Лань Сичэнь) Лань Сичэнь сидел в большом напряжении. . Стопка осталась довольно маленькая. Ему вдруг стало страшно, что они не найдут нужную мелодию. И было еще страшнее ее найти. Но уже недоверие к Цзинь Гуаньяо прочно поселилось в его сердце. И теперь вот сейчас они найдут доказательства его преступной деятельности. Вот она черта, через которую предстояло переступить. За этой чертой уже не наивный простачок и милый деревенский паренёк, а циничный рассчетливый убийца! При чем хитрый и очень коварный! И от этого их сейчас отделяет всего лишь несколько книг! Всего лишь небольшая стопка! Вот он рубикон! Он очень хотел оттянуть этот момент. Неужели он все это время заблуждался? Неужели доверял этому человеку, который вынашивал коварный замысел? Он боялся в этом признаться даже самому себе. Он поднял глаза и посмотрел на прекрасное солнечное счастье, от которого тусклый свет бумажной лампы казался светлее. Или это он освещал пространство своими дивными лучами? Солнце выглядело уставшим. Он видел, что Вэй Усяню уже тяжело, все-таки он еще полностью не оправился после смертельной травмы, ведь он только очнулся. Вместо того, чтобы отдыхать, он среди ночи сидит с ними в напряжении и выполняет столь кропотливую работу, требующую предельного внимания. Мало того, уже минуло целых четыре часа после отбоя. Конечно же, любой бы даже здоровый человек устал, хотя Лань Сичэнь не чувствовал усталости. Ему нервное напряжение не давало. А Вэй Усяню нежелательно так переутомляться. А братишка был рад, что его солнце пришло в себя, потому он вовсе ощущал себя прекрасно. Вэй Усянь оставил стопку книг и сидел, прикрыв свои прекрасные глаза длинными ресницами. Благодаря тому что тот остановился, Лань Сичэнь получил возможность собрать в кучку растрепанные мысли. Он только хотел сказать, что молодому господину Вэю надо бы дать отдохнуть. И что эту стопку они могут проверить сами. Но тут братишка забрал стопку себе и начал просматривать оставшиеся книги. Лань Сичэнь давно уже закончил со своей стопкой и в волнении наблюдал за младшим братом. Ему было страшно представить, что он участвовал в таком отвратительном и жестоком деле, пусть даже и не подозревая. Конечно не хочется, чтобы это было правдой. Невероятно даже подумать, что тобой просто подло воспользовался человек, которому ты доверял как самому себе. Который был твоим первым учеником, близким другом и младшим названным братом. Лань Сичэнь сидел как на иголках, вперив напряжённый взгляд на братишку. Тот листал страницу за страницей. Вдруг через время Лань Ванцзи произнёс: — Вот она. Он передал книгу Вэй Усяню. — Но она совсем не похожа! Лань Ванцзи подсел ближе к Вэй Усяню. И вдруг замолчал, уставившись на черный блестящий локон на его виске, словно только что увидел его. Лань Сичэнь заволновался так, что у него задрожали руки. Он ждал окончательного вердикта. Но братишка молчал, пристально вперив пылающий взгляд на этот локон. Казалось, он не дышал. Эта минута показалась вечностью. Через минуту Лань Чжань сказал низким и нежным голосом, показав пальцем на страницу книги в руках Вэй Усяня: — Посмотри на эти две страницы. Вэй Усянь поднял глаза и столкнулся с пристальным взглядом Лань Чжаня. «Что он творит? Так откровенно пялиться разве можно? Он же его напугает! " И точно. Вэй Усянь словно прочитал что-то в этом взгляде. Его глаза расширились от удивления. Он вздрогнул от неожиданности, произошла небольшая заминка, он чуть не выронил книгу. Видно младший нефрит основательно напугал его, он долго смотрел на ноты, потом согласился: — А, вот эти две. Младший продолжал смотреть на него таким пылающим взглядом, что Лань Сичэнь внутренне возмутился. Тут такое серьёзное дело, а он мозолит глазами парня без всякого стеснения! Он чуть не смутил его. «Интересно, что молодой господин Вэй сейчас думает?» К счастью Вэй Усянь быстро взял себя в руки и серьезно подошел к делу. Он взял флейту и проиграл отрывок. Оказалось, что мелодия разорвана пополам. Тщательно рассмотрев книгу, они обнаружили что та самая часть, где должен быть тот самый отрывок, отсутствует. Кто то аккуратно вырвал страницу. Вэй Усянь перевернул книгу и посмотрел на тёмно-синюю обложку: — «Собрание Смятения»? Что это за книга? Мелодии в ней звучат несколько странно. Лань Ванцзи ответил: — Это собрание запретных песен из Дунъина (1) (1)Дунъин — это название относится к Японии, путешествие туда совершалось по воде, а само название переводится как «Восточное море». — Из Дунъина? Так вот почему звук немного отличается от местных мелодий. Вот оно! Внутри Лань Сичэня было такое чувство, что все органы просто окаменели. Стало очень страшно. Рубикон пройден. Назад дороги нет! Его голос почти дрожал: — Если верить легендам, «Собрание Смятения» — это сборник тёмных песен, составленный одним из заклинателей Ордена Гусу Лань за годы странствий. Если заклинатель применит духовную энергию, исполняя песни из этой книги, он сможет причинить вред другим людям. Могущественный заклинатель мог бы забрать жизнь человека, исполнив всего лишь семь нот. Вэй Усянь хлопнул ладонью по столу: — Вот это оно и есть! Он так хлопнул, что фонарь, стоящий на столе, чуть не улетел. Лань Ванцзи еле успел спасти от падения источник света. Вэй Усянь заговорил: — Глава Ордена Лань, есть ли в «Собрании Смятения» песня, способная пошатнуть самообладание человека, вызвать у него раздражение, волнение, агрессию, вспыльчивость? Лань Сичэнь чуть помедлил: — Должно быть, есть… Вэй Усянь продолжил: — Духовных сил Цзинь Гуанъяо недостаточно, чтобы забрать жизнь человека с помощью семи нот. Но если бы он под предлогом успокоения нрава названого брата играл для того Песнь очищения сердца три месяца напролёт, то могла эта мелодия подействовать как медленный яд и спровоцировать срыв Чифэн-цзуня? Мысли путались, липкий страх заползал в сердце, наполняя его холодом. И снова Лань Сичэнь ответил не сразу: — Да. Вэй Усянь подытожил: — Что ж, в таком случае, моё предположение не лишено смысла. Фрагмент мелодии, не являющийся частью Омовения, находится на пропавшей странице «Собрания Смятения». Ему достаточно лишь одного взгляда, чтобы запомнить написанное на всю жизнь. Он вырвал страницу не потому, что не мог запомнить мелодию, а чтобы уничтожить доказательства. Чифэн-цзунь не разбирался в музыке, поэтому не мог осознать, что Цзинь Гуанъяо заменил одну из частей песни тёмным, забирающим жизнь мотивом! После довольно продолжительного молчания Лань Сичэнь тихо произнёс: — Он часто бывал в Облачных Глубинах, но… я не говорил ему о комнате запрещённых книг в библиотеке Ордена Гусу Лань. Вэй Усянь сказал: — Глава Ордена Лань, во время Аннигиляции Солнца Ляньфан-цзунь являлся шпионом в Безночном городе Ордена Цишань Вэнь. И шпионом весьма хорошим. Ему даже удалось обнаружить тайный кабинет Вэнь Жоханя, пробраться внутрь незамеченным, запомнить все карты и свитки, затем по памяти записать всю информацию и отправить её в Башню Золотого Карпа. Для подобного человека обнаружить комнату запрещённых книг библиотеки Ордена Гусу Лань — плёвое дело. «А ведь он часто бывал в библиотеке. Дядя тогда забрал ключи. Видно что-то заметил или заподозрил,"--пронеслось в голове. Лань Сичэнь взял в руки листок с записанным отрывком мелодии, порассматривал его какое-то время, затем решил: — Я… найду способ испытать эту мелодию. Лань Ванцзи удивился и вопросительно произнёс: — Брат? Лань Сичэнь сказал: — Когда брата не стало, осада Луаньцзан давно закончилась, а молодого господина Вэя больше не было в нашем мире. Если после испытаний этой части мелодии действительно выявится её способность влиять на разум, если подтвердится, что это не просто догадка, я… Вэй Усянь поспешил вставить слово: — Цзэу-цзюнь, боюсь, испытание этой песни на живых людях противоречит правилам Ордена Гусу Лань. Лань Сичэнь ответил: — Я испытаю её на себе. Лань Ванцзи слегка повысил голос: — Брат! Лань Сичэнь подпёр лоб рукой, пытаясь сдерживаться, его голос звучал с нажимом. Но сейчас он уговаривал больше самого себя. Слишком сложно было пережить такое мощное по силе разочарование. Он чувствовал, как оно просто разрушает его изнутри. — Ванцзи, Цзинь Гуанъяо, которого знаю я, совсем не похож на того, каким его видишь ты или другие люди. Все эти долгие годы в моём представлении он… переносил тяжкие испытания, заботился о людях, ко всем относился с уважением и сочувствием. Всё это время я был абсолютно уверен, что неодобрительные замечания в его сторону шли лишь от недопонимания, считал, что наверняка знаю истину. А теперь вы хотите, чтобы я в одночасье поверил, будто всё, что мне известно об этом человеке, — ложь. Поверил в то, что он планировал убить одного из своих названых братьев, а я тоже был частью его плана и даже помогал ему… Пожалуйста, позвольте мне самому всё обдумать, прежде чем принимать решение. Все трое молчали. Ситуация была не из легких. Лань Ванцзи не стал больше ничего говорить. Он оставил Вэй Усяня на попечение брата, а сам пошел проведать дядю. Дядя только недавно очнулся, про подвиги своего младшего племянничка в башне Кои он ничего не знал, да и Лань Сичэнь предупредил всех, чтобы ему ничего пока не говорили. Он был еще в тяжелом состоянии. Да и про нахождение в Облачных глубинах его бывшего ученика-хулигана Вэй Усяня ему тоже конечно, лучше не знать. Братишка перед тем как уйти выразительно посмотрел на старшего. В этом взгляде было что-то новое, неизвестное старшему нефриту. Молчавший всё это время Лань Сичэнь заговорил: — Я провожу обратно молодого господина Вэя. Ты можешь прийти после. Они остались с Вэй Усянем наедине. Первый раз за все эти годы. Так хотелось признаться. Но нельзя. Перед глазами все еще стоял пылающий взгляд братишки. Ему все труднее становится себя сдерживать. Тем более рядом самый прекрасный мужчина на свете! Вот они его сейчас прячут. Но это не может длиться вечно! Он не может прожить в Облачных глубинах всю жизнь в качестве гостя! Рано или поздно все откроется. Нужно как-то узаконить его присутствие здесь. Что он сам думает об этом? Надо было как-то прощупать почву. Не исключено что и сам Лань Сичэнь нравится этому солнечному человеку! Но как это узнать? Нужно было с чего-то начать разговор. Они молча стояли друг напротив друга. Лань Сичэнь обдумывал а Вэй Усянь с доброй улыбкой наблюдал за главой ордена Лань. Эта улыбка согревала и придавала уверенности. И Лань Сичэнь решился. Он уже знал чего ему хочется. Очень хотелось отвести этого солнечного человека в самое дорогое место в Облачных глубинах. Хотелось вместе с ним побыть там, где оставались дорогие его сердцу воспоминания, их с братишкой сокровенная тайна. Он кивнул молодому человеку, чтобы он шел за ним. Вэй Усянь согласился и с любопытством последовал за первым нефритом. Лань Сичэнь вёл Вэй Усяня по выложенным белым камнем тропинкам Облачных Глубин, пока они не пришли к окружённому цветами горечавки уединённому домику в глубине гор. Вэй Усянь замешкался, стоя перед дверью. — Знает ли Учитель Лань, что Ханьгуан-цзюнь… Но не про это хотелось сейчас говорить. Не про дядю. Лань Сичэнь мягко перебил его: — Дядя только недавно очнулся. Я предупредил всех, чтобы ему не говорили лишнего. Он прекрасно понимал, что узнай дядя, что они с Лань Ванцзи натворили в Башне Золотого Карпа, он наверняка тут же снова потеряет сознание от ужаса за своих племянников, едва придя в себя. Вдруг Вэй Усянь сказал, что было для него совсем не свойственно: — Большое спасибо Учителю Ланю за всё, что он сделал. Лань Сичэнь: — Дядя и правда сделал очень много. Но не об этом хотелось поговорить. А времени было очень мало. Если он не отведет Вэй Усяня в цзиньши, братишка начнёт волноваться. Мужчины присели на веранде. Лань Сичэнь собрался с мыслями и начал непростой разговор с фразы: — Молодой господин Вэй, вам известно, что это за дом? Вэй Усянь удивился: — Цзэу-цзюнь, почему вы думаете, что мне это может быть известно? Лань Сичэнь взглянул на него: — Именно в этом доме в Облачных Глубинах жила моя мать. Вэй Усянь промолчал, о чем-то задумавшись. Он долго смотрел на синие цветы перед верандой. Его прелестное лицо стало весьма серьезно. И от этого он казался настоящим произведением искусства. Лань Сичэнь смотрел в эти прекрасные задумчивые глаза, которые сейчас напоминали два глубоких озера. Через некоторое время он решил продолжить: — Молодой господин Вэй, вы должны знать, что мой отец обычно медитировал в уединении и очень редко общался с остальным миром. Все эти годы Орденом Гусу Лань почти единолично управлял дядя. Вэй Усянь кивнул: — Это я знаю. Лань Сичэнь опустил руку вдоль тела. Ладонь, в которой была зажата Лебин, спряталась в рукаве. Он медленно продолжил: — Причиной тому, что отец ушёл в затвор, являлась моя мать. Этот дом был… скорее местом заточения, чем жилищем. Вэй Усянь выглядел потрясённым. Лань Сичэнь продолжал: — Наш отец когда-то являлся прославленным заклинателем. Он снискал славу ещё в юном возрасте, и ему прочили большое будущее. Однако в возрасте двадцати лет он неожиданно оставил этот путь и объявил о своей женитьбе. Он также перестал интересоваться мирскими делами. И хотя то, чем он занимался, называлось уединённой медитацией, по сути больше напоминало уход на покой. Вэй Усянь сказал: — Об этом я слышал.Люди придумывали множество причин такому поведению, но ни одна из них не находила подтверждения. Лань Сичэнь склонился к кустикам горечавки и аккуратно погладил тонкие, нежные лепестки. — В молодости отец, вернувшись однажды с ночной охоты, увидел мою мать в пригороде Гусу, — он улыбнулся. — Говорят, что это была любовь с первого взгляда. Вэй Усянь тоже улыбнулся: — Юность часто поддаётся чувствам. Однако Лань Сичэнь покачал головой и сказал грустным голосом: — Но вот та женщина любви к нему не испытывала. К тому же она убила одного из учителей моего отца. Лицо солнечного юноши помрачнело, словно набежали тучи: — Почему?! Лань Сичэнь ответил: — Я не знаю, но могу предположить, что тут имела место некая вражда. Вэй Усянь спросил: — А… что было потом? — А потом, — последовал ответ Лань Сичэня, — когда мой отец об этом узнал, то, конечно же, испытал ужасную боль. Но даже столкнувшись с такими трудностями, он всё равно тайно забрал женщину к себе в орден. Не обращая внимания на возражения клана, он молча преклонил вместе с ней колени перед Небом и Землёй (2), а после объявил всем, что она будет ему женой до конца жизни. И что всякому, кто захочет причинить ей вред, придётся иметь дело с ним. (2)Преклонение колен перед Небом и Землёй является частью трёх преклонений в китайской брачной церемонии, фраза часто употребляется для обозначения вступления в брак. Вэй Усянь округлил глаза. Лань Сичэнь продолжил: — После завершения церемонии мой отец нашёл дом, запер в нём мать, а в другом доме закрылся сам. Хоть это и называлось уединённой медитацией, но на самом деле было покаянием. Пора было переходить к главному, к тому, ради чего он и завел этот разговор, рассказав их семейную тайну. Поймёт ли этот солнечный красавчик, что он уже не чужой здесь? Но нужно было узнать ответ из его уст, иначе дальнейший разговор будет бессмысленным. Лань Сичэнь быстро сформулировал вопрос в своей голове, потом он чуть помолчал, обдумывая еще раз, а потом снова заговорил: — Молодой господин Вэй, вы понимаете, почему он так поступил? Вэй Усянь помедлил секунду и ответил: — Он не мог простить убийцу своего учителя, но вместе с этим не желал видеть смерть любимой женщины. Ему оставалось только жениться, чтобы защитить её жизнь, и заставить себя не видеться с ней. Теперь нужно было задать главный вопрос, Лань Сичэнь волновался. Перед ним сидел прекрасный человек, которого снова обьявили преступником. И он теперь непременно нуждался в защите. Ему непременно нужно сохранить жизнь! Они не могли его потерять! Они не переживут! Братишка не переживёт это точно! Ведь вся его жизнь это он! Существовал только один способ. Официальный. Братишка готов сражаться с целым светом за него. Но …опять же… Это не решит проблему. Ему все равно не дадут жить спокойно. Хватит драк! Хватит смертей! Но… Как он смотрит на это? Одобрит ли он подобные действия? Не зря же Лань Сичэнь провел эту параллель. Ведь сама ситуация до боли аналогичная! Но страшно было спугнуть, иначе он снова упорхнет. И на этот раз возможно уже не вернётся. Потому Лань Сичэнь очень осторожно поинтересовался: — Как вы считаете, правильно ли он поступил? Вэй Усянь ответил: — Не знаю. Лань Сичэню очень хотелось, чтобы Вэй Усянь понял, но заметно было, что он его не понимает. Но он хотел знать, считает ли солнечный юноша такой поступок решением проблемы. Тогда Лань Сичэнь немного изменил смысл вопроса: — Тогда что, на ваш взгляд, было бы правильным? Вэй Усянь вновь ответил: — Я не знаю. Он снова не догадался. Не догадался и не понял, что именно хотел ему сказать старший нефрит. Нужно было пояснить конкретнее. Потому что Лань Сичэнь чувствовал, что нагородил целую кучу намеков. И Вэй Усянь просто не в состоянии понять, что он хочет от него услышать. Ситуация его братишки и этого солнечного юноши была настолько схожа с ситуацией их отца и матери, что невозможно было не понять! Неужели он не помнит о чувствах Ванцзи? Не помнит, как тот пошел против собственного клана ради своей любви? И теперь ему нужно как-то дать понять, что только законные отношения с одним из нефритов дадут ему полную защиту. А может, он не хочет отвечать на чувства братишки? Тогда… Что тогда? Тогда у него есть шанс? Нет. Это вовсе немыслимо. Братишка своей жизнью и кровью заслужил это. Неужели он сам осмелится покуситься на то, что ему не принадлежит? «Ладно, --подумал он, --дальше выясним.» Помолчав, Лань Сичэнь тихо проговорил: — Можно сказать, отец своими действиями отрёкся от всего. Старшие члены клана пребывали в ярости, но все они являлись его наставниками с малых лет, им ничего больше не оставалось, кроме как охранять эту тайну, намекая всем остальным, что жена Главы Ордена Гусу Лань страдает невыразимым недугом и не может видеться с людьми. Сразу после рождения нас с Ванцзи забрали и передали на воспитание другим людям. Как только мы подросли, нас отправили учиться к дяде. Мой дядя… от природы всегда был бесхитростным и прямым человеком. Поскольку отец из-за матери разрушил собственную жизнь, он ещё сильнее возненавидел людей, не желающих вести себя подобающе. А потому вложил все силы в наше с Ванцзи обучение. При этом он был особенно суров. Нам позволяли видеть мать лишь раз в месяц, в этом доме. Он понимал, что Вэй Усянь, выросший в атмосфере любви и обожания, которого баловали и позволяли делать все, что ему заблагорассудится, не поймёт того, что существуют на свете дети, которые не имели детства, не имели друзей и игрушек, не видели ласки, а каждый день общались лишь с суровым дядей и под его строгим надзором проводили всё время за кипами книг. Несмотря на усталость, им приходилось выпрямлять слабые спины и становиться самыми выдающимися адептами клана, примером для подражания в глазах других людей. Они почти не виделись с ближайшими родственниками, не могли подурачиться в объятиях отца, не могли покапризничать рядом с матерью. Лань Сичэнь продолжил: — Когда мы с Ванцзи навещали мать, она никогда не жаловалась на то, как скучно сидеть взаперти, без возможности даже шагу ступить за порог. Лишь спрашивала про нашу учёбу. Ей особенно нравилось дразнить Ванцзи, но он… чем больше его дразнишь, тем меньше он разговаривает, тем хуже выражение на его лице. Он был таким с самого детства. Однако, — Лань Сичэнь коротко рассмеялся, — пусть даже Ванцзи никогда этого не говорил, я знал, что он каждый месяц с нетерпением ждал встречи с матерью. Точно так же ждал её и я. Вэй Усянь слушал внимательно, при последних словах он чему-то улыбнулся, возможно вспоминая что-то. Лань Сичэнь продолжил: — Но однажды дядя сказал нам, что больше не нужно сюда приходить. Матери не стало. Вэй Усянь осторожно спросил: — Сколько тогда было Лань Чжаню? Лань Сичэнь ответил: — Шесть, — помолчав, он произнёс: — Он тогда был ещё слишком мал и не мог понять, что значит «не стало». Сколько бы другие ни утешали его, сколько бы дядя ни бранился, Ванцзи упорно приходил сюда каждый месяц, садился на веранде и ждал, когда кто-нибудь откроет ему дверь. С возрастом он понял, что мать больше не вернётся, что эта дверь уже никогда не откроется для него, но всё равно продолжал приходить сюда. Лань Сичэнь поднялся. Взгляд его остановился на Вэй Усяне. — Ванцзи с самого детства был упрямым. Под шелест листьев неразлучное множество цветков горечавки заколыхалось вместе с ветром. Вэй Усянь, окинув взглядом деревянную веранду, сказал: — Госпожа Лань, должно быть, была очень ласковой женщиной. Лань Сичэнь ответил: — В моих воспоминаниях мать и правда была такой. Я не знаю, почему она тогда сотворила подобное. И, если по правде, я… Он глубоко вдохнул, а потом признался: — Вовсе не хочу знать. Немного помолчав, Лань Сичэнь опустил веки. Чтобы скрыть смущение, он достал Лебин, и порыв ночного ветра подхватил и унёс прочь журчащий звук сяо. Звук низкий, словно вздох. Это была мелодия, которую он сочинил после того, как увидел во сне солнечного юношу, сидящего у изголовья его кровати. Помня легкое прикосновение его руки, как она растаяла в утреннем солнечном луче солнца и рассыпалась звёздной пылью, как растаял его силуэт. Он вложил в эту мелодию свою тоску и восхищение, свою любовь и нежность. Ее звучание было мягким и ненавязчивым, словно весенний ветерок и благодатный дождь. Но в эту самую минуту звук Лебин пробуждал странный осадок чувств. Порыв ветра слегка растрепал волосы Лань Сичэня и привёл в беспорядок лобную ленту. Однако глава Ордена Гусу Лань, который всегда тщательно следил за внешним обликом, не обратил на это ни малейшего внимания. Перед ним был тот самый единственный человек, которому он с радостью отдал бы ее. Теперь многое встало на свои места. Когда-то на соревнованиях Вэй Усянь кинулся помогать поправить ленту его братишке, а вместо этого просто сдернул ее. Что и вызвало отказ от соревнований и последующую депрессию младшего. Теперь Лань Сичэнь понимал, почему тогда так расстроен был братишка. Он совсем не ожидал, что тот отдаст ее обратно. Совсем не ожидал, что это просто шалость. И тем больнее было ему осознавать, что не нужен. Сейчас его ленту растрепал ветер, но солнечный юноша не торопился помогать поправлять ленту главы ордена Лань. А очень хотелось… Но он понимал, что недостоин этого прекрасного солнечного создания. Недостоин. Ведь он усомнился когда-то в нем. Да и сам этот человек не понял сейчас его. Возможно, что он никогда не задумывался над таким неоднозначным решением проблемы. Только братишка пожертвовал всем ради него. Но не ожидал от него взаимности, не ждал благодарности, не ждал благосклонности. Он скромно служил ему, проявляя заботу. И был счастлив только от того, что тот просто рядом. Лань Сичэнь вложил в музыку всю свою нежность, всю хрустальную тоску по неразделённой любви. Вэй Усянь тоже поднялся и внимательно слушал, прикрыв глаза, тени от ресниц трепетали на нежных щеках молодого человека. Лань Сичэнь играл и казалось, время застыло, чтобы тоже насладиться тоской его сердца, этим музыкальным признанием в любви… Лишь когда мелодия была сыграна до конца, он отнял Лебин от губ и виновато улыбнулся. Уже перевалило далеко за полночь. — В Облачных Глубинах музыка ночью запрещена. Сегодня я множество раз вышел за рамки дозволенного. Прошу прощения, молодой господин Вэй. Вэй Усянь спросил: — За что? Цзэу-цзюнь, вы разве забыли, что перед вами стоит человек, нарушивший правил больше, чем кто-либо ещё… Чувствуя, что разговор ушел совсем в другое русло, Лань Сичэнь улыбнулся, чтобы скрыть смущение: — Орден Гусу Лань никогда не открывал посторонним наше с Ванцзи прошлое. Мне не следовало вам рассказывать всё это. Но сегодня мне вдруг захотелось сбросить с души этот груз, я поддался наитию. «Эх, он совсем меня не понял. Ни капельки из того, что я ему рассказал. Может сказать ему напрямую? Нет. Испугаю. И тогда страшно представить. Все таки какой он еще ребенок! Прекрасный, солнечный! Но ребенок!» Тем временем этот солнечный «ребёнок» произнес: — Я не из тех, кто много болтает. Не беспокойтесь, Цзэу-цзюнь. — Как бы то ни было, могу предположить, что Ванцзи всё равно не стал бы ничего от вас скрывать. — Если он не хочет о чём-то говорить, то я не стану спрашивать. — Но учитывая характер Ванцзи, как сможет он поведать хоть что-то, если не задавать ему вопросы? Существуют вещи, о которых он не скажет, даже если вы спросите. По дорожке к ним приближалась фигура в белом. Лань Сичэнь замолчал. Вэй Усянь собрался было что-то сказать, но услышал звук шагов за спиной. Обернувшись, он увидел залитую лунным светом фигуру Лань Ванцзи, который приближался к ним. В правой руке он держал два округлых сосуда, запечатанных красным сургучом. Взгляд Вэй Усяня загорелся: — Ханьгуан-цзюнь, ты очень предусмотрительный! Лань Сичэнь с улыбкой наблюдал за солнечным юношей. Какой он все-таки непосредственный! Действительно он как ребенок! Казалось он остался прежним подростком. Как когда-то будучи на обучении у них. Лань Сичэнь понимал, что его братишка еще тогда по сути и научился ждать и очень долго отказывался принимать то, что его мать умерла. Когда же Вэй Усянь погиб, это по сути вернуло его в детство, когда его ожидания не оправдались, но он просто не мог отказаться от своей любви и перестать ждать свое солнце, как раньше не мог перестать приходить к дому матери. Горе закалило его. Он не закрывал глаза на недостатки своего любимого, он просто научился воспринимать его таким, какой он есть. Научился любить в нем все. Не идеализируя. Он не ждал от него того, что тот не мог для него сделать. Лань Сичэнь же теперь понимал, что нельзя закрывать глаза на недостатки, если любишь, люби всего человека целиком. Легко любить достоинства, а попробуй научиться любить его недостатки! Не каждый в состоянии это сделать! А как иначе? Никак! А иначе это не любовь! А иначе не избежать разочарования. Лань Ванцзи приблизился и протянул ему сосуды с Улыбкой Императора. Вэй Усянь, прижимая кувшины к груди, направился в комнату, а Лань Ванцзи покачал головой, глядя ему вслед. Взгляд же его при этом остался крайне мягким. Лань Сичэнь с улыбкой отметил, что братишка нашел оригинальный способ заманивания солнечного юноши к себе. Вариант просто беспроигрышный! Почему он раньше не догадался? Не было бы столько проблем. Нужно было не нудить про вред тёмного пути, а всего лишь набрать вина! «Эх, братишка, братишка давно бы так! Да и я не догадался тоже!» Посмотрев на своего младшенького, Лань Сичэнь спросил: — Ты принёс из своей комнаты? Лань Ванцзи кивнул. Лань Сичэнь предупредил: — Тебе… лучше не прикасаться к вину. Смотри, чтобы не вышло, как в прошлый раз. Его взгляд скользнул по одежде брата в области ключицы. Лань Ванцзи тоже опустил голову, посмотрев на свою грудь, и заверил: — Прошлый раз впредь не повторится. Лань Сичэнь через силу улыбнулся и снова вздохнул. Пожелав счастливому брату спокойной ночи, Лань Сичэнь пошел к себе. Но уснуть так и не удалось. Все еще хранила кровать тепло солнечного света, который лежал здесь целых четыре дня. В ханьши витал его неповторимый аромат горных трав и цветов. Лань Сичэнь присел на краешек кровати, провел рукой по тому месту, где лежал Вэй Усянь. Почему так болит сердце? Ведь надо радоваться, что он жив и здоров. Но он ушел в цзиньши вместе с младшим братишкой. Ушел не оглядываясь, прижимая к груди вино. То самое вино, которое купил тогда больше десяти лет назад Лань Ванцзи. То самое вино, которое пахло на всю цзиньши. Так, что пришлось принести сандаловые палочки и теперь в комнате братишки всегда горел сандал. Да так, что сам братишка и вся его одежда и вещи все пропиталось этим запахом. Лань Сичэнь не решался ложиться. Не решался поменять постель. Он все гладил и гладил руками примятые простыни, словно хотел ощутить на них снова этого прелестного человека. Словно хотел впитать в себя этот аромат. Он сейчас с братишкой в его комнате. В его жизни. И пусть он не отвечает на его чувства, он с ним. А все могло быть иначе. Если бы Лань Сичэнь был решительнее. Был смелее. И больше доверял бы ему. Ну почему он такой? Даже братишка ради любви стал другим. Сбросил ледяную корку и позволил солнышку растопить вечную мерзлоту в своем сердце. Теперь братишка влюблен и очень счастлив. Раньше они были очень близки с ним, но это было давно. Братишка давно вырос и уже не нуждался в опеке. У него теперь своя жизнь, свои радости. А Лань Сичэнь? Что есть у него? Был близкий друг. Но он глупо так погиб. Был ученик и названный брат. Но он оказался лицемером и просто пользовался Лань Сичэнем. Есть любовь. Но он не имеет морального права приблизиться к ней! Только наблюдать со стороны и радоваться, что он жив! Больше всего сейчас самому Лань Сичэню хотелось ничего не знать, как когда-то с матерью. Но действительность была сурова и неумолима. И теперь он остался один. Клан, орден не в счет. Можно быть одиноким и в большой семье. Как теперь дальше жить? Он вытащил из рукава книгу сборник «Смятение». Все равно не спится. Взял гуцинь, положил на стол и сыграл те самые ноты, которые были записаны на листочке. Сыграл раз, второй, третий. Ничего не случилось. Тогда он вспомнил, что нужно вложить духовную силу. После сыграв еще пару раз, ощутил как распирает духовные каналы, так что становится трудно дышать и в груди появляется тупая боль. После четвёртого и пятого раза жаром обдало лицо. А потом и все тело. В сосудах забурлило, словно закипела кровь. Начало давить со страшной силой голову. Лань Сичэнь читал, как начинается искажение ци. Потому немедленно прекратил игру и вышел на свежий воздух. Он снова ушел к домику с горечавками, где его никто не услышит. Взял Лебин и начал играть «Омовение». Потихоньку в его организме все успокоилось. Он еще постоял на прохладном ветру, остужая горячую голову. Ветер снова играл его лентой, как тогда, когда он играл для солнечного юноши. В тот момент так хотелось, чтобы он коснулся этой его ленты. Но этого не произошло. Ему больше нравилось дёргать за ленту Лань Чжаня. И это ведь не случайно. Вполне возможно, что на подсознательном уровне этот солнечный красавчик понимал тогда, что творилось с его братишкой. А сейчас он уже знает… Ночь была на исходе. Лань Сичэнь вспомнил, что прошло четыре дня. Наверняка орден Ланьлин Цзинь начнёт действовать. Поручить смотреть было некому, Сычжуй со своими людьми ушел три дня назад на ночную охоту и еще не вернулся. Ко всему прочему прибавилось беспокойство за учеников. Лань Сичэнь пошел к братишке. Надо подготовиться к визиту непрошенных гостей. Он постучал в двери, дверь впустила его без препятствий. Братишка сидел на кровати и расчесывал волосы. — Ванцзи, Сычжуй еще не вернулся? Лань Чжань приложил палец к губам и показал на спящего мужчину рядом с собой. В груди Лань Сичэня шевельнулось что-то вроде легкой ревности. Братишка может беззастенчиво лежать рядом с этим солнцем, касаться его, обнимать. Тогда как Лань Сичэнь может только обнимать подушку, на которой лежала голова этого прелестного человека. Братишка поправил на нем одеяло. — Нет, не вернулся. — Нам нужно подготовиться к визиту непрошеного гостя. Братишка молча кивнул и начал одеваться. — Я вас буду ждать в ханьши. Вам нужно прийти туда пораньше. Лань Чжань посмотрел на свое солнце: — Он тоже? — Да, думаю это в его интересах тоже. Было жалко будить солнечного юношу, ведь они почти не спали этой ночью. А он, тем более, после ранения. Но нельзя его бросать здесь одного. Слишком опасно. Лань Чжань уже оделся, взял меч и гуцинь. Потом он тихонечко коснулся плеча сладко посапывающего прекрасного мужчины. Тот продолжая спать, тихо сказал: — Ну, Лань Чжань… Потом повернулся на другой бок. Лань Сичэнь не мог оторвать взгляд от этой картины. Он уже не раз любовался им, его кошачьей грацией, его шикарными волосами, раскиданными чёрными прядями по подушке и простыне, его длинными ресницами и прекрасными, нежными чертами лица. Но все равно с жадностью впитывал глазами невероятную по своей красоте картину. Лань Чжань немного отогнул одеяло. Лань Сичэнь заметил, что мужчина в тонкой нижней рубашке, сквозь которую просвечивает его худощавое, но идеальное сложенное тело. Это тело, которого совсем недавно касался Лань Сичэнь. Лань Чжань снова тихонько потрепал его за плечо. Вдруг оба жетона у братьев завибрировали и засветились зелёным светом — А вот и гость. Давайте быстренько ко мне. Я сейчас попрошу часового задержать его минут на пять-десять. — Мы придём. Лань Сичэнь с трудом оторвав взгляд от шикарной картины сонного солнца, вышел и пошел к воротам. Часовой у ворот, удивился: — Глава ордена, кто это может быть так рано? — Кто бы не был, скажи ему, что я его жду через десять минут в ханьши. — Хорошо. Лань Сичэнь поспешил к себе. Только он сел как ни в чем не бывало, пришли братишка с сонным солнцем. Солнце позевывало и выглядело очень нежным и сладким. Лань Сичэнь посмотрел на братишку, кивнул ему и тот отвёл Вэй Усяня за ширму. Спустя некоторое время бамбуковая занавеска на входе в ханьши отодвинулась, и в комнату вошел лёгкий шагом Цзинь Гуаньяо. Затем он сел напротив Лань Сичэня и вытащил из рукава нефритовый жетон. Он положил его на стол и подвинул к Лань Сичэню. При этом он молчал. Да и вообще с самого его прихода он не проронил ни слова. Первым всё-таки заговорил Лань Сичэнь: — Что это значит? Невинный взгляд наивных глаз подернулся обидой: — Возвращаю его брату. Цзинь Гуаньяо опустил глаза, вздохнул. Лань Сичэнь произнёс: — Я уже преподнёс тебе его в дар. Цзинь Гуанъяо ответил: — Этот жетон долгие годы сохранял свою силу. Раз уж теперь его действие сошло на нет, стоит вернуть его прежнему хозяину. Как и Лань Ванцзи, Лань Сичэнь совершенно не умел притворяться в дипломатических целях. Цзинь Гуанъяо вначале отступил, чтобы перейти в наступление, но Лань Сичэнь на это промолчал и спустя мгновение задал вопрос: — Какова цель твоего нынешнего визита? Цзинь Гуанъяо ответил: — О местоположении Ханьгуан-цзюня и Старейшины Илин всё ещё нет никаких вестей. Я не позволил остальным кланам заклинателей обыскивать Облачные Глубины. Однако многие из них запротестовали, движимые сомнениями. Брат, советую тебе выбрать удобное время и открыть врата в Облачные Глубины на два часа, чтобы я мог привести людей и покончить с этими подозрениями. Лань Сичэнь ожидал, что считал, Цзинь Гуанъяо явится требовать полного обыска Облачных Глубин. Но тот обставил всё таким образом, словно ему самому совершенно не интересно местоположение Старейшины Илин и его братишки. Он просто хотел соблюсти чистую формальность! Лань Сичэнь удивился. Неужели снова показалось? Или он настолько хорошо играет? Цзинь Гуанъяо пытливо заглянул вглаза: — Брат, что с тобой? Лань Сичэнь ответил: — Всё в порядке. Цзинь Гуанъяо продолжал: — Если ты беспокоишься о Ванцзи, уверяю, опасения излишни. Ханьгуан-цзюнь — человек честный и благовоспитанный, это очевидно для всех кланов заклинателей уже долгие годы. Наверняка он поступил подобным образом, будучи обманутым. К тому же, он пока не успел совершить ничего непоправимого, и когда наступит время, ограничимся простыми объяснениями на словах. Я не позволю остальным распространять ненужные сплетни. Лань Сичэнь переспросил: — Когда наступит время? Какое время? Цзинь Гуанъяо ответил: — По завершении карательного похода на гору Луаньцзан. Лань Сичэнь переспросил: — На гору Луаньцзан? Цзинь Гуанъяо ответил ему: — Ровно с того дня погони в Башне Золотого Карпа, в Молине, Ланьлине и Юньмэне, а также и в других местах стали происходить странные явления: разоряются кладбища, а трупы пропадают бесследно. Также имеются признаки продвижения больших групп мертвецов в направлении Илина. Я опасаюсь, что их цель — гора Луаньцзан. Лань Сичэнь удивлённо спросил: — Но для чего они это делают? Цзинь Гуанъяо ответил: — Это мне неизвестно. Предположительно, Вэй Усянь запустил какое-то тёмное заклятие или же использовал Тигриную Печать Преисподней. Лань Сичэнь усомнился: — Но ведь в Башне Золотого Карпа Цзинь Лин ранил его своим мечом, неужели в таком состоянии он всё ещё способен использовать подобные методы? Цзинь Гуанъяо возразил: — Брат, вспомни, какие раны он получил после сражения с Цзян Чэном, когда предал Орден Юньмэн Цзян, но всё же после ему удалось вполне успешно повелевать мертвецами. Разве для Старейшины Илин ранение может стать преградой? «За что он так его ненавидит? Прямо мания какая-то. Сколько лет прошло, а он все охотится за ним. Значит все-таки не Цзинь Гуаншаню это надо было? Нет уж! Не знаю для какой цели он тебе нужен! Но! Теперь то ты его точно не получишь! » Цзинь Гуанъяо продолжал: — Поэтому, боюсь, что в скором времени произойдёт вторая осада горы Луаньцзан. Я уже оповестил некоторые кланы, чтобы они отправились в Башню Золотого Карпа для обсуждения данного происшествия. Брат, ты присоединишься? Вот она хорошая возможность разоблачить этого лицемера! Но пока надо было внимательно наблюдать. Лань Сичэнь, подумав, ответил: — Да. Подожди меня немного в яши (3), я отправлюсь вместе с тобой, только сделаю кое-какие приготовления. (3)Яши — дословно «изящная комната». Когда Цзинь Гуанъяо ушёл, Лань Сичэнь, зайдя за ширму, переглянулся с Лань Ванцзи, затем тихо произнёс: — Я отправлюсь в Башню Золотого Карпа, а вы отправляйтесь на гору Луаньцзан. Будем действовать раздельно. Бедное невыспавшееся солнце сладко зевало, беззастенчиво привалившись к плечу его братишки. Лань Сичэнь даже на мгновение пожалел, что это не его плечо. Но расслабляться было рано. Ситуация опасная. Лань Ванцзи мягко кивнул: — Хорошо. Лань Сичэнь добавил: — Если я действительно обнаружу коварный умысел в его действиях, ни в коем случае не стану церемониться. Лань Ванцзи ответил: — Я знаю. «Вспоминай. Это просто фразы. Необдуманно брошены кем-то. Словно маленькие метастазы Проникают и в мозг и в сердце. Грош цена им, они не вечны. Даже, можно сказать, однодневны. В круговерти забот бесконечных. Канут в прошлое. Ежедневно, Ежечастно мозг воспалённый Нам рисует воздушные замки. И надеждой воспламененный, Ты бросаешься вновь в атаку. Да, испорчено наше сердце. Кто узнает его? Кто поймает? Тот момент, чтоб не дать разгореться. От ненужных слов не растаять…» (Поэт Лань Сичэнь)