Легкое прикосновение.

«Ломал меня, выматывал мне душу. Желал, чтоб был таким, как ты хотел. Ты полагал, конечно, что я струшу. Но есть у каждой прихоти предел. И у бездумного железа есть усталость, Когда пытаешься его ты десять раз согнуть. Так и мое терпение сломалось — Подальше от тебя теперь лежит мой путь. Тебя я создал у себя в воображеньи. И поделился тем, что сам имел. Ты пользовался мною с упоеньем. Но как все люди, жить ты не хотел. Я видел лишь твой контур, твой набросок. И в твой портрет добавил я гуаши… В моих глазах хотел ты выглядеть хорошим. Но оказался просто мною разукрашен.» (поэт Лань Сичэнь) Ледяной холод коснулся кожи. Потом появилось странное ощущение, что грязными руками лезут в душу. Лань Сичэнь невольно напрягся и почувствовал странное сопротивление в каналах силы. Цзинь Гуаньяо улыбнулся, Лань Сичэню показалось, что на щеках сверкнули ямочки. Он пристально смотрел в лицо Лань Сичэню, потом в глазах его мелькнуло разочарование. Но он взял себя в руки и снова заулыбался, сверкнув своими ямочками. Сверкнул и вышел. Лань Сичэнь остался сидеть неподвижно. Что это было? Мелькнула догадка: «Он хотел мое тело? Так вот зачем я ему нужен живым!» Маски сняты. Впервые он видел этого человека без маски. Было противно и мерзко. Лань Сичэня просто затопило фонтаном из грязи и помоев Вот когда он открылся! Когда понял, что его стоны о тяжёлом детстве, бедной матушке и подлеце папаше уже не растопят сердце Лань Сичэня. Да, он понял и перестал притворяться. Лань Сичэню захотелось просто сейчас помыться и поменять одежду. Он сам себе теперь казался таким грязным, что даже тело начало чесаться. Он настолько был ошарашен этим фонтаном помоев из этой мерзкой душонки, что даже не догадался спросить, зачем ему спящий, связанный Вэй Усянь. Хотя, вряд ли бы он получил правдивый ответ на свой вопрос. Пока он сидел так в оцепенении, дверь открылась. Лань Сичэнь поднял голову, ожидая что этот страшный человек снова вернулся. Но комнату озарило тёплым светом. Молодой господин Вэй! Его прекрасный зять. — Цзэу Цзюнь. Мы тут рядом. Губы Лань Сичэня сами по себе расплылись в улыбке: — Я догадался. — Пойдемте, вам больше нельзя здесь оставаться. Они вышли из комнаты Лань Сичэня и подошли к соседней двери. Вэй Усянь пропустил его в комнату, огляделся и закрыл двери. Лань Ванцзи повернулся к брату: —Брат. —Ванцзи, молодой господин Вэй, вы все слышали. Мне очень неприятно, что вам пришлось это выслушать. Вэй Усянь ответил: —Да, вполне в духе Лянфан Цзуня. Не беспокойтесь, глава Лань. Делайте как он сказал. Лань Сичэнь, стараясь унять нервную дрожь в пальцах, с трудом ответил: —Но, как? Как это сделать? Молодой господин Вэй, вы опять хотите жертвовать собой? Какой смысл? —А что вы предлагаете? Убить мы его не имеем права. Для окружающих, он молодой господин Сюэ. Никто не поверит вам, если вы даже и обьявите об этом на весь свет. —Что по-твоему нужно сделать? —спросил Лань Ванцзи. —Нужно сделать так, чтобы он себя обнаружил. А иначе, мы ничего не сможем доказать. —Тебе глава Цзян предлагал его цзыдянем попотчевать, —сказал Лань Ванцзи. Вэй Усянь покачал головой: —А как мы обьясним, почему лупим ни в чем неповинного человека фиолетовой плеткой? Должны же быть какие то причины. Лань Сичэнь предположил: —Молодой господин Вэй, Цзинь Гуаньяо очень хитер. Просто так он себя не раскроет. Если только его спровоцировать. Вэй Усянь возразил: —Вы сами только что сказали, что он очень хитер. Он будет, наверняка, очень осторожен, чтобы не попасться на удочку. Его сначала нужно подловить. А как его можно подловить? Как рыбу, на живца. Лань Сичэнь удивился: — Как рыбу? —Ну да, как рыбу. А для этого нужна самая вкусная, на рыбий взгляд, приманка. Лань Ванцзи повторил: —Самая вкусная? —Ага, самая вкусная. Оба брата воззрились на Вэй Усяня. В глазах братишки открытым текстом читалось невозможное отчаяние. В душе Лань Сичэня было тревожно так, что сердце падало в пятки. Как? Они должны отдать его как приманку этой рыбе? Этой пиранье? Нет, это даже не пиранья. Это целый крокодил. Который жрет, а сам плачет на свою нелёгкую долю. Лань Сичэнь обрел кое как дар речи, не отпускала тревога: —Молодой господин Вэй, вы хотите сказать… —Ну да, именно это я и хочу сказать. Что ему сейчас нужно? А это у нас есть. Ему нужен старейшина Илин. Мы ему такую возможность предоставим. Он сейчас в пещере Фу Мо. Возможно пока один. А может быть и нет. Скорее всего эти дни он был занят поисками подельника для себя, преданного помощника, которого можно будет потом бросить, когда он отработает свое. —Как он найдет помощника? —спросил Лань Сичэнь. — Достаточно найти могилу Су Шэ или Сюэ Яна. Нет. Сюэ Яна вряд ли. Ведь он тогда бросил его израненного умирать по дороге в город И. Не думаю, что тот горит готовностью помогать своему убийце. А если даже и будет помогать сначала, все равно потом постарается убить Цзинь Гуаньяо. Его методы вам известны. Не думаю, что Цзинь Гуаньяо захочет так рисковать. Значит остается Су Шэ. В пещере есть кровавый пруд. Он помогает восстанавливать из останков. Кости обрастают постепенно плотью, потом кожей, потом труп начинает двигаться. Если он умеет играть на флейте, то сможет кое в чем его контролировать. Он будет выполнять несложные команды. Но обрести сознание он сможет только с помощью тигриной печати. А восстановить печать может только старейшина Илин. Если бы Цзинь Гуаньяо обладал такими навыками, он бы не стал искать себе помощника, чтобы создать печать. Тем более за эти пять лет пока он спал, время ушло вперед, появились новые методики. Потому он и вспомнил как когда то забрасывал молодого мальчишку стихами. Вот и решил, а вдруг покатит? Мальчик вроде перспективный, вот и предпринял Гуаньяо массированную атаку любовными письмами. Думает сразить наповал своими вороваными стишками. —Это верно, —кивнул Лань Ванцзи. —Молодой господин Вэй. Вы понимаете насколько это опасно? Вэй Усянь поднял на него глаза: — Да, Цзэу Цзюнь, вполне понимаю и осознаю всю степень опасности. Если только он не подсмотрел в вашей библиотеке еще какую секретную технику. Лань Сичэнь задумался, изредка качая головой и горестно вздыхая. Лань Ванцзи мрачно кивнул. Вэй Усянь продолжал: —Тем более, глава Лань, вы же не будете нарушать свое слово. Значит все сделаете так, как нужно Лань Сичэнь ответил, чувствуя, как дрожит голос: —Молодой господин Вэй, вы же все слышали. Он требует вас связать. Вот этой самой веревкой. —Свяжете. —И усыпить вот этим ядом. —Усыпите, —абсолютно спокойно ответил Вэй Усянь. Теперь оба брата застыли, молча воззрившись на Вэй Усяня. —Что вы на меня так смотрите? Все сделаем как надо. Цзэу Цзюнь, сколько он вам дал времени? —Три дня. —Вполне нормально. Сейчас мы с Хангуан Цзюнем вернемся в пристань Лотоса. Нам нужно сделать одно очень важное дело. А завтра вы под любым предлогом вызовете нас оттуда. У нас есть сутки. И тогда все придумаем. Лань Сичэнь спросил: —А если он там не один? —Этот вариант надо тоже предусмотреть. Хотя чтобы оживить себе помощника, нужно время. Если даже он сразу отправился и нашел могилу Су Шэ, то все равно не прошло достаточно времени для восстановления. Да и без тигриной печати он не сможет подчинить его себе. В любом случае снова ему нужен я. Братишка хрипло спросил: —Но как можно будет тебя подстраховать? Вэй Усянь улыбнулся. И от этой улыбки братьям нефритам стало еще хуже. —Я хорошо знаю ту местность. Но не придумал еще. Пока подумаю, расскажу завтра. А пока у нас есть время покататься на лодке по лотосовому пруду. Да, Хангуан Цзюнь? Ведь самого главного мы не сделали. Только ради этого я так хотел с тобой поехать в Юньмэн. Братишка только смог кивнуть: —Мгм. —Вот и отличненько. Цзэу Цзюнь, мы откланяемся. Завтра утром ждем вашего письма. Не изменяйте своим привычкам. Не нужно его настораживать. Он повернулся к Лань Ванцзи: —Лань Чжань, пойдем, у нас мало времени. Пошли, пока за нами нет слежки. Лань Сичэнь пошел к себе в номер. А Вэй Усянь и Лань Ванцзи вылетели из окна, которое выходило на маленький лесок и быстро скрылись из глаз. Лань Сичэнь сел и погрузился в мысли. Да, Цзинь Гуаньяо появился. Но стал более наглым, более откровенным, более циничным. Он хочет тигриную печать? И предлагает Вэй Усяня главе ордена Лань? А его ничего не смущает? Куда он собрался девать Лань Ванцзи? Да и старейшнина Илин не продажная женщина, чтобы вот так запросто кидаться ею кому заблагорассудится. «Он думает, что я такой же беспринципный и безнравственный, что куплюсь на приманку обладания своим же зятем?» Эта мысль казалась Лань Сичэню вовсе абсурдной. Он конечно любил и обожал своего прекрасного зятя, но никогда бы не покусился на то, чтобы обладать им. Да даже если бы он был свободен, он никогда бы не преступил черту. Никогда бы не воспользовался таким способом завоевать его расположение. За исключением того случая, если Вэй Усянь вдруг полюбил бы его и сам захотел с ним быть. Но жизнь распорядилась по-другому. Он выбрал младшего братишку. Вернее даже сам братишка заслужил его расположение своей жизнью, выстрадал его своей кровью и болью, тяжким ожиданием и непомерной тоской. Так что Лань Сичэнь не имел права втиснуться между ними. Не просто не имел права, а и не мог разрушить их союз. Это было бы не просто непорядочно, это было бы подло. Но что такое любовь? Неужели это просто обладание? Неужели, чтобы радоваться солнцу, нужно непременно держать его в руках? Оно светит всем. Даже сам братишка не смеет ограничивать свободу своего солнца. Не смеет и не хочет. Хотя, конечно же переживает каждый раз, как только это неугомонное солнце кидается за приключениями. Но не перечит и не ограничивает его свободу. Но, по мере возможности, старается находиться рядом и всегда готов защитить и поддержать. Но он никогда, никогда не пытался спрятать солнце за пазуху. Потому что он прекрасно понимает, что свободолюбивый характер Вэй Усяня не потерпит ограничений и посягательств на его драгоценную свободу. Вэй Усянь любит его. Это несомненно. Но так же он любит свободу. Как когда-то их матушка. Но она не вольна была уйти куда ей вздумается. Лань Чжань был тогда маленьким и многого не понимал еще. Когда он подрос, он вполне сообразил причину того, от чего она погибла. И он прекрасно понимает, что нельзя держать на привязи любимого человека, нельзя ограничивать ему свободу воли. И он несомненно вполне себе отдаёт отчет в том, что отношения строятся на полном доверии и предоставлении права выбора. А иначе долго эти отношения не продлятся. Вэй Усянь, конечно, будет терпеть и говорить, что все хорошо. Но потом зачахнет на одном месте и в конце концов просто потихоньку сбежит. Поэтому Лань Сичэнь никак не мог понять политику Цзинь Гуаньяо привязать это солнце или подарить кому-то. Он или чего-то недопонимает, либо слишком самоуверенный. Да, он хорошо разбирается в людях, но он не понял и никогда не поймёт солнечного юношу. Никогда. Он развернул еще раз записку, которую передал ему Цзинь Гуаньяо, где был написан адрес постоялого двора и номер комнаты в которой он должен был остановиться. К письму в конверте прилагалась еще одна записка. Лань Сичэнь развернул. Там было написано следующее: «Брат, не обессудь. Оцени мое творчество. Если понравится, прочти это своему брату и передай молодому господину Вэю. Вот моя скромная поэзия: Шелк шикарных волос. Жаркий шепот в ночи. Будет больно до слез. Мой прекрасный, кричи. Слов мучительных стон. Ты отдайся мне весь. А в ушах моих звон. Я с тобою, я здесь. Жарко в спину дышу. Задыхаясь от слов. Не зовешь, но спешу. Словно слыша твой зов. Аромат твой хмельной. Кружит голову мне. Я тону как больной. В глаз твоих глубине. Пусть утонет в слезах. Твой нефритовый страж. Ты всегда в моих снах. Я с тобой вхожу в раж. Наяву я с тобой. Как безумный люблю. Ты мой принц и герой. Тебя боготворю. На подушке моей. Шелк шикарных волос. Нам поет соловей. Тебе грустно до слез?» Он прочитал это и задохнулся от возмущения. Кровь ударила в голову. Хотелось немедленно разорвать мерзкую бумажку с тошнотворной поэзией. Лань Сичэнь сжал в руке меч. Как он не заметил этой грязной бумажонки? Так вот каково отношение Цзинь Гуаньяо к солнечному юноше? Стало мерзко так, словно кто-то грязными сапогами прошёлся по белоснежной простыне. Теперь стало понятно значение всех этих странных телодвижений возле Вэй Усяня. Низменные чувства владели когда-то простым деревенским пареньком. Грязная похоть двигала его действиями. А может он просто пытается сразить прекрасного мужчину силой своих, так называемых, чувств? А сам хочет снова завладеть тигриной печатью? Тогда это в еще большей степени отвратительно. Но зачем его предлагать тогда Лань Сичэню? Тут явно какой-то подвох. «В любом случае, он его не получит.» Лань Сичэнь наконец поднялся и вышел из комнаты. Спускаясь со ступенек, он вдруг почувствовал чей то взгляд. Метнулась за угол тёмная тень. Когда он выходил со двора, его не покидало ощущение, что за ним следят. Начал накрапывать мелкий дождик. Лань Сичэнь встал на меч и прибыл в Гусу. Здесь дождя уже не было. Но появилось чувство тревоги. А вдруг все это был только отвлекающий маневр? Что их ждёт в Пристани лотоса? Лань Сичэнь еще сильнее разволновался. Он огляделся, погони не было. Скорее всего шпион убедился, что Лань Сичэнь отправился домой и отстал. Но там его мальчики сейчас беззаботно катаются на лодке! Не может быть, чтобы за ними не было слежки! Тревога нарастала. Лань Сичэнь немедленно изменил курс на Пристань лотоса. Вышла большая круглая луна, осветив все вокруг серебристым сиянием. Прибыв в Пристань лотоса, Лань Сичэнь так и застыл от невероятной красоты лотосовых озёр. Это было не то что в Гусу! Да, только в таком прекрасном месте мог вырасти такой невероятный по красоте человек! Налитые бутоны лотосов качались над серебряной гладью воды, испуская тончайший аромат. Он узнал этот запах, который ему напоминал запах горных трав и цветов! Это был запах лотосов, самых прекрасных цветов на земле. Лань Сичэнь спустился ближе к озеру и осторожно прикоснулся к нежным лепесткам, светящимся в свете луны серебристо розоватым оттенком. Внезапно охватило знакомое ощущение, словно он касается нежных пальцев солнечного юноши. Словно он вырос вот прямо здесь в этой серебряной воде вместе с этими невероятными цветами. Лань Сичэнь на минуту застыл. Вдруг до него донесся смех, который прокатился серебряным колокольчиком над водной гладью с качающимися зонтиками огромных листьев с нежно розовыми цветами. Лань Сичэнь поднял голову. Его самого не было сейчас видно из-за большого зонтика листа лотоса. Зато ему самому открылся захватывающий вид. На небольшом деревянном пирсе сидел солнечный юноша. Лунный свет струился по распущенным волосам, которые черным густым водопадом полностью закрывали его фигуру. Лань Сичэнь видел только стройные ноги, которыми он болтал в лунной дорожке, разбрасывая серебряные брызги. Лань Сичэнь так и застыл, залюбовавшись на эту картину. Вдруг Вэй Усянь изящным движением откинул прядь волос, обнажив наполовину грудь и плечо с крепкими мышцами. Так же открылась часть живота с кубиками пресса. На атласной коже блестели серебряные капельки воды. Он был настолько прекрасен, что просто невозможно было оторвать глаз от этой живописной картины. И эту несравненную красоту отдать в мерзкие руки этого отвратительного, беспринципного человека? Лань Сичэнь почувствовал, что ему не хватает воздуха. Послышался всплеск воды. Прямо у стройных ног Вэй Усяня вынырнул Лань Чжань с несколькими цветами лотоса в руках. Он поплыл ближе и начал аккуратно вплетать нежно розовые бутоны на длинных ножках прямо в волосы Вэй Усяня. Украсив его подобным образом, он отплыл и долго любовался: — Мой Вэй Ин самый прекрасный. Люблю тебя. — Лань Чжань, прекрати меня соблазнять. Братишка подплыл ближе и потянулся за поцелуем. Лань Сичэнь прикрыл глаза. Он не хотел подглядывать. Вскоре он услышал громкий всплеск и смех обоих мужчин. Он открыл глаза. Братишка все-таки стащил свое счастье в воду и продолжал обнимать его. До Лань Сичэня донесся звук поцелуя. Через минуту они уже смеялись и плыли на перегонки до другого берега. Но… вдруг глава ордена Лань почувствовал, что он не один наблюдает с берега. До чуткого слуха Лань Сичэня донесся звук как будто кто-то тяжело дышит, словно только что пробежал длинную дистанцию. Он неслышно прокрался мимо лодок на причале. Впереди метнулась в сторону деревьев какая-то тень. Так и знал! За ними слежка. Лань Сичэнь, стараясь не шуметь, прокрался следом за тенью. Тень метнулась в кусты и затихла. Лань Сичэнь притаился. По характерным звукам, он догадался, что человек справляет нужду. Стоять рядом было неприлично. Немного отойдя от кустов, Лань Сичэнь спрятался за дерево. Человек, закончив свои дела, углубился в чащу деревьев и бегом покинул это место. Возможно он случайно забрёл сюда и остолбенел от красоты. Лань Сичэнь не удивлялся уже. Он привык смотреть на то, как красота его зятя действует на людей, неважно женщины они или мужчины. Но тревога не покидала. Лань Сичэнь решил покараулить, пока эти двое были плотно заняты друг другом. Он сел на пристани между лодок и озираясь по сторонам, вглядывался в окрестности. До него донесся вздох, потом стон удовольствия. — Лань Чжань. — Вэй Ин. Он невольно повернулся в сторону этих двоих. Казалось невесомая нежность разливается по серебряной глади озера. И прекрасные цветы на длинных ножках охраняют от постороннего взора этих двоих, которые никак не могли оторваться друг от друга. Они настолько гармонично смотрелись вместе, что на глазах выступили слезы. Это было настолько прекрасно, что Лань Сичэнь долго не мог оторвать взгляда. Спохватившись, он снова стал внимательно всматриваться в окрестности. Занимался рассвет. Опасность миновала. Лань Сичэнь тихонько покинул прекрасное место и полетел домой. Всю дорогу перед глазами стояла картина. Молодой прекрасный мужчина на фоне лотосов и с нежно розовыми бутонами в волосах, которые отбрасывали серебристо розоватое сияние на его персиковые щеки. Волосы струились вдоль тела черным шёлковым водопадом. Стройные ноги в лунной дорожке разбрасывают серебряные брызги. Вспоминалось, как он обнимал в воде его братишку, его сладкий стон, сорвавшийся с прекрасных нежных губ: — Ты мой зануда. Люблю тебя. Эти последние слова прекрасного зятя все-таки наполняли сердце светлой тоской и необьяснимой печалью. Лань Сичэнь всю дорогу вздыхал и смахивал непрошенную слезу. Он теперь мечтал нарисовать это чудо. Но эту картину нельзя показывать никому. Никто не должен знать, как глава ордена Лань охранял своих мальчиков от непрошенных соглядатаев. Вернувшись в Облачные глубины, он сразу написал письмо в Пристань лотоса, в котором сообщал братишке, что много работы и он ждёт их домой. Когда он нес письмо адепту, который занимался почтой, ему снова показалось, что за ним следят. «Да что это со мной? Мне на каждом шагу теперь шпионы мерещатся!» Отдав письмо, он вышел и огляделся. Мимо прошел, прихрамывая один из старейшин. Повернулся, поздоровался и пошел дальше. Лань Сичэнь кивнул мужчине. Чувство тревоги не покидало. Вроде все свои. Чего насторожился? Да и вряд ли хромой человек будет шпионить. Ему ходить то тяжело, не то что следить за кем-то. «Что со мной?"--уже в который раз спрашивал сам у себя Лань Сичэнь. Только что прошел легкий дождик и капли дождя осели серебряной росой на листья деревьев, на полу и перилах веранды. Лань Сичэнь шел, легко касаясь пальцами листьев и перил, смахивая хрустальные капли. Вдруг он остановился. На перилах веранды впереди себя он увидел отпечаток ладони. Весьма странный. Он присмотрелся. На руке явно не хватало двух пальцев. С новой силой накатило чувство тревоги. Лань Сичэнь закрыл глаза, помотал головой. «Не слишком ли я себя накручиваю?» При чем здесь эти люди? «Почему меня вдруг стали напрягать люди с увечьями? Их тут полно. Особенно с Аннигиляции солнца. И после …да нет, этого не может быть!» Почему-то вспомнились те самые старейшины, которые пострадали от рук его братишки. Вспомнил, как их родственники неистово требовали казни второго нефрита, как негодовали. Они даже написали исковое заявление и предоставили на совет старейшин. Не помогли слова главы ордена Лань, что Хангуан Цзюнь вернулся добровольно за наказанием, хотя это должно было послужить смягчающим обстоятельством. Половина старейшин все-таки считала младшего нефрита полезным человеком для ордена. Мнения разделились. Дядя, конечно был зол на своего младшего племянника, но не хотел его терять. Он надеялся, что его голос в принятии решения окажется решающим, но его лишили права голоса, объяснив, что будучи близким родственником преступника, а значит не может решать объективно. Дяде чуть ли не на коленях пришлось умолять тех старейшин, которые еще колебались. Так как они понимали, что лишиться младшего нефрита все равно, что лишиться защиты. Другие же были ослеплены жаждой мести. Они выступали за смертную казнь, утверждая, что только кровью можно смыть позорное преступление и сговор с самым опасным преступником Поднебесной. Мало того, они предлагали сжечь его труп и развеять по ветру. Чтобы уже наверняка уничтожить без всякой надежды. Выбор был невелик. Отрубить голову и сжечь, либо дисциплинарный кнут. В конце концов всё-таки совет старейшин принял решение наказать дисциплинарным кнутом и оставить на выживание. От этого дяде и Лань Сичэню было не легче. Но, хотя бы была надежда, что его организм справится. Дядя знал, что старший племянник на свой страх и риск выхаживает младшего, но молчал. Отчасти от того, что он не хотел терять его, отчасти от того, что в его душе незримо поднимался протест. И Лань Сичэнь это замечал в его взгляде на этих людей, во вскользь брошенных замечаниях. Но он молчал и старательно скрывал свои эмоции. Со временем этот инцидент забылся, о нем никто не говорил и не напоминал. А сам братишка никогда не поднимал эту тему. Прошло уже без малого около двадцати лет! «Они уже немолодые, да и дело это уже давно забылось! Да и с чего им за мной следить?» Лань Сичэнь зашел к себе, старательно убеждая себя, что он стал слишком мнительным. Снова навалилось много дел, они немного отвлекли главу ордена Лань от тревожных мыслей. После того, как были сделаны все дела, Лань Сичэнь вытащил новый портрет солнечного юноши, который недавно начал рисовать. Он долго не мог придумать фон. Теперь же он знал какой фон подойдёт этому прекрасному мужчине. Он взял кисти и краски. Закончив, долго любовался. Розовые налитые бутоны отбрасывали розоватые тени на всю изящную фигуру прекрасного мужчины. На его щеках играл нежный персиковый румянец, то ли от лотосовых теней, то ли от невероятной живости, которая так и играла кипучей энергией в этом прекрасном человеке. Блестящие бездонные глаза и длинные шикарные волосы, ярко розовые губы, тронутые легкой, почти невесомой улыбкой. Длинные изогнутые ресницы отбрасывали мягкие тени на нежные щеки, изящно очерченные брови, идеальные черты лица. Высокий хвост перевязан красной шелковой лентой, такая же красная кисточка на флейте, что придавало его образу законченность стиля. Теперь он был похож на прекрасный лотос. Самый прекрасный. Он рисовал этот портрет уже на протяжении полутора последних месяцев. Вэй Усянь приходил к нему во время своих окон между уроками. Братишка теперь на переменах приходил к брату, как только Лань Ванцзи подходил к окну, Лань Сичэнь тактично уходил под предлогом неотложных дел. Часто он успевал увидеть, выходя их ханьши, как его братишка кидался с нетерпением в объятия своего солнца, обнимал его и на лице младшенького играла счастливая улыбка. Но беспощадный колокол не позволял расслабиться, какие-то десять-пятнадцать минут и он безжалостно возвещал о начале урока. С трудом оторвавшись от самого приятного занятия на свете, братишка спешил на урок. А глава Лань заходил потом и рисовал счастливые глаза и влажно блестевшие ярко розовые губы на лице портрета. От чего живость лица Вэй Усяня становилась еще явственней. А самое интересное, что кисть Лань Сичэня очень реалистично нарисовала сладкую прядку на виске мужчины, что придавало особую изюминку прекрасному произведению искусства. Да, портрет был выполнен не просто реалистично, он был выполнен… С любовью. Не иначе. При первом же взгляде на портрет, было заметно, что художник рисовал с удовольствием, ему очень нравилось это занятие. Лань Сичэнь не просто рисовал, он любовался. Он с великим наслаждением вырисовывал каждую детальку, каждый волосок, каждую родинку, каждую складочку на одежде, блестевшую черным легким шелком. Еще пару дней, подсохнут краски и он подарит это чудо братишке. Жалко расставаться с ним. Но нельзя жадничать. У него самого этих портретов уже несколько штук. Правда нарисованы они были втайне. Никто не знал о них. Скоро он нарисует еще один. Тот самый на лотосовом пруду. Мужчина солнце. Мужчина лотос. Самый прекрасный лотос на всем озере. Лань Сичэнь еще полюбовался на свое произведение, вздохнул и начал готовиться ко сну. Ночью он долго ворочался и не мог уснуть. Наконец всё-таки забылся тревожным сном. Ему приснился Цзинь Гуаньяо, который сверкая ямочками, терся всеми частями тела о молодого господина Вэя. Лань Сичэнь схватил меч и кинулся на него. Вдруг Цзинь Гуаньяо схватил солнечного мальчика поперёк талии и отлетел на значительное расстояние. Молодой господин Вэй был без сознания и висел в его руках, словно тряпичная кукла. Лань Сичэнь немедленно атаковал. Но Цзинь Гуаньяо прыгнул прямо в пропасть, не выпуская из рук свою драгоценную ношу. Лань Сичэнь, не раздумывая, прыгнул следом… …Ощущение полета или падения… Казалось сейчас остановится сердце… …Он резко открыл глаза. Пять утра. Провел тренировку, пришел снова к себе. Он ждал с нетерпением своих мальчиков. Через время в дверь постучали. На пороге стояли его братишка с зятем. Братишка крепко сжимал в своей ладони изящную руку своего прекрасного спутника. Лицо младшего было чрезвычайно бледно и выражало крайнюю тревогу. «Давно прошла усталость, злость, обида. Депрессия уж больше не спешит. Но ты вдруг появился с скорбным видом. Но у тебя ведь не было души! А ты пришел безжалостным вампиром, Готовым снова кровь мою сосать. На месте сердца и души лишь дыры. Ты снова принялся мне психику ломать. Твое желание не дать спокойно жить. Плясать меня опять под дудку учишь. Любимый мой не мне принадлежит. Но я умру, его ты не получишь.» (Поэт Лань Сичэнь)