Больше жизни

Надеждам наконец выспаться, которые питал лучший пластический хирург института Склифосовского, не суждено было сбыться. Нетипично яркое для московской зимы утреннее солнце слепит Кривицкому глаза, заставляя его смешно морщиться и нахально вырывая из царства Морфея. Подробности сна сразу рассеиваются как дым, но отчётливые воспоминания о том, что в нём присутствовала любимая женщина и занимались они чем-то определённо очень приятным, вызывают довольную улыбку на его лице и дразнящую вибрацию в теле. Ровно до того момента, пока тишину спальни не разбил громогласный крик той самой любимой. Не сулящий, в целом, ничего хорошего. — Кривицкий! Вставай давай! Разочарованно застонав, Геннадий Ильич с головой накрывается одеялом, надеясь урвать ещё несколько минут утренней дремоты, но оно тут же взлетает вверх, а в прохладном воздухе чувствуется знакомый аромат цветочных духов. — Я кому сказала? Подъем! Гена фокусирует взгляд на жене, которая вихрем проносится мимо, на ходу застегивая строгую чёрную юбку, так бесстыдно облегающую все соблазнительные изгибы её тела. В паху потянуло ещё сильнее. — Ир, я сегодня выходной. Могла бы сжалиться и дать мне поспать. Павлова, наконец справившись с непослушным замком, замирает и с возмущением смотрит на супруга, вальяжно развалившегося в кровати и явно преисполненного намерения её выбесить. — Какой поспать? Кривицкий, ты обалдел?! На работу и быстро. Будем решать твою проблему. — Ира, свои проблемы я решу сам. И прошу тебя в них не вмешиваться, - в тоне Геннадия появляется лёгкий холод. Спасибо, не надо. Знаем. Проходили. После случая со смертью пациентки Кривицкого отправили в отпуск за свой счёт на неделю. Это не увольнение и даже не отстранение, но в любом случае - нехороший знак. Полонский рвал и метал, абсолютно не стесняясь в выражениях, обвинял Кривицкого в халатности, непрофессионализме и, казалось, во всех смертных грехах вместе взятых. Удивительно, но Геннадий Ильич принял это совершенно спокойно. Он понимал, что никакой его вины в случившемся нет и рационально решил, что самодурство начальника совершенно не является причиной впадать в депрессию и сильно переживать. Такие трезвые рассуждения в критической ситуации не были характерны для челюстно-лицевого, скорее наоборот: он всегда был очень впечатлительным человеком и мог расстраиваться даже по мелочам. Но с тех пор, как год назад Кривицкий прошёл через ад, думая, что мог потерять любимую женщину, видя её боль и страдания, умирая каждый раз от её беспомощности и растерянности, с тех пор он знает, что такое настоящий ужас. И все остальные поводы в сравнении с этим в одночасье становятся глупыми, надуманными и бессмысленными. — Конечно решишь, кто ж спорит. Только вместо того, чтобы что-то делать, ты пустил всё на самотёк и умыл руки. - Ира останавливается у зеркала и торопливо поправляет прическу. — А меня такой вариант развития событий со-вер-шен-но не устраивает. Поэтому вставай, собирайся и мы пойдём на поклон к главному. Кривицкий не собирался ходить ни к кому на поклон, но в эту секунду ему не хочется спорить и ругаться, он продолжает просто лежать и любоваться, глядя на то, как Ира надевает кольцо на безымянный палец. Он до сих пор иногда удивляется и восхищается тем фактом, что эта невероятная женщина - теперь его жена. Женщина, которую он обожал, боготворил, от которой сходил с ума. Которая даёт ему стимул жить и встречать каждый новый день с улыбкой. Ира в очередной раз несётся мимо, намереваясь схватить телефон с тумбочки, но Кривицкий быстро перехватывает её руку и лёгким движением валит на кровать рядом с собой. Усмехается, видя с каким шоком и возмущением она на него смотрит, и с нежностью отбрасывает непослушную прядку волос с её лба. — С ума сошёл? Я опаздываю, ты меня всю помял. Гена, уже не сдерживаясь, смеётся от её негодования, не отрывая взгляд от её лица, озаряющегося светом солнечного луча. Он обожает, когда она так злится! Даже если сильно, даже если на него. В такие моменты она становилась похожа на разъяренную фурию, а он никак не мог сосредоточиться на предмете её негодования, просто любуясь и порой возбуждаясь. Как, например, сейчас. — Начальство не опаздывает. Начальство задерживается. Гена подносит руку к её лицу и нежно проходит большим пальцем по пухлой нижней губе жены. Чуть влажной от нанесённой помады, такой чувственной и манящей. — Гена! Ну правда, мне пора! — Угу. Прокладывает пальцами дорожку ниже, аккуратно, едва касаясь, по тонкой шее, чуть задерживаясь на месте, где быстро бьётся пульсирующая жилка. Спускается еще ниже, в приоткрытый ворот белоснежной блузки. Чувствует, как ему мало свободного пространства и расстегивает верхние две пуговицы. — Гена... Подушечкой указательного пальца проводит по кружевной границе белья и кожи. Такая нежная. Такая возбуждающая. Гладит грудь жены, даже сквозь ткань бюстгальтера чувствуя, как под ней твердеет сосок. Ощущая, как твердеет сам. — Что ты творишь, Кривицкий... Её голос звучит приглушенно, а дыхание становится сбивчивым, и Гена понимает, что он на верном пути. Начинает оставлять поцелуи на её шее, в самых чувствительных местах, опаляет женскую кожу своим разгоряченным дыханием, перемещая руку под её грудь. С лёгкостью расправившись со всеми остальными пуговицами, он оглаживает её голый живот, не прекращая целовать каждый свободный миллиметр ароматной шелковистой кожи. Спускается рукой ещё ниже, скользит по ноге, задевая ногтями тонкий капрон чулок, останавливается на острой коленке и возвращается вверх, гладя и чуть сжимая внутреннюю поверхность бедра Иры, сминая и поднимая вверх её юбку. Дойдя до промежности чувствует, насколько мокрые её трусики. Самодовольно ухмыляется. — Ай-яй-яй, Ирина Алексеевна. Какое бесстыдство. — Заткнись. Она притягивает его к себе и находит своими губами его губы. Врывается языком в его рот, жадно, страстно, по-хозяйски. Испускает тихий стон куда-то ему в глотку и Кривицкий чувствует возбуждающую дрожь в каждом позвонке. Он гладит Ирину по средоточию её желания, даже через хлопковую ткань трусов ощущая, какая она горячая, влажная, как уже совсем готова принять его. Но не спешит дать ей желаемое. Отведя тонкую материю чуть в бок, он вводит в неё сразу два пальца. Ира стонет ещё громче, изо всех сил пытаясь не прерывать поцелуй, хотя сбившееся дыхание и нехватка воздуха этому мешают. Они отрываются друг от друга, чтобы сделать судорожный вдох, и возвращаются к остервенелому, ненасытному терзанию губ, будто это было последним, что они успеют в этой жизни. Кривицкий начинает двигать пальцами внутри женщины и Ира вся выгибается в ответ на его ласки. Подушечкой большого пальца он находит её клитор и начинает массировать его, одновременно с этим не прекращая поступательных движений. Сил на то, чтобы продолжать целоваться уже просто нет, и Павлова откидывается спиной на подушки, сжимая ладонями простынь до побелевших костяшек и зажмурив глаза. Кривицкий наслаждается тем, как она извивается от его действий, как подаётся к нему тазом, желая большего, как стонет уже совершенно не сдерживаясь, пока он трахает её пальцами. Наслаждается тем, как мокро внутри неё и осознанием, что именно он тому причина. Каменный член мужчины уже готов взорваться от возбуждения, тесные боксёры начинают причинять дискомфорт и Кривицкий понимает, что готов кончить только от одного созерцания своей жены, распластавшейся под ним на кровати. Убирая обе руки от Ирины он нависает над ней всем телом, опёршись на кровать в сантиметре от неё, и снова припадает к её губам. Ира с жаром отвечает на его поцелуй, но в её грудных стонах слышится нотка разочарования из-за преступно прерванных ласк. Она толкает Кривицкого в сторону и, подождав, пока он упадёт на спину рядом с ней, с лёгкостью забирается на него сверху. Теперь она хозяйка положения и, судя по восхищенным глазам мужчины, его это вполне устраивает. Ира начинает двигаться бёдрами и тереться о выпирающую плоть Кривицкого, не снимая с него белья. Геннадий Ильич закрывает глаза и издаёт чуть слышный хрип. Она сводит его с ума, убивает и воскресает каждым своим движением, мучает, издевается, то ускоряя темп, то замедляясь и будто останавливаясь, не давая сорваться и держа в напряжении от этой сладостной пытки. Он судорожно шарит руками по её телу, гладит бёдра, живот, грудь, находится в болезненной зависимости от ощущения её кожи под своими ладонями и где-то на периферии сознания, затуманенного страстью, ловит мысль о том, что не представляет, как жил без этого всего раньше. Сжалившись, она стягивает с него трусы, освобождая из тесного плена напряженный влажный член и обхватывает его рукой. Когда кончиком языка Ира проводит по головке, чуть ощутимо, почти невесомо, изо рта Кривицкого вырывается протяжный стон. Чувствуя, как её губы легкими поцелуями прочертили дорожку вдоль ствола, он понимает, что сдерживаться больше просто нет сил. — Ир... Я сейчас... Павлова отрывается от мужчины и уже через секунду насаживается на него сверху. Эйфория. Кривицкий обхватывает руками её бедра, и она начинает двигать ими, сначала медленно, привыкая к ощущениям внутри себя, а затем всё быстрее наращивая темп. Геннадий подаётся тазом ей навстречу, желая быть ещё ближе, проникнуть в неё ещё глубже, доставить ей максимум удовольствия. Наслаждается видом того, как она ерзает на его члене в распахнутой блузке, наслаждается видом её груди в бюстгальтере, который он так и не успел снять, и от этого, кажется, она выглядит ещё более загадочной и соблазнительной. Наслаждается ею, полностью, целиком, от её израненной души до восхитительного тела. Наслаждается одним пониманием того, что эта женщина теперь принадлежит ему, и, кажется, это возбуждает его сильнее всего. Спустя ещё несколько минут их соития, Кривицкий чувствует, как по ногам Ирины пробегает заметная судорога. Она протяжно стонет и, вся дрожа, кажется готова спрыгнуть с члена мужчины, не контролируя себя в самый пик наслаждения. Перемещая руки на её талию, он не даёт ей этого сделать, продолжая насаживать на себя и делая свои движения ещё более жёсткими и резкими. Перестав кричать, двигаться и даже дышать, Павлова судорожно пытается втянуть в себя воздух, содрогаясь, задыхаясь, просто распадаясь на тысячу кусков. Ещё немного времени и Кривицкий кончает следом, рыча что-то нечленораздельное, что-то про "я тебя... ", но никто из них не слышит этого, растворяясь в совместном оргазме. *** Они лежали на кровати, не находя в себе силы пойти в ванную и привести себя в порядок. Голова Павловой покоилась на плече мужа, а Геннадий Ильич, прикрыв глаза от удовольствия, перебирал пальцами пшеничные волосы любимой, отдающие неизменным ароматом ванили. — Начальство не просто задерживается, а уже безбожно опоздало! — Павлова расслабленно улыбнулась, водя пальчиком по вьющимся волосам на груди мужчины, чуть задерживаясь на шраме, красующемся в области сердца и вызывающем щемящие воспоминания. — Прости, - Кривицкий нежно поцеловал жену в висок. - Ты была так прекрасна, что я не мог тебя просто так отпустить. — За такое не извиняются, Кривицкий, - Ира рассмеялась. - Но мне правда пора собираться. Она потянулась в попытке размять затекшие мышцы и шумно втянула носом воздух, почувствовав уже привычное давление в позвоночнике. Сильных болей, к счастью, больше не было, и Ира не хотела знать являлось ли это улучшением её состояния или эффектом от более сильных обезболивающих. — Что? Больно? - Геннадий Ильич обеспокоено посмотрел на жену. — Нормально. Прекрати надо мной трястись, ну! — Не знаю, Ир, мне всё время кажется, что что-то не так. Я будто жду подвоха. — От меня? — От тебя не жду. А от жизни жду. Геннадий Ильич грустно улыбнулся, перестав чувствовать тепло женского тела на своей груди, и с сожалением выпустил жену из своих объятий. — Ир! Ещё кое-что... — Ещё? На кое-что у меня больше нет сил, Кривицкий. - Павлова села на кровати, игриво посмотрела на мужчину и они оба рассмеялись. — Ира, я очень тебя прошу, не ходи к главному. Я не хочу, чтобы ты в это влезала. Меня не нужно защищать, я со всем справлюсь. Пожалуйста, пообещай мне. Внезапная смена настроения и серьёзность карих глаз прожигала Павлову насквозь. — Хорошо. Я тебя услышала. — Ира! Меня не надо слышать, мне нужно пообещать! - тон Кривицкого становился строже. Молчание. — Хорошо. Я обещаю. — Спасибо. Я верю тебе. Павлова улыбнулась супругу и, выходя из спальни, подумала, что это он зря. *** Ирина Алексеевна ехала в лифте, наблюдая, как на электронном табло сменяют друг друга номера этажей, а на душе у неё скребли кошки. Который раз за последние несколько дней она обманывает доверие мужа и этот факт заставлял её чувствовать себя отвратительно. Так не должно быть, это неправильно, ведь в их отношениях всегда царило полное доверие и отсутствовали любые секреты. Но что делать, если правда причинит боль любимому человеку? Павлова тяжело вздохнула. Она так и не рассказала Кривицкому о своих проблемах со спиной. В глубине души чувствовала, что ничем хорошим это не обернётся и рано или поздно придётся сознаваться в том, что ей стало хуже, но так хотелось немного продлить то состояние безоблачного счастья, в котором они купались с самой свадьбы, несмотря на все мелкие неприятности. Ирина прекрасно помнила, как переживал Геннадий Ильич в те долгие месяцы её болезни. Тогда не осознавала в полной мере, но сейчас, оглядываясь назад, понимала, чего ему стоило пережить весь этот кошмар вместе с ней. Не только самому справляться с новой для него реальностью, но давать силы ей. Бороться. Двигаться. Жить. Навлечь на него всё это снова... Она не может. Не сейчас. Чуть попозже обязательно всё расскажет, но пока на повестке дня другие не самые приятные вопросы.... Да, конечно она обещала мужу, что не пойдёт к начальству. Клятвенно заверила Кривицкого, что не будет влезать в его дела и позволит решать всё самому. И с полной ответственностью пыталась выполнить своё обещание, продержавшись несколько дней и не предпринимая никаких попыток повлиять на ситуацию. Но сидеть сложа руки было не в характере Ирины Алексеевны, поэтому сейчас она ехала в этом чертовом лифте на этот чертов этаж, где был кабинет этого чертового Полонского, будь он не ладен. Ира не знала, что будет говорить и о чем просить. Для начала нужно разведать обстановку и выяснить намерения начальника. И сделать это нужно максимально аккуратно, особенно помня о его крутом нраве и громких истериках, которые, казалось, были слышны в их приёмном на первом этаже. А самое главное, нужно будет как-то скрыть этот факт от супруга. Не поймет. Не простит. Ира прикрыла глаза. Работа и должность всегда были камнем преткновения в их отношениях. Сначала Ира не допускала Кривицкого к операциям, беспокоясь о его здоровье после пересадки. Потом потеря кресла заведующей и вручение этой должности Геннадию Ильичу. Тогда эта ситуация поставила жирный крест на их итак нестабильных на тот момент отношениях. Снова вступать на этот скользкий путь было опасно, но Ира убеждала себя, что у неё нет другого выхода. Двери лифта, наконец, расступились и Павлова, минуя небольшой коридор, вошла в приёмную главного. — Жанночка, здравствуйте. Прекрасно выглядите, - Ира вопросительно кивнула в сторону кабинета. — У себя? — Здравствуйте, Ирина Алексеевна. — молодая девушка, сидевшая за рабочим столом, быстро свернула пасьянс на компьютере и, хлопая длинными ресницами, с улыбкой взглянула на посетительницу. — Вообще, он занят, но... — заговорщически наклонилась к Павловой и шёпотом добавила: — Я доложу. — Спасибо. — Павлова ответила ей таким же таинственным шёпотом, по доброму подтрунивая над новой сотрудницей, которую Полонский привёл вместе с собой. Поговорив с начальником по телефону, секретарша положила трубку и ещё раз улыбнулась. — Можете войти, он ждёт вас. Павлова повернулась в сторону двери, выпрямилась как струна и, сделав глубокий вдох, вошла в кабинет. ***