Больше жизни

— Ирина Алексеевна! Проходите, проходите. Очень рад. — Полонский сидел за столом, обложившись бумагами и сдвинув на нос круглые очки. Радушно улыбнувшись гостье, он указал рукой на стоящий напротив стул. — Присаживайтесь. Павлова неспеша прошла вглубь душного кабинета, насквозь пропитанного терпким запахом одеколона начальника, от которого у неё всегда начинала болеть голова, и присела на место посетителя. — Здравствуйте, Игорь Яковлевич. К вам прямо как к президенту - не пробиться. Ирина дружелюбно усмехнулась, подхватив шуточный настрой Полонского, и немного расслабилась. То, что главный оказался в приподнятом настроении, было ей на руку; на собственном опыте сотрудники знали, что когда он пребывал не в лучшем расположении духа - решать любые вопросы было бессмысленно. В лучшем случае он бы просто не стал слушать, а в худшем мог так пропесочить, что желание обращаться к нему с просьбами пропало бы навсегда. Павлова ещё ни разу не попадала ему под горячую руку и вообще считала, что он был настроен к ней весьма лояльно, но проверять свою теорию ей определённо не хотелось. — Работаем, Ирина Алексевна, работаем. Вот, посмотрите, - Полонский откинулся на стуле и рассёк руками воздух над столом. — Эти бумажки просто сведут меня в могилу. Но вам я всегда готов уделить время. Очень хорошо, что вы зашли. Может быть кофейку? Полонский, продолжая улыбаться, окинул Ирину взглядом, от которого ей стало не по себе, но она тут же отогнала от себя странные мысли. — Нет, спасибо, — Ирина сцепила руки в замок и положила их на стол перед собой. — Я вообще к вам тоже по делу. — Что ж такое, опять дела. Слушаю вас. — Я по поводу Кривицкого... — Ирина Алексеевна... — Игорь Яковлевич, я понимаю, что произошла неприятная ситуация, трагедия, это всё, конечно, очень плохо, я бы сказала ужасно. Но вы же сами должны понимать специфику нашей работы, пациенты умирают, такое, к сожалению, случается. В случае с Кривицким не было никакой ошибки, он делал всё правильно, по протоколу, и, извините меня, но я считаю, что наказывать его за летальный исход только в угоду каким-то там шишкам наверху - это недопустимо. Вот так. Оттараторив свою речь на одном дыхании, Ирина Алексеевна шумно выдохнула и выжидающе посмотрела на начальника. Полонский медленно снял очки, положил их на стол и, прикрыв глаза, устало потер переносицу. Проведя в таком положении несколько секунд, он открыл глаза и уставился на Павлову немигающим взглядом. — Ирина Алексеевна. Не мне вам говорить, что в нашей работе не всё и не всегда бывает так, как правильно. И так, как мы хотим. Обстоятельства иногда вынуждают нас поступать... по-разному. Мы тоже люди зависимые. Ну что я вам объясняю, вы сами всё понимаете. После его слов внутри Павловой начала подниматься огромная волна негодования. Да, черт возьми, она не первый год живет на свете и не первый год сама работает руководителем, и сталкиваться ей приходилось тоже с самыми разными, не самыми справедливыми и не самыми честными ситуациями. Но когда речь идёт о супруге, а у неё оказываются связаны руки... Отчаянье разливалось по венам Ирины, заставив закусить губу и сделать глубокий вдох, чтобы взять себя в руки. — И что вы хотите сказать? Что вы его уволите? Лучшего челюстно-лицевого хирурга Склифа? Просто так, ни за что? Ну как же так, Игорь Яковлевич! Павлова начинала распаляться, повышая тон и пытаясь унять нервную дрожь в голосе. Несправедливость происходящего выбивала её из колеи, заставляя забыть о субординации. — Ну-ну, Ирина Алексеевна. Будет вам, успокойтесь. Полонский поднялся с кресла и отошёл к окну, наливая из стоящего на подоконнике графина воду в граненый стакан, а затем вернулся к Павловой и поставил его перед ней на стол. — Вот, возьмите. Выпейте. — Спасибо. Ирина сделала глоток, но это не помогло унять бушующие внутри чувства, гонящие по венам ярость и негодование. Она отчаянно отказывалась принимать тот факт, что работа её супруга в Склифе сейчас под большой угрозой, и совершенно не представляла, как может помочь ему в этой ситуации. — Я, конечно, подумаю, что можно сделать... Рука Полонского легла на плечо Иры, вырывая ее из своих размышлений. Она замерла, не зная, как реагировать на это странное и совершенно неуместное прикосновение, всеми фибрами своей души желая лишь одного - вскочить и избавиться от этого неприятного ощущения. — Что вы... — Ну-ну, тише, тише... — рука начальника проскользила от плеча женщины до локтя и обратно. — Я же пытаюсь вас успокоить, Ирина Алексеевна. Не понимая, куда он клонит, но испытывая жуткое отвращение, Павлова попыталась встать, однако крепкая мужская хватка не позволила ей сделать это, вдавливая её в стул. — Что вы делаете? — Вы мне симпатичны, Ирина Алексеевна. — Полонский наклонился ниже и начал шептать над ухом Иры, вызывая озноб по её спине. — Я давно за вами наблюдаю, с первого дня. Вы яркая, эмоциональная, сильная женщина. И, безусловно, очень красивая. И мне бы очень хотелось продолжить наше общение в неформальной, так сказать, обстановке. Когда рука Полонского скользнула ещё ниже и легла на грудь Иры, ощутимо её сжав, к горлу Павловой подкатила тошнота. Она резко вскочила, оттолкнув от себя начальника, и, отбежав на несколько метров, с ужасом на него посмотрела. Происходящее не укладывалось в её голове. — Вы... — Подумайте, Ирина Алексеевна. Подумайте, насколько вашему супругу важна его должность, насколько она важна вам. Насколько вам важна его карьера в принципе, всё-таки у меня достаточно связей... Пока что ваш супруг может выйти на работу. Не оперировать, только в приёмное. Но что будет дальше... А теперь не смею вас больше задерживать. Полонский невозмутимо проследовал в своё кресло, и, надев на нос очки, самозабвенно предался изучению бумаг, всем своим видом давая понять, что встреча подошла к концу. Павлова как ошпаренная выскочила из его кабинета и почти бегом отправилась к лифту, ловя спиной недоуменный взгляд секретарши. *** — Отличный день, чтобы спасти чью-то жизнь. Брагин, как всегда балагуря и веселясь, вошёл в "помывочную", направившись к рукомойнику, где Ирина уже вовсю готовилась к предстоящей операции. Слабо улыбнувшись на его приветствие, она вновь погрузилась в свои мысли, раз за разом прокручивая в голове случившееся несколькими часами ранее. Это было мерзко. Гадко. Отвратительно. Хотелось помыть с мылом не только руки, но всю себя, целиком. Скрести кожу до красных царапин, чтобы смыть с себя его прикосновения и взгляды. Павлова передернулась. Она даже представить себе не могла, что когда-то сможет попасть в подобную ситуацию. Нет, по молодости у Ирины случалось всякое — она всегда была красивой девушкой, не знающей недостатка в мужском внимании, и предложения к ней поступали самые разные, не всегда достойные. Но она никогда не вступала в сделку со своей совестью, никогда не приносила свою честь в угоду любым благам. Да, Иру нельзя было назвать белой и пушистой, за всю свою жизнь она наделала много ошибок и наломала немало дров. За многие поступки ей было стыдно до сих пор. Но она никогда, никогда не ложилась в постель с мужчиной без любви. Она могла бы сделать свою карьеру более головокружительной и добиться большего, если бы не её принципы, которыми она никогда не жертвовала. Даже ради должности. Своей. Сейчас на чаше весов карьера любимого человека. Павлова прикрыла глаза, чувствуя, как горячая вода струится между её пальцами. Даже на мгновение она не могла предположить, что примет "предложение" Полонского. Ни за что. Никогда. Она не сможет так поступить и дело не только в собственных принципах. Она не сможет так поступить с Геннадием. Предать человека, который отдал ей всего себя, растворился в ней, вытащил её из такого дерьма, что страшно даже вспоминать. Он не заслужил эту медвежью услугу. Ира знает, что никакая должность или профессия не были для Кривицкого важнее неё. Она знает, что он никогда бы её не простил, если бы она опустилась до этой низости. Она уверена в том, что если бы он узнал о поползновениях начальника, то... Об этом лучше не думать, потому что Кривицкий ничего не узнает. Она не допустит. И они обязательно справятся со всем, вместе. Как всегда. Без предательства и унижения. — Чего спим, начальник? Павлова вздрогнула, услышав над ухом весёлый голос Олега Михайловича. *** Операция проходила в штатном режиме. Брагин оперировал, Павлова ассистировала. Спину снова начинало тянуть и Ира поняла, что из-за случившегося она совсем забыла принять обезболивающее. Прогнувшись чуть назад, она прикрыла глаза и покрутила шеей, разминая затекшие позвонки. — Всё нормально? — её действия не укрылись от проницательного взгляда коллеги. — Нормально. — А так не скажешь. — Оперируйте, Олег Михалыч. Не отвлекайтесь. — Павлова чуть повысила голос, не желая привлекать к себе излишнее внимание. Только этого ей сейчас как раз не хватало. — Ирина Алексеевна, а когда у нас по плану техосмотр вашего позвоночника? — Техосмотр? — Павлова усмехнулась, не отводя взгляда от скальпеля в своих руках. — Не знаю, вы мой лечащий врач. Вы и скажите. — Я думаю, что нам с вами уже пора бы провериться. Я договорюсь насчёт мрт. - В голосе Брагина перестали слышаться веселые нотки, он звучал серьезно и обеспокоенно. — Хорошо. Как-нибудь сделаем. — В ближайшее время, Ирина Алексеевна. В ближайшее. Павлова лишь кивнула в ответ. Если она даже не спорит, значит дело точно дрянь. *** Переступив порог квартиры, Ира, не наклоняясь, скинула с себя ботинки, бросила сумку на пол и прислонилась к стене, прикрыв глаза. На то, чтобы как минимум включить свет, а как максимум раздеться, уже не было сил. Неимоверная усталость разливалась по её телу, блокируя все мышцы, отупляя чувства и приводя в ужас от одной мысли, что спать ей осталось всего несколько часов. Бумажной работой в последнее время действительно завалили всех руководителей, Ирина Алексеевна тонула в отчетах, отписках, письмах и прошениях. Помимо этого никто не отменял экстренную хирургию - после ухода Хромова врачей стало катастрофически не хватать и заведующая бегала в операционную в разы чаще, чем раньше. Не жаловалась, потому что сама выбрала такую жизнь. Сама хотела этого. Долго добивалась, ценой титанических усилий и больших потерь, так что теперь пасовать перед трудностями она точно не собиралась. Вот только спина бы поменьше болела и часов в сутках было немного больше, тогда жизнь заиграла бы новыми красками. — И чего мы тут стоим в темноте? Ира открыла глаза и тут же снова зажмурилась, чуть не ослепнув от яркого света, внезапно озарившего прихожую. Немного поморгав и привыкнув к обстановке, она с удивлением уставилась на мужа, стоявшего в двух шагах от неё. — А ты чего не спишь? Время видел вообще? — Вот именно, Ир! Время видела? — Геннадий Ильич подошёл к жене и стал аккуратно снимать с неё пальто. — Ты же обещала, что будешь меньше работать. Так ты выполняешь свои обещания? — Ген... Давай не сейчас, ладно? — Ирина была абсолютно не настроена на выяснение отношений, пусть даже в шуточной форме. Всё, на чем было сконцентрировано её воспаленное сознание, это необходимость принять душ и горизонтальное положение после. Кривицкий внимательно посмотрел на жену и, сделав глубокий вдох, обнял её за плечи, нежно целуя в висок. — Сильно устала? — Сильно. Так, оказывается, легко. Признаваться в своей слабости. Искать поддержки. Не строить из себя самостоятельную и независимую железную леди, а быть обычной женщиной со своими проблемами и недостатками. Далекой от совершенства и абсолютно не соответствующей понятиям об идеальной жене. Но почему-то бесконечно любимой. В этом она больше не сомневается. Геннадий гладит её по спине, усиливая интенсивность движений в области позвоночника, и свинцовая тяжесть, сковавшая все внутренности, становится чуть легче. — Пойдём. Давай, моя хорошая. Обнимая, он проводит Иру в гостиную и усаживает на диван. Садится рядом и кладёт её ноги к себе на колени, массируя уставшие от высоких каблуков и долгих часов в операционной ступни. Павлова тонет в этой всепоглощающей заботе, и почему-то чувствует, как начинает немного печь глаза. — Что, Ириш? — Обо мне никто так не заботился. Снова легко. Легко высказывать всё, что на душе. Что мучает, беспокоит, волнует, радует. Знает, что он всегда выслушает, поймёт, даст совет или просто будет молчаливым слушателем, в зависимости от того, что ей нужно в этот момент. С ним не нужно притворяться, харахориться, что-то из себя строить и чему-то соответствовать. Можно быть собой и не бояться, что ты, такая ты, можешь не понравиться. Потому что тебя любят безусловно. Просто за то, что ты есть. Кривицкий молчит, продолжая делать массаж и грустно улыбаться. Испытывая неконтролируемое желание подарить ей всю нерастраченную нежность, которую она недополучала за все эти долгие годы не вдвоем. — Может поужинаешь? У меня всё готово, только разогреть. Ира устало мотает головой, и Геннадий Ильич давит в себе желание снова прочитать нотацию о необходимости себя беречь. Понимает, насколько она уставшая, вымотанная, опустошенная. Не может себе позволить напрягать её своим беспокойством. Будет просто рядом. Будет беречь её сам. — Завтра можешь выходить на работу. — Ира подперла ладонью голову, глядя на мужа из под полузакрытых век. — Мм? — Твой отпуск заканчивается. Завтра тебя ждут. — Я и так собирался. — Хорошо. В комнате снова воцарилась тишина, но она не была гнетущей. Им вместе хорошо было даже молчать. — Пока только в приёмное, Ген. — Что? — Полонский сказал, что пока сможешь работать только в приёмном. Думаю пока лучше с этим не спорить, потому что... — Ты ходила к нему? — Кривицкий перестал делать массаж и с подозрением покосился на жену. — А? — Ты ходила к Полонскому? После того, как я просил тебя этого не делать? Расслабленную негу, в которую была погружена Павлова, будто развеяло как дым. Осознав, что она сболтнула лишнего, Ира внутренне сжалась, приготовившись к долгому выяснению отношений. — Ген, я... — Я же просил... Ира. Я же очень тебя просил. Сталь в голосе супруга полоснула её по сердцу. Она обманула его и сама чувствовала себя от этого препогано. Представляя, каково сейчас мужу, Павлова судорожно ищет какие-то объяснения, но от усталости мозг отказывается соображать и все оправдания выглядят мелкими и глупыми. Кривицкий аккуратно опускает её ноги на пол. — Давай спать, Ир. И все? Никаких скандалов, ссор, обвинений? Только это холодное молчание и разочарованный взгляд? Правда неизвестно, что в конечном итоге хуже. — Гена, ну пожалуйста, давай не будем сейчас вот это... — слова про "прости" застревают где-то в глотке, с этим у Ирины Алексеевны до сих пор большие проблемы. Надеется, что он чувствует её искреннее сожаление. — Не будем. Ты устала, и скоро уже вставать. Пожалуйста, давай в душ и спать. Я пошёл. Кривицкий встаёт с дивана и направляется в комнату, не дожидаясь ответа. Дерьмовое окончание дерьмового дня. ***