Больше жизни

      Ирина Алексеевна лежала на кровати, вслушиваясь в настойчивую вибрацию будильника, и бесцельно смотрела в потолок, не имея абсолютно никакого желания вставать и идти навстречу новому дню. Место слева от неё зияло холодом и пустотой, не давая женщине возможности предположить, как давно супруг его покинул.       Ушёл.       Воспоминания о вчерашнем дне в целом и его отвратительном завершении в частности, а также гнетущая тишина квартиры терзали уставший мозг Иры, погружая её в тревожные мысли с самого пробуждения. Конечно, надежде на то, что всё произошедшее окажется лишь сном, не суждено было сбыться, и она пыталась понять, как ей существовать в этой новой реальности. В реальности, где муж на неё обижен, а начальник… домогается?       Ира нервно усмехнулась и прикрыла рукой глаза. Какой дикий, нереальный, невозможный бред! Этого просто не может быть, хочется отмахнуться и сделать вид, что это всё ей приснилось, но Ирина с сожалением понимала, что способ, который безотказно срабатывал в детстве, во взрослой жизни, к сожалению, не поможет. И ей нужно будет как-то справляться с этим, хотя никакого подходящего выхода для себя она пока не видела.       Ссора с мужем, конечно, её нехило расстроила, но фокус её мыслей сейчас сосредотачивался на другом, а именно — как вести себя с начальником. Естественно, о том, чтобы пойти ему навстречу в его желаниях, не могло идти и речи, этот вариант развития событий Павловой не пришлось даже отметать — его попросту не существовало. Оставалось надеяться, что не видя ответной реакции, Полонский просто сделает вид, что ничего не было и аккуратно замнет это дело. Надежда была призрачная, но кроме неё у Ирины больше ничего не оставалось.       Раздражающая вибрация будильника начала вызывать головную боль, и Павлова, взяв в руки телефон, наконец смахнула кнопку отключения. Она рывком села на кровати, пытаясь взять себя в руки и начать собираться на работу, как вдруг за дверью послышался звук бьющейся посуды. Испуганно вздрогнув, Ира вскочила с места и выбежала из комнаты, попутно набрасывая халат. Ворвавшись на кухню, она застала мужа, убирающего осколки с пола. — Разбудил? А я вот… Чашку разбил.       Будто в подтверждение своих слов, Кривицкий протянул вперед руки, сжимающие то, что осталось от половины их светло-голубого сервиза, но Иру в последнюю очередь волновала разбитая посуда. — Ты здесь? Я думала, ты уехал. — Не уехал.       Кривицкий отошёл вглубь кухни, выбрасывая осколки в мусорное ведро, и встал к плите, молча помешивая готовящуюся на сковороде глазунью. Если рассуждать здраво, то ничего особенно страшного не произошло, но ему было чертовски обидно. Даже не столько за то, что жена пошла решать его проблемы, будто он маленький инфантильный мальчик, который не способен за себя постоять самостоятельно. Нет. Кривицкого выбил из равновесия тот факт, что она наплевала на его просьбу и своё обещание. Ира фактически обманула его, и это ощущение неприятно точило его изнутри, не позволив нормально спать в течение ночи и омрачив собой всё утро.       Созерцая его спину, Павлова также пыталась разобраться в своих чувствах, главенствующим среди которых в любом случае была радость. Она была очень удивлена и обрадована тем, что супруг не бросил её одну, не ушёл ночевать в гостиную, чем при любом конфликте постоянно «наказывал» Павлов; не уехал, отключив телефон, что было характерно для Аленикова. Не смотря на собственную воспаленную гордость, он оставался рядом с ней, и Ира почувствовала такое незнакомое щемящее ощущение того, что в этом и заключается понятие настоящей семьи. Где остаются с тобой. Всегда. При любых обстоятельствах.       Снова почувствовав укол совести, Павлова подошла к мужу и, встав за его широкой спиной, обхватила его руками, уткнувшись носом куда-то между лопаток. — Прости меня, — извиняться не глядя в глаза было не так сложно. — Я накосячила, знаю. Но я просто не хотела, чтобы у тебя были проблемы.       Кривицкий выключил плиту с готовым завтраком и обернулся к жене, отстраняясь и убирая её руки вниз. — Ира. Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю? — Знаю. — Очень люблю. Больше жизни. Но я сейчас скажу последний раз и хочу, чтобы ты это запомнила, — взгляд карих глаза, казалось, прожигал Павлову насквозь. — Никогда больше не пользуйся служебным положением, чтобы выгораживать меня. Никогда не предпринимай ничего за моей спиной, не посоветовавшись со мной. Мы — семья. И все решения мы должны принимать вместе, а не поодиночке. — Хорошо. — И никогда не обманывай меня.       Голос Кривицкого звучал так холодно и отстранённо, что Ирине стало не по себе от его слов. — Мы поняли друг друга? — Да.       Геннадий Ильич облегченно выдохнул и, немного расслабившись, обхватил руками талию жены, крепко прижимая её к себе и нежно целуя в висок. — Всё хорошо, Ир. Я всё решу. — А если он захочет тебя уволить? — Павлова, обвивая руками шею Геннадия, шепчет ему куда-то в грудь то, что беспокоило её все эти дни. — Да и пошёл он к черту! Что я, работу себе не найду? В Москве больниц мало? Или в частную практику пойду, причинять людям красоту, — услышал её тихий смешок и, обхватив руками лицо жены, поднимает её голову, всматриваясь в любимые глаза цвета весенней листвы. — Не дрейфь, Егорова! Прорвёмся. Слышишь?       Ирина Алексеевна приподнимается на носочки и нежно целует мужа. Кажется, это утро определённо не такое уж поганое. *** — Говорила же, что опоздаем! — Ирина Алексеевна нервно вглядывалась в лобовое стекло такси, буравя взглядом очередную, на этот раз не самую большую пробку, будто надеясь, что под воздействием её заведующего взгляда она рассосётся быстрее. — Ир, ну что ты суетишься. Смотри, все стоят, — Кривицкий положил ладонь на пальцы жены, нервно отбивающие неизвестный мотив по лежащей на её коленях сумке, и успокаивающе их сжал. — К тому же мне до смены ещё пол часа, а ты у нас вообще начальство. — Я знаю, у меня просто сегодня… Мне пораньше надо было. — Что так? — Дела. — уклончиво ответила Павлова, переводя взгляд на окно со своей стороны сиденья. — Какая ты у меня деловая, — Геннадий Ильич второй рукой обнял жену и, прижавшись к ней чуть ближе, зашептал на ухо: — А я очень даже не расстроюсь, если мы опоздаем, тем более повод у нас был… уважительный.       Павлова возмущённо толкнула мужа в бок и, покраснев, закатила глаза. Сегодняшним утром ей пришлось заглаживать вину, и уж если попотчевать супруга завтраком не удалось из-за того, что сам супруг этот завтрак и приготовил, то женщина обратилась к другому, практически безотказному способу — уничтожать последние крохи семейного недопонимания через постель. И хоть сработал этот способ на все сто, сейчас, поглядывая на часы и в панике следя за минутной стрелкой, Ирина Алексеевна подумала, что время их бурного примирения можно было бы немного сократить.       Наконец, взвизгнув тормозами, такси остановилось у ворот главного входа Склифа. Геннадий Ильич проворно выскочил из машины и поспешил открыть дверь с другой стороны, помогая выйти жене. После того, как она встала на ноги, прошёл почти год, и почти пол года она безропотно принимает его помощь. Каждый раз останавливать его, возмущаясь тем, что «она не немощная», и «всё может сама» Павлова банально устала. А возможно, просто смирилась с этой всепоглощающей заботой и стала получать от неё удовольствие, а не испытывать неловкость.       Поддерживаемая Кривицким под локоть, она добралась до здания, держа в голове мысль о том, что надо бы дать распоряжение рабочим убрать свежую наледь со ступенек, пока их отделение травматологии не пополнилось новыми пациентами.       Войдя в холл, супруги уже направлялись к стойке регистрации, как Павлова боковым зрением увидела несущуюся на них тележку, которую с бешеной для больничного отделения скоростью катили молодые санитары. В голове вспыхнули обрывки воспоминаний двухлетней давности, когда на неё также стремительно неслась машина, и Ирина Алексеевна замерла, как и тогда, оцепенев, и полностью лишившись возможности контролировать непослушное тело. Прикрыв глаза и готовясь к встрече с неизбежностью, Павлова почувствовала крепкие руки на своей талии, которые буквально вырвали её с опасной траектории, заставляя отступить назад. Промчавшись мимо, парни, крикнувшие на ходу что-то про «извините», скрылись в лифте. — Смотреть надо, куда прешь! — Кривицкий раздражённо гаркнул им вслед, развернул жену к себе лицом и, не убирая рук с её талии, обеспокоенно всмотрелся в её глаза. — Ты нормально? — Нормально. Спасибо. — Ира попыталась натянуть на себя подобие улыбки. — Наберут по объявлению… Идем? — Ирина Алексеевна! Ну где вы ходите? — их окликнул знакомый голос и Павлова подумала, что лимит неприятностей на сегодня ещё не исчерпан. Подошедший Брагин обменялся рукопожатием с Геннадием Ильичом и кивнул в сторону начальницы. — Я уже обо всём договорился, нас ждут в… — Да, Олег Михайлович, я помню! — с нажимом перебила его Ира, делая ударение на каждом слове. — Вы просили помочь с пациенткой, извините, опоздала. — Просил помочь? — в голосе Брагина послышалось недоумение, но под испепеляющим взглядом зелёных глаз он принял самое бесстрастное выражение лица. — Ну да, просил. Без вас никак не могу начать.       Слова Брагина прозвучали с некоторой издевкой, и Ирина Алексеевна мысленно два раза его уволила и три приняла обратно.       Кривицкий с подозрением покосился на коллегу, но в ту же секунду из-за стойки медсестры его окликнула Ирина Фёдоровна, предлагая незамедлительно отправиться в смотровую, где вот уже добрых пол часа дожидается пострадавший от несчастного случая мужчина. Поцеловав жену в щеку и пожелав удачного дня, обещаясь непременно зайти позже, Геннадий Ильич отправился выполнять профессиональный долг, а Павлова с вызовом уставилась на оставшегося с ней Брагина. — Ну что? — Да ничего, — Брагин вскинул руки, будто защищаясь от праведного гнева начальницы. — Помочь значит мне хотите? Почему не сказали ему, что у вас обследование? — А вот это не ваше дело, — скорее устало, чем зло пробормотала Ирина и добавила уже громче: — Переоденусь и через пять минут буду в кабинете МРТ. *** — Всё совсем плохо, да?       Что «да» Павлова поняла сразу, когда не без помощи сошла с аппарата МРТ и увидела выходящего из компьютерной Брагина. Он был бледнее обычного, серьёзен, сосредоточен и лишён любого намёка на привычную иронию во взгляде. Попросив её дать ему время на повторное изучение снимков и подождать у себя в кабинете, он подарил Павловой несколько лишних волнительных минут, которые показались ей вечностью. А сейчас, сидя в полном молчании перед ней за столом и нервно потирая лоб, он просто забивал последние гвозди в крышку её гроба. — Ну что вы молчите, Олег Михалыч? Плохо, да? — Плохо.       Ирина закрыла глаза и, почему-то, улыбнулась. Она знала. Чувствовала. Понимала. Но до последнего надеялась, что все то, что с ней происходило, было обусловлено тяжёлым восстановительным периодом, возрастом, усталостью, да даже психосоматикой и накручиванием себя, только не горькой правдой о том, что с её позвоночником снова большие проблемы. — Ну? — открыла глаза и испытующе посмотрела на коллегу. — Ну что вы молчите, говорите. — Если в сухом остатке — имплант не приживается. Началось отторжение.       Павлова почувствовала, что руки начинают предательски дрожать и сцепила пальцы в замок. — Что можно сделать? — Менять. Как можно быстрее. С учётом дефицита костной массы и остеопороза, велика вероятность присоединения инфекции. Нужно будет восстановить баланс мягких тканей, заместить образовавшиеся дефекты, плюс выбрать оптимальный вариант протеза. Мы использовали то, что было, спасибо Шейнману, но нужно что-то другое. — Риски? Молчание. — Олег… — Ирина Алексеевна, это четвёртая операция на вашем позвоночнике. Вы сами врач. Вы всё понимаете. Ревизионная будет ещё труднее, риск осложнений, конечно, увеличивается. — Если мы ничего не будем делать… — Не вариант. Чем дольше будем ждать, тем выше риск развитие инфекции. Плюс ситуация такая, что одно неверное движение и… — И? — И снова паралич.       Слова Брагина доносятся до Ирины будто откуда-то издалека. Тело становится ватным, а мозгу всё тяжелее обрабатывать информацию. — То есть варианта два — либо снова оперироваться, но с большой вероятностью не проснуться, либо оставить всё как есть и снова сесть в коляску, только уже навсегда, так?       Брагин молчит в ответ и она видит в его глазах океан сочувствия, отчего становится ещё больнее. — Я поняла. Можете идти. — Ирина Алексеевна… — Идите!       Тяжело вздохнув и понимая, что начальницу сейчас лучше не трогать, Брагин встал и направился к выходу. — Олег Михайлович! — Да? — ухватившись за дверную ручку, он обернулся. — Никому ничего говорить не надо, — Ирина Алексеевна замялась. — Кривицкому не говори. Брагин грустно ухмыльнулся. — А вот это ты зря. Очень зря. Брагин вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. ***