***
Фрагмент из «Путешествия в край чудесных видений»
Глава II.
(Внизу, чуть ниже номера главы, красным карандашом написаны неровные слова: Мое любимое!)
«…Едва только ливень прекратился, я отдернула занавески, и холодный голубоватый свет поздней осени залил мою комнату. – Ну что, кончился твой дождь? – проворчала из соседней комнаты бабушка. – Кончился! – радостно крикнула я, вдыхая свежий воздух улиц. Далеко внизу ходили люди, все в разных костюмах; кто-то в шляпе, кто-то в военной треуголке... И все они все спешили куда-то, и стоило им завернуть за поворот, за дом напортив, как они навсегда исчезали из моего поля зрения, переставали быть частью любимого мною пейзажа. Ах, город… Было утро, и мокрые каменные стены многоэтажных зданий блестели темным жемчугом – значит, солнце сейчас скрыто за облаками. Еще ярче сияла брусчатка, она напоминала мне не прозаический обтесанный серый камень, а скорее целую россыпь драгоценных камней, будто, фантазировала я, здесь недавно проехался экипаж, что вез сундуки, наполненные брильянтами… зачем он проезжал?.. Это был королевский экипаж, и вез он драгоценности из государственной казны. Но вдруг какой-то неизвестный разбойник, желавший, во что бы то ни стало, например, спасти свою семью от ужасной бедности, встает на пути тройки уставших лошадей, и те без промедления останавливаются перед ним (животные, как известно, чувствуют благородные сердца издалека). С помощью своих сильных рук разбойник опрокидывает повозку… так, а почему ему не мешает охрана? А, охрана ведь ему не мешает из-за того, что участвует в тайном заговоре! Злой министр – первый помощник короля – обманом хочет заполучить всю власть в свои руки, и деньги ему нужны для того, чтобы нанять армию, и свергнуть бедного старого короля. Верные придворные же не желают этого, но и сделать ничего не могут, и все, что им остается – безучастно смотреть, как благородный разбойник опрокидывает повозку, и как бесчисленное множество камней рассыпается по земле. Но почему разбойник не взял их с собой… От мыслей меня оторвал голос придворного. – Госпожа принцесса, – сказал он, поклонившись, – карета, что должна отвезти Вас в замок Д., прибыла. Ваши вещи собраны, ожидают только Вас. – Как, уже? Но ведь… ведь, – я не могла поверить, что время, отведенное мне в городе подошло к концу. Я ведь даже и не успела налюбоваться им. – Прошу Вас, соизвольте начать одеваться, – сказал придворный, снова откланявшись, и спиной вышел из комнаты. Мои глаза налились слезами. «Нет, не время плакать!» – подумала я, сжав кулаки, – «Я ведь вернусь сюда, я ведь не навсегда уезжаю». Мысль о замке Д. навевала грусть. Меня объяла меланхолия. Уже ничего не хотелось, и даже обычный утренний аппетит пропал без следа. Одевшись, я спустилась по ступенькам вниз, и вышла из дома на улицу. Экипаж ждал меня всего в паре метров от двери, и путь до него у меня занял всего пять шагов. Но я постаралась, чтобы эти пять шагов лебединой песней уходящей городской поры закрепились в моей памяти. В мутной воде лужи отражались обнаженные ветви деревьев. Среди камней брусчатки пробегали мелкие жучки – они, как и люди, спешили куда-то.Вот я в салоне кареты, на обшитом красным бархатом сидении. Дверца закрывается, и город пропадает с моих глаз окончательно. Стук копыт по мостовой. Я в пути. Лежа на мягком диване, смотрю на чемоданы самых важных моих вещей. Цокот копыт похож на тиканье часов. Поддавшись соблазну, не обращая внимания на ранний час, я засыпаю».(надпись под главой: Как бы и я хотела б увидеть ГОРОД!)
***
…Я проснулась оттого, что мне по глазам ударил ослепительно яркий луч света. Как, уже светло? Почему так поздно? Почему мама меня не разбудила? Наскоро надев поверх пижамы воздушное белое платье, я выбежала из комнаты. Факела в коридорах не горели. Как так? Надо проведать маму! Но где же ее искать? В зал, к камину! Там я видела ее в последний раз, значит, она может быть там до сих пор; так решила я, и ринулась со всех ног вниз по крутой винтовой лестнице. Двери, что обычно были всегда открыты, поддались мне с трудом. Окинув взглядом зал, я заметила, что он был пуст. В камине тлели, чуть дымя, последние остатки вчерашнего огня. Я пошла к креслу. Мамина чашка с недопитым кофе все также стояла на столике. Я пристально вглядывалась в золотую огранку ее изящной фарфоровой ручки, будто надеясь, что она даст мне ответ. В один момент я даже начала различать сокровенное свое отражение в ее блестящем узоре. Но мой образ расплывался в разводах, созданных древностью золотого налета, и все, что я могла увидеть, так это бесформенное белое пятно. Что это было? Кажется, грохот грома на улице. Но ведь только что было ясно и светло, я видела это в окно своей спальни; деревья спокойно стояли, обозначая этим отсутствие даже малейшего ветерка. И все же, это был грохот грома. В следующую секунду, повинуясь сильнейшему потоку ветра, окно зала раскрылось настежь, и по всему помещению вскружились водоворотами поднятые со столов и полок листы бумаги. Краем глаза я заметила, как часть бумажных вихрей улетают в дымоход камина. Это повторилось еще несколько раз, все больше и больше бумаги исчезало в темной каменной пропасти. Точно, да это ведь знак! Я читала о таком в синей книге. Называлась она, кажется, «Плач осенних деревьев». Она не являлась моей любимой, уж слишком была коротка и скучновата, но момент с побегом отважного и благородного вора через дымоход мне запомнился в деталях. Но…что же делать мне? Ведь я не воровка. Да и отважной меня нельзя было назвать, что уж говорить. С другой стороны, я никогда не оказывалась в ситуации, когда это нужно было проверять. Моя жизнь шла размеренно и тихо; я всегда знала, чего следовало ожидать от каждого следующего дня. Но все это было в прошлом, пропажа мамы ясно очертила границу. В прошлом… как странно. Я никогда не делила события на прошлое и будущее, все шло одним сплошным потоком, беспрерывным, как горный ручей. Прошлое было в книгах. Персонажи в ее конце вспоминали о себе в начале, и говорили об этом своем состоянии, как о «прошлом». Но книгу можно было перечитать, и граница времени исчезала вновь. Теперь же ничего не изменишь, жизнь не перечитаешь – я поняла эту важную и ошеломляющую для меня мысль с пугающей быстротой. Думаю, что в тот момент я окончательно выросла. Я перелезла через огораживающие камин металлические прутья в форме скрещенных копий, и ногами встала в теплую золу. Посмотрев вверх, я увидела, как необычайно высоко вверх тянутся черные от копоти стенки дымохода. Это могло стать проблемой. С другой стороны, кирпичи в них были соединены так, что в прорези между ними можно было просунуть пальцы. Вор в книге лез наверх, опершись спиной и ногами о противоположные части стенок, и извиваясь, как змея, словно бы шагал по дымоходу. Мне повторить этот трюк не хватит роста. Но ведь я могу карабкаться, цепляясь за прорези, как делала уже ранее. Да, надо попробовать. Подпрыгнув, я зацепилась за одну из щелей обеими руками. Подо мной образовалось целое облако пепла. Пытаясь нащупать ногами еще один уступ, я то и дело соскальзывала, отчего пальцы рук начинали болеть быстрее обычного. В конце концов, отчаявшись найти опору в ногах, я просто свесила их, и начала подниматься на одних руках. Дрожащие кисти внушали страх перед падением. Усилие далось мне через боль, и я чуть не закричала от этой безумной муки, но все же смогла подняться на следующий уступ и, наконец, зацепиться ногами. Отдохнув, я начала планировать свои следующие действия. Казалось, что дело оставалось за малым. Нужно было всего лишь, подобно кошке-воровке забраться по кирпичам и уступам, и вылезти, как мне представлялось, через дымоход где-то на крыше. Но была и проблемка: примерно на расстоянии примерно пяти-шести вытянутых рук освещение окончательно растворялось во тьме, и дальнейший вид трубы терялся. У меня возникло подозрение, что там, дальше во мраке, просто нет ничего, а может и еще что похуже, чем просто ничто. Как-то я читала про незадачливого мальчика, что полез во влажную темноту колодца, и попал оттуда в мир, полный огня и страданий, и откуда выбрался лишь чудом. Эта мысль не давала мне покоя. А не вернуться ли мне? Нет, возвращаться поздно. Утвердившись в этой идее, я полезла наверх. Сначала все шло как по маслу. Руки работали в согласии с ногами, и первые три пролета удалось преодолеть без особых усилий. Уже на четвертом я заметила, как пространство между кирпичами начало сужаться, но не предала этому значения. На шестом пролете, уже в полумраке, мне стоило особых усилий увидеть нужную щель. Дальше придется лезть исключительно на ощупь, поняла я. На девятом пролете труба окончательно погрузилась во мрак. Благо, расстояние между щелями было везде одинаковое, и мне не трудно было примерно определить, куда нужно тянуть руку. Настоящие проблемы возникли на пятнадцатом пролете. Уже свыкнувшись с тьмой, я успела к тому же найти подходящий ритм своих движений. Как вдруг, пытаясь схватиться за шестнадцатый пролет, я не смогла нащупать зазубрину. Паника охватила всю меня, и я чуть было не сорвалась вниз, благо успела вовремя вернуться в прежнее положение на пятнадцатом пролете. Сердце билось с безумной скоростью. Казалось, что оно вот-вот должно проломить мою грудь и выскочить наружу. Отдышавшись, я попыталась медленно нащупать щель. Она оказалась сильно выше обычного, так что мне пришлось принять опасное положение – встать на носки, так что мои ноги лишь слегка соприкасались с точкой опоры. На мое счастье, я смогла вовремя ухватиться руками, прежде чем ноги окончательно соскользнули вниз, и я на секунду оказалось в таком же положении, как и в начале своего путешествия. Далее все щели находились на разном расстоянии друг от друга, что сильно замедлило мой подъем. На девятнадцатом пролете я впервые посмотрела вниз. Тьма была столь плотной, что даже мелкое свечение потонуло в гуще мрака. А может, это зола из-за ветра поднялась так сильно, что затмила весь свет... тогда, может ведь быть такое, что она сейчас поднимется сюда, ко мне, и перекроет воздух? Кошмарные сцены из книг снова всплыли у меня в памяти. В одной из них говорилось, что, при сильном пожаре, человек умирает даже не от огня, а оттого, что задыхается от обилия пепла и дыма. Самое страшное в этой книге было то, что она была с первого этажа библиотеки. Но опасения мои не оправдали себя, и воздух продолжал пребывать все таким же обычным, лишь только с небольшим прибавлением запаха копоти. Двадцать пятый пролет позади, и я начала ощущать серьезные изменения не только в ширине щелей (а они заметно исхудали), но и в размерах самого дымохода. Если раньше я ощущала за собой немалых размеров пространство, то сейчас чувствую приближение холодящей спину стенки. Как же я выберусь, если мне места не хватит даже для того, чтобы просто чуть пролезть вверх? На двадцать восьмом пролете я почувствовала, что зажата меж стенками, а щели окончательно слились с кирпичами в одной сплошной плоской поверхности. Выбора снова не было, нужно лезть как воришка из книги. Приняв положение того героя, я попыталась двинуться. Это оказалось труднее, чем было описано. Я снова ощутила ненадежность своего положения. Спина то и дело понемногу сползала вниз. А лететь, как и спускаться, было долго… Из последних сил я сделала три быстрых рывка вверх, скорее прыгая, чем карабкаясь, и, в моменте наивысшего своего прыжка, что есть мощи, стукнулась головой о металлическую крышку. Вот почему здесь было так темно. И что же мне делать, снова вопрошала себя я. Сил едва хватало, чтобы удерживаться в таком подвешенном положении, а металлическая крышка, наверное, и весит прилично. И все-таки я рискнула. Освободив руку, я провела ей по шершавому металлу. Да! Силы не ушли в никуда, и я нащупала ручку. Схватившись за нее, я попыталась поднять крышку. Но вдруг моя нога слетела со стены, и я повисла над пропастью на одной руке. Как же страшно мне сделалось в тот миг. В голове пролетела мысль о неизбежном падении и смерти. Та секунда, наверное, была самой долгой в моей жизни. Неожиданно во мне что-то вспыхнуло, и я сразу поняла, что следует делать. Схватившись второй дрожащей рукой за ручку, я оттолкнулось ногой об стену, и бросилась всем телом на крышку. С протяженным лязгом, она отошла от граней трубы, и упала где-то рядом. В этот момент я схватилась за край дымохода, и перевалила свое дрожащее тело через него. Привыкшие к темноте глаза заболели от света, пусть и тусклого – света звезд. Как? Уже ночь? Сколько же я ползла по этой трубе? От вопросов болела голова. Измученное уставшее тело хотело одного только покоя. Так я и лежала еще долго, неподвижно смотря на мерцание далеких звезд.***
Фрагмент из «Путешествия в край чудесных видений»
Глава IV.
«…После этого у меня возникло непреодолимое желание прогуляться по лесу, что пролегал вдоль пруда. Узкая дверь, что предназначалась для прислуги, вывела меня через заднюю (по отношению к главным вратам) стену замка в небольшой яблоневый сад. Пройдя сквозь него, я спустилась по тропинке вниз. Там, в тумане, уже виднелись смутные блики вод озера. Спустившись, наконец, в самую низину, я зашла в осыпавшийся лес. Растущие здесь сосны стволами своими стали под стать лежащей желтой листве, что так приятно шуршала под ногами. Где-то рядом пели свои прощальные песни птицы, что в скором времени уже собирались покидать здешние края. Совершенно случайно, просто бесцельно бродя по округе, я набрела на беседку, что располагалась на крохотном островке посреди озера. Островок этот был соединен с большой землей лишь тонким деревянным мостиком, по которому одновременно не могло пройтись более одного человека. К тому же мост был весьма непритязательным, достаточно простым, будто бы сколоченным на скорую руку. Из беседки доносились звуки оживленной беседы, и я решила сходить проверить, что там происходит. Опасливо перейдя пошатывающийся мост, я, укоренившись на твердой земле, подошла к дверям стеклянной, и, тем не менее, не прозрачной узорчатой беседки, и открыла их. Внутри сидела компания. Две молодые девушки и трое юных мужчин. Они так отчаянно о чем-то спорили, что даже не заметили моего появления. Тогда я начала вникать в суть их диспутов. Девушка в зеленом свободном платье – звали ее Е. – объясняла сидящему рядом молодому человеку – она звала его Д. – положение политических дел в городе. Было видно, что говорит она целиком заученными фразами из газет, но по реакции мужчины стало ясно, что главным инициатором беседы был он, ибо на шаблонные фразы отвечал весьма глубокомысленно. Наверное, эта мысль сама возникла в моей голове, он, истосковавшийся в этом захолустье по городской суете, подговорил знакомую помочь ему. В такой ситуации его сложно не понять… Вторая пара сидела молча, изредка перешептываясь между собой, при этом, так сладко улыбаясь, что, глядя на них без труда можно было понять, что это сидят влюбленные. Слегка поодаль от остальных сидел третий молодой человек… который при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж и молодым. В его каштановых волосах виднелись первые серебреные ростки седины, а под смотрящими на узор пола глазами горной грядой расположился ряд морщин. Видно, жизнь совсем не была к нему мила. – Слушайте, – прервала установившийся порядок влюбленная девушка, – а давайте вместе друг другу рассказывать страшные истории. Я слышала (наверное, это ее замечание относилась изначально персонально к Е. и ее слухам), что в приличном обществе сейчас принято так делать в кампаниях, подобных нашей. По одобрительным возгласам можно было судить, что ее предложение было принято. Далее следовали истории различной степени напряженности и производящего ужас эффекта. Первой выступила сама влюбленная дама. Она рассказала изъезженную историю об образе в зеркале, увиденном кем-то из ее придворных глубокой ночью. По лицам всех присутствующих можно было уяснить, что таких призраков, видели вообще все придворные слуги, о чем непременно спешили при случае рассказать своим господам. Вторым историю рассказывал Д. Он упомянул случай на охоте, когда его верный жеребец Сенерр вдруг ни с того ни с его взял, да и понес хозяина, куда глаза глядят, в совершенно странном направлении. Когда конь устал, и хозяин смог спешиться, то, первым делом, он [хозяин] услышал нечеловеческий крик, а в момент, когда источник его должен был быть прямо перед глазами, ничего перед этими самыми глазами не было. «Я до сих пор не могу себе этого объяснить» – признался рассказчик, приняв жуткую позу. – Да лисы это были, я тебе точно говорю, – прервал его рассказ влюбленный юноша, – вот у меня рассказец куда страшнее. Было это после последней войны. Я тогда ехал с отцом сквозь бывшее поле битвы. Едем значит мы, и слышим – стонет кто-то. Ну, думаем, мало ли, остался еще кто живой, хотя с битвы той прошло уж пару недель. Подъезжаем, значит, к стонущему, а там мертвец, самый настоящий. Ног нет, вместо рук кровавые огрызки, а на месте глаз – дыры чернее ночи. Ну, мы и дернули оттуда со всего маху. – И бросили бедного израненного солдата умирать? – насмешливо перебил его Д. – Да ну тебя, ты б сам увидел его, что бы сделал? Да и не мог он выжить! Люди после такого не-жи-ву-т! Настала очередь Е., но та всячески отказывалась от предложения, ссылаясь на то, что она «совсем не знает страшных историй». И в этот-то момент в разговор из угла вклинился мрачный мужчина. – У меня есть одна история, – хрипло произнес он. Все тут же прилипли к нему, готовые слушать каждое его слово. Как я позже узнала, этого человека звали А. Он ранее пользовался славой отменного красавца, беспощадного разрушителя сердец. Все изменилось, когда он женился, а затем внезапно овдовел. С тех пор он стал нелюдим, и будто бы постарел сразу на много лет. – Значит, – начал А. свой рассказ, – дело то было летом. Совсем недавно, весной, если быть точным, я навсегда распрощался с бедной моей супругой (рот рассказчика слегка дернулся), и пытался начать жить по-новому. И вот, живу я как-то в городке О., что недалеко от столицы. Живописные там места: горы, леса такие густые, сочные такие цвета вокруг… ну да не об этом говорю. Снял я в гостинице номер, и сижу в нем. Как сейчас помню, закат – солнце уже почти скрылось за границей горизонта, и вдруг слышу я звук открывающейся двери. Ну, думаю, управляющий ко мне опять с просьбой какой пришел. Да чувствую запах такой странный, как арбузами пахнет. Вспомнил в самый последний момент – точно так пахнули духи, какими женушка моя пользовалась часто. Оборачиваюсь, и правда – она стоит передо мною, как живая. «Здравствуй» – говорит мне, да еще так натурально… спрашивала еще, как дела у меня, все ли хорошо. Ну, подхожу я к ней, и вот что происходит (лицо господина А. резко искажается гримасой боли и бесконечной печали): чувствую, что запах резко изменился на какой-то странный, незнакомый мне. Смотрю я в глаза своей мертвой жены, и резко мысль мне приходит: «Да ведь это гнилью пахнет!». Спасла меня, не поверите, еще одна мертвая женщина – бабка моя (мимика господина А. слегка смягчается). Она в детстве часто повторяла мне: «Не общайся с мертвецами – беды накликаешь». И как только образ ее всплыл передо мною, так и исчезла жена моя, насовсем. Только отзвук ее беззвучных слов, что будто бы случайно в последний момент слетел с ее алых губ остался в моей голове: «Мы могли бы быть так счастливы вместе». Я, конечно, мог бы легко поверить в то, что все это лишь игра воображения, фантазия. Я , поверите ли, и сам бы хотел, чтобы это было так. Но есть один совсем небольшой такой факт, который заставляет меня думать об этом постоянно, не сомневаясь в реальности происходящего. Запах! Я до сих пор слышу его. Запах разложения человеческого тела. Вдруг он посмотрел на меня своими стеклянными, налившимися кровью глазами, и веки его расширились от удивления. – Простите, а Вы кто? Я не хотела объясняться перед своими случайными знакомыми, и сразу же выбежала из беседки, и побежала в сторону дома. Не смотря на то, что все рассказанные истории первоначально мною воспринимались как чистая выдумка, последняя из них все же слегка взволновала меня. Сначала я думала, что это просто эффект излишней ее описательности. Думала так до ночи, когда неожиданно для себя поняла, что не смогу уж с этой историей в голове уснуть. И все корила себя: зачем я зашла в ту беседку, зачем выслушивала все это? Корила себя, пока окончательно не заснула.***
…А когда я очнулась от своей вязкой, словно мед, дремы, заметила, что звезд, как и самого неба, уже не было видно. Все в округе поглотил непроглядный туман. Он был такой силы, что, вытянув перед собой руку, я не могла увидеть кончиков своих пальцев. Полагаясь на одну только интуицию, я двинулась прямо. Под ногами поскрипывали керамические квадратики кровли. Значит, я все же на крыше. И как же мне не свалиться при таком то тумане? Чтобы предотвратить свое возможное падение, я выставила вперед руки, и каждый шаг, прежде чем ступить вперед, проверяла пространство перед собой носком ноги. Падения не случилась – я врезалась в стену, на ощупь цельную и каменную. Хорошо, значит, теперь есть хоть какой-то ориентир. Двинувшись вдоль стены влево, я шла до тех пор, пока мое платье не зацепилась за что-то. Проверив, я обнаружила, что оно задело металлическую трубу, по которой обычно сливается дождевая вода. Продолжать свой опасный путь по крышам мне совсем не хотелась, и я решила скатиться по трубе вниз. Я так уже делала однажды: в открытом саду, в котором мама разрешала мне играть в солнечные теплые дни, я, бывало, залазила по таким трубам на крышу беседки и граничащей с ней кухни, а там, через окно, влезала прямо в зал с камином. Охватив руками и ногами гладкую поверхность трубы, я медленно начала скатываться вниз. Где-то вдали ветер скрипел ставнями окон, свистел в щелях, завывал в коридорах. Спустившись, я впервые почувствовала ногами мокрую землю. Туман не отступал, и я все также не знала, куда мне идти. Я развернулась, и пошла в направлении, противоположном дому. Где-то внутри меня зрело подозрение, что, только удалившись максимально от знакомых мне мест, я смогу отыскать маму. Постепенно трава стала выше меня самой, а деревья, что прежде казались такими далекими, окружили меня со всех сторон. Так я покинула свой дом, и отправилась в путешествие в край загадочных видений…