В скорби своей я взываю к тебе

      Я шёл, краснея от стыда за собственные мысли. Уж не переусердствовал ли я, когда выбирался из лабиринта образов прошлого? Раз за разом, вспоминая свой монолог, я приходил к выводу, что он – полная дрянь. Что ни слово, то калька с храмовых книг, что ни мысль, то дешевая проповедчина. Снова и снова убеждаясь в кошмарности и нелепости собственных мыслей, я начинал по-новой прокручивать в голове минувший бред, пытаясь найти в нём хоть крупицу разумности. Но по итогу приходил к тем же самым выводам, и это только ухудшало мое внутреннее состояние.       «Как же я жалок» – думал я про себя, чувствуя, как в груди всё сильнее и сильнее нарастает жар отчаянья.       Со временем пейзаж стал меняться. Я и сам не заметил, как меня начали окружать густые заросли травы, что в некоторых местах своей высотой достигали моих плеч. Я будто бы оказался посреди огромного, колыхающегося серыми волнами, холодного и бесконечного мрачно-зеленого моря.       Вторым заметным изменением стал цвет неба. По моим наблюдениям, в данный момент должна быть примерно середина дня, а небо было таким, будто сейчас сумерки. Всё так же вверху ходили тяжелые свинцовые облака, с минуты на минуту грозившие разразиться дождём. Только вот солнца за ними уже не было. Было лишь смутное белое пространство, напоминавшее скорее пустое место на картине, куда художник ещё должен нанести подходящую краску.       Холодный ветер задул мне в затылок. В свисте его я услышал кое-что ещё. Далекий вой чудовищ. «Значит, здесь они тоже есть! Надо быть на стороже» – подумал я, оглядываясь. Вой послышался ближе. От этого всё тело у меня затряслось. Я был слишком слаб для сиюминутной битвы. Надо было бежать.       С каждым моим шагом зловещий вой слышался всё ближе и становился всё сильней. Это значило, что монстров становилось больше. Их была целая стая! В какой-то момент мне показалось, будто похожий на крики пытаемых рёв стал доноситься со всех обозримых сторон, и он сужался вокруг меня, как петля виселицы у шеи приговорённого к смерти.       Я бежал, не чувствуя себя. По телу разлилось горячее чувство усталости, дышать становилось всё труднее.       И когда я упал без чувств, Луна ослепила меня своим серебряным блеском.

***

      Очнулся я, на удивление, среди белых, с жёлтой сердцевиной, цветов. Высокая поросль поля моего побега исчезла неизвестно куда. Непостоянство мира вокруг служило доказательством, что всё произошедшее со мной не было сном (на что я, признаюсь, всем сердцем надеялся). Хотя, мне ведь снились подобные сны!       В одном из таких возникал измененный город моего детства. Мрачнея в тумане сумерек, он представлялся мне чуждым и родным одновременно. Я шёл, и мокрая грязь хлюпала под подошвой моих ботинок; дожди тут шли почти без остановок, и поймать момент, когда небо не ниспосылало на нас ничего, было практически невозможно. Мимо меня проходили люди, чьи взгляды были неизменно устремлены вниз, или, скорее, вовнутрь их самих. Переулок постоянно сворачивал в разные стороны, и дома, стоящие по обе стороны, в один момент начинали угрожающе наклоняться надо мной. Вот уже и неба не видно за оградой из окон и крыш. Всё вокруг становится похожим друг на друга; дома сливаются в одно большое здание, что колодцем окружает меня. Быстро крутящийся барабан фасадов вызывает головокружение. Я падаю затылком в грязь, и липкая пропасть затягивает меня.       Этот сон, и сны подобные ему приходили ко мне так часто, что я уж и забыл, что мироздание может быть стабильно.       Цветочное поле простиралось, казалось, до самых краёв этого мира. Лишь крохотная серая точка вдали чуть выделялась на фоне бесконечного белого пространства.       Ветер исчез, исчезли и все звуки кроме моего дыхания и биения сердца. Проверив, всё ли при мне, я направился к серой точке.

***

      Странное чувство – не слышать. В прошлом я встречал множество глухих людей. Они ходили по улицам, вглядываясь в окружающую жизнь, словно бы пытаясь увидеть звуки. Человек, потерявший слух в середине жизни менялся и в речи. Сначала она становилась излишне спешной, с частыми повторениями, будто бы несчастный пытался определись слово на вкус, затем разнообразие слов всё мельчало, пока в обиходе человека не оставалось пара-тройка отговорок, и в конце концов лишённый слуха и вовсе переставал говорить, ориентируясь на движение своего тела и лица. Меня иногда интересовала эта метаморфоза. Даже если человек глух, как может он забыть язык и слова – основу нашего существования, как мне тогда казалось.       Весь мой путь до неясного ориентира – гротескная пародия на глухоту. В один момент я потерял ритм звука шагов, которые, подражая тиканью часов, отчитывали для меня время. Когда же я сбился со счета, сам шаркающий звук ботинок был потерян, и как я не старался вернуть всё как было, ничего у меня не получалось, и остаток пути я прошёл в сводящей с ума тишине. В один момент дошло до того, что я начал забывать саму суть звучания чего-либо. Загадка была разгадана; ещё во время ранних лет своего обучения я слышал, что язык наш создан Тобою по образу окружающих нас звуков. Значит, будучи оторванными от звучания мира, мы забываем звучание нашей собственной души. Наверное, то же самое происходит со слепыми, только они забывают образы нашего существования.       Я бы верно сошёл с ума, если бы в один момент не расслышал тонкое, изящное пение. Приблизившись, я понял, что это шумела река. Было видно, как дальше по течению она заворачивает за небольшой холмик. Зайдя за него, я увидел, что река эта впадает в мощёный камнем канал, огороженный железными прутьями. Уже с него я смог рассмотреть конечное место своего путешествия. Прямо передо мной зловещей громадой расстилался во всей своей мрачной красоте Город.