Фрагмент из «Путешествия в край чудесных видений»
Глава VI.
«…Чтобы скрыться от света, я затаилась в тени колонн. Мне ни в коем случае нельзя было дать им себя обнаружить. Мысль о том, что граф Д. знает о моих подозрениях, сдавливала сердце. Стоило мне только подумать о графе Д., как он сам явился передо мной, идущий во главе небольшой группы, с факелом в руках. Его черная мантия, казалось, поглощает собой весь окружающий свет, но оттого только ярче светились белые надписи, нанесенные по краям его одежд. За ним следовало шесть человек, по трое с каждой стороны, все в серых мантиях без надписей. Лица их были скрыты капюшонами, и в полутьме я не смогла узнать, кто за ними скрывался. Наконец, подойдя к середине зала, они остановились. Встав прямо под висящей в недосягаемой высоте люстрой, они выстроились в причудливую фигуру: трое встали треугольником в значительном отдалении друг от друга, трое стали перевернутым треугольником внутри предыдущей фигуры, спинами друг к другу, граф Д. остановился посередине маленького треугольника, получается, в самом центре всей фигуры. Подняв факел над головой, он крикнул своим тяжелым басом: «Великая Мать! Твой взгляд – как свет умирающих звезд! Одари нас своим вниманием!». И в этот момент весь необъятный по размерам зал вспыхнул холодным синеватым светом. Я почувствовала, как руки и ноги мои леденеют. Я еле сдерживалась от того, чтобы закричать. А граф Д. продолжал: «Мы знаем, что великое Зло проснулась на севере. Мы знаем, что это лишь бледный отблеск твоего нераздельного Величия. Мы знаем, что наступают последние времена. Так подскажи нам, какая участь постигнет верных сынов тени твоей?». Все тело мое дрожало. В глазах потемнело. Осознав, что я более не могу сопротивляться подкатывающему к горлу ужасу, я расслабила все тело, и отдалась воле судьбы. Неожиданно для себя, я выскочила прямо к людям в мантиях. Когда они обернулись ко мне, сверкая холодным блеском своих глаз, я, что есть сил, закричала: «Смерть!». И в тот момент мир окончательно потух».***
Девочку разбудил гуляющий среди стен храма сквозняк. Он сдул волосы ей с виска на глаза, поэтому, открыв их, она увидела сияющие, словно молнии в пасмурном небе, серебристые линии на фоне темных стен. Ее новый знакомый спал на соседней скамейке. Обхватив себя руками, он лежал на боку, лицом к входу. Приподнявшись на локтях, девочка осмотрелась по сторонам. Все было таким же, каким запомнилось ей до сна… и дверь алтаря все так же манила ее. Решившись, она, укутанная плащом – он единственный спасал от холода – тихонечко зашагала к алтарю.***
Мне снился отец. Он стоял напротив меня, вглядываясь своими голубыми глазами в мое сердце. Вокруг ничего не было, бесконечная пустота окружала нас. Откуда-то издалека доносился хорал храмовых песнопений. Сколько бы я не пытался вслушаться в слова, у меня ничего не выходило; казалось даже, что это были все песни, услышанные мною за жизнь, которые теперь играли одновременно. Когда я попытался пошевелиться, обнаружил, что тело мое будто бы погрязло в тине. Я не мог сделать ни шага, и все, что мне оставалось – это безучастно стоять. С каждой секундой лицо отца все больше и больше проявляло признаки старости. Волосы седели, кожа на щеках рыхлилась и отвисала. В один момент он состарился до такой степени, что начал тлеть и разлагаться. Кожа на лице превращалась в прах, обнажая череп. Когда отец начал тянуть ко мне свои истлевшие руки, вместе с тем издавая пугающий то ли хрип, то ли свист изнутри своей груди, перед ним явился сияющий белый силуэт, и в этот момент я проснулся. Мама. Не то, чтобы это был какой-то особенный сон… Мне часто снятся кошмары, так часто, что я даже привык не обращать на них внимания. Но этот сон задел меня по-особенному. Обычно в кошмарах я страдаю сам, погибаю или калечусь. Тут же страдает отец. Странно, мне давно не снились родители. Что это может значить? Зачем Ты ниспослал мне этот сон? Задумавшись о сновидении, я не сразу заметил, что девочки рядом нет. Лишь спустя несколько минут после пробуждения, окончательно оклемавшись, я потянулся к тому месту, где она спала, и обнаружил пропажу. Она убежала вместе с плащом. Драгоценные секунды, в которые еще имело смысл немедленно бежать за ней, по моей глупости были потерянны. К счастью, в этом месте было не так много мест, куда она могла пойти. Точнее, было лишь одно такое место – ведь нельзя было не заметить ее заинтересованность алтарной комнатой. Ну, что же, надеюсь, Ты не будешь разгневан тем, что я нарушил запрет, указанный в Книге Твоей, ибо, с чистым сердцем говорю Тебе, верю, что она направляема Тобой. Дверца алтаря была ожидаемо приоткрыта. Пройдя внутрь, я обнаружил, что алтарная комната – жилище Твое – оказалась достаточно скромной комнаткой, длиной и шириной в четыре шага, в которой нельзя было даже полноценно выпрямиться даже мне, не самому высокому из высоких. Неужели, так повсеместно строят для Тебя, для всей необъятной Славы Твоей? Посередине комнаты стоял крохотный золотой постамент, на котором лежала, чуть наклонившись вбок, серебряная чаша, покрытая изнутри свечным воском. Точное предназначение этого алтаря мне не удавалось в полной мере понять. Но в том и не было моей цели. В противоположной входу стене была выбита дыра, что вела куда-то в черноту. Заглянув в нее, я не увидел ровным счетом ничего. Так я и вглядывался в нее, будучи не в силах оторвать глаз, пока дуновение холодного сырого ветра не привело меня в сознание. Признаюсь, в тот момент мне стало не по себе. Как же девочка решилась на то, что даже у меня вызывает какой-то неясный страх? Тут даже не из чего сделать факел. Придется идти в темноте. Собрав все оставшиеся вещи, я приготовился шагнуть во тьму. Перед этим я крикнул в дыру: «Эй!». Возглас этот, там, в глубине, раздался многократным эхом.***
«Эй!.. Эй!.. Эй!..» – постепенно догоняло меня эхо. Значит, он знает, что я убежала. Я ведь совсем заблудилась. Здесь темно, хоть глаз выколи. Стены на ощупь – как мокрые камни. Иногда под ногами нащупывается мох. Нет, нельзя останавливаться. Если он меня поймает, то я уже никогда не смогу узнать, что же в конце этой пещеры и почему она так манит меня. По его рассказам, где-то здесь должен жить бог; наверное, причина в этом. Посмотрим за одно, как он выглядит на самом деле. Ведь не в той же коморке ему ютиться. Один поворот направо, затем налево, снова налево, вот длинный коридор без поворотов. Со временем пространства вокруг меня становится больше, и я уже не могу держаться руками сразу за обе стены. Что это? Я что-то услышала. Это… это шум воды? Да, точно, где-то рядом слышно журчание воды. Наверное, это подводная река или озеро. Идя на звук, я стала замечать, как темнота стала постепенно рассасываться, уступая место какому-то странному голубоватому свечению. Его становилось все больше и больше, пока я не обнаружила источник света и звука. Это оказалось небольшое озерцо ярко-голубого цвета, глубиной примерно по грудь. Сверху на него тонкой струйкой стекала эта самая голубая вода. Вокруг озера росли необычные, не известные мне цветы. Они были совсем небольшие; одни лепестки – те, что побольше – были темно-голубые, а что поменьше – фиолетовые. Они очень вкусно пахли, как лавандовый чай с земляникой. Не знаю, что за наитие заставило меня зайти в воду. Я, как будто зачарованная, встала в самый центр озера. Плащ спал с меня, и отплыл в сторону. Закрыв глаза, я почувствовала небывалое умиротворение. Вода вдруг стала невероятно мягкой, она подхватила меня, и, объяв всю с головой, утащила вниз. Я не задыхалась, не испытывала страдания. Свернувшись калачиком, я просто плыла вместе с водой куда-то вдаль.***
В один момент я потерял всякую надежду найти ее. Пещера оказалась лабиринтом, где после каждой развилки следовало еще две. Темнота пещеры угнетала меня, от влажности и холода я весь промок и продрог. Как же мне выбраться отсюда? Неужели, девочка и впрямь оказалась демоном, и целью ее было завлечь меня сюда. Она изначально ждала и жаждала моей гибели. Значит, я обманулся и пропал с концами? Нет, еще не все потерянно. Стены пещеры стали заметно холодней. Наверное, я спускаюсь все ниже и ниже. Живот бурлил от голода, а еды уже не было. Последний раз я принимал пищу, может, часов шесть назад. Или больше? Тяжело было определять ход времени, находясь в абсолютной темноте, когда не было разницы, открыты глаза, или закрыты. Господи, помоги мне! Вдали я услышал свист ветра. Значит, рассуждал я, если тут есть сквозняк, то и выход недалеко. Надо же откуда-то браться ветру. Думать становилось все труднее. Из-за голода мысли путались; голову словно сдавили тисками, а из живота по всему телу растекалась пульсирующая боль. Неожиданно пол под моими ногами закончился, и я упал в небольшую яму, сильно стукнувшись головой. Стало резко холоднее. В глазах моих водоворотами закружились бесчисленные фигуры, будто оболочка глаз рассыпалась единовременно на множество многоугольников. Всего на секунду взгляд мой прояснился, и я увидел, где оказался. Это была пещера поистине монументальных размеров. Ее стены волнами уходили высоко вверх. Повсюду лежали осыпавшиеся с потолка камни, а впереди зияла неизмеримой глубиной пропасть, над которой возвышался узкий естественный мостик. Он был округлой формы, и становился тем тоньше, чем дальше уходил к противоположной стороне. Этим он напомнил мне горизонтальную сосульку. Попятившись назад, я не смог нащупать выхода. За моей спиной находилась покрытая скользкой влагой стена. На коленях я пополз по сторонам, ощупывая каждый сантиметр окружающей поверхности. Мост, что был впереди, не казался мне верным путем. Но ничего, кроме таких же стен, вокруг не было. Силы продолжать у меня иссякли. Боль от голода, прежде накатывающая с небольшими перерывами, теперь мучила непрерывно, будто бы меня били десятью плетьми сразу. Окончательно отчаявшись, я сел у стены, и закрыл лицо ладонями. Неужели, это конец… вот она, смерть, прямо передо мною стоит. Вот ты какая, значит. Знаешь, я часто думал о тебе, еще в сытые годы, когда все было хорошо. Обычно такие мысли и приходят тогда, когда все хорошо, когда нет серьезных насущных проблем. Я все думал, как ты к людям являешься. А вот оно как. Не вживую, протягивая несчастному свою костлявую руку, как обычно рассказывает простой народ, не в виде предзнаменования, что наблюдают в свои последние часы мудрецы, а как чувство… чувство завершенности. Да, похоже, именно эту мысль думают все люди в конце жизни: «Вот оно, больше ничего не будет». Как жалко. Я не так себе все представлял. Смерть в сраженье, от ран, или в старости, в удобной кровати – такая смерть могла привнести смысл даже в самую никчемную человеческую жизнь. А так умирать совсем не хочется… не хочется. С другой стороны, если жизнь по ту сторону представляет собой лишь нескончаемую черноту, в которой одна-одинешенька летает душа, как говорят некоторые наши философы, то для меня, в сущности, ничего не изменится, хе-хе… Как же не хочется умирать. Зачем Ты даешь мне такие испытания? Почему ты оставляешь меня в одиночестве проходить их? Если бы я знал, что ты, хотя бы на секунду, был со мной, мне ничего не было бы страшно. Почему же ты оставил меня? Краем глаза я заметил рядом с собой белесое очертание знакомого силуэта. Мама! Вытянув руки в последнем, как мне думалось, порыве, я уперся в… что же это такое? В небольшом углублении в стене чувствовалась странная неровность. Странные формы камня были не похожи не на что, с чем я соприкасался ранее. Это походило скорее на… лицо. Точно! Вот он нос, губы, изгиб подбородка… «Боже, да это же Ты!» – мысль сама по себе возникла у меня в голове. Ты сам подсказал мне ответ, значит, Ты был со мною все это время! Но почему у меня нет с собой факела, почему я не могу увидеть истинный лик твой? Кто бы не выбил его из этого грубого камня, он должен был следовать указаниям, которые Ты давал ему. Это же прямая воля Твоя. Непознаваем. Я понял это. Под фигурой Твоей я почувствовал мягкие осадки воска. Значит, это и есть Твой истинный алтарь, а своды пещеры вокруг – это настоящее твое жилище. Что же, Боже, в доме Твоем мне ничего не страшно. Забравшись на мост, я обхватил его руками и ногами. Чуть отталкиваясь подошвой ботинок от неровностей, я пополз вперед. Ветер нещадно обдувал меня со всех сторон; от холода я даже перестал чувствовать кисти рук. Каждый толчок истощал меня. Голод уже не чувствовался так сильно, мой живот онемел, и стал как будто набитый ватой. Где-то на половине пути мои руки и колени соприкоснулись. Стержень моста стал уже моего тела, которое с удвоенной силой начало качаться от ветра. Каждое движение я сопровождал причитанием: «Боже, помоги! Боже, помоги! Боже, помоги!». Мост становился все тоньше. «В Книге Книг сказано, что не может существовать истинного изображения Божьего лика, и, хотя человек и создан по Его образу и подобию, Бог не может быть похожим ни на одного из своих созданий» – почему эта мысль прокралась в мою голову именно сейчас? С моста постоянно откалывались мелкие части, он весь трещал. Было чудом, что он не сломался под тяжестью моего веса. И когда сил продолжать у меня больше не было, и даже слабый порыв ветра мог окончательно скинуть мое и так повисшее вбок тело в пропасть, я уперся в твердую поверхность противоположной стороны. Ощутив под собой простор каменной плоскости, я сделал глубокий вдох, и съежился всем телом. Сердце билось безумно быстро. Конечности мои продолжали дрожать от напряжения. Сверху на мое плечо капала вода, и звук ее падения отдавался в мозгу чугунным звоном. В затуманенную усталостью голову продолжали лезть всякие мысли. Мне снова вспомнилась выбоина в стене с ликом Твоим. Что же это, в сущности своей, было? Ни в одной из современных церквей не молятся на изображение твоего лика. К тому же, во время исполнения обряда, священники входят в алтарь на двадцать минут. Этого бы никак не хватило на то, чтобы добраться до этого места, даже, если учесть, что местные служители храма наизусть знали дорогу. Значит, обряд справлялся не здесь, а в той крохотной комнатке. Но тогда что это за место? Мне на ум пришло два варианта: во-первых, это мог быть запасной алтарь на случай, если храм будет разрушен до основания. Это выглядит логичным, если вспомнить, что первые алтари создавались в пещерах именно для их защиты. Но этого указания нет в Книге Книг, откуда тогда строителям было знать о такой мере? Да и не все на свете храмы построены над пещерами. Есть и вторая мысль. Этот алтарь древнее, чем храм. Тогда возникает вопрос, сколько же тогда ему лет? Верующие окончательно покинули пещеры в эпоху правления сыновей короля Карлифа, то есть более чем за тысячу лет до Потопа, когда опасность быть убитыми язычниками полностью исчезла. Значит, этот храм должен быть древнее Потопа. Но ведь люди, вышедшие из Ковчега, не узнали мест, вышедших из-под толщи морской. Они считали, что мир был заново сотворен Тобой в пору сорока дней их плавания. Если это не так, и мир остался прежним, почему же они не узнали его? Налетевший со свистом холодный ветер привел меня в чувство. От долгой неподвижности тело мое затекло, и когда я захотел подняться, оно мне не подчинилось. С большим трудом я, перебирая руками, пополз подальше от обрыва. Когда тело мое немного окрепло, я смог ползти, опираясь на локти, затем на четвереньках, и, наконец, сумел встать на ноги, и, шатаясь, поплелся вперед. Мысли о прошлом этого места не отпускали меня, и дальнейший путь был словно замутненный туманом. Стены пещеры стали сужаться. Я боялся, не зашел ли в какое еще ответвление. На пути мне не встречались тупики, но это не значило, что их не было вовсе. Места становилось так мало, что мне приходилось двигаться боком, иначе было не пролезть. На мою голову то и дело сыпались мелкие камушки. Если б случилось упасть одному побольше, то мой путь прервался бы прямо здесь. Но вот стены начали расширяться, и дышать стало легче. Запах затхлости сменился прохладной свежестью, и за очередным поворотом мне в глаза ударил, ослепив, массив света. Привыкнув, я открыл для себя, что это был никакой не массив яркого света, а всего лишь жалкий полусвет зеленоватого оттенка. Зашагав с нетерпением в его сторону, я вышел через узкую щель в просторное помещение, все покрытое грязной плиткой. Это были купальни. Я оказался прямо на дне одного из бассейнов – в самой глубокой его части. Вокруг все было покрыто мхом – он рос в щелях, – а дно бассейна, заполненное застоялой водой мне по щиколотку, поросло водорослями. Голод и бесконечная усталость снова начали одолевать меня. Я решил, что стоит сначала выбраться из бассейна, и на неверных ногах побрел по его дну, шагами взбаламучивая воду. Шаг. Я верю, что эта девочка не спроста меня сюда привела. Шаг. Если мне суждено быть решением проблемы умирающего мира, из которого я прибыл, значит, Ты послал ее мне как проводника. Шаг. Но она убежала от меня. Она не хотела продолжать путь со мной. Шаг. Тогда, может быть, она послана для того, чтобы помешать мне? Почему тогда ее образ не искажен демонизмом? Почему у нее сохранился человеческий облик? Шаг. Почему меня так заботит ее безопасность? Шаг. Почему нам было суждено встретиться? Шаг. Кто она? Ноги мои подкосились, и я плашмя упал в воду. Из последних сил я перевернулся на спину, и угасающим взглядом всмотрелся в красный полоток купален. Неожиданно что-то ударилось о мою ногу. Краем глаза я заметил, что это был мой плащ. И глаза мои сомкнулись.***
Сон
Облака с шумом проносятся по небу. Черный горизонт вздыбился. Змея обвивает ствол векового дерева; шипя, она ползет к верхушке, где в блаженстве лета расцветают листья. Некоторое время она осматривает наполненные соком, будто бы пульсирующие от переизбытка жизненной силы, ветви. Закончив, она с дьявольским усердием впивается в кору. Дерево моментально чахнет, листья желтеют, и осыпаются, оставляя дерево обнаженным. Белая птица, летящая над бесконечным океаном, ностальгирует о бесформенной пустоте, предшествующей миру. В глубине этого океана тону я. Свет растворяется в толще воды, и верх становится подобным низу. Куда бы я не посмотрел, повсюду одинаковая синеватая тьма, и из этой тьмы на меня смотрят два красных огонька. Они приближаются, и вот уже зубастая пасть раскрылась и поглотила меня. Неподвижное тело мое окружили красные пульсирующие стены, и гнилостный запах заполнил мои легкие. Я не мог сделать и малейшего движения, и мог лишь взывать к Тебе. Ты же молчал. Я закрыл глаза и увидел сон наяву. Мы убивали очень много. Мой родной край, изнывающий в агонии последних времен, был готов принести какие угодно жертвы, лишь бы продлить срок своего существования хотя бы на пару дней. Прелестные улицы моего детства заполнились грязью и кровью. Отовсюду доносился тошнотворный смрад разложения, разносящий неизлечимые болезни. Когда улицы городов заполнились бесхозными телами до уровня плеч, мы – последние, кто мог защитить мир от упадка, священная инквизиция – решили сжигать трупы. И взвились костры до самого неба. Они горели не переставая, и ночи сделались светлее дня. И там, где прежде была родная моему сердцу природа, теперь лежали метровые слои пепла. Но этим мы только ускорили гибель мира. Вместо того чтобы быть последним очагом спасения, мы стали средством его самоубийства. Последний мой день в старом мире. Бледное солнце проглядывает сквозь окно, ощупывает лучами мою скромную спальню. Где-то вдали слышится скрип колес повозки, да чьи-то шаги. Сквозь вымершие улицы я иду к своим братьям. Их не так уж и много. Они смотрят на меня сочувствующе, лениво отбиваясь от назойливых мух. У нас ни у кого не осталось родни, я был последним гвоздем в крышку гроба нашего отчаянья. Командир зовет меня к себе. «Ты знаешь о пропавшем городе?» – спрашивает он, вздыхая. Я утвердительно киваю в ответ. «Это последнее место на свете, где еще можно найти решение наших проблем» – его хриплый голос затухает. «Пойми, у нас не осталось выбора. Кто-то должен отправиться туда. Чтобы спасти всех нас». Я в нерешительности смотрю в пол. Он понимает меня без слов и отпускает. Вечером поднялся ветер. Я ходил кругами по улицам города, вдоль заброшенных домов с заколоченными окнами. Углубившись в собственные мысли, я пытался понять природу собственного страха. Почему я отказался от похода в потерянный город? Оттуда еще никто не возвращался. Но смерть нисколько не пугала меня. Я был уверен, что после смерти меня не будет ждать ничего иного, кроме вечного блаженства, которое я заслужил своими деяниями и праведной жизнью защитника человечества и Твоего слуги. Луна пугающе медленно выползала из завесы туч. Может, меня пугала неизвестность? Ни один из живущих не знал, что на самом деле происходит в потерянном городе. Но ведь недосягаемость представления всегда была присущей только Тебе чертой. Я вспомнил, как вместе с отцом читал книгу о строении мироздания. Автор в ней изобразил наш мир в виде полусферы. Внутри нее располагался мир, который мы могли постичь разумом, а снаружи находился Ты, полностью заполняя собой бесконечное внешнее пространство. Постижение Тебя изображалось как путешествие за пределы полусферы. «Вот это и есть истинная добродетель» – говорил мне тогда отец. При свете свечи его гладкое лицо сияло, точно пламя в костре, и этот вид глубоко запал мне в душу. Завернув за угол, я увидел поле, до горизонта усеянное телами. Это были жертвы чумы, оставленные умирать в отдалении от города. Несмотря на то, что с момента, как их вынесли на поле, прошло около недели, с той стороны все еще доносились редкие стоны, и даже детский плач. В этот момент ветер задул песок мне в глаза, заставив отвернуться. По пути домой я вспомнил еще одну деталь об отце. В моменты сильнейшего страха он всегда про себя повторял: «С Тобою, да не убоюсь я». Не убоюсь… эта фраза стала безостановочно крутилась у меня на языке, и когда я уже засыпал, она снова слетела с моих губ ровно за мгновение до забытья. «Я готов» – говорю я командиру, стоя перед ним на следующее утро. Он удивлен моей решимости. Несколько раз переспрашивает, не передумал ли я. В конце концов, кладет руку мне на плечо, и желает удачи. Мой конь снаряжен в поездку. Мне не с кем прощаться. Несколько моих товарищей провожают меня взглядами, и я отправляюсь в путь. Глядя на поля вдоль дороги, я вспоминаю детство. Вспоминаю, как точно также ехал верхом вместе с отцом. Как получил меч, который сейчас висит у меня на поясе. Как бегал по зеленым лугам, под синим небом, которые сейчас стали почти одного темно-желтого цвета. Постепенно растительность вокруг еще сильнее бледнеет, а пение птиц, и без того скупое, окончательно гаснет в цокоте копыт. Мои грезы уступают место сновидению морского чудовища. В них мир объят пламенем. Люди совсем исчезли, а высоко в небе виднеется постепенно отдаляющееся белое свечение. Гигантская рыба, поглотившая меня, видит это, и плачет. Не в силах вынести горе, она выбрасывается на берег. Почувствовав, что сердце ее перестало биться, и пульсация прекратилась, я достаю меч, и разрубаю рыбу изнутри, освобождая себе путь наружу. В возникшем белом свете мне виднеется лицо отца, которое тут же исчезает, и сияние обволакивает меня.***
С трудом открыв глаза, я обнаружил, что был накрыт своим плащом. Уровень воды в бассейне слегка повысился, и он наплыл на мое тело. Повезло, что не утонул во сне. С другой стороны, если подумать, откуда здесь мог взяться мой плащ? Неужели, девочка была здесь? Поднявшись, я посмотрел на свое отражение в зеленоватой воде. Покрытое толстым слоем грязи лицо, полузакрытые глаза, слипшиеся, посеревшие от пыли волосы. Вся одежда грязна и изорвана, почти что лохмотья. По лестнице я вылез из бассейна, и увидел колонны, бесчисленное множество колонн, стоящих в шахматном порядке. Сквозь узкие окна у самого потолка в зал проникало совсем немного лунного света. Бассейны были устроены так, что свет, попадая на стенки, отражался от них, и за счет этого усиливался, отчего бассейны выделялись в общей темноте купален своим зеленоватым сиянием. Такое же сияние и виднелось вдали. Идя вдоль колонн, я услышал слабый шелест, будто бы кто-то тер друг об друга горсти щебня. Шелест этот начал нарастать с каждым моим шагом. Я затаился за одной из колонн, за которой, как мне казалось, находился источник шума, и достал меч из ножен. Резко вылетев из-за укрытия, я выставил меч перед собой, навстречу… другой, осыпающийся колонне. Напряжение спало, и я выдохнул, ругая себя за излишнюю подозрительность. И в этот момент на меня сбоку бросилось четырехлапое чудовище. Повалив меня на пол, она когтями впилась мне в ладони, протыкая их насквозь, и вгрызлось удвоенным рядом зубов в мое плечо. Недолго думая, я бью ее коленом в живот, отчего она, скуля, отлетает, и моментально скрывается в тени. Я кровоточащими руками поднимаю оброненный меч, и подаюсь назад, припадая спиной к колонне. «Что это может быть?» – размышляю я, крутясь вокруг цилиндра столба. – «Эта явно из волкоподобных. Когти – как иглы, и зубы в два ряда. Но была ли на нем шерсть? Никак не вспомню». Тварь с рыком снова налетела на меня, целясь зубами прямо в шею. В последний момент я успел отскочить, и она ударилась мордой об столб. Я взмахнул мечом в ее сторону, но она выскользнула из-под направления удара, и убежала в темноту. Перед этим я все же сумел заметить, что шерсть на ней была, и на ней виднелись проплешины – следы прошлых ран. Мой меч ударился о камень, и задрожал. От вибрации рана на ладони взорвалась болью, и я, вскрикнув, выронил меч. Тварь стала осторожней. Она медленно бродила вокруг меня, выжидая подходящий момент. Я слышал ее по хрусту осыпавшегося камня под ее лапами. Пригнувшись, я схватил меч левой рукой – правая отказывалась мне подчиняться, – и, не поднимаясь, застыл в ожидании. Шаги за моей спиной ускорились, и резко оторвались от земли. Оттолкнувшись локтем от пола, я перевалился на спину, и поднял меч над собой. Не ожидая такого, чудовище животом проехалась по острию меча, обрызгивая меня горячей кровью, и упала радом. Поднимаясь, мы смотрели друг другу в глаза. Раненое плечо ныло. Последний бросок навстречу врагу. Монстр кусает меня за правую руку, наверное, по старой привычке, ведь в ней обычно держат меч. Это и стало его последней ошибкой. Левой рукой я наношу последний удар, и, вонзая меч чуть ниже уха, протыкаю голову чудовища насквозь. Без чувств, оно валится на пол. Я, обессиленный, сажусь у колонны. Кто же это был? Это существо не было похоже ни на одного из монстров, с которыми я сражался ранее. Скорее, это была некая совокупность всех монстров. Двойной ряд зубов от тех, кто носит чешую, морда от волкоподобных, туловище от медведя, не меньше. Странно, что я не встречал здесь монстров до этого момента. Разве что тот зловещий вой на подходе к городу, но вживую я тогда ни одного существа не видел. Перевязав кровоточащие раны, я посмотрел на освещенный серебристым светом потолок. Боль все не унималась, приводила в беспорядок мысли, доводя до безумия. Обострился голод; в один момент мне показалось, что мой желудок отрастил зубы, и принялся пожирать меня изнутри. Я больше не мог терпеть эту боль. Почему Ты ниспослал мне врага в период наибольшей слабости моей? Неужели, Ты хочешь моей гибели. А может, Ты просто не в силах сделать что-либо для меня, пока я нахожусь здесь. Но что тогда находится в пределах сил Твоих? Почему Ты никак не хочешь помочь мне в моем путешествии. Да, сила мышц моих от Тебя, но в действиях нет твоего присутствия. Находясь бою, я не чувствую, что Ты помогаешь мне заносить меч, что Ты разделяешь со мною боль от полученных ран. Почему Ты так сильно желаешь гибели человечеству? В Книге Книг сказано, что мы – любимые дети Твои, и любовь Твоя проистекает от всемогущества и бесконечной доброты. Но в воле Твоей, что градом смертельным обрушилась на землю, нет ничего, что шло бы нам на пользу. Неужели, Ты не всемогущ и злобен? Но чем ты тогда отличаешься от демонов, с которыми обязал меня бороться? Или все это время я вместе с братьями был ведом злым духом. Все человечество было ведомо твоими неясными, эгоистичными намерениями. Мы не были твоими детьми, мы были игрушками твоей воли. Или же ты просто возненавидел нас за что-то, о чем не один живущий не имеет понятия, а когда мы захотели исправить свою ошибку, ты всячески стал мешать нам, как капризный ребенок, который разозлился на игрушку за то, что она сломалась. Веками люди уповали на тебя, как на единственное спасение от жестокости этого мира. Забывшись в дымке слепой веры, они не замечали явного противоречия, ибо ты, создатель мира, и был ответственен за то зло, от которого они бежали. Воображение победило в людях разум, и они отказались от осмысления твоей сущности. Неужели, все, во что я верил, было лишь злосчастной шуткой, лишь способом, с помощью которого ты создавал условия своей мрачной игры. Мы думали, что люди в древности знали тебя настоящего, но забыли, и от наступившего незнания разделили на части, как им было удобно. Но это было неправдой. Единый господь всегда укажет на себя, ибо единое не потерпит разделения. Ты же никогда не был единым, ты всегда был всего лишь частью многого. Ты, Ках-Харрир, узурпатор человечества, никогда не был ни добрым, ни всемогущим. Вместе с неожиданным озарением, объясняющем многое в моей жизни, мою грудь пронзил резкий, кратковременный спазм, будто бы что-то покинуло мое сердце навсегда. Но эта пустота быстро заполнилось злобой. Еще некоторое время я сидел, скрипя зубами, пока, наконец, огонь ярости внутри меня не погас, оставляя после себя чувство всеохватывающего безразличия. Сакрального больше не было. Остался лишь жестокий мир, да я, сидящий в одиночестве, истекающий кровью в позабытом всеми месте. Надо было найти девочку. Снаружи послышался раскат грома. С потолка, во многих местах, струями потекла вода.***
Я пришла в себя в стенах пыльного помещения, все свободное пространство которого было заполнено кирпичами разной формы и размера. Приглядевшись, я увидела, что на всех них сбоку была выбита буква М. Похоже, это была мастерская каменщика. С потолка капала вода. Что-то давило мне на живот. Ощупав это, я поняла, что под платьем у меня, на животе, лежало немаленькое такое яйцо. Достав его, я оглядела необычную находку со всех сторон. С виду – обычное яйцо, только большое. Откуда оно у меня. Наверное, случайно попало, пока я плыла в том источнике. Я поставила яйцо на груду кирпичей, и пошла дальше, изучать новое место. Как вдруг что-то кольнуло у меня под сердцем. В мыслях у меня всплыл образ яйца, и меня охватила такая жалость по отношению к нему, словно оно было живым зверьком. Я тут же вернулась, и спрятала его под подол, откуда его и достала. Что меня больше всего удивило, так это отсутствия чувства запустения. Будто бы еще недавно помещения мастерской были заполнены людьми. Вот здесь только что каменщик вытесывал изящную скульптуру из грубого куска скалы, а здесь его подмастерье чистил его инструменты. Даже запах присутствия людей оставался таким, как если бы все работники просто вышли бы на непродолжительный обеденный перерыв. Поднявшись на второй этаж, я вошла в комнату главного мастера. Она отличалась от остальных комнат почти идеальной чистотой. На полу из блестящих лаком досок лежал изысканный красный ковер. Мастерски выполненные оконные рамы изображали необычных животных, в свете луны оживающих из-за причудливо падающих на них теней. От окна к середине комнаты взлетали тонкие белые занавески; они извивались в порывах ветра, словно водоросли в морском течении. В центре комнаты стоял стол из красного дерева, на котором лежали груды бумаг. Я вглядывалась в них, но не поняла ни слова. Вместо букв они были исписаны какими-то закорючками и линиями. Бегло просмотрев строй книг на полке позади стола, я подошла к окну, и окинула взглядом город. Он мрачно поблескивал крышами под затянутым тучами ночным небом. Присмотревшись, я заметила, как по улицам реками стекала дождевая вода. Город постепенно погружался под воду.