Sometimes I Think the Way We Met Happened Too Fast

Когда он заканчивает разговор с Нилом и сбрасывает вызов, он ожидает, что и весь мир тоже должен погрузится в тишину. Но вместо этого, все вокруг звучит громко, как будто бренчат поварешки и сковороды, бьется стекло, визжат шины. Эндрю осматривается по сторонам, и, хотя вокруг ничего не движется, он чувствует прилив движения в своей груди. Или эмоций. Он не может понять разницу. Все, что он знает, это то, что иногда части его сердца движутся в собственном ритме и каждый удар отдается где-то в другом месте. Он не знает точно, что он чувствует или почему, но это громко. Би говорила ему съедать кислые леденцы, всякий раз, когда он чувствовал себя подобным образом, чтобы скрыться от лавины мыслей, прежде чем они обрушатся на него. Если бы у Эндрю были вкусовые рецепторы, как у обычного человека, он уверен, это был бы ценный совет, но он до сих пор не бросил курить. Кислый вкус ему бы ни хрена не помог. Он не был уставшим перед звонком Нила и не чувствует усталости сейчас. Он просто не способен закрыть глаза. Потолок над кроватью — все, на что он может смотреть. Огни города и пробуждающееся утреннее небо — это было бы слишком для него, как и слова Нила.  Как и сам Нил.  Эндрю не спит и проводит день, ощущая движение. Или эмоции. Что бы это ни было, оно звучит громко и безжалостно, как если бы ребенок добрался до барабанной установки. Каким надо быть идиотом, чтобы допустить это? После тренировки, которая, кажется, была еще более бессмысленной, чем когда-либо, Эндрю обнаруживает себя в баре недалеко от дома. Музыка, которую там играют, никак не влияет на звон музыкальных тарелок в его голове. Он заказывает выпивку, но в итоге лишь пялится на стакан, не в силах протянуть руку и поднять его. Вместо этого он плетется домой, но все равно не может уснуть. Он чувствует, как веки тяжелеют, будто очень сильно хотят сомкнуться, но он не может избавиться от ощущения, что он чего-то ждет. Может быть того, что весь этот шум, наконец, прекратится.  Так как он бросил свой напиток в баре, Эндрю открывает банку пива и садится на столешницу. Он откидывает голову назад, упираясь в шкаф и делает большой глоток, а затем, наконец, набирает номер. — Эндрю? — голос Ники звучит так, будто он только что проснулся, что не исключено. — Боже мой. Кто умер? Неужели тренер? Пожалуйста, скажи, что это не он. — Никто не умер, — говорит Эндрю, а затем делает очередной глоток пива. — Пока что. — О, разве это не обнадеживает! Бог мой, у вас же около трех утра? — Два. — Ты в порядке? — спрашивает Ники, затем кому-то что-то бормочет, прикрывая динамик рукой, прежде чем вернуться к разговору. — От тебя не было никаких вестей несколько месяцев. — Я был занят. — Но, ты в порядке? Ты бы не позвонил мне просто… ладно, я не знаю. Я думаю, возможно, это первый раз в жизни, когда ты позвонил мне сам. Эндрю размышляет, не повесить ли ему трубку, потому как он не уверен, что ожидаемый им ответ, действительно может быть в голове его кузена. — Это из-за Нила? — спрашивает Ники, прежде чем Эндрю успевает принять решение. Челюсти Эндрю сжимаются, музыкальные тарелки в голове сталкиваются, но его глаза остаются открытыми. — Да. — Вы двое… о, Господи, вы опять переспали? А как же Таш? Раздражение прокладывает себе путь в груди Эндрю, наводя еще больший хаос внутри. Он мог бы прожить всю жизнь, никогда больше не услышав имя Таша. — Как же Таш? — задает вопрос Эндрю, несмотря на эту мысль. — Это да или нет? — Нет. — О, слава Богу, — отвечает Ники, глубоко вздыхая. — Потому что я видел этого парня и надо сказать… — Тебе не обязательно это говорить, я и так знаю. Ники делает паузу, а затем продолжает: — Хорошо, если вы больше не спите друг с другом, тогда в чем дело? Радость и облегчение в голосе Ники несколько удивляют, поскольку Эндрю думал, что его кузен — неисправимый оптимист, станет относится с большим сочувствием к очевидно тяжелому положению Эндрю.  По всей видимости — нет.  — Меня забавляет, что ты и все остальные доброжелатели считаете, что именно я подстрекаю Нила к чему-то, — говорит Эндрю, постукивая пальцем по краю своей пивной банки. — Он звонил мне прошлой ночью, ты знал? Чтобы сказать, что влюблен. Очаровательно, не правда ли? Ники делает глубокий вдох, прежде чем медленно выдохнуть, вероятно, сожалея о том, что ответил на звонок. — О, Боже, это жестко, — говорит Ники и его голос звучит напряженно. — Но ты же знаешь, что был его первым… всем для него, верно? Я всегда думал, что такой хороший мальчик знает, что к чему, но он твердил мне, что для него существуешь только ты. Логично, что он обратился к тебе за помощью, не думаешь? И так оно и было, но Эндрю хотел бы, чтобы не было. — Разве ты обычно не выступаешь борцом за справедливость? — спрашивает Эндрю. Пиво не крепкое, но в сочетании с пустым желудком и уставшим разумом, алкоголь быстро распространяется по его организму, попутно развязывая язык. — Объясни тогда — насколько это справедливо по отношению ко мне? Ники замолкает, погружаясь в раздумья. — Я просто предполагал, что ты… срань господня, — и хотя молчание Ники обычно нервирует, Эндрю тотчас сожалеет о том, что подстегнул его заговорить. — Боже мой. Тебе не все равно. Ты все еще лю… — Не вкладывай слова в мои уста. — Эндрю, если бы я мог вырвать эти слова из твоих уст, я бы сделал это. Знаешь… Эндрю, ты мой кузен, и я люблю тебя, но сейчас Нил счастлив. Эндрю пялится на противоположную стену и вспоминает улыбку Нила, когда Таш Ароди запечатлел поцелуй у него на лбу. — Ага, слышал, — говорит Эндрю, делая еще один большой глоток, в попытке позволить кислому привкусу поглотить его. — Думаю… — говорит Ники, а затем звучит так печально. — Я думаю, ты должен позволить ему быть счастливым. Он представляет этот поцелуй больше тысячи раз, прежде чем моргнуть и допить свое пиво. — Он снова мне позвонит. Он не слишком умен, — говорит Эндрю, как только ему удается подобрать слова. — Что тогда? — Скорее всего, тебе это не понравится, но как насчет того, чтобы заблокировать его? Тогда он не сможет звонить тебе, когда ему вздумается. Правда может быть такой скользкой. Эндрю говорит это после одной провальной попытки уцепиться за нее. — А что если я хочу, чтобы у него была возможность связаться со мной? — Но какова конечная цель, Эндрю? Быть с ним? Или помешать ему быть с кем-то другим? Впервые за весь день Эндрю погружается в тишину. — Он заслуживает лучшего, но и ты тоже, Эндрю, — продолжает Ники, от его заботливого, но в тоже время осуждающего тона, Эндрю начинает мутить. — И даже если такого больше не будет с кем-то другим, ты заслуживаешь того, чтобы не таскаться с этим до конца своей жизни. И вот оно, та мысль, к которой Эндрю неоднократно возвращался в последнее время.  Он никогда не представлял, какой будет его оставшаяся жизнь. Ни в колледже, ни когда Би спрашивала его об этом, ни даже после выпуска, когда у него внезапно появилась целая жизнь, которую он мог с кем-то разделить.  Это присутствие рядом с ним казалось неизменным, идеальным, становясь настолько важным для жизни, что даже сейчас, когда его нет, Эндрю живет так, будто ничего не изменилось. И все это без его на то согласия. — Ты по-прежнему будешь с ним общаться? — наконец, спрашивает Эндрю.  Неодобрительная гримаса Ники почти слышна. — Ты хочешь, чтобы я выбрал сторону? — Нет, — потому что Эндрю и так знает, кого бы выбрал Ники. — Я буду приглядывать за ним. — Хорошо. — Ты в порядке? Эндрю сминает банку в руке и улыбается в трубку. — С чего бы мне не быть?