David Kushner - Daylight
Если быть хоть кто-то знал, сколько раз она задавалась вопросом о возникших чувствах к Малфою. Если быть хоть кто-то, хоть одна душа догадывалась, насколько сильно её мучили совесть и отвращение к самой себе. Слизеринский хорёк, задира и чистокровный сноб. И в какой момент она заметила, что его острый подбородок идеально подходил к его выразительным скулам, а казавшиеся раньше бледные, почти прозрачные глаза, были насыщенного серого цвета? Что его худое тело оказалось мускулистым, твердым, надежным, а руки такими нежными? Возможно, она поняла насколько его руки мягкие, когда он накрыл её дрожащую вспотевшую ладонь своей, или когда убирал выбившиеся локоны её непослушных волос за ухо. Нет. Сначала, конечно, была жалость. Да, точно. Только жалость к бывшему врагу. Она сочувствовала сломанному подростку, на которого повесили такой груз ответственности. Гарри тоже был таким: брошенным, потерянным и принявшем то, что не под силу было пережить взрослому человеку, но он всегда казался сильнее, более подготовленным к тому, что ему предстояло пережить. А Малфой… Это Малфой. Она так часто удивлялась тому, что он не оттолкнул её. Почему его не стошнило от одного прикосновения к ней, от одного её слова или даже чувства жалости? Хотя в тот момент он принял утешения плачущего призрака, что уж говорить о живой Грейнджер? Живой, теплой, влюбленной, отдающейся и искренне желающей помочь.***
Октябрь, 1998 Хогвартс перестал быть домом не тогда, когда умер Дамблдор. Нет. И даже не тогда, когда директором стал Снейп, а она ночевала в палатке, аппарируя по всей Британии в поисках частиц души Волдеморта. Он перестал быть её домом в тот момент, когда мертвое тело Гарри было подвешено над входом в замок, а ликующие пожиратели перебили сопротивляющихся учителей и оставшихся участников Ордена Феникса. Именно тогда Хогвартс стал всего лишь разрушенным замком, кладбищем её прошлой жизни. Гермиона помнит как вскрикнула, когда тело Макгонагалл пробил зеленый луч и она упала на землю. Помнит, как увидела рыдающую Джинни над телом Гарри, помнит как схватила её за руку и попыталась аппарировать, и как красный луч следом ударил её в голову, а затем лишь темноту и последующие несколько недель в темнице; прекрасно помнит склонившиеся колени друзей перед Темным Лордом, насмешки пожирателей, а после кучу грязной работы по восстановлению Хогвартса. Сначала были смельчаки, пытающиеся дать отпор новому режиму, за что были либо убиты, либо травмированы как Невилл. А после… После бунт прекратился. Каждый оставшийся в живых участник битвы за Хогвартс превратился в свою тень: безмолвную, покорившуюся, тихую, незаметную. О том, что будет дальше мало уже кто задумывался, хоть и в чьих-то сердцах все еще оставалась надежда, что придет некто, вроде Гарри, и одержит победу над злом. Гермиона была обладательницей такого сердца.***
— Нотт! — Грейнджер нашла слизеринца, вальяжно развалившемся в общей гостиной на диване. Он делился очередными идеями с сидящими рядом Невиллом и Джинни. — Ты должен прекратить немедленно! — Грейнджер! — он скопировал её интонацию, подняв насмешливый взгляд на стоящую над ним гриффиндорку. — Что прекратить? Гермиона раздраженно прикрыла глаза, игнорируя напряженные вздохи сидящих рядом с Теодором друзей. — Хватит подначивать остальных на безумные поступки. Ты тут всего пару дней, а мы – несколько месяцев! Мы лучше знаем о последствиях глупых необдуманных действий, так что будь добр, прекрати. Нотт посмотрел на Джинни и Невилла, затем прикусил губу, стараясь сдержать улыбку, а после игриво сверкнул глазами, вновь обращаясь к Гермионе. По его расслабленной позе было видно, что её присутствие ни капельки его не напрягло. — То есть, героиня войны, золотая девочка, вот так просто сложила ручки и боится последствий? — Да. Если бы она попыталась оспорить его слова, то выглядела бы еще более глупо, чем просто согласилась с ним. — Гермиона, я тебе уже говорила, что тебя никто не заставляет рисковать собой, — наконец высказалась Уизли. Она начала нервно грызть заусеницу, стараясь не смотреть в глаза подруги. — А я тебе уже ответила, что и ты не будешь рисковать ни своей, ни чьей-либо еще задницей, — Гермиона старалась дышать ровно и не повышать голос, но было слишком сложно. — Нотт всю войну просидел у папаши за спиной, а теперь, когда попал сюда, решил строить из себя героя. — Я не собираюсь геройствовать. — Нет! — крик. Черт, Грейнджер, ты же обещала себе. — Ты ничего не будешь делать! Хотя, может, лишишься глаза, как Невилл, или, может, всех твоих родственников перебьют, как это сделали с семьей Джинни, может, тогда ты поймешь, что нельзя ради глупой забавы, мести, так рисковать! Дыши. Дыши. Трудно. Но, вроде бы, высказалась. Теперь настала её очередь избегать взглядов друзей, поэтому она гордо посмотрела на сидящего перед ней «бунтаря». Тот, в свою очередь, и бровью не повел, лишь глаза стали холоднее. Он спустил одну ногу с дивана и лениво потянулся. — Мои отец и мать мертвы: отец убит Темным Лордом, а мать замучили круциатусом, мне как бы тоже уже терять нечего, — он усмехнулся, затем взъерошил свои слегка волнистые темные волосы и посмотрел на Джинни, а потом на Невилла. — Да я и не против стать похожим на пирата. Из Гермионы будто выбили весь кислород. Вот так просто и равнодушно сообщить всем такую новость, будто не произошло ничего удивительного. Хотя, было ли это и правда чем-то необычным в их реальности? — К черту вас, — она сдалась, поднимая руки в поражении. — Но я не буду принимать в этом участие. — Тебя никто и не просил, Гермиона, — девушка вздрогнула, поняв, что голос принадлежал всегда молчаливому Невиллу. — Если ты предала Гарри и всё, во что он верил, то мы – нет. Ты свой выбор сделала еще на шестом курсе и мы все его молча приняли.***
Май, 1997 — Уже сегодня ночью, — голос Малфоя дрожал, он смотрел на исчезательный шкаф и пытался унять свою тревогу. — Мне страшно. Гермиона взяла его за руку и посмотрела на большую дверь шкафа. Сегодня умрет Дамблдор. Правильно ли она поступает, что держит этот секрет в себе? Что её дорогие друзья так безоговорочно доверяют ей, делятся своими догадками, а она злобно их отвергает, зная, что на самом деле они правы? — Мне тоже, — она нервно кивнула, а затем подняла голову, чтобы посмотреть на его напряженный профиль. Черный пиджак, черная рубашка и такого же цвета брюки, но белые волосы. Он всегда был бледным, а сегодня, сейчас, в эту минуту, он был словно первый снег. Она почти не видела его черты лица. Драко казался маской. — Я… Гермиона, — он проглотил слюну, но так и не вымолвил ни слова, лишь крепче сжал её руку. — Эй, — она поднялась на носочках и взяла его лицо в руки, привлекая испуганные глаза к себе. — Все будет хорошо, слышишь? Дамблдор знает, что делает. Ты поступаешь так, как должен. Он закрыл глаза, сдерживая слезы. Его губы задрожали. А её сердце облилось такой болью и сожалением, что больше не было смысла что-либо говорить. Она впервые прижалась своими губами к его. Сначала он не отвечал, лишь позволял ей быть так близко, а затем разжал губы, позволяя ей разделить его боль. — Я рядом, - прошептала она плачущим голосом. — Я всегда буду за тебя. — Обещай, — шепотом в её губы, а затем сжал её волосы в руке и притянул к себе еще ближе. — Обещай, Грейнджер. — Обещаю, — она всхлипнула, то ли от болезненности слов, то ли от его грубости давящих на голову рук. Вторая рука легла на талию и притянула к себе еще ближе. Теперь он целовал, а она лишь успевала отвечать. Несколько минут такого поцелуя и она знала, что дальше он станет лишь требовательнее, опять попросит то, что она боялась дать, но отказать ему сейчас? Сможет ли она настолько быть горделивой, чтобы поставить свою целомудренность выше его боли? Не сможет. Не сегодня. Она позволила его рукам бродить по её телу, сжимать её грудь, бедра. Все было так, как он хотел, как ему нравилось. Мантия полетела на пол, как и его пиджак, а следом и её рубашка. Драко сжал её горло рукой и резко прогнул, заставляя опуститься на пол. Она лишь поддавалась, стараясь сдержать дрожь, возникшую от прикосновения обнаженной спины к холодному полу. Хотелось сказать ему, что она еще ни разу ни с кем не была так близка, но был ли смысл? Он сжал края её школьной юбки руками, а затем резко задрал к самой талии. Белый кружевной бюстгальтер не стал снимать, лишь грубыми движениями освободил её маленькую грудь и сжал пальцами соски, заставив её покраснеть от смущения и прикусить его губу, морщась от боли. Она чувствовала возбуждение, чувствовала предвкушение, которые смешались вместе со страхом и тревогой, какой-то крупицей недоверия внутри. — Ай, Драко, мне, — она оторвалась от его губ и сильно сжала плечо, соскальзывая вспотевшей ладошкой по ткани его белой рубашки, когда сразу два пальца оказались в ней. Он не жалел её, не старался быть мягким, хоть и понимал, что это, скорее всего, её первый опыт. — Тс, Грейнджер, — он спустился губами к её шее и сильно прикусил тонкую кожу, заставив её вскрикнуть и поежиться от смешанных ощущений. — Расслабься. Она постаралась расслабиться, пока не услышала звон его ремня, а затем треск её нижнего белья. Мгновение. Всего секунда. Он вошел в неё резко, с первого раза. Она знала, что будет кровь. Режущая боль внизу живота и её громкий крик, глаза, смотревшие на него с ужасом и застывшими слезами. — Больно, пожалуйста, больно, — едва прошептала она, стараясь поймать его взгляд, но поймав потемневшие от возбуждения и страха глаза, поняла, что сегодня он её уже не услышит. Гермиона обхватила его руками за спину и шею, и постаралась расслабиться, раздвигая ноги пошире. Сначала легкие, едва слышимые хлопки их половых органов сменились громкими, хлюпающими, развратными. Приятно не было. Было грязно. Но чувство тошноты, возникающее при тревоге, прошло. А ради её отсутствия она готова перетерпеть боль. — Да, — слизеринец вбивался в неё сильнее и быстрее, заставляя постанывать от резких грубых движений. — Да, так, да… Он стонал, смотрел на её испуганное личико, целовал его, кусал шею и ключицы, а затем, спустя несколько болезненных минут, замер. Вздрогнул. А после упал на неё всем телом. Гермиона лишь прикрыла глаза, радуясь тому, что боль стала тупее. Она положила свою руку на его голову и прошептала, стараясь игнорировать возникшие слезы: — Все будет хорошо, Драко.***
Октябрь, 1998 Она смотрела на свое отражение в зеркале: худая, с пустым взглядом, слишком острым лицом и скулами. Сейчас она напоминала себе того, в кого была так безрассудно влюблена всего полгода назад. Подстилка, наивная идиотка и предательница. А ведь когда-то было самой умной ведьмой её поколения, «золотой» девочкой и героиней войны. — Гермиона, — тихий голос Джинни, а затем стук в дверь ванной. — Д-да, — она вытерла проступившие слезы. — Входи. Джинни неуверенно вошла в комнату, закрывая за собой дверь, а затем сжав кулаки, произнесла: — Кэрроу позвала всех в общий зал. Сказала, что сегодня будет закрепительная тренировка круциатуса… на новичке.