Девочка, которой больше нет

Форкс, США, декабрь 2004 г. Я проснулась от собственных слез. Вначале я не поняла, почему мои щёки влажные, а голова болит, осознание того, что я плакала во сне, пришло не сразу. Мне снился плохой сон и в попытке защититься от призраков прошлого, я сильнее укуталась в одеяло. Перед глазами стояли убийства, которые происходили у меня на глазах. Когда я только попала в Палестину, со мной была еще одна девочка, родом из Мексики. Её застрелили на третий день, потому что она сбилась, когда зачитывала шахаду (свидетельство о вере). "Свидетельствую, что нет Бога кроме Аллаха, а Мухаммед – пророк его".... Первая женщина, которая меня похитила, не была религиозной. Мне её даже немного жаль, потому что она явно была больна. Я дала свидетельства против неё полиции и они ищут её. Хотя это очень трудно, ведь я даже не знаю, в каком городе это было. Она хотела меня убить, но не смогла. Несколько лет она представляла, что я её дочь и наказывала, если я её не слушала или начинала плакать и просила вернуть меня маме. Как итог, её родственник помог меня продать. Когда я увидела его впервые, я думала, он мне поможет, но нет. Меня смогли вывезти в Мексику. Что я поняла довольно в раннем возрасте, рынок торговли людьми – это целый бизнес, с огромными деньгами. И Мексика – рассадник киднэпинга. Тяжесть моего прошлого, как оловянная доспеха, пронизывает каждую клетку моего существа. В глубине души я знаю, что ни одна девушка не должна переживать то, что пережила я. Тем не менее, это мой крест, который мне приходится нести каждый день. Я просыпаюсь каждое утро, смотрю в зеркало и вижу чужого человека. Глаза, уставшие и отсутствующие, как будто отражают мир, с которым я уже не связана. Моя душа тянется к тому, чем я была до похищения, но эта девушка, как мне кажется, исчезла без следа. Мать... Рене... мы с ней встретились на пару дней позже чем с Чарли. Мягко говоря, это было ужасно. Она приехала со своим новым мужем и сыном, маленьким прекрасным мальчиком двух лет. И я поняла, что в её жизни мне больше нет места. Она и Чарли решили, что мне будет лучше в Форксе и я согласилась. Мы поддерживаем общение, она была очень взволнована нашей встречей, но настаивала на том, чтобы я больше практиковала английский и не вспоминала Палестину. Даже моя религия стала нашей точкой преткновения, поэтому я чаще молчала. Отец... он старается. Он пытается понять, как помочь мне, но его взгляд иногда так наполнен болезнью и бессилием, что это разрывает мое сердце. Он потерял меня однажды, и я знаю, что он боится потерять меня снова. Я чувствую себя виноватой перед ним. Я боюсь, что мое состояние причиняет ему страдания. Элис и Розали заходили ко мне еще раз и мы смотрели фильмы с попкорном. Розали внимательно выбирала фильмы, в основном это были нейтральные комедии. С ними было действительно весело и я постепенно расслаблялась. Это, конечно, радовало Чарли и он был совсем не против наших поздних посиделок. Еще нужно было много заниматься и с этим мне пообещали помочь девочки. Они сказали, что хорошо учатся в школе и выразили надежду, что я тоже однажды к ним присоединюсь, когда буду готова. В свободное время я написала тест по математике и английскому, но результаты были неутешительными. Чарли ездил в школу и получал для меня дополнительные материалы, чтобы я могла как можно скорее соответствовать программе. Возможно, с января мне будут давать индивидуальные уроки в школе, как раз после каникул. Литература была несложной, многие произведения я уже читала раньше или по вечерам, чтобы расслабиться и забыться. Биологию я знала откровенно плохо, но её было очень интересно изучать. Мрачная погода за окном дополняла безутешную атмосферу комнаты. Сегодня был день, когда я начинала терапию с новым специалистом, которая находилась в Порт-Анджелесе. Серые облака нависли над городом, и дождь стучал по стеклу окна, как будто искал в нем утешение. Ветер гудел в трубах старого здания, и каждый его вздох отражался в моем настроении. Выходить из дома страшно не хотелось. –Изабелла, пошли, – позвал меня Чарли, – ты опоздаешь. Накануне вечером у нас произошел серьёзный разговор. – Слушай, Беллз, я понимаю, тут всё другое, – начал он вчера. Я сидела на противоположном конце дивана и нервно теребила юбку. Чарли, заметив это движение, стушевался: – Не буду тянуть, в общем, – он прочистил горло и неловко отвел взгляд, – если тебе будет легче, может ты наденешь эту вашу восточную одежду завтра в город... Господь свидетель, он даже покраснел от неловкости. Пока я мысленно хихикала над его стараниями и эмоциями, до меня дошел смысл его слов. Глаза округлились сами собой: – Оу... Ошибочно распознав на моем лице не ту эмоцию, он поспешил извиниться: – Доченька, прости, я не знаю, о чем я думал, конечно ты не... – Спасибо, Чарли! – я поспешила заставить его молчать. Взгляд полный удивления устремился ко мне в глаза. Для подтверждения своих слов я коротко кивнула и впервые, по-настоящему улыбнулась. После этого даже бросилась легонько приобнять отца. Такого чуткого и внимательного. – Но как? – прошептала я на грани слышимости. Короткий вопрос, который он понял. – Я подумал, что он тебя успокаивает. Потом он отстранился и хитро улыбнулся, и гордо-гордо воскликнул: – Я же коп! Я рассмеялась. Теперь выйти из дома было почти не пугающе. На патрульной машине, такой опрятной и родной мы доехали до города, нашли, где принимает терапевт. Кабинет психолога был как призрачный корабль, несущийся по туманным морям чужого сознания. Стены облицованы книгами, каждая из которых была глубоким морем знаний, тайн и тайнописей душевных болезней. Иногда казалось, что в тишине их страницы шепчут тысячи историй тех, кто когда-то искал спасения в этом мрачном месте. В него я зашла одна, а Чарли остался сидеть в приёмном отделении. Сидела за дубовым столом, в мягком кресле, женщина. Ее взгляд был спокойным и глубоким, как море после бури, но в нем затаилась бездонная тоска. Темные волосы были аккуратно уложены в пучок, а серые глаза отражали мир, полный тайн и тяжелых проб. В ее руках был блокнот, и она внимательно наблюдала за мной, пока я сидела напротив нее. Мои глаза, как две темные бездны, скрывали ужасающую историю. Волосы, обрамляющие лицо, скрывались под хиджабом, который я с гордостью сегодня надела, благодаря Чарли, и только мои темные глаза были открыты миру, который я так долго не видела. – Изабелла, – начала психолог, ее голос был теплым, как утренний свет, разгоняющий туман страха и одиночества, – ты знаешь, что здесь никто не причинит тебе вреда, не так ли? Я скромно кивнула. –Я здесь, чтобы помочь тебе, Изабелла, – продолжала психолог, – но для этого мне нужно, чтобы ты рассказала мне о том, что с тобой произошло. Пойми, что это необходимо для твоего выздоровления. – Я не знаю, с чего начать, – тихим голосом сказала я. – Что ты чувствуешь? – любопытным голосом спросила она. Замешкавшись с ответом, я уставила взгляд на книги. – Знаете, сегодня, на самом деле, всё хорошо. Дальше мои слова текли как дождь за окном, несли в себе немного про меня. Сегодня я не хотела давать кому-то, а главное себе ковырять раны прошлого. Это ведь был день, когда всё хорошо. А плохое подождет до завтра. И женщина-психолог внимательно слушала меня, впитывая мою историю как губка, готовая стать тем маяком, что поможет мне найти выход из темноты моего прошлого. Я возвращаюсь домой после встречи с психологом и чувствую себя как путешественник, который возвращается в чужой мир. Весь этот город, его люди, мои сверстники - они живут в мире, который мне непонятен. Мне страшно, что я не смогу привыкнуть, адаптироваться, что я всегда буду чужаком. Но есть и другая сторона моего существа. Та часть меня, которая встает каждое утро, противостоит своим страхам и продолжает бороться. Это та часть меня, которая не сдается. Потому что я знаю, что я не одна. У меня есть отец, у меня есть девочки, у меня есть жизнь, которую я еще могу прожить. Так что, несмотря на всю боль и страх, я собираюсь бороться. Бороться за свою жизнь, за свою свободу. И, может быть, однажды я снова смогу увидеть ту девушку в зеркале, которая исчезла так давно.