Не рабской масти
17 мая 2023 г. в 16:12
— Все будет хорошо, — шептал Вэй Ин и с отчаянием вцеплялся в сухие холодные пальцы. — Все будет хорошо…
Мир вокруг плавился от жара и отчаяния, но пальцы у Цзян Чэна всегда оставались холодными. Они должны были дрожать.
Их путь длился и длился, дорога расстилалась впереди бесконечной лентой то чистого золота, то свежепролитой крови. Ржавые пески впитывали солнце, по ночам выдыхали оставшееся тепло и понемногу остывали, чтобы утром снова превратиться в пылающую бесконечность.
Никогда еще Вэй Ин не чувствовал так отчетливо, что вся предыдущая жизнь их обращается в ничто, рассыпается грудой сверкающих осколков. Чистые озера и лотосы — были ли они? Влажный воздух после грозы, тихий смех шицзе, ночные вылазки при свете луны, когда все знакомое вдруг оборачивается незнакомым и от этого безумно прекрасным?
Теперь у них есть только пески, крепко сцепленные пальцы да отчаяние в глазах остальных пленников. Невозможно было разобрать, правда ли во всех взглядах тлело одно и то же или Вэй Ин разучился видеть все, кроме страха и разрушенных надежд.
Они пытались бежать в первую ночь, и в третью, и даже в седьмую. Молчаливые стражи с темной от загара кожей успевали поймать их за мгновение до того, как расшитые золотом мягкие сапожки касались песков. Однажды в свете факелов Вэй Ин увидел сгусток тьмы с ярко горящими глазами и оскаленной в недоброй ухмылке пастью. Чудовищный дух стоял за правым плечом стража, и при виде него все попрощались с мыслью о побеге.
От этих духов спасения не было. Они в мгновение ока настигали беглецов, опутывали их по рукам и ногам и наказывали чудовищной болью, не давая даже моргнуть или закричать. Эта боль была особого рода — она не вредила телу, но делала душу покорной, сломленной.
Им всем оставалось только надеяться, что Султан, которым в Озерном крае пугали непослушных детей, уже давно пресыщен красивыми телами и не станет их выбирать.
Общая беда должна была сплотить юношей, но на деле словно разобщила. Когда половина свободных земель пала под натиском Султана и обязалась выплачивать дань, мало кто понимал, как потом с этой данью жить. Да и велика ли она, та дань? Вполне посильна. Только именитые семьи должны были отдавать самых лучших, умных, образованных и красивых юношей на потеху завоевателям, так сколько тех семей, и трех десятков не наберется…
Для остального мира жизнь не изменилась. Только те, кто оказался в числе избранных, сполна прочувствовали ее ржавый привкус и одурманивающее бессилие. Это им теперь никогда не удастся увидеть родных, им нести бремя рабства в далеких песках.
Иногда Вэй Ин думал, что лучше было умереть, но характер у него был легким лишь на первый взгляд. Неуступчивость и глубокое убеждение, что рано или поздно все сложится хорошо, не покидали его довольно долго. Даже в пути он первые дни еще на что-то надеялся.
Брат закрылся сразу и наглухо, как ракушка — ни подцепить, ни выманить. Вэй Ин пытался дозваться, теребил и заглядывал в потемневшие глаза, но Цзян Чэн только отворачивался.
— Ты себя винишь, да? — наконец догадался спросить Вэй Ин. Он не решался садиться слишком близко — просторная повозка давала достаточно места, — но старался ни на секунду не отпускать руку Цзян Чэна. Просто хватался за нее и сидел, бездумно перебирая холодные неподвижные пальцы, и думал о своем.
Цзян Чэн услышал, но не ответил. Ночь уже накрыла пустыню темным куполом, и за тонкой тканевой преградой разгорались костры.
— Винишь, — утвердительно произнес Вэй Ин. — Опять твои глупости про возраст. Даже если ты старше, это не значит, что можно уберечь меня ото всех бед. Никто не стал бы прятать меня, А-Чэн. Хватит себя грызть.
Брат только сморщился, как от зубной боли. Брови сошлись над переносицей.
Но даже такая реакция была для него в новинку. С самого отъезда Цзян Чэн притворялся мертвым, окаменелым; даже недовольство его теперь казалось Вэй Ину благословением.
— Хватит молчать, — Вэй Ин до скрипа сжал челюсти и зажмурился. — Сколько нам еще ехать? А потом расстанемся и больше не увидимся. Знаешь, если совсем будет плохо, то не свяжут же нас. Всегда можно найти нож или что-нибудь и…
Цзян Чэн неловко подался в сторону, выдернул ладонь из руки Вэй Ина и схватил его за плечи, вжимая в хрупкую перегородку.
— И думать не смей, — прошипел он, — даже не смей думать об этом, понял? Не расстанемся мы, даже не думай сдаваться! Что-нибудь придумаем, понял? Понял?!
Неспешный говор снаружи стих. Голос Цзян Чэна оказался слишком громким; песок зашуршал под торопливыми шагами. Остальные юноши жались по углам, только глаза в темноте мерцали. После первого явления духа все они попрощались с прошлым и отбросили мысли о побеге. Умереть можно было куда проще, да еще и разум сохранить до последнего мгновения, так к чему рисковать?
Охранник поднял плотную ткань, заглянул внутрь. Цепкий темный взгляд ощупал каждого пленника. Не обнаружив никаких нарушений, он нахмурился и задернул занавесь.
— Я не собираюсь умирать, — тихо и яростно прошептал Вэй Ин. — Просто не знаю, чего нам ждать.
Они достигли Облачного города на рассвете. Солнцу не разрешалось касаться бледной кожи, но никто не мог запретить юношам рассматривать белокаменные стены в щели между плотными полотнищами.
Город напоминал величественную заснеженную гору. Он стоял на темной каменной плите, изрезанной трещинами и рытвинами. Высота этого плато достигала нескольких человеческих ростов, а уже выше над темным камнем вверх взмывали гладкие белые стены и острые шпили. Город казался сказкой, замершим на границе сна и бодрствования хрупким миражом.
Цзян Чэн рядом сухо сглотнул. Вэй Ин плечом упирался ему в локоть, заняв место пониже — у самых бортов ткань расходилась, дав простор для обзора.
— Что бы ни случилось, держись, понял? — сухо велел Цзян Чэн. — Не может быть такого, чтобы мы выхода не нашли.
Медлительные верблюды втянули повозку в приоткрытые ворота. Широкие колеса глухо зашуршали по каменной мостовой, совсем рядом звонко застучали копыта лошадей. Караван окружили плотным кольцом и повели по узким улицам мимо кривых домов и слепых окошек, в которых то и дело мелькали любопытные смуглые лица.
Не успела повозка остановиться, как внутрь влез один из охранников с ворохом ярких покрывал. С величайшей осторожностью и деликатностью он укутал каждого пленника, разместив узкую прорезь напротив глаз.
Вэй Ин оглянулся. Рядом стояли одинаковые силуэты, полностью скрытые мягкими складками ткани, и только перепуганные глаза горели в прорези; представив себя со стороны, он едва не рассмеялся в голос.
У него дрожали руки и подбородок дрожал тоже, да с такой силой, что пришлось изнутри щеку закусить. Истеричный смех застрял на полпути и камнем провалился в желудок.
Колючему солнцу не дали ни единого шанса коснуться их кожи. Споро провели куда-то в тишину и прохладу, Вэй Ин только и успел, что полной грудью вдохнуть местный воздух. Он показался сухим и плотным, совсем мертвым и искусственно разукрашенным сладковатой дымкой фруктов.
Растерянным не то пленникам, не то гостям не дали и словом перемолвиться. Смуглые дочерна слуги в плотных белых одеждах развели их в разные стороны и принялись приводить в порядок, переводя из бассейна в бассейн; Вэй Ин только и успевал, что перебирать ногами да глазеть на странные полутемные залы с мерцающей водой и бесконечными кувшинами масел.
После десятого по счету искусственного озера с прохладной водой у Вэй Ина зуб на зуб перестал попадать. Услышав дробный перестук, слуги заулыбались и усадили его в глубокую бочку. Вода в ней была горячая, тяжелая и маслянистая. Сквозь мерное темное колыхание не видно было ни тела, ни дна.
Что-то в этой воде было странное. Нервная дрожь отпустила, а Вэй Ину смертельно захотелось спать. В полудреме он чувствовал проворные пальцы в волосах, а после и прикосновения к телу; ему бы отмахнуться, но нега мягким коконом окутала его, не давая даже разомкнуть ресницы.
Очнулся он внезапно — просто открыл глаза и увидел свое отражение в зеркале. Сквозь широкие тонкие штаны отчетливо просвечивала бледная кожа, алая ткань делала ее оттенок теплым, немного розовым. Более плотный тугой жилет подчеркивал ширину плеч, оставляя грудь почти оголенной. Пояс из длинного отреза ткани крепился на бедрах так хитро, что не разобрать, где начало; дополнительные слои скрывали пах от нескромных взглядов.
Серые глаза таинственно мерцали, оттененные черными веками и длинными ресницами. Даже губы блестели ягодно и влажно. Вэй Ин потянулся коснуться их, с изумлением ощущая, как нежно касается тела тонкая ткань и насколько мягкой стала кожа. Бдительный слуга легонько шлепнул его по пальцам, сурово нахмурился и тонкой кисточкой коснулся нижнего века, оставив под левым глазом Вэй Ина крошечную метку-родинку.
В отдохнувшем теле кипела мягкая и неудержимая сила, усталость рассеялась без следа. Хотелось петь или бежать куда-то, и Вэй Ин досадливо дернул плечом, сбрасывая чужую руку. Слуга прищурился, отложил кисточку и принялся закреплять тонкую ткань на подвески, которые неведомо когда успели вплести в сложную прическу из кос и завитых прядей.
Ткань скрыла лицо ниже глаз, и Вэй Ин скорчил гримасу. Зачем мазать губы тем сладким и блестящим, если сразу же прятать?
Не дав покрутиться перед зеркалом, слуга потянул его в сторону. Только сейчас Вэй Ин наконец присмотрелся к его изжелта-смуглому лицу и почувствовал легкий холодок страха.
Этот страх проник даже сквозь кокон блаженного счастья, который окутывал его так плотно, что не вырваться.
У слуги было живое и подвижное лицо, темная кожа и тонкие губы, сплошь покрытые шрамами. Прихотливая сеть глубоких отметин тянулась от носа до подбородка, переползая на щеки. Заметив пристальный взгляд, мужчина молча опустил глаза и подтолкнул Вэй Ина к выходу.
В коридоре уже собралась толпа. Суровые стражи в легких одеждах и кожаных нагрудниках стояли вдоль стен, неподвижно глядя прямо перед собой. Они были столь напряжены, словно бросить даже мимолетный взгляд на наложников было опасно. Слуги торопливо сновали туда-сюда, поправляя последние детали.
Сзади почудилось движение, и Вэй Ин шарахнулся бы в сторону, но только глупо хихикнул. Мысли стали вязкими и ленивыми, а тело словно под теплым одеялом нежилось — ни забот, ни страхов…
Ни здравого смысла.
Холодные и сухие пальцы вцепились в его запястье, сжали резко, до боли; с глаз упала пелена. Вэй Ин успокаивающе сжал руку Цзян Чэна в ответ и глубоко вздохнул.
Назад дороги не было, ее никогда не остается. Люди вечно тешат себя надеждами, что можно вернуться, но на самом деле жизнь течет слишком быстро. Если бы можно было увидеть эту дорогу жизни, то она стиралась бы сразу под ногами, а позади расстилалась только выжженная степь воспоминаний.
Вздернув подбородок, Цзян Чэн замер рядом. Им приказали не поднимать глаз и повели в зал. Расставили, как кукол, и отошли в сторону: теперь судьба юношей оказалась в руках Султана.
Чужие взгляды цеплялись за их тела, висли на богатых украшениях в волосах, скользили по обнаженной коже. Несмотря на жару, по коже поползли мурашки. Вэй Ин видел только носки собственных сапог да фиолетовые шаровары, в которые нарядили Цзян Чэна. Ему бы осмотреться…
Наконец Султан хлопнул в ладоши. Слуга объяснял, что этот хлопок означает дозволение поднять глаза, и Вэй Ин вскинулся мгновенно, как отпущенная тетива лука.
От резкого движения и огромного пустынного пространства даже голова закружилась. В зал с избытком вошло бы несколько домов Озерного края, и еще осталось бы место для маленького озера. Где-то в невообразимой вышине ослепительным светом сочились округлые оконца, золотые лучи рассыпались по узорчатым колоннам и изукрашенным стенам. Мешанина камней, рисунков и резьбы выглядела столь яркой, запутанной и громкой, что виски заломило. Все вокруг кричало о богатстве, вопило на разные голоса.
Только спустя несколько мгновений Вэй Ин заметил людей.
Напротив возвышался резной белоснежный трон. На нем восседал жилистый старик с потемневшей от солнца кожей и бородкой, собранной в косу. У него были странные холодные глаза, подведенные черным, а тонкие губы показались болезненно-бледными.
Вэй Ин не смог выдержать тяжелого взгляда. Отвел глаза, бегло заметив остальных: молчаливого великана с суровыми чертами лица, двух юношей на тронах помельче, почтенного пожилого господина рядом с Султаном и некое существо, сидевшее прямо на полу.
Далеко не сразу он понял, что перед ним раб. Самый настоящий раб, красивый и изящный юнец, жмущийся к ноге своего хозяина и подставляющий голову под немудреную ласку длинных смуглых пальцев. На шее раба блестели десятки цепей, а золотой наряд казался кричащим, будто солнце.
Цзян Чэн рядом едва слышно вздохнул.
Стоило разглядеть каждого, но внимание рассыпалось брызгами, никак не удавалось удержать его дольше мгновения. Нега уступила место полному безразличию, и Вэй Ин никак вспомнить не мог, зачем ему лица? Что он собирается сделать? Разве есть что-то, что можно предпринять и вырваться отсюда?
Разве нужна ему воля? Зачем?
Запутавшись в собственных размышлениях, Вэй Ин едва не забыл, что двигаться им запрещено. Хотел по привычке почесать кончик носа, но едва дернул рукой и тут же услышал зловещее шипение слуги. Очнувшись, он искривил губы и вскинул лицо.
От этих людей теперь зависит его будущее. От этих или каких-нибудь других. Своего у него теперь ничего нет, только воспоминания.
Он никогда людям не нравился, переживет, только бы не попасть к какому-нибудь чудовищу, но и оттуда выход есть. Умереть никогда не поздно.
И только бы Цзян Чэн сдержал свой дурной норов, а то с него станется новому хозяину глаза пальцами выколоть или вцепиться зубами в глотку, но не спустить оскорбления!..
Не было среди наложников людей более неподходящих для своей роли, чем наследники порабощенного Озерного края. Им придется стиснуть зубы и подчиниться, иначе упасть на колени их заставят. Раздробленными коленями, перерезанными сухожилиями — никому не будет дела до их гордости.
Это Вэй Ин понял по скучающему и холодному лицу Султана. Нет правды и надежды в том месте, которым правит жестокий и пресыщенный человек. Позже обязательно настигнет отчаяние, но пока таинственное спокойствие все еще не отпускало.
Мысли снова куда-то уплыли, и Вэй Ин пришел в себя от ощутимого тычка в спину. Вскинулся, огляделся и обомлел: их успели вывести из зала и с поклонами потащили по коридору. Рядом был только Цзян Чэн, и по его огромным обезумевшим глазам Вэй Ин понял, что все-таки что-то пропустил.
Похоже, у них теперь появился хозяин.