Ген убийцы

      – История искусства это не линейный прогресс развития мастерства и накопления навыков воплощения плода воображения в материальный объект, а история изменений идей и критериев. Племенной первобытный художник был способен передавать натуру с невообразимой точностью, этому есть множества свидетельств, однако он предпочитал быть примитивным – примитивным с нашей, современной точки зрения.       На изображении с проектора – наскальные рисунки пещеры Ласко, за кафедрой лекционного зала библиотеки Джорджа Пибоди – доктор Ганнибал Лектер с докладом о системе образных символов и способах обращения к бессознательному у аборигенов.       – Основное предназначение творения племенного художника – прикладное, оно должно выполнить свою роль в магическом обряде. У племени – своя система символов, художник использует ее и воздействует на воображение соплеменников, у системы символов есть закономерности, формы, цвета, детали, однозначно определяющие значения объектов. Это – образный язык.       Дилан сидел в дальнем ряду, Александра – где-то впереди. Он уже не видел ее затылка с высоким хвостом, зал был погружен в полумрак, прямоугольник света и лектор на сцене были единственными видимыми объектами для трех сотен зрителей, собравшихся в четверг в увлекательное путешествие к истокам первобытного искусства.       У Дилана был выходной, он уже вернулся из зала и слушал, как перекрикиваются соседи. Александра собиралась в университет Джонса Хопкинса, они говорили про Лектера и каннибалов… Когда она села в такси, Дилан уже дожидался в вэне на парковке у дома. Он тронулся и поехал следом.       – Психология первобытных племен отличалась от нашей, в ней было меньше рационального мышления, больше творческого начала, не было разницы между явью и сновидением, все было одинаково ценно и важно. Дети, поглощенные игрой в пиратов и сыщиков, находятся в окружении взрослых, которые одернут их и попросят не шуметь – а у первобытного человека нет такого рационального окружения. Они не выходят из роли, не мыслят критически, не дают оценку мистическому опыту, они наряжаются в животных, танцуют в ритуальных танцах, они искренне верят в чудодейственные связи со зверями и птицами, у каждого племени – свой тотем. Лишь совсем недавно у Капитолия перестали выставлять клетку с живой волчицей – из легенды о Ромуле и Реме, а лондонские львы, пусть и не живые, до сих пор присутствуют во всякой британской символике. Образы, примитивные и простые, должны были попадать прямиком в сердце, это культурный год, передаваемый, как ген, через поколения.       От рассказа Лектера были мурашки; от изображений на слайдах – простых, высеченных из дерева или камня, с очертаниями зверей, которых с трудом можно было узнать, с кривыми рожами, скалящимися в нелепых гримасах, – тоже были мурашки. Или это от кондиционера, направляющего поток холодного воздуха прямо в затылок?       – Если мы нарисуем на листе бумаги круг и два штриха – рот и нос – то у нас невольно возникнет желание дать изображению глаза. Для аборигенов наличие глаз у неживого объекта одушевляло его, в этом была магия. Полинезийский бог войны Оро, всего лишь кусок дерева, обтянутый плетенкой – но с глазами – для племенных жителей был самым настоящим образом страшного бога. Если мы заменим точки глаз на крестики или какие-то иные штрихи, то эффект наличия глаз не исчезнет, важно лишь расположение их относительно других объектов на рисунке… Так аборигены пришли к разнообразию форм и орнаментов, сохраняющих смысл символа. Здесь же основа любви племенного искусства к упрощению и отбрасыванию деталей, ибо для охотника, индейца Северной Америки, точно знающего форму клюва орла, не обязательно изображать орла – ему достаточно клюва, чтобы считать значение.       Все так. Рога и зубастая пасть, чешуя брони, жилистые крылья, мощные когтистые лапы, длинный, закрученный в спираль хвост…       Дилан был в футболке, руки от плеч до кистей покрылись гусиной кожей, волосы встали дыбом. В темноте этого не было видно. В темноте много чего не видно… Даже при свете некоторые люди продолжают быть слепыми и не замечать очевидного.       – Взгляните на макет жилища вождя племени хайда. Три тотемных столба, всего лишь хаотичное нагромождение уродливых масок, не правда ли? Но для индейца это иллюстрация старинной легенды его племени.       Лектер рассказывал легенду, зал слушал, раскрыв рты. Сюрреалистичные сюжеты, непостижимые рациональным умом – потому что убийство это плохо, потому что чудовище это страшно, потому что ложь – это недопустимо. Тот, кто хитростью ловил чудовище, посадив в сеть детей для приманки, убил чудовище и переоделся в его шкуру – чтобы угодить тому, перед кем хотелось выглядеть лучше… В финале обман раскрыли, кто-то умер от стыда – но не герой истории.       – Без пояснений мы бы никогда не могли понять содержание резной композиции макета. До нас дошло немало произведений искусства, но точный смысл их безвозвратно утерян.       На экране появилась деревянная маска – как и остальные лица – с перекошенной улыбкой в виде изогнутой капли, с зазубринами мелких редких зубов, с ассиметричным носом, разными глазами – круглым и в форме капли. Сама маска была в виде капли. Дилан вздрогнул, он видел эту маску на фото давно – когда после окончания школы работал архивариусом здесь, в Пибоди, там, куда бабушка определила его – с глаз долой, но на достойное место.       Дилан чуть не сдох от скуки и пыли в помещении картотеки, оцифровывая архивы, он уволился спустя четыре месяца – и начал искать другую работу, продолжая врать бабушке, что должность архивариуса – предел его мечтаний.       Он работал грузчиком и мойщиком посуды, он работал водителем, когда накопил на старый вэн – на котором ездит до сих пор, спустя уже десять лет после покупки. У него не было денег на карманные расходы, несмотря на бабушкины финансы, он, как одержимый, работал по ночам, днем пытался угодить бабушке, готовил еду, убирал трехэтажную квартиру, он копил на операцию по исправлению заячьей губы.       Бабушка его действия не одобрила.       – Маска вовсе не смешная – пусть и на первый взгляд может так показаться, – покачал головой доктор Лектер. – Она перепачкана кровью и принадлежит горному демону-людоеду с Аляски.       Дилан читал про туземцев Америки, они вовсе не были примитивными, они могли с точностью воспроизводить человеческие головы – например, для декоративной посуды, – но в сюжетном искусстве формы лиц и объектов были далеки от естественных – из-за идеи и задумки.       Лектер переключал слайды, на фото были алтари для человеческих жертвоприношений, устрашающие маски и тотемы, Дилан на них не смотрел. Он уже видел их все – но не помнил, когда и при каких обстоятельствах.       Надень маску зверя – стань зверем, нарисуй на камне глаза – сделай его живым, убей врага – забери его душу. Съешь сердце – получишь храбрость, съешь сердце – получишь любовь.       Убийцы, людоеды, маски чудовищ и искусственный интеллект… Он ушел, как только зал повставал с мест и начал аплодировать, к концу доклада все ногти на руках были со свежими, иногда до крови, следами оторванных заусенцев.       Куда он лезет, зачем ему это все? Надо держаться подальше от этих соседей.