Ген убийцы

      Низкорослый, с округлыми плечами мальчик моет доску – тщательно, так, что к приходу учителя не остается ни одного развода. Мальчика зовут Нил Блейк, он постоянно что-то рисует, он, кажется, единственный, кто не принимает участия в жестоких школьных забавах, не смеется со всеми, когда происходит очередной марафон травли.       За Нилом ходит хвостом сын чиновника из Департамента здравоохранения Балтимора, Джеймс Хьюгли – а Нил всегда на своей волне. Хьюгли недавно притащил траву, старшеклассники курили прямо у здания школы, потом на последнем уроке обществознания Томаса Эванса вызвали к доске, он был настолько блаженный, что выдал философский и абстрактный ответ, который учитель счел удовлетворительным.       Звонок еще не прозвенел, но ученики были уже в классе, гул перекрикивающих друг друга голосов нарастал – будто ручку регулировки громкости двигали от нулевого положения к максимуму. Дилан сидел, нагнувшись под парту, он долго ковырялся в рюкзаке, но вдруг поднял голову и огляделся.       Он забыл, что искал, он рассеянно хлопал глазами.       Остатки воды на доске еще не до конца высохли, парта у двери правого ряда кабинета биологии была такая же, какой он ее помнил, из светлого дерева, с бледными проплешинами от локтей, с выцарапанными бранными словами, которые, несмотря на попытки их замазать, вновь проступали как по волшебству.       Он сидел за первой партой, как и все зубрилы и зануды, которым были важны оценки и мнение учителя. Дилану были важны оценки, просто потому что бабушке были важны оценки. Когда он приносил не A, а B – он становился еще большим разочарованием, неблагодарной тварью и бестолочью, выродком, который был весь в своего проходимца отца и непутевую мать. Когда Дилан приносил C и ниже, ему оставалось только надеть петлю на шею и повеситься.       О суициде Дилан не думал, потому что считал себя трусом и неумехой, который вряд ли сможет сделать все с первого раза, а истории с последствиями неудачных попыток самоубийства не сулили ничего хорошего.       На уроке биологии несложно, ему не о чем волноваться, промежуточный тест он написал хорошо – когда пришел домой, он перепроверил себя. Сегодня должны огласить результаты, наверняка мистер Харрис вызовет кого-нибудь к доске для работы над ошибками. Еще одна причина делать все без ошибок – чтобы не опозориться, будучи вызванным к доске, чтобы не мямлить ответы под насмешки и передразнивания.       За партой он один, на соседнем парном месте на лавке – бумажный дракон, сложенный как оригами. Дилан аж подскочил на месте, когда увидел его. Первым, инстинктивным желанием было спрятать – чтобы никто не отобрал, чтобы никто не помял.       Дилан протянул руки – и тут же отдернул. Руки его меньше, пальцы более худые, пусть и ранки и незаживающие корочки содранных заусенцев такие же неопрятные. Он школьник, ему семнадцать. Ботинки стоптанные, брюки не по размеру, слишком короткие, поверх рубашки, надетой на футболку, чтобы можно было стирать каждый день только футболку, надет вытянутый, непонятного серо-коричневого цвета свитер.       В конце сентября тепло, а он в свитере – чтобы не казаться таким худым и сутулым.       Ощущение было странным, непривычным, наверное, это сон. В реальности он бы точно вот так напоказ на лавку не посадил оригами-дракона.       – …литий-ионный аккумулятор! Вот придурок! В жопу его себе засунь!       Дилан обернулся. Галдящие ученики были позади, в большей степени сконцентрированные в центре класса. Визгливый смех, заговорщический шепот, стук ладоней о парты, шуршание учебников и тетрадей – в последней попытке списать домашнее задание или выучить материал… От толпы отделился силуэт в черной толстовке с капюшоном, силуэт приблизился к его парте и уже собирался сесть задом на дракона.       Изумленный вскрик полоснул по ушам. Дилану не пришлось выставлять руки вперед, пытаясь оттолкнуть того, у кого не было глаз на заднице.       – Боже!       Это был не бог, это был дракон. Дилан не успел опомниться, как обернувшаяся в последний момент Александра Штерн сгребла ладонями бумажную фигурку и села рядом на лавку.       Она держала дракона бережно.       – Он прекрасен! Как всегда.       Александра поставила дракона между ними на стол, сама полезла под парту, под которой все это время лежал ее рюкзак, и начала доставать вещи. Она хлопнула толстой тетрадью по столешнице, затем учебником, дракон подпрыгивал от резонанса, Дилан вздрагивал.       – Ты в порядке?       Она посмотрела на него, он кивнул неуверенно, он не знал, можно ли на нее таращиться. Она была такой же худой, такой же сумасшедшей, лишь каштановая челка была длиннее, она падала на ярко накрашенные, с черными тенями и подводкой темные глаза.       Ей тоже семнадцать. Не тридцать. Семнадцать. Она новенькая в классе, она в их школе четыре недели, она сидит с Диланом за одной партой и, кажется, она не собирается отбирать у него вещи, кидать их в мусорку, она не отстраняется, не закатывает глаза, не отводит глаза, когда вдруг натыкается взглядом на его лицо, на его рот…       У него даже не рот, а волчья пасть – потому что заячью губу все почему-то называли волчьей пастью.       – Ди.       Дилан засопел в ответ. Странный сон.       – Ди, ты чего? Да нормально ты тест написал, ты же все проверил, там, действительно, все просто – черные кошки, рыжие кошки, белые кошки, полосатые кошки, трехцветные кошки…       Она не договорила, ученики замерли вертикально у своих мест, приветствуя мистера Харриса, мистер Харрис прошел мимо и небрежным жестом позволил всем сесть. Александра забавно приподнялась, отставила задницу, она изобразила Викторию Крейн, юбка которой едва закрывала середину бедра.       – Уберите все лишнее.       Мистер Харрис указал на стол Дилана и Александры, Александра наигранно выпучила глаза, оглянулась на учителя воровато, взяла дракона в ладони, сложив их лодочкой, посадила фигурку на лавку.       – Мистер Блейк, раздайте, пожалуйста, работы.       С десятого класса все учителя обращались к ученикам с приставками мистер и мисс – но интонации и пренебрежительное отношение не менялись. Некоторые дети были защищены от пассивной агрессии преподавателей своим волшебным именем, некоторые дети были настолько отбитыми, что ни во что не ставили преподавателей. Имя бабушки Дилана было у всех на слуху, но его это никогда не спасало.       Пока мистер Харрис рассказывал, как его огорчили результаты промежуточного теста, а Нил Блейк раздавал листы с оценками, двигаясь вдоль рядов, Александра пересела чуть ближе и наклонилась к Дилану.       Их бедра разделяли несколько дюймов, которые занимал Дракон. Она касалась его локтем.       – Держи, пока я не забыла. На замену.       Она переместила вдоль стола книгу, которая оказалась не учебником, а философским романом Ницше. Дилан уставился на книгу, взял ее на автоматизме.       Он носил с собой «Так говорил Заратустра» из домашней библиотеки, чтобы читать во время перерыва на обед. Потом книгу утопили в мужском туалете – вместе с содержимым рюкзака. Если бабушка узнает о том, во что превратилась книга, она его не убьет – но сильно покалечит.       Он хотел поблагодарить, но рот так и не открылся.       Ученики облегченно вздыхали, видя на листках, полученных из рук Нила, оценки, кто-то обсуждал вопросы, кто-то – телевизионный сериал. На работе Александры было A, она не удивилась и не обрадовалась – и вместо этого еще ближе придвинулась к Дилану.       – После уроков все в силе?       От тихого шепота у него были мурашки. Он не отстранился, только потому что его парализовало от приятного волнения, расползавшегося от центра живота к груди и бедрам.       – Зоопарк, рыбы разные кривые и косые в аквариумах, морские котики, которые пускают пузырьки и ловят их ртом…       Дилан таращился на нее с непониманием.       – У тебя A, можешь выдохнуть, – продолжала она, проследив взглядом за тем, как напротив Дилана на столе появляется листок с промежуточным тестом, Дилан смотрел на ее руки с разбитыми костяшками, на правой кисти – отек. – Если ты боишься, что я плохо вожу, сам сядешь за руль, ты за две недели научился лучше, чем я за все время.       У нее Мини Купер, она учила его водить, они договорились ехать в зоопарк Мэриленда в Балтиморе, он уже не раз обманывал бабушку отговоркой про школьные проекты, возвращаясь домой поздно – потому что они с Александрой проводили время.       Проводили время… Они гуляли, они вместе сидели в библиотеке, они вместе делали уроки – в пустом школьном кабинете или где-нибудь на улице в парке.       Она подралась с Эверглейдом и его компанией, потому что они хотели запереть Дилана в кладовке миссис Мессины, учительницы химии, вместе с лабораторным оборудованием и химикатами – там, куда нельзя было входить посторонним. Они как-то раздобыли ключи, они улюлюкали и хохотали, втроем заталкивая его сначала в пустой класс, затем в кладовку.       Александра искала его, она налетела на Эверглейда как кошка, Эванс и Нолан стояли в стороне и просто смотрели, Дилан не сразу оказался рядом и не сразу оттащил ее назад.       Он тогда впервые преодолел этот тактильный барьер, он держал ее крепко, под мышками, он держал ее, даже когда Эверглейд, выкрикивавший угрозы и проклятия, убежал прочь.       Ее тело было напряжено, она была слишком худая – как кошка, у которой может быть объемная шерсть, но под шерстью – лишь кости и кожа.       Она спрашивала, как он, у нее по губам текла кровь, у него из носа текла кровь. Он тогда впервые подумал, что хочет ее поцеловать, испуг прошел, боли он не чувствовал, от эйфории немного кружилась голова.       Он тогда одернул себя, объяснил это тем, что он просто обрадовался чудесному избавлению, что это всего лишь гормоны, облегчение, восторг победителя.       Дилан сглотнул, облизал губы, несуществующие воспоминания внутри сна были ярче обычных. Он хотел остаться в этом сне, в этом сне ему хорошо.       – Все в силе, – наконец, выдавил он.       Голос был чужой, невнятный. Осторожный. Но за эти последние четыре недели он говорил больше, чем за всю жизнь.       – Ну и замечательно. Я уже испугалась, что придется опять отбивать тебя у бабки.       Ей не нравилась его бабушка. Его бабушке она тоже не нравилась – пусть и бабушка этого вслух ни разу не говорила, лишь поджимала губы и фыркала. Его бабушка знакома с ее бабушкой, и они такие одинаковые…       – Нет.       – Мисс Штерн, вы опять без учебника?       – Да, сэр.       Все носили учебники пополам, чтобы меньше тащить, Дилан всегда носил все – потому что не с кем было делить. Даже сейчас он по привычке мог принести все – хотя ему нравилось сидеть бок о бок, он уже не пугался тепла от соприкосновения локтей и бедер, от шепота у уха, щекочущего щеку.       Бабушка поспешила предостеречь его, что если он надумал сношаться с Штерн, защищать его она не станет – а отдаст на расправу бабке Штерн. Формулировка была грубая и несправедливая – и смысл ее Дилан понял намного позже.       Когда слово стало не только стыдным и неприличным, но и актуальным. Он не надумал, но хотел. Не сношаться, но заниматься любовью.       От воспоминаний о странных фантазиях, которые наполняли дурную семнадцатилетнюю голову, Дилану стало жарко. Да что же это такое!       Во сне все можно. И это намного лучше, чем убивать людей, потрошить людей, жрать людей…       Но сон был настолько правдоподобным, что Дилан сомневался, сон ли это. Может, это путешествие во времени, в параллельную вселенную, где все было по-человечески, как должно было быть? Хронофантастика, мультиварианты, как в ее художественных книгах.       Дилан не читал ее книги. Он опасался, что так он увлечется ей еще сильнее. Ему хватало сумасшедшей соседки и в реальности.       Дилан положил свой учебник между ними на стол, руки тряслись, когда он переворачивал страницы. Он не знал, какую страницу открывать.       Начало года, они проходят генетику. Доминантные аллели, рецессивные аллели, диплоидные гомозиготные и гетерозиготные организмы…       – Законы Менделя, мисс Лидс, – произнес мистер Харрис. – Напомните нам.       Мелоди Лидс не слушала его, она откликнулась не с первого раза.       – Законы Менделя, – повторила она задумчиво, ожидая, что Люси Циммерман, ее подруга и соседка по парте, ей подскажет. – Мендель открыл законы…       – Их было три. Мисс Циммерман, ваша очередь, ищите в учебнике, у вас есть три секунды – столько же, сколько и законов. Три закона Менделя, мисс Циммерман.       – Три закона Менделя… – нараспев повторяла за ним Люси. – Мендель открыл три закона.       – Да, мистер Блейк.       – Первый закон Менделя – закон единообразия гибридов первого поколения: при скрещивании гомозиготных особей разных чистых линий с одним отличающимся признаком с одной парой вариантов его проявления, все потомки единообразны и носят проявление признака одного из родителей. Второй закон Менделя, – Нил набрал воздуха в грудь, – закон расщепления. При скрещивании гетерозиготных потомков первого поколения между собой во втором поколении наблюдается расщепление признака в пропорции три к одному по фенотипу, в пропорции один к двум и к одному – по генотипу…       На тему скрещивания особей все реагировали бурно и одобрительно, на инцест между особями первого поколения для создания второго поколения ученики присвистывали и хихикали.       Нил продолжал. Он отвечал развернуто не только потому что знал материал, но и для того, чтобы никого больше не спрашивали – потому что цирк с ответами тупых одноклассников мог длиться вечно.       – Третий закон Менделя – закон независимого наследования: при скрещивании особей, отличающихся друг от друга по двум и более признакам с парами вариантов, гены и признаки наследуются независимо друг от друга и комбинируются во всех возможных сочетаниях. Мендель проводил эксперименты на горохе…       – Спасибо, достаточно.       У Александры в тетради был листок с рисунками котов всех трех поколений, иллюстрирующих все три закона – с родительскими особями: белой короткохвостой и черной длиннохвостой. Потом они рисовали огромную схему с вариантами от рыжих, полосатых до трехцветных, короткошерстных и длинношерстных, смотрели все возможные сочетания и варианты с разными исходными материалами.       Карие глаза – доминантный признак, серые глаза – рецессивный. Александра сказала, что когда она родилась, у нее были серые глаза – и потом они поменяли цвет. Она носит гетерозиготный признак цвета глаз, ее котята могут унаследовать как карие, так и серые глаза – с вероятностью пятьдесят на пятьдесят.       Если она передаст серый цвет, а у партнера серые глаза, то глаза у ее ребенка будут серыми.       Александра взяла дракона с лавки, перегнулась через Дилана, она хотела поставить фигурку справа от него, на край, подальше от любопытных глаз и так, чтобы случайно не сломать.       Дыхание перехватило, это было самое настоящее влечение, с притоком крови к щекам и гениталиям, со смущением, от которого хотелось провалиться сквозь землю. Он начал ерзать на стуле, но стало только хуже. Александра уже вернулась в обычное положение, она лишь подпирала его плечом, он зажмурился.       Конечно же он поедет с ней в зоопарк, будет смотреть на морских котиков, будет решать задачки по генетике, он будет облизываться и хотеть заниматься с ней любовью, а не сношаться, она будет смотреть ему в глаза, он будет доверять ей.       Она скажет, что он ей нравится – всегда нравился – когда вдруг их школьная дружба уже спустя несколько дней станет слишком близкой.       Рот будет наполняться слюной, в паху будет приятная тяжесть, он будет держать руки на ее талии не потому, что держит ее, чтобы она не убила Эверглейда…       Во сне все можно.       В реальности – очень многое нельзя.