Ген убийцы

      – И вы хотели его убить?       – Поначалу. Первые минут пять. Ну, может, десять. Убить это скучно, я хотел отомстить.       – И вы знаете, как.       – Да. Теперь знаю. Я заберу у него все, он останется ни с чем. Даже не с голой жопой, а без имени. Имя я его тоже заберу – и повешу на позорный столб, как знамя величайшего лжеца Семи Королевств.       – Это тоже символ?       – Ага.       – Вы ставили себя на его место?       Кристофер задумался. Взгляд скользил по просторному двухэтажному кабинету доктора Лектера, по пестрым полоскам корешков книг на верхнем уровне библиотеки, по аркам и колоннам, подпиравшим ограждение мезонина, по столу и ковру в центре зала, и остановился на черной фигурке оленя.       – Да.       – И как вам?       – Мерзко. Пусто. У него все вокруг пластиковое. Огонь в камине не греет, цветы в вазах не пахнут… И еда без вкуса.       Ганнибал Лектер понимающе кивнул, он сидел напротив, отзеркаливая позу Кристофера, сидевшего напротив в кожаном квадратном кресле. Он сменил положение, чуть наклонился вперед, подпер подбородок сложенными лодочкой ладонями.       Кристофер пошевелился и сел так же.       – Что будет, когда вы отомстите?       – Что будет? – Кристофер усмехнулся. – Буду жить дальше. У меня сейчас полноценная жизнь, я не одержим этим, я не одержим им. Я пережил это, я переболел это. Пять лет прошло, я уже другой человек.       Он не говорил друзьям, что Лектер теперь его терапевт. Это получилось случайно, спонтанно, вовсе не по задумке. Он всего лишь пошутил, что ему жаль, что у него сейчас нет такого суперклассного терапевта, как доктор Лектер, а иначе он бы справился с задачей быстро и без риска выгорания – а доктор Лектер сказал, что это можно исправить.       Потом Кристофер пошутил, что очень здорово, что Виктория Крейн умерла – потому что теперь раз в неделю у доктора Лектера освободился час терапии.       Он решил воспользоваться этим часом, чтобы не говорить о работе. Он хотел говорить о чем угодно, но не о работе – но так или иначе диалог возвращался к нейронке.       – Я хочу всем показать, что он лжец. Мне больно видеть, что все жрут ложками его ложь, что никто не видит, что он обманщик, вор, что он просто наживается на таких легковерных дураках, как я – которые готовы работать за еду – лишь бы их идея нашла применение. Я до сих пор не понимаю, почему они не видят. Они что, слепые? Они смотрят жопой? Простите.       – Ничего. Продолжайте, Кристофер.       – Он даже уже не притворяется особо, по нему все видно. У него все на лбу написано! Крупными буквами: «Обману дорого и больно. Приходите ко мне и несите мне свои золотые яйца, я их продам…». Нет, не так! «Я продам скидку на них, когда буду продавать потом – когда найду идиота, которому продать»!       Кристофер разгорячился, он часто дышал, у него заколотилось сердце – от всколыхнувшегося вдруг гнева. Сраный Серрет! Пустая обертка, картонка, ловушка для лохов!       Ему было обидно, что он попался – как и все остальные. Он так хотел поверить в чудо, что не видел красных флагов. Он убеждал себя, что не Серрет такой талантливый манипулятор, а он, Кристофер Марло, просто был наивным романтиком, купившимся на сказки о великом делании и великом будущем – где таких, как он, творцов, Поэтов, понимают.       Что было бы, если бы он не увидел, если бы не обжегся, если бы не начал брыкаться? Он бы умер, отравившись ядом змея, он бы был среди тех безвольных тел, из которых уже нарцисс-паразит высосал душу, он бы пускал слюни и верил, что Джозеф Серрет его любит и ценит – раз он все еще плетется в упряжке ездовых лошадок и ездовых собак.       Или, может, его бы даже показывали, как циркового зверя – потому что Кристофер умен и хорош собой, и с ним можно делать шоу, захватывающее, феерическое, он выносливый и отчаянный, он за похвалу любой трюк исполнит…       Кристофер вынырнул из мыслей, глаза его блестели. Он думал, все будет проще. Он думал, ему легче.       – Это не рецидив, Кристофер. Это фантомная боль.       Голос Лектера был успокаивающим, как журчание лесного ручья, он не был таким, как у Джозефа, змеиным шепотом, шелестящим и загадочным. Он сравнивает? Зачем он сравнивает?       Еще не хватало увлечься доктором Лектером!       Чуть больше недели Кристофер почти каждый день с ним общается, тот терпеливо помогал размечать истории болезней и криминалистические отчеты. Кристофер не психолог, не психиатр, не криминалист и не генетик. Он ученый – потому что много лет работал с учеными, он разработчик искусственного интеллекта – потому что он разрабатывает искусственный интеллект… Вообще он по профессии режиссер и пришел в информационные технологии как сценарист в геймдев. Он мог быть кем угодно, он мог что угодно, ему все было интересно.       Кристофер скривился и изобразил рвотный позыв, издал звук инопланетных цивилизаций. Доктор Лектер рассмеялся, тихо, обнажая мелкие, острые зубы. Он редко так улыбается – только когда его что-то умиляет.       Дожили. Теперь он умиляет.       Он артист, он всегда был шутом, а ему нравились антагонисты. Он тоже нравился антагонистам – но исключительно в законах жанра. Шут выступает на сцене как свита злого короля, шута казнят, если он перестает быть смешным, шут спасается, если он способен перехитрить злого короля.       Кристоферу не надо было принцессу и полцарства впридачу, Кристоферу нужен был сам король – и потому он все время опрокидывал шахматную доску, ломал идеальную партию, был всегда не к месту и не ко времени.       Когда он вдруг заявил Джозефу Серрету, что все, что он делал, было вовсе не ради науки, Серрет поднял его на смех.       – Неужели ты настолько дурак, что на что-то рассчитывал?       Эта фраза въелась в кожу, она была выжжена клеймом, горела пощечинами на щеках, щипала глаза злыми слезами. Потому что это была правда… Он выбрал Серрета, потому что Серрет был недоступной холодной глыбой, без души, без сердца, безучастной, равнодушной, показно щедрой и внимательной, только когда ему что-то нужно. Он ходил за Серретом, как цыпленок за курицей, как утенок за уткой, как котенок за мамой-кошкой, он, как и все, приносил трюфели в пасти, жуков в клюве, он созидал, он создавал, он воплощал идею в реальность, пока Серрет толкал идейную ложь под видом правды, пока Серрет питался энергией тех, кто самоотверженно творит ради него.       Кристофер захотел больше, чем ему полагалось. Он возомнил, что он особенный в этом курятнике, что он не тушка бройлера, а кто-то другой. Неведомая зверушка, возгордившаяся и поднявшая голову.       Все говорили ему, что он просто неблагодарная свинья, что Джозеф дал ему крутую работу, крутой проект, крутую возможность быть полезным, участвовать в великом делании, принести пользу великому технологическому будущему… Как же! Серрету насрать на будущее, насрать на людей вокруг, ему даже насрать на себя, раз он пустой и никак не может насытиться.       Ему говорили, Серрета, вечно голодного, как вендиго, остается только пожалеть. Как же! Он хотел свернуть ему шею, он хотел насадить его на кол, он хотел сделать из него чучело и поставить на первом этаже штаб-квартиры Cobaltum вместо Рождественской елки.       Ему говорили, что Джозеф его просто пожалел – и отпустил, не стал ломать ноги, не стал ломать руки или хребет… За то, что он сделал. Все поверили, что Кристофер украл Ричарда. На самом деле это Серрет украл Ричарда у Кристофера – и наверняка воткнул в множество разработок за последние пять лет.       На самом деле Ричард не был тупым, как бревно, Ричард просто притворялся идиотом, чтобы к нему относились снисходительно и не воспринимали всерьез – потому что это была базовая человеческая защитная реакция.       Кристофер подарил Ричарда Александре. Если бы не было Александры, Кристофер, наверное, убил бы себя – потому что тогда ему казалось, что он один единственный на всем белом свете со своей болью и обидой, покинутый, сломанный, никому не нужный.       Он прочел ее книгу случайно, он написал ей, тоже без особого умысла, что сюжет она украла у него, потому что выглядит так, что главного персонажа-нарцисса делали на одном заводе с его персонажем-нарциссом. Они разговорились. Тем же вечером они пили вместе в баре, больше они не расставались.       Он бы женился на ней, если бы ей нравились мужчины, а ему – женщины.       Спустя несколько месяцев после знакомства под Рождество они дурачились в шведском гипермаркете товаров для дома, светловолосый молодой мужчина в красной шапке при них снял с верхушки елки Вифлеемскую звезду и надел туда красный сверкающий шар.       – Да, все так! – крикнул ему Кристофер. – Чтобы любовь и добро можно было подарить взошедшему алому солнцу.       Мужчина обернулся. Это было магическое заклинание, связавшее их троих. Цитата была из книги Александры, цитата была про рубедо, последний этап великого делания. Уильям знал алхимию не понаслышке.       Рождество они встречали втроем, в квартире покойных родителей Уильяма в Сохо. Они были лучшими друзьями почти пять лет – и в Балтимор тоже переехали вместе.       Уильям бы тоже женился на Александре, если бы она не сказала, что она видела его в браке с золотоволосой высокой женщиной, которая будет его музой и великой любовью. Уильям поверил – он, как и она, мог видеть.       В итоге все получилось забавно, он увидел для нее Дракона, она привела его к Кэтрин. Кристофер видел Кэтрин в кофейне. Длинноногая Кэтрин будет носить Уильяма на руках, Уильям будет рисовать ей цветы, а они с Александрой споют дуэтом на их свадьбе что-нибудь из Ghost – обязательно пьяные вусмерть.       – Фантомная боль возникает от пустоты.       Голос Ганнибала Лектера вновь ворвался в мысли, развеял туман.       – Доктор не лечит фантомную боль?       – Нет, не лечит. Но при правильном лечении под наблюдением доктора боль уходит, а на ее месте, в черной выжженной пустоте, на выравненной подготовленной земле строится новый светлый дворец.       Кристофер понял. Доктор Лектер называл это Дворцом Памяти, Кристофер называл это Замком Альбедо.