Ген убийцы

      Дилан вышел за порог, июльское солнце слепило глаза – но он не проснулся. Он в растерянности остановился, дверь захлопнулась у него за спиной, ему стало не по себе.       Александра шла впереди, она уже спустилась с крыльца и обернулась.       – Чары злой старой ведьмы больше не действуют, – сказала она.       Дилан обернулся на окна обеденного зала, выходящего на улицу, бабушка наблюдала за ними. Он надеялся, она не слышала слов Александры.       А что, если слышала? Что она сделает – во сне?       Они же вдвоем, они же могут делать, что им захочется – потому что это сон. Почему люди во сне более беззаботные, хотят летать и творить глупости, ожидают, что случатся чудеса? Дилану редко снились сны – а те, что он запоминал, были отвратительными, после них потом весь день был неприятный осадок – пусть и он не мог вспомнить, что именно ему снилось.       Будет ли неприятный осадок после этого сна?       – Как ты понял, что это сон?       – Потому что этого не было.       – То есть мы с тобой не были знакомы десять лет назад?       Дилан покачал головой. Он вновь обернулся на окна, на дверь, ему вдруг представилось, что бабушка выбегает и затаскивает его обратно, тянет за руку, держит крепко и больно. Он выше бабушки на голову, она невысокого роста и худая, Дилан тоже худой, но все равно сильнее.       Он помрачнел.       – А как мы познакомились?       Она ведет себя так, будто верит ему. Она верит ему? Он же сказал то, за что его точно отправили бы в дурку – как в глупой песне, звучавшей, когда он ворвался к ним в квартиру и начал орать, как они его достали…       – Мы соседи. Ты живешь вот тут, – он указал на соседний примыкающий стена к стене дом слева. – Сейчас тут живет мистер Райтсон, он художник, он умер. Он тихий и его вовсе не слышно – а вы трое шумели.       – Мы трое?       Она пропустила мимо ушей фразу с одновременным утверждением, что художник живет и умер.       – Ты и твои друзья. Кристофер и Уильям.       Она улыбнулась, одобрительно поджимая губы и поднимая брови. У нее все такая же мимика…       – Ты еще с ними не знакома?       – Не знакома. Мы шумели, и ты пришел разбираться?       Дилан кивнул. Они шагали по тротуару вдоль домов, газоны выцвели, каменные дорожки были белесыми от сухой пыли. Ему было все равно, куда идти, он хотел взять ее за руку – но вновь вспомнил, что это слишком.       – Звучит правдоподобно, – усмехнулась Александра. – А потом?       Стоит ли рассказывать? То же ли это самое, как если бы он рассказал ей будущее? Но они не в прошлом, они во сне…       Зачем ему этот сон? Что ему его бессознательное хочет сказать? Что он по-прежнему гадкая лягушка и сутулый пес? Что он может нравиться ей даже таким?       Во сне про школу все было проще – потому что она уже его трогала, уже с ним дружила, уже заглядывала в глаза и все понимала – а он дарил ей драконов из бумаги.       – Потом я избегал тебя, потому что ты мне понравилась. Потом ты меня преследовала, потому что я тебе понравился.       Слова вырвались сами, на одном дыхании. Александра рассмеялась.       – Вот это я понимаю, вот это точно я! Я надеюсь, я не вломилась к тебе в дом и не была чересчур навязчивой.       Дилан покачал головой.       – Я вломился к тебе домой. А твой друг Уильям наставил на меня пистолет – потому что он испугался.       – Боже.       – А другой твой друг Кристофер шутил, чтобы мы не целовались при Ричарде. Ричард это искусственный интеллект, он, как я понял, твой – то есть Кристофер сделал его для тебя.       Какой же он бред несет! Александра хохотала, он сам хихикал, это было странно, это было вовсе не сложно – и вовсе не стыдно.       Если бы все было так, как он сказал, он бы не очутился в этом сне… Дилан вдруг помрачнел, Александра перестала даже улыбаться.       Она остановилась, Дилан тоже остановился.       – Я не лгу.       – Я знаю.       – Я не выдумываю.       – Я знаю.       – Откуда ты знаешь, почему ты так уверена?       Он вздохнул. Ему хотелось закрыть лицо руками, хотелось зажмуриться, яркое солнце, яркое небо, летняя жара никак не сопоставлялись с начинающими заполнять голову мрачными мыслями.       Это точно психоз, а не сон. Может, он сейчас пускает слюни или его откачивают в реанимации или он умер и попал в странное место – то ли рай, то ли ад, то ли чистилище.       Если чистилище – то есть выход. Данте такого и вообразить не мог – а вот Дилан вполне вообразил. И образ возлюбленной явился ему неспроста…       Александра протянула ладонь – и он взял ее за руку, переплел пальцы. Если бы она видела его сегодня в первый раз в жизни, стала бы она протягивать ему руку? Руку – ему? Брать его руку – неопрятную, в шрамах, – смотреть ему в лицо, видеть его кривой рот?       Это не фантазия, тут он не может додумать, дополнить, домыслить… Здесь так, как если бы это было в жизни – где он мало что решает и мало на что влияет.       Если он застрянет в этом сне навсегда, он женится на ней, как только сделает операцию, он съедет от бабки, как только накопит денег, он…       – Дилан, просто скажи. Если мы рациональным умом что-то не понимаем, это не значит, что этого нет, или что это неправильно.       Она поняла его еще раньше, чем он понял себя сам – и это было феноменально. Она поймет и сейчас – уже понимает.       – Я не знаю, что делать.       – У тебя есть ежедневник?       Она знала, что он имеет в виду совершенно другое…       – Нет.       – Что бы ты делал обычно? В двадцать лет.       Днем готовил бы еду, читал книгу, поливал газон из шланга и что-нибудь чинил. В семь часов он бы поехал на смену в магазин товаров для дома или в магазин садовых товаров, потому что он хотел работать каждую ночь, а не с графиком два через два.       Спал бы он в машине – в перерыв с часа ночи до четырех утра, пока никто не принимает заказы на доставку. Утром он успевал пробраться в комнату, молясь, что бабушка его не слышит, поспать пару часов в кровати – после того, как примет душ и переоденется.       Рабочую одежду он прятал подальше – чтобы бабушка не начала орать, что от нее пахнет машиной, потом, сигаретами и еще бог весть чем.       – Днем был бы прислугой для бабушки, ночью супергероем на вэне.       Она рассмеялась, она притянула его к себе за руку, она обняла его за плечи, он тут же обнял ее за спину, прижимая к себе.       Сердце колотилось, он даже на мгновение закрыл глаза. Интересно, он всегда так будет реагировать – даже спустя несколько дней, несколько недель, спустя еще десять лет?       Если бы он так десять лет назад стоял посреди улицы на тротуаре у всех на виду, прижимая к себе самую красивую девушку на свете, он бы умер на месте. Нет, все же, во сне все иначе… Но в реальности он тоже с ней – наконец, с ней. И он еще большее чудовище.       Дилан хотел сказать, что рядом нет нейронки по имени Ричард, и они могут поцеловаться – но не решился. Откуда в нем это? Он умеет шутить?       Она бы поцеловала его, он был уверен.       – Здесь есть парк. В противоположной стороне.       – М-м.       Александра не сразу подняла голову, ее дыхание щекотало ему шею, отпускать он ее не хотел.       – Можем туда доехать.       – Угу, – отозвалась она.       От этих звуков согласия у него были приятные мурашки. Она специально это делает – и он слышит, как она улыбается, он чувствует, как она улыбается, пусть и она снова опустила голову, и он не видел ее лица.       Дилан разжал объятия. Александра нехотя отступила.       – Туда?       Дилан кивнул.       Они шли, держась за руки – и он, будто бы на спор или назло, даже не думал отпускать, когда они поравнялись с его крыльцом. Вэн стоял чуть в стороне, на пороге квартиры появилась бабушка. Дилан не хотел – но вздрогнул в момент, когда открылась дверь.       – Куда это вы собрались?       – В парк, – ответила Александра.       – Никакого парка. Газон не полит. Ты ждешь, когда солнце все спалит? Посмотри, какое все неопрятное! У всех газон как у людей, а у нас – сафари!       Дилан застыл на месте, этот голос бабки парализует, хочет он этого или нет.       – Нет, – ответил он.       Александра округлила глаза, бабка тоже округлила глаза.       – Что ты там мычишь? Нет? Я тебе покажу «Нет»! Это он так перед тобой выделывается, Александра, ты его дурному не учи! Придумал бабушке перечить!       – Я сказал, нет.       Миссис Вермиллион уже спускалась с крыльца и приближалась к ним.       – Хочешь, чтобы я тебя из дома выгнала, неблагодарная гусеница, на порог больше не пустила? И тебя не пущу, и подружку твою за компанию! Будете под забором ночевать, оба!       На такое он редко осмеливался. Она потом, действительно, выволакивала его из дома, чаще в домашней одежде, чаще в плохую погоду, чаще обязательно когда кто-то проходил мимо – потому что ей нужны были зрители.       – Миссис Вермиллион, сейчас мы все сделаем, все польем! – Александра подняла руки вверх, на уровень плеч, демонстрируя ладони. – Газон будет лучше, чем у всех соседей!       – Как же, лучше!       – Точно, точно!       – Что вы тут устраиваете? Совсем стыд потеряли! Жметесь тут! У всех на виду! Мне перечите!       – Не перечим, уже идем поливать газон.       – Не стой как истукан! Она за тебя поливать будет?! Бесстыжий выродок!       – Бабушка.       – Кого я вырастила!       – Бабушка, замолчи.       – Ах замолчи?!       Если бы Александра не оттянула его за локоть, он бы попался под руку бабке – которая уже привычным жестом замахнулась.       – Газон, газон! – выкрикивала Александра, утаскивая Дилана к дому. – Сраный газон, – добавляла она ему на ухо, от будоражащего шепота он не понимал, стоит ли вырываться – потому что злость и бешенство застилали глаза.       На бабку он никогда не поднимал руку. За исключением одного раза… Он был уверен, больше одного раза – который уже произошел – у него не хватит духу.       – Не перечь ей, она не понимает слова «Нет». Только не перечь ей сейчас, – говорила Александра ему на ухо. – Она необучаемая. Ее можно только обхитрить.       Как же, обхитрить! Может, конечно, он просто дурак и плохо врал… Да, он плохо врал – потому что врать плохо.       – Неблагодарные внуки! Что бабушка твоя скажет, Александра? Что она на это скажет?       – Пожалуйста, не рассказывайте ей, пожалуйста, не надо!       Дилан уже с ненавистью сжимал в руках садовый шланг – как если бы это было горло бабки, – а Александра очень правдоподобно умоляла не жаловаться на нее бабушке.       – Прошу вас, она же расстроится! Мы больше так не будем! Мы просто от жары такие нервные!       – Так сидите дома!       – Мы в парк хотели!       – Никакого парка!       – Там не жарко!       – Никакого парка!       – Миссис Вермиллион!       Бабушка уже скрылась в доме, Дилан швырнул шланг на траву и злобно фыркнул. Потом он сел на газон – не боясь, что на брюках потом останутся следы, которые он больше не отстирает – и закрыл лицо руками.       – Дилан.       – Не надо! – взвыл он. – Не надо меня защищать! Не надо меня жалеть! Не надо вот этого вот всего! Как же мне это надоело! Надоело! Это уже закончилось, закончилось, я все уже сделал, я уже все заплатил! Если это персональный ад, это расплата – то что тогда было до?! За что?! За что?!       Когда он прекратил кричать, она попыталась обнять его за плечи, наклоняясь, но он опять заорал.       – Я один во всем виноват! Я один! Ты тут ни при чем, ни при чем! Тебя не должно быть здесь! Это никакое не чистилище, это ад, я не выйду отсюда, не выйду! Гребаные нейронки, гребаные каннибалы, гребаные соседи, гребаная полиция, гребаный Дракон в гребаной маске! Гребаная школа, гребаная бабка, гребаный больной, прогнивший насквозь мир!       Ну что, что он еще должен сделать? Снова убить бабку? Снова убить троих женщин? Его поймают, его посадят на электрический стул, ему одна дорога – на тот свет. Может, это уже произошло – и он попал в ад, просто он забыл об этом?       А она – она тут при чем? Она не виновата, что она влюбилась в него, она сумасшедшая, но она хороший человек! Ей зачем здесь быть?!       Точно, как же! Она не настоящая, как же хорошо, что она не настоящая! Он выдумал ее, как и другие сны, он выдумал ее!       Может, он вообще ее выдумал – потому что окончательно спятил?       Когда он убрал руки от лица, когда он осмелился поднять на Александру взгляд, в ее глазах стояли слезы. Он резко поднялся – так, что закружилась голова, слова застряли в горле.       Она первой подошла к нему, она обняла его – почти схватила, сжала его грудь под мышками сильно, так, что воздух вышел из легких.       – Хочешь я убью их? Хочешь я убью их всех? – спрашивала она, задрав голову, он держал ее за затылок, их тела соприкасались бедрами, ему было страшно и одновременно приятно. – Сравняю этот город с землей – хочешь? Дилан!       Она называла его Дилан. Он ненавидел свое имя. Всю жизнь ненавидел свое имя… Почему оно сейчас не кажется ему ужасным, противным, царапающим мозг, выкручивающим кости, хуже скрипа пенопласта, хуже царапанья ногтями стекла?       Она пришла к нему тогда – когда поняла, что он Сердцеед, – она ждала его у дома после работы, он подумал то же самое…       – Я уже всех убил, – ответил он. – Десять лет спустя.       Александра моргнула. Она не разняла рук, державших его, она, наоборот, будто в облегчении расслабилась, еще сильнее прижалась.       – Хорошо.       Хорошо?       Если его, все же, поймают, он будет экспонатом в паноптикуме доктора Чилтона – и если Дилан успеет жениться на Александре, она сможет навещать его часто.       – Эй, вонючка! Так это ты орешь на всю улицу!       Голос и гогот были похожи на удар камнем по затылку – от неожиданности. Во сне можно убивать?       Дилан обернулся, Эверглейд, Нолан и Эванс были такими же, какими он их помнил, когда ему не везло, и они оказывались рядом, праздно шляясь по улицам Маунт Роял Террас – потому что были еще безработными отпрысками богатых родителей.       – Вонючка, у тебя подружка! Ниче такая подружка!       – Ты еще кто такой?       Александра была похожа на кошку – и Дилан уже предвкушал реванш, он стиснул руки поверх ее футболки. Это было больше похоже на заигрывание, так он сжимал бы ее талию, если бы их, наконец, оставили наедине.       Эверглейда он не убивал… Но почему-то был уверен, это сделает Александра – и так, чтобы ее никогда не поймали. Когда они сделают так, чтобы он сел за преступления Сердцееда, Эверглейда скормят свиньям.       От ощущения эрекции Дилан опомнился. Фантазии не имеют ничего общего с реальностью – и вовсе не обязательно…       – Подружка зоофил! Ау-у-у!       Они изображали волчий вой. Когда Эверглейд зачем-то начал приближаться и сошел с тротуара на газон, Александра вскрикнула.       – О боже! Осторожно! Там дерьмо!       Эверглейд посмотрел себе под ноги – но там ничего не было.       – Ой, нет, я ошиблась – это ты дерьмо! Иди отсюда, клоун!       – Коза, ты нарываешься.       Александра развернулась к Дилану, она вовсе не переживала, ей было весело.       – Ты думаешь о том же, о чем и я?       – Надеюсь, нет.       Она уже шла к водопроводному вентилю на стене дома, Дилан поднял присоединенный к крану шланг.       – Бабушка будет рада, – сказала Александра – и выкрутила вентиль на максимум.       Дилан всегда поражался, какой Нед Эверглейд – как и его приятели – тупой. Он понял, что на участок у дома Дилана не стоит заходить, только когда ему в рожу ударил резкий и мощный поток воды.       Струя била далеко, брызги разлетелись в стороны, окатили лавиной Нолана и Эванса. Те заорали, отпрянули, Эверглейд свалился на землю, тут же встал, начал отплевываться – но Дилан снова сбил его с ног водой.       Скормить Эверглейда свиньям, все же, очень заманчивая затея. Троица бежала по улице прочь и выкрикивала ругательства вперемешку с воплями возмущения. Александра хохотала, вода уже перестала бить неукротимым потоком, Дилан выронил – бросил – шланг на газон.       Он обернулся, они одновременно шагнули друг другу навстречу.       Он поцеловал ее первым или она поцеловала его раньше, он так и не понял. Это было возбуждающе влажно – от брызг, попавших даже на Дилана, от его слюнявого рта, который он боялся раскрывать – поначалу.       Все было иначе – потому что это было десять лет назад. Все было так же прекрасно, как десять лет спустя.       Все-таки есть добрые сказки – которые заканчиваются хорошо, которые заканчиваются поцелуем.       Он проснулся.