космический шаманизм в запястьях

Обретение. Дерево было всем. Началом и концом. Временем. Вселенной. Оно существовало вне, между, над и внутри. Сущность бесконечности, заключенная в дерево, шелестела зеленой листвой в кроне, утопающей в небесных просторах. Так высоко, что не разглядеть верхушку. А звезды смеялись с неба магистралями до иных галактик словно приглашали в путешествие. Феликс тихо выдохнул, прикрывая глаза и поворачивая ладони от своего тела. Высокая трава цвета лайма щекотала кончики пальцев, ветер ютился в волосах и всё это зарождало где-то внутри за грудной клеткой возле сердца незнакомое спокойствие. - Такое спокойствие ощущают люди, когда зимой возвращаются домой и обнимают своих любимых. Подсказывает Хёнджин. Он видит глазами Феликса, слышит и чувствует тоже, что и он. И волнение, трепыхнувшееся в груди молодого шамана птицей, передалось ему в полной мере. Феликс слушал. Поляна полнилась неразличимыми голосами, шелестом и жизнью. Дерево говорило тысячей голосов и смотрело тысячей глаз. Звало к себе, практически притягивало. В кончиках пальцев кололо онемение. - Ты бывал здесь? - сглотнув, спрашивает Феликс. - Нет, - просто отвечает Хёнджин. - Я не знаю, что это за место. Хёнджин не знает чего-то впервые за долгие перерождения. Мир казался ему понятным от и до, простым, созданным из парочки кирпичиков и красных нитей. Теперь же он не знает, что и думать. Смотрит на дерево и нестерпимо хочет коснуться. Понять, что это за место. Ощутить что-то новое. Он до этого голодный. Феликс неторопливо обошел дерево, скалывая босые ноги об теплую траву в корнях. Ему хотелось остаться здесь на подольше, но он знал, что вернуться придется. Когда его ладонь наконец коснулась шершавой коры, воздух вокруг зазвенел тысячей стекляшек, сталкивающихся друг с другом, зарябился словно поверхность воды, потревоженная тихоходками. Тихо вздохнув, Феликс закрыл глаза. Он не знал, что делает, только прислушивался к себе, к неизведанным чувствам внутри себя, которые тянулись вперед и вели за собой. Нечто вертелось на языке горькой вуалью непонимания. Феликс нахмурился, задержал дыхание и весь обратился. Дерево на ощупь - теплое и вязкое, на чувства - таинственное и магическое. Словно шагни вперед и провалишься в сахарный кисель. Вытянешься по горизонту событий тонкой нитью, разобьешься о грань бытия и вынырнешь где-нибудь ещё. В другой жизни, вселенной или реальности - всё было крайне туманным и единым. Под веками носились светлячки-звёзды. Между ними плавали красные нити. Феликс уцепился за одну мысленно, но обожгло ладони. Неприятно, но терпимо. Нить взбрыкнула, попыталась выскользнуть, выскочить из теплых рук - чужеродных в этом пространстве, а затем, когда не вышло, ласково оплелась вокруг пальцев. Приручилась. Обманчиво. Нить натянулась и дёрнула за собой в туманные скопления грёз. Несуществующие цвета напитали тело и разум, перевернули всё внутри воспоминаниями-видениями, которых у Феликса никогда не было и быть не могло. Протащили и выкинули в открытый космос барахтаться в ужасе. Страх перед неизведанным и бесконечным сдавил сердце когтистыми лапами, мешая биться. Ещё немного и… - Возвращайся, Ёнбок, - донеслось до него немного отчаянное. - Вдохни и возвращайся. Феликс послушно сделал вдох. От резкого запаха разорвало легкие и, кажется, пошла кровь, а тело разлетелось на части. Он открыл глаза на рассвете. Сумрачная синева затапливала комнату и взволнованного Хёнджина. - Напугал, - выдохнул он, отстраняясь и комкая в руках слезодавящую вату. Феликс поморгал, слезы выкатились из глазниц кристалликами пережитой боли, вдохнул полной грудью и мгновенно ощутил как мгновенно прострелило всей скорбью и тяжестью вселенной в своей голове. Тошнота резко зашевелилась в пустом желудке. - Тошнит, - выдавил он, чувствуя, что приближается к грани и подскочил на кровати. Реальность расплылась перед глазами и он упал бы на колени на пол, если бы Хёнджин не придержал его за плечи и быстро не всунул в руки ведро. Рвало пустотой и магией. Выжимало внутренности до суха и, казалось, выворачивало душу. Под конец Феликс обессиленно скрутился в клубок на холодном полу и зарыдал пока Хёнджин убирал куда-то последствия ритуала. Счастье представлялось ему не таким. Казалось, будто он узнал то, чего знать был не должен. Прожил то, что ему не было предназначено. Ладонь, которую совсем недавно обвивала красная нить, ощутимо горела. - Всё хорошо, - донеслось до него успокаивающее. Хёнджин вернулся в комнату со стаканом воды. Осторожно погладил по взмокшим волосам и дрожащей спине. Футболка прилипла, обнажая выступающий позвоночник, Хёнджин пересчитал позвонки взглядом и вздохнул. Феликс был невероятно худым и дрожал словно осиновый лист на ветру от накатившей интоксикации и разочарования. - Я набрал ванну, тебе надо умыться и переодеться. Я постелю тебе в своей комнате, там тепло будет, уже включил обогреватель. Давай, поднимайся. Феликсу казалось, что он сросся с паркетом. Или примёрз к нему. Прилип. Боль из головы растеклась по всему телу, забилась в мышцы и ужасающе вопила при каждом движении, но Хёнджина он всё же послушал. Опираясь на теплую руку он медленно доковылял до ванны и нерешительно остановился возле неё. - Мне нужна помощь, - обессиленно признал он, боясь лишний раз пошевелиться. Тошнило всё ещё ощутимо. Если бы в желудке осталась хоть капля чего-то, то его точно вывернуло бы ещё раз. - Пожалуйста, - сокрушенно добавил он, прячась за растрепанными слипшимися волосами. Стоять было тяжело, ноги тряслись от напряжения, а тело казалось хлебным мякишем, не собраться. Даже если и было стеснительно и неловко, казалось, что если Хёнджин отпустит его руку, то он просто упадет и разобьет себе голову об эту ванну. Не то, чтобы не хотелось… - Не переживай, - прервал поток мыслей Хёнджин и помог присесть на бортик ванны, чтобы помочь раздеться. - Обещаю, что не буду смотреть… …хотя мне абсолютно всё равно, - добавил про себя он. Когда живешь настолько долго, то перестаешь ощущать столь многие положенные людям переживания. Всё теряется в череде жизней. Стыд, смущение, горе, скорбь, праведность, сочувствие - всё утрачивается. Остаётся только понимание, как вести себя в обществе и как реагировать на чужие эмоции. С Феликсом было немного иначе, но Хёнджин понимал, что человеческое начало, неопытное и потерянное в душе молодого шамана, нуждается в защите и принятии тех его чувств, что навязало общество. И хотя в обнаженном человеческом теле не было для Хёнджина ничего сакрального и интимного уже столь давно, что и не вспомнить, он всё равно смотрел в сторону и старался даже не касаться кожи. Сейчас это было единственным, чем он мог помочь.