космический шаманизм в запястьях

Магические предметы были повсюду. Блестящие, из костей и засушенных цветов, в склянках, что запечатал цветной воск, из веток и ниток, оплетенные медью, всё несло в себе смысл. Знакомый и понятный. Феликс его чувствовал интуитивно и из обрывков памяти. Хаос вокруг искрился и мерцал, по-космически впечатляюще. Магия дома, в котором обитал другой шаман, больше не липла тяжестью к коже, она проходила сквозь, напитывала сердце, снимала тяжелые оковы с рук. В запястьях, мерцающих космосом, горело волшебство. Теперь Феликс его ощущал. И любил. Легко и нежно. Хёнджин молчаливо наблюдал, как ангел, влезший в удобную одежду, поглотивший большой сет суши и проспавший пол дня, свернувшись в кресле, по-хозяйски передвигается от амулета к амулету, путаясь в длинных штанинах и рукавах свитера. В нём чувствовалась скрытая сила и что-то ещё. Такое знакомое, но никак не вспомнить. Оно пахло побережьем океана, цветами и сладостями; любовью и нежностью. Это неизведанное что-то принадлежало ему, было его по праву — Хёнджин уверен, но ни в одном из воспоминаний о своих жизнях он не мог отыскать ни побережье, ни цветов и сладостей. Любви там тоже не было. Но к Феликсу тянуло. К его силе и теплу. К его невероятной душе. Хёнджин её будто ощущает по всей своей квартире. — Ты изменился. Он стоял, привалившись плечом к дверному проёму и не отводил взгляда, наблюдая за тем, как маленький любопытный шаман заново изучает мир. Тот предусмотрительно ничего не трогал, но глазел и светился. Амулет на шее мягко звенел от плавных движений. — А ты всё тот же, — обернулся Феликс, встречаясь взглядом. Как удивительно было теперь смотреть на него. Высокий, растрепанный, в домашнем… печальный. — Ты жил так долго, что больше просто не можешь. Я, кажется, понимаю это чувство, — Феликс нахмурился, смотря на свою ладонь с нитевидным шрамом, — но не помню откуда. Кажется, будто знаю и помню так много, а на самом деле… всё такое туманное и неосязаемое. — Не пытайся объять необъятное. Не получится. Феликс раздраженно закатывает глаза. У Хёнджина абсолютно дурацкая, на его взгляд, привычка поучать. От долгой жизни это или от вредности, сказать сложно, возможно, от всего. — Ты можешь перестать говорить нравоучительными цитатами? — нервно вопрошает Феликс, падая в кресло и заворачиваясь в плед, словно в кокон. Остается лишь копна волос и сонные глаза, следящие за каждым движением. — Объясни мне, как работает будущее? Почему оно изменчиво? Хёнджин на вдохе оттолкнулся от дверного косяка, проходя внутрь комнаты. Присел на край подлокотника кресла и зацепился взглядом за снежащее безобразие за окном. — Прошлое — свершено, настоящее — происходит, будущее — неопределенно. Когда я гадаю на костях, я вижу возможные варианты событий или ответы на свершающиеся в моменте вопросы — это базовая сила шаманов, даже травники вроде Минхо умеют проворачивать такие фокусы, но мы никогда не можем быть уверены в мелких деталях. Каждая жизнь — это красная нить, определенного в ней только рождение и смерть, а всё остальное меняется в зависимости от окружающего мира. Нити сталкиваются и переплетаются и от того, с кем переплетется твоя, зависит всё будущее вплоть до самой смерти, потому что эта вторая нить будет влиять на твою и на события твоей жизни. Таких нитей за раз может быть множество, поэтому будущее, которое ты видишь, зависит не только от тебя, но и от всех, кто вокруг. В свою очередь у тех, кто вокруг, тоже есть те, кто влияет на их судьбы. И так далее. Это… вроде карточного домика. — Вытяни одну карту и всё разрушится? — Вроде того. Но разрушенный домик тут же пересоберется в новый, тогда ты увидишь новый вариант будущего. Не факт, что он будет лучше предыдущего. — Значит, я могу влиять на события так, чтобы они приводили к желаемому будущему? Хёнджин снисходительно улыбнулся. И даже эта снисходительная улыбка была очаровательна. Феликс зацепился за неё и замер. — Осторожнее маленький шаман. Только норны обладают знанием конечного замысла. Вмешиваясь в их работу, а это они сплетают нити, ты можешь сделать только хуже. — Но ты же так делаешь, — не понимает Феликс, высовываясь из своего кокона за что сразу же получает игривый щелчок по носу. — Где я, а где ты? — ворчит Хёнджин. — Когда я перепрошиваю чью-то судьбу, то разрываю все связи. Это цена за желаемую жизнь. И я стараюсь этого не делать. Мне потом прилетает. — Ты не пользуешься своим даром? Феликс вопрошает с толикой грусти. Думая о том сколько в нём магии, сколько он видит и ещё может увидеть, как может расширить свои видения, ему хочется летать, настолько чувство силы щекочет и разогревает нутро. И когда он думает, что Хёнджин не пользуется своей силой… той силой, от которой тепло и нежно, то становится не по себе. — Я не пользовался им несколько жизней. Как видишь, в этот раз я живу в относительно хорошей квартире, мне ничего не отрезали и они даже расщедрились на красивое лицо, а это, поверь, очень важно для комфортной жизни. Советую сильно не косячить и не отсвечивать, сохранишь привилегии. Феликс кривится. В памяти всплывают несколько жизней Хёнджина и его передергивает. Если существовало что-то страшнее фильмов ужасов, то это были наказания, последовавшие за вмешательство в божественный замысел. Испытать нечто подобное на себе не особо хотелось, даже думать об этом было до тошноты страшно и больно. Какое-то время они молчат. Хёнджин рассматривает снежное безумие, а Феликс — мягкий профиль шамана. В голове крутилась одна навязчивая мысль. Феликс безуспешно отгонял её, прятал среди других мыслей и вопросов, но она всё равно выскальзывала вперёд. Назойливая. — Хёнджин… тебе всё равно на то, что я говорил? Про нас. — Что? — не понимает Хёнджин, возвращая взгляд к Феликсу. Тот выглядит смущенно. — Со мной всё понятно, я настоящий и будущий я — один человек. То есть, я как бы в данный момент делю эмоции и чувства с будущим мной. Будущий я влюблен в тебя, — Феликс нервно заламывает пальцы, вопрошая у себя: только ли будущий? — Но ты не знаешь о будущем себе, не знаешь, что будешь влюблен в меня и всё равно… относишься к этому так спокойно. Будто бы тебе всё равно или нисколько не беспокоит вся эта информация. Хёнджин слабо улыбается, тянется мягко потрепать темные волосы. -Мне не всё равно. В моем понимании. Возможно, для тебя это выглядит как безразличие, но это не так. Я, может, и древняя циничная развалина, давно потерял цель и смысл к существованию, потерял интерес, да и сам потерялся, но человеческое или остатки этого во мне все равно тянутся к теплу. Понимать его было тяжело. Рядом с ним бушевало море эмоций и грез, изменчивого будущего и любви, такой бескрайней, что Феликс удивлялся откуда она могла быть. За неделю, месяц или год, он почти уверен, такого не бывает. Вороша фрагменты, увязая в них, он пытался найти финал. Человеческое любопытство в юной душе, познавшей вкус знания будущего, взыгрывало над разумной мыслью о том, что некоторые вещи лучше не видеть. Но среди ярких моментов, приятных и теплых, не было ничего, что могло бы показать Феликсу к чему приведет это заигрывание с судьбой и любовью, а некоторые фрагменты и вовсе были размытыми или серыми пятнами. — Мне не понравились ответы, которые я там нашел, — тихо произносит Феликс. — И какие они? У Хёнджина в глазах плещется любопытство и, кажется, сочувствие. Кажется, будто он уже знает. Всё знает. И знал это с самого начала, но не сказал, потому что знал, что Феликс не поверит. Никто в это не верит, пока сам не увидит или не почувствует. — Я искал смысл и счастье, а оказалось, что это все заключено в любовь… такое, на первый взгляд, простое и бессмысленное слово, а отражает в себе столь огромный спектр эмоций, столь огромную способность наполнять и привносить в жизнь ощущение этой самой жизни. Это почти что магия, сродни ей. — Это и есть магия, — горько усмехается Хёнджин. — Единственная любовь, которая способна наполнить душу даруется только тем, кто связан красной нитью. Смотри. Он приподнимает правую руку на уровень их лиц и цепляется взглядом за свободный от красной нити мизинец. Сдерживает перекатывающийся в горле шарик из слёз и сожалений. Молчит тяжело до свинцовости в легких, а потом проводит второй рукой, чтобы показать то, от чего болело всегда. — У меня никогда не было красной нити, — Хёнджин выдыхает боль вместе со словами. — Я никогда не чувствовал, что кому-то предназначен. Надеюсь, у тебя не так. Давай, покажу, как это делается. Он протягивает руку в приглашающем жесте и Феликс не раздумывая вкладывает в ладонь свою руку. — Достаточно просто подумать об этом, провести свободной рукой поверх и вот, — Хёнджин улыбается, когда красное колечко из тонкой нити обвивается вокруг мизинца, — поздравляю. Феликс всматривается в красную невесомость вокруг своего пальца, следит взглядом за линией уходящей в пустоту и морщится недовольно. В его видениях они связаны. В тот день, день, который он видит так ясно, что можно спутать с настоящим, они сидят в кафе, переплетя пальцы, и невесомые колечки греют мизинцы. Почему? Почему у Хёнджина нет его? — Не понимаю, — бурчит он. Слёзы подкатывают незаметно и он их смаргивает, позволяя скатится по щекам. — Ангел, — вздыхает Хёнджин, осторожно сжимая чужую ладонь в своей. — Если бы мы были связаны нитью, то это была бы трагедия, — и словно бы отвечая на немой вопрос во взгляде напротив, говорит. — Мне кажется, это мое последнее воплощение. Скорее всего у моей пары закончились воплощения раньше, чем я смог встретить эту душу. Или, может, это я поспешил… мне было одиноко и обидно, будто бы я никому не нужен. Ты очень светлый, Феликс. Только пришел в этот мир и где-то тебя уже ждут, в каких-то жизнях ты будешь встречать эту душу, а в каких-то — нет, но всегда будешь знать, что ты не один. Поэтому, если ты не встретил в этой жизни никого и так случилось, что нас тянет друг другу, я бы хотел, чтобы это было просто влечение. Тело к телу, душа к душе, такая любовь самая распространенная и простая. Она приятная и иногда очень нежная, в ней можно забыться, но для древних душ она не наполняющая, поэтому мы часто выбираем одиночество. Чтобы не делать больно. Но поверь, жить целую вечность без того, кто тебе предназначен — горько. — Но я видел, — вдруг отчаянно выпаливает Феликс, — в будущем у тебя есть красная нить.