космический шаманизм в запястьях

У городского мороза был запах. Он оседал на коже и волосах гарью, не вытравишь. Феликс же был так влюблён в Хёнджина, но это не его Хёнджин. Не тот, который вывернет вселенную наизнанку. И не тот, кто любит его. Так печально и правдиво. И будто бы ему просто позволяют быть рядом, но не пускают в душу. А в неё хочется залезть, коснуться и остаться там любовью. Свернуться, угнездиться над солнечным сплетением теплым фонариком, согреть. Феликс смотрит на Хёнджина с сожалением. Он вдыхает мороз, тянется к ладоням, греет холодные руки в своих, когда в такси неловкая тишина лишает воздуха и сна. Спать рядом с Хёнджином — преступление. Закроешь глаза, а он исчезнет. Феликсу этого не хочется. В ночном пустующем бассейне прохладно и одиноко. Думать, сколько стоит аренда на ночь — не хочется. Думать не хочется вообще ни о чём. Феликс цепляется за обнаженные плечи взглядом, хотя хотелось бы руками. — Можем быть здесь до утра. Хёнджин осторожно опускается на бортик бассейна и приглашает присесть рядом. Вода прохладная и неживая, но всё равно вызывает в памяти воспоминания об океане. Феликс по нему тоскует. По солёной воде, ветру в волосах и апельсиновым закатам. Он покинул то место, когда кроме океана внутри ничего не осталось. Подумал, что сможет найти то, чем заполнить пустоту, в другом месте, но лишь потерял океан. А потом обрел Хёнджина. Тот держит его за руки в воде, отводя чуть глубже. Холодно до желания крутиться волчком на месте, но к этой температуре быстро привыкаешь. — Вода — проводник для силы. Она приглушит мир, а ты попробуешь сконцентрироваться на видениях. Хорошо? Феликс кивает, отталкиваясь ото дна. Идею он понял сразу же, он так делал дома, когда оказывался в бухте. Стоит только позволить океану нести тебя, как мир вокруг исчезает. Остается лишь тишина и шепот воды. — Как мне это сделать? — тихо спрашивает он, ощущая, как под поясницу и голову его поддерживает Хёнджин. — Просто расслабься, — просит его шаман. — Ты поймешь, что делать. Душа сама знает. Погрузиться в транс оказывается очень легко. Феликс словно погружается на морское дно, вода и темнота обступает его со всех сторон, но в теле он чувствует лишь легкость. И призрачное прикосновение к затылку и пояснице. К этим призрачным прикосновениям тянет и он, повинуясь, пытается войти в поток, увидеть будущее, но внезапно натыкается на то, что кажется ему более важным. Оно сладкое, как патока и болезненное, как лёд в венах. Прошлые жизни. Не здесь. Он смотрит их, словно кадры на старой киноленте, и задерживается на одном моменте. — Хёнджин, — зовет он. — Я хочу показать тебе. Позволишь? — Позволяю, — доносится до него сквозь толщу воды. Хёнджин принимает правила игры быстро. Не видит смысла ни спрашивать, ни сопротивляться. Мир вокруг тускнеет, а бассейн сменяется лазурным морем. Забытый уголок космической пустоши шумел прибоем и ветрами в цветочных полях. Под босыми ступнями звякали полупрозрачные камни. Феликс ловил драгоценности в волнах, брызги цеплялись за белые растрепанные волосы, пена любовно обнимала лодыжки. Эта земля любила его. Хёнджин тоже любил его. Присматривал с берега, утопая в серебре песка, перебирая в руках хрустальные цветы. — Осторожнее! Но волна уже сбивает Феликса с ног и тот, белокурое солнце, смеясь, поднимается из воды, бережно прижимая руки к груди. Он путается в длинном бежевом одеянии, пачкается в песке, но подлетает к Хёнджину теплым вихрем. Протягивает морские дары. Хёнджин улыбается ему, целуя в мокрый лоб и убирая пряди длинных волос. Завтра они высохнут и будут виться. А Феликс будет светиться, затмевая все сокровища этой планеты. — Скоро придется строить отдельный дом под украшения, — смеется Хёнджин, игриво встряхивая головой. Звон серебряных украшений, вплетенных в волосы, разливается по пустующему побережью. — Но тебе очень идет, — шепчет Феликс и, привстав на цыпочки, утягивает в морской, но сладкий поцелуй. Такой тёплый. И такой родной. Хёнджин притягивает его к себе, выпуская хрустальные колокольчики из рук, одежда тут же промокает. Но это такое пустое, что даже обращать внимание не хочется. Одежда высохнет, а морские поцелуи останутся навечно. — Даже если забвение коснется всего в этом мире, время не сможет стереть нас, — обещает Феликс, утыкаясь холодным носом в шею. — Обещаю. Вода под телом кажется уютной колыбелью. Феликс немигающим взглядом смотрит на далекий потолок с точками слабо-освещающих ламп. Чувствует своим телом дрожь Хёнджина, который шумно выдыхает и всё же сгребает в объятия Феликса. Сердцебиение дробит кости. — Ты обещал… что время не сотрет нас, — шепчет Хёнджин, ощущая холод от воды так явственно, что будто и не стоял в ней долгие полчаса. Феликс устало жмурится, сжимая его в объятиях. — Прости, — только и может сказать он. — Я не смог. … Круглосуточный супермаркет — единственный на всю округу, был теплым и тихим. Кроме сонного кассира, который пробил две упаковки рамёна, и их двоих — внутри никого не было. Феликс сонно наблюдал за действиями Хёнджина, подперев голову рукой. Волосы были плохо высушены и он адски замерз. Стоило бы уже привыкнуть. — Что думаешь? — он спрашивает это, когда Хёнджин садится рядом и открывает свой контейнер. Пахнет столь ароматно, что сводит скулы. — Знаешь, я сомневаюсь, что у нас простые души. Если мир действительно устроен так, как оказалось, то мы должны быть не единственными, кто попал в этот мир из других миров. Но почему-то мы единственные, кто может… вот это всё. Хёнджин неопределенно обвел что-то палочками в воздухе. — Ты мне показал… это та планета, которую я смутно помню? Почему мы там не остались? Или наши души? Хёнджин нахмурился. Стало сложно описывать происходящее привычным языком. Концепция мира, созданная после долгих лет жизни — окончательно разрушилась, а новая… новая была зыбкой и непонятной. — Потому что Аркил* нас нашел. Кое в чем ты всё же был прав. Боги питаются страданиями, а он самый верховный и мы… не знаю, почему он нас преследовал. Я увидел слишком мало, чтобы сделать однозначные выводы, но будто бы страдания наших душ — лакомый кусочек для него. Десерт. И то, что мы были счастливы… счастье оно слишком слабое энергетически, он хотел больше.

*имя бога полностью изменено, более того изменено изначальное имя, а не известное большинству, поэтому можете не искать, автор не очень хочет связываться с верующими в это существо.

— Я слышал про него, но никогда не сталкивался. Норны, они его прислужницы? — Вероятно, — пожимает плечами Феликс. — Аркил не просто верховная сущность, он создатель. Всё, что существует — вышло из-под его рук. Но та планета, — тяжело вздыхает Феликс, — она была наша. Не он её создал. Я покажу. Феликс кладет руку на затертую столешницу в приглашающем жесте. Хёнджин не колеблясь вкладывает свою, прикрыв глаза. Ветер путается в волосах и цветочных бутонах. Аромат сладости окутывает с ног до головы, щекочет гортань, хрусталь звенит перезвоном. Хёнджин подставляет лицо ветру, вдыхает запах и путается в феликсовых волосах. Тот пристроил голову у него на коленях и играется с заколкой, цепочки с изумрудами поблескивают на запястьях. — Почему ты создал всё таким… красивым? Феликс со вздохом садится, отложив заколку в сторону. Упирается в чужие бёдра руками и заглядывает в смешливые глаза. — Ты любишь всё сверкающее, — усмехается Хёнджин. — Я подумал, что сверкающая планета тебе подойдет. Мне однажды приснился сон о море, дно которого усыпано драгоценными камнями и полях из хрустальных цветов. И ты среди этого всего. Самый яркий и сияющий. Хёнджин ласково оглаживает щеку и не сдерживает улыбку, когда Феликс ластится к ладони, перехватывает за запястье и прижимается губами к местечку, где тихо бьется пульс. Тепло переполняет его. Любовь выходит из берегов. Хёнджин судорожно выдыхает, сжимая переносицу свободной рукой. Феликс не показывал прошлое. Он заставлял пережить всё заново. Все эмоции, все чувства и все события будто проживались в реальности, его нынешним телом и это было… тяжело. Но было кое-что ещё, что он бы хотел увидеть. — Покажи мне, — сдавленно просит он, — как мы умерли. — Это больно, — тихо отвечает Феликс, но Хёнджин только просяще сжимает его руку. — Хочу вспомнить. Время было иллюзией. В месте, что было создано из любви и нежности, время было ненужным атрибутом и Феликс его остановил. Ничего вокруг не менялось, морские волны вечным прибоем накатывали на берег, а ветер вечно звенел среди хрустальных цветов. Хёнджин вечно целовал Феликса утром. Феликс вечно улыбался, вплетая украшения в их волосы. Они застыли вне времени и судеб, спрятались так далеко, как только смогли забраться, но у всего был конец. Даже у вечности. Даже вечность подчинялась создателю. Аркил никогда не показывал своего лица. Тем утром Хёнджин проснулся от ощущения чьего-то присутствия и, открыв глаза, задохнулся. Феликс скрутился от боли на полу у ног темной фигуры. Пол заливала кровь, вытекающая из множества ранений. Это было похоже на пытку. — Не трогай его, — просит он, падая на пол и закрывая своим телом маленький комочек. Пачкается в липком и теплом. И боится. Так сильно боится потерять, что тело охватывает озноб. — Пожалуйста, не трогай, он не виноват. Это я. Я создал это место. Тень издает лишь скрежет, отвратительный и подавляющий силой, но голос, голос верховного божества звучит в голове столь мощно, что боль накатывает изнутри, обещая выломать череп. — Ты признаешь вину? — Да, — вскрикивает Хёнджин, сжимая Феликса в объятиях. Чтобы защитить его, он пойдет на все. — Накажи меня, но только не его, умоляю. Можешь сделать со мной, что хочешь. — Что хочу? — смеется голос. — И вправду занимательно. Недавно я создал новый мир… так что послужишь мне пищей тысячу земных жизней. А он… — бог усмехается своим мыслям. — Он будет тысячу жизней искать тебя, но это и вполовину не так жестоко, чем то, что ожидает тебя. Когда реальность возвращается к теплому пространству круглосуточного супермаркета, Хёнджин чувствует только боль и ужас. А ещё понимание и принятие. Больше не было в голове вопросов «почему?» и «зачем?», которые он вопрошал в пустоту одинокими вечерами. Больше не было ничего, что было бы ему непонятно. Потому что это всё было его наказание. Потому что только так он смог избавить Феликса от страшной участи. Только так мог защитить. Только на свою жизнь мог выторговать его. На мизинце почему-то так сильно жгло. Он тихо всхлипывает, проводя ладонью над рукой. Красная нить кровавым кольцом обвилась вокруг пальца. И это было так неожиданно, так странно, что он не мог поверить своим глазам. Он искал это в каждой из своих проклятых жизней. Искал самозабвенно и отчаянно. А теперь, когда наконец нашел, когда на его руке заветным алым распустилась судьба, он не чувствовал радости. Только горечь, застрявшую в глотке слезами. Всего было слишком много. Он понятия не имел, как Феликс с этим справляется. Феликс тянется к нему, хочет вытереть слёзы, скатившиеся по щекам, но Хёнджин закрывается. Не останавливает, но прячет лицо в ладонях, сжимаясь словно колючий ёжик, как ребенок, который боится этого мира. Только и остается, что обнять, уткнувшись в макушку и ждать успокоения. Оно приходит вместе со смирением. Хёнджин впервые почувствовал его давно, когда сдался. Высвободившись из теплых объятий, он сполз на холодный пыльный пол, обнял тонкие ноги и задержал дыхание. Сердце билось подстреленной умирающей птицей. Смирение. Все свои жизни он пытался изменить предназначение, такова была его природа и его суть. Он бился против сил, неподвластных и могущественных, и бился впустую. Думал, обнаружит лазейку, выскользнет из клетки, но всегда оставался связан. И теперь, когда мизинец передавило нитью, когда увидел всё, что забыл, он понял, что… сил бороться больше не было. — Прости, — прохрипел он. А Феликс только вздохнул и сполз на пол следом, вновь обнимая. — Ничего, — вздохнул он. — Ничего. Знаю, тебе страшно, но давай найдем выход? А если нет… я обязательно найду тебя в других мирах. Хёнджин… — он бережно заключил заплаканное лицо в ладони, стирая слезы. — Не важно как далеко тебя закинет, я всегда отыщу тебя. Даже если на этот раз придется в самом деле его убить.