космический шаманизм в запястьях

Небо было облачно-серым. Солнечный свет не пробивался через плотные свинцовые тучи, а оттого все вокруг казалось мрачным. Мокрый снег пробрасывал всю дорогу назад, лип на лобовое стекло и серебрил пустынную трассу. — Весна скоро, — заметил Кристофер, включая поворотник возле указателя, указывающего направление в город. Гнетущая тишина внутри его внедорожника давила на перепонки. С полчаса назад он попытался включить радио, но толи непогода, толи что-то более зловещее вывело в эфир лишь помехи. Белый шум. Хёнджин ощущал его у себя в голове с момента, как они, спотыкаясь, вышли из заброшенной лаборатории. Тело ныло от усталости, а кости ломило от жара, Феликс держал его за руку, уронив тяжелую температурящую голову на плечо. Воздуха казался плотным и сухим, резал жаром глаза и ноздри. В ушах отвратительно звенело. Последствия выборов, как острые клинки, зависшие над их головами, были готовы обрушиться в любую секунду. Один неправильный выдох, превышение скорости, лишнее движение и будущее пересобирается новыми пазлами. Бесконечное изменение. Феликс сжав челюсти до скрипа суставов, искал точку отсчета. Точку, после которой не останется никаких возможностей изменить нужную им линию времени. — Может, отдашь мне ещё? — тихо спрашивает Хёнджин, тыльной стороной руки прикасаясь к горячему лбу. — Нет. Она скоро пригодится, — выдохнул он. Минхо бросил на них взгляд с переднего сиденья. Глаза Феликса были закрыты, но зрачки под веками лихорадочно метались из стороны в сторону, а на шее вздулась венка. — Что происходит? — Смотрю будущее, — коротко ответил Феликс. — Все варианты. — И как там? Дерьмо. Феликс вздохнул ещё раз, ощущая горячий воздух в глотке. Приоткрыв глаза, он недовольно посмотрел на печку. Выключена. Значит, это из-за Эфира в нем. — Это сложно. Объяснить. Слишком много вариантов с одинаковым исходом. — И какой исход? — осторожно спросил Чан, однако ответа не услышал. Феликс снова ушел в себя. С Эфиром, который лавой разливался по венам, будущее не казалось таким далеким и туманным, как раньше. Он листал бесконечные кадры, которые лентой скользили перед глазами. Смерть. Смерть. Смерть. Смерть. Смерть. И так до тех пор пока перед внутренним взором не промелькнула заснеженная поляна, выжженная в середине до пожухлой травы сквозь спрессованные влажные сугробы. — Нашел, — прошептал он, хмурясь. — Но я могу лишь минимизировать последствия нашего столкновения с ним, — Феликс вдруг открывает глаза, садясь на заднем сиденье и вытягиваясь вперед. — За следующим поворотом будет поляна. Высади нас там и уезжайте, не ждите. Когда всё случится, вы ощутите пустоту внутри, это значит, что у нас всё получилось и Эфир, поддерживающий в вас способности — исчез. — Значит, мы больше не будем помнить прошлые жизни? — Кристофер бросает на него взгляд в зеркало заднего вида и отчего-то чувствует себя неловко, видя золото глаз. Внутри от этого взора все неприятно сжимается будто бы он нашкодивший ребенок, встретивший взрослого. — Боюсь, что да, — Феликс натягивает извиняющуюся улыбку. Минхо замечает, как сильные руки сжимают руль до побелевших костяшек и оборачивается назад, чтобы тоже встретиться взглядом. Прошибает до мурашек и леденящего ужаса, стекающего по позвоночнику. — Вот оно что, — хмыкает он, отворачиваясь и делает глубокий вдох, чтобы успокоить эмоции. — Эфир не дарует бессмертие, он превращает в богов. — На короткое время, — морщится Феликс. Это тело слабое. Сохранить его не удастся и судя по тому, как Хёнджин сжимал его руку и притягивал к себе, он это тоже понял. — Что вы собираетесь делать? — Кристофер припарковался на обочине, оборачиваясь к новым знакомым. — Добавить переменных в действующий мир. Я не могу уничтожить Аркила, он часть мироздания, как бы мне это не нравилось, а его смерть повлечет за собой уничтожение этого мира, поэтому хочу только ослабить его. И запереть где-нибудь подальше. — Вы будете в безопасности в итоге? — Минхо выходит следом за ними из машины, щурясь от летящего в лицо снега и избегая смотреть в глаза Феликса. Это и правда было тяжело. — Да, не переживайте, мы справимся. Всегда справлялись. И проживите эту жизнь так, будто она последняя. Нити, скорее всего, останутся, но в следующих жизнях они уже не будут так сильно влиять на вас и найти друг друга будет сложнее, хотя… возможно, у Вселенной другие планы и вы всё ещё будете притягиваться друг к другу, даже не помня о своих чувствах. Он украдкой посмотрел на Хёнджина, в голове мелькнуло теплое «как мы» и растворилось в беспокойстве. Он отошел к поляне, осматривая застилающую все вокруг белизну и медленно пошел к центру, позволяя попрощаться. Хёнджин же улыбнулся и протянул Минхо руку. — Рад, что мы подружились. — А я-то как рад, — закатывает глаза Минхо, но руку всё же жмет, хлопая по плечу. Горечь — так ощущаются последние объятия от Хёнджина. Для Минхо — шамана, который по своей природе терял мало и редко, — за столько короткий срок потерять троих близких людей было оглушающе больно. И хоть Хёнджин его всегда бесил, а Феликса он знал мало, к ним у него были теплые дружеские чувства, которые растворялись в усиливающейся снежной метели. — Не умрите! — кричит он в удаляющуюся спину. Хёнджин только поднимает руку, давая понять, что все понял. Он не оборачивается до тех пор пока не слышит хлопки дверей и стихающий шум двигателя. И только тогда решается взглянуть назад, проводить взглядом черный внедорожник, скрывающийся в непогоде. — План? — коротко спрашивает Хёнджин, потирая переносицу. Он остановился у чужих следов, рассматривая начертанные носком ботинок линии. — Чтобы всё получилось, Эфир должен оставаться во мне. Сейчас моя сила превышает его, поэтому, когда он появится, то первым делом решит разобраться с тобой. Мы на какое-то время будем разделены, не бойся и не вступай с ним в бой. Я обойду по той линии, — он указал рукой на очерченный полукруг, — и встану рядом с тобой. Когда мы разделим Эфир на двоих, то сможем вытянуть его силу на себя и, ослабив, кинуть в прото-дыру. — Мы останемся живы? — Формально, — пожимает плечами Феликс. — Эти тела слишком слабые для того, что мы будем делать, они не выдержат… — И дальше?.. Феликс пристально на него смотрит. Цепляется взглядом за родинку под глазом и белые снежные ресницы, хочет обнять, поцеловать алые губы, но пока рано. Все должно идти по сценарию. — Вот, смотри, — он берет его за руку, прикладывая к своей. На мизинцах золотом вспыхивает нить. — Мы с тобой связаны, Хёнджин. Эта нить, она создана из мерцания звёзд и тайн Вселенной. Красная, которую мы видели раньше, лишь наложилась на неё. Поэтому мы найдем друг друга. Сколько бы не прошли миров. Всегда будем находить. Хёнджин сжимает зубы и морщит нос, удерживая рвущиеся наружу эмоции. — Подойди ко мне, — просит он, раскидывая руки в стороны, и Феликс откликается, падая в его объятия. В Хёнджине всё ещё так много человеческого, он боится физической смерти. — Не будет больно, — обещает Феликс, привстав на цыпочки и клюя в губы. — Эфир сожжет наши воплощения за долю секунды, но не нашу суть. Мы устремимся в бескрайние просторы, обретем дом, я правда вижу это. Осталось ещё… — Замолчи, — шепчет Хёнджин, заключая любимое лицо в замерзших ладонях. Он вглядывается в золотые глаза уже не человека. Духа. Хёнджин почти не помнил Время, почти не помнил его взгляд. Да и себя он помнил смутно. Когда Эфир несколько часов назад оказался в нем, он уловил лишь крупицы воспоминаний, крохи прошлой жизни, еще до этого места, до Земли. И сразу же ощутил такую знакомую ему тоску, которая терзала его душу веками. Но теперь, когда появился шанс навсегда забыть об этой боли, он боялся только одного — потерять Феликса. Потерять чувства, которые только обрел. И хотя он знал, верил словам о том, что они обязательно встретятся вновь, что это лишь часть их пути домой — разум, человеческий и слабый, боялся неизвестности. — Во мне и правда слишком много человеческого, — усмехается он. И целует податливые губы, прижимаясь ближе, прижимая Феликса ближе к себе, словно пытаясь навсегда запомнить его физическое тепло в своих руках. Так мало. Феликса. Любви. Нежности. Так мало счастья. Они так мало были рядом, он не успел сделать так многое из того, что хотел. Такого земного и понятного теперь. И отныне такого далекого и несбыточного. — Я хотел пригласить тебя на свидание, посмотреть звезды… и много чего еще… У Феликса болезненно сжимается сердце. Он теряется в ощущении безграничного тепла и сожаления внутри, а сам просит: — Не нужно. Не сожалей, — Феликс вытирает кристаллики слез на скорбном лице. Хочет успокоить, забрать всю боль, но все, что он может — обещать: — И не бойся. Я найду тебя. Даже тут нашел. Это происходит резко, словно оглушающий хлопок, разбивающих их в разные стороны. Феликс падает на спину, морщится от боли, а потом от рук на шее, что рывком подняли в воздух. Кислород в лёгких тяжелой массой давит на грудную клетку. Взгляд напротив не сулит ничего хорошего, а рука, сжимающая горло обжигает неживым холодом. Смерть. — Поразительно, — хмыкнул мужчина, впиваясь ногтями в живое тепло под пальцами и выглядывая из-за плеча Феликса на встающего с земли Хёнджина. — Вы двое и опять вместе. Что же мне с вами делать? Думаю, уже хватит сил сожрать одного из вас до конца. Он разжимает пальцы, позволяя Феликсу упасть и подходит к Хёнджину, который пятится назад. Свежий снег скрипит под ногами и липнет на ботинки уродливыми кучами. Аркилу весело. Он забавляется ситуацией, ощущает свою силу. — Хватит, — требует Феликс, буравя костлявую спину, покрытую плотной черной тканью пальто. Кажется, ему нравилась современная земная одежда. Возможно, он бывал в этом мире и обличии часто. Он обожал свое творение. — Оставь его в покое. — С чего бы? Хочешь что-то предложить? Он стоит в пол оборота, наблюдая за передвигающимся по кругу Временем. Любопытство играет в ледяных глазах. Аркил так давно его не видел, кажется, десять земных веков, а теперь у него в глазах плещется то, что Аркил не любил всем своим естеством. Он и правда был аномалией, чудовищным случайным стечением обстоятельств и… Вселенная его ненавидела. Он знал это. — Зачем ты это делаешь? — вдруг спрашивает Хёнджин. — Зачем всё это место? Зачем столько боли? Аркил улыбается. Жизнь всегда задавал ему эти вопросы. Даже какой-то ностальгией повеяло среди этой зимней холодной страны, где пахло только вечными льдами и вековой кровопролитной смертью, напитавшей эти земли. Даже через века и сквозь снег он ощущал, как сила вливается через ступни, облаченные в какие-то ботинки, нравящиеся смертным в этом временном отрезке. Он никогда не узнавал названий, только покупал то, что люди любили больше всего. Их зависть, когда они видели на нем эти вещи, тоже питала его нутро. — Вопрос выживания. Я делаю то, что заложено в моей сути — порождаю страдания. Что в этом удивительного? — Тебе не нужно есть, чтобы выживать, — презрительно фыркает Феликс, достигая Хёнджина и сжимая его ладонь. Эфир, заточенный в нем, прорывается наружу и мягко плещется между их руками. Хёнджин ощущает жар, прокатывающий от руки до позвоночника, ударяющий в разум. Уничтожь… Злость тихо плещется в его разуме, как волны, набегающие на берег. Он отгоняет её, шумно втягивая ледяной воздух через нос. Нельзя… — Жить вечность, испытывая голод — тоскливо, не находите? — вздыхает Аркил, глядя на золотое свечение между чужими телами. — Что будете делать? Хотите ещё одну битву? — Я тоже кое-чему научился, когда скитался по Вселенной, — возвращает Феликс фразу, сказанную Хёндижу в день, когда он потерял силу. — Оказывается, это знание всё это время хранилось у меня в памяти, но физические возможности человеческих тел довольно ограничены. Поэтому… я лишь верну твою силу к началу и создам для тебя тюрьму. Время там навсегда остановится, а окружать тебя будут лишь те, кто подобен тебе — души, питающиеся болью. Оттуда они будут приходить и туда возвращаться — бесконечный круг наказания за причиненные страдания. Это место станет основой нового миропорядка. — Тебя забудут, — с толикой жалости говорит Феликс. — Люди забудут, как и должны. И лишь те буду помнить, кто будет служить тебе, потому что созданы тобой, но никогда более от тебя они не получат похвалы за свои поклонения, а будут всегда возвращены в твоё царство, где будут бесконечно страдать в темноте. Я не могу уничтожить тебя. Этот мир, построенный тобой, развалится на части, если я уберу из него твою силу, это и правда невозможно. Но я могу… лишить тебя возможности влиять на людей, лишить возможности даровать страдания и награждать тех, кто их приносит. Могу лишить тебя силы. Почти уничтожить. Вечные страдания в Нигде без твоих сил и нынешних привилегий… люди говорят, что это хуже пустоты смерти, не находишь? — Тебе и ему будет стоить это жизни, — закатывает глаза Аркил спустя мгновение молчания. — Могу оставить кого-то из вас в живых, если… — Да просто заткнись уже, — вздыхает Хёнджин, устало прикрывая глаза и запрокидывая голову к сереющему небу. Какое ужасающее безобразие даже в последний день здесь не увидеть теплого солнца. Пушистый снег уже давно налип на волосы, ресницы и плечи, холодил лицо, напоминая о смертности. Сжимая его руку в своей, Феликс напоследок спрашивает: — Куда хочешь отправиться? — Куда угодно, только с тобой и подальше отсюда. Феликсу повторять не надо. Он сплетает пальцы, соединяя ладони и вдыхает раскаленный морозом воздух. Это не сложно. Нужно просто отпустить. — Отпусти, — шепчет он, зная, что Хёнджин услышит. Отпусти. Сожаления. Боль. Усталость. Отпусти меня и любовь. Отпусти воспоминания и надежды. Вернись в пустоту. Очищение. Под веками пляшут фосфены, а Эфир — густой магмой разъедает плоть. Это похоже на самосожжение и последнее о чем думает Хёнджин перед тем, как белая яркая вспышка застилает его разум и реальность, что больше не чувствует руки в своей. Себя он тоже больше не чувствует. И не помнит. Ничего не помнит. Чистая первородная энергия, закручивает смертоносную воронку сингулярности, придавливает и разрывает. Арикил чувствует, как вся его сила медленно всасывается в эту зияющую чернотой бездну. Пытается сбежать, но не удается совершить и одного шага, ноги, раньше ощущавшие под собой безграничную мощь его мира, чувствуют ничего — только безграничную пустоту. Последнее, что он видит, прежде чем обессилено упасть в захлопывающуюся над головой безвременную клетку, — пару сияющих золотом глаз и охваченные звездами запястья. Феликс ощущает, как падает в темноту следом. Ни воспоминаний, ни сожалений, только странная тоска и чье-то тепло рядом. Он отдается этой темноте, закрыв глаза. Позволяет звездным течениям нести свой уставший Дух, сливается с космическим пространством, обращается холодным Временем. Невесомое ничего плыло бесконечной темнотой небытия прежде, чем вновь взошло солнце. Оно забрезжило под веками светом, словно преломлённым каплями воды, а потом вокруг возникло сущее, зазвучало знакомое море. Феликс растерянно ступил на твердую почву, зарываясь пальцами в песок и пробуя воздух на вкус. Соленый. Песчаное побережье, тонущее в пурпуре закатного неба обхватило в теплые объятия, бережно сжимая и прижимаясь сзади. Тепло и почти позабыто над ухом прозвучало тихое: — Я снова так долго тебя ждал. Время остановилось.