Эпистат, шезму и кошка

      Амен не настаивал, но спросил, не хочет ли Эва жить с ним, в его покоях. Был так ласков с ней, старался не давить, хоть и сложно было противиться собственному грозному нраву — Эва каждый раз подмечала.       — Что наставнику скажу? — спросила она растерянно, боязливо, — Не знает он о нашей любви, перепугается за меня.       — Так скажи, — невозмутимо отвечал Амен, — Или сам могу. Заберу тебя, если согласие дашь.       Эва губу прикусила. Наверняка понял всё, что и Реммао черномаг, кто за язык тянул только. Опять проболталась. Но Амен не выглядел злым или взбудораженным от осознания, стоял спокойно, ответа ждал.       — Не сделаешь ничего плохого, если Реммао не сразу примет? — прошептала с опаской.       Лицо Амена исказилось в печали, болезненным вид даже стал, что теперь ему было вовсе не свойственно — здоровее прежнего был. Поклал ладони на её плечи, сжал с нежностью.       — Эва… — скользил взглядом по её лицу с необычайным трепетом, продолжал вкрадчиво, — С тобой ближе хочу быть, только и всего. Заупрямится — припугну, но вредить не стану. Веришь мне?       Эва была взволнована от такой откровенности. Хоть и была уже близость единожды, и слова́, нежно сказанные, но так прямо не говорил никогда. Смутилась. За Реммао беспокоилась, как воспримет? Исман насмехаться будет, Реймсс и подавно. Афири ладно, уже привыкла к Амену, приживётся легко.       — Возлюбленная моя, — вдруг прошептал он тихо, ласково.       Она вся замерла. Не признавался Амен раньше, не говорил таких слов. Большой, будто из камня высеченный, белый и строгий — а улыбался искренне.       — Подумай, сколько нужно будет, не буду спрашивать больше. Захочешь — скажи, я сделаю, что потребуется, поговорю, с кем надо и надо если. Не бойся, никого из твоих не обижу, и в мыслях нет.       Говорил спокойно, так нежно, Эва таяла от его тихого, не сурового голоса. Чем заслужила только такую любовь? Понимала, что благодарен за жизнь, за спасение, но уже и самой казалось всё несущественным. Да и заставили её, боги, Тизиан, неважно уже. А он вот так. Помнит всё, не забывает, дорожит.       Прильнула к нему тепло, не произнесла ни слова, да и какие слова, когда души сплетаются. Чувствовала размеренное биение его сильного сердца, прижималась покрепче, и руки его обвили и сжали, а подбородок ей лёг на макушку. К себе уж пора. Нельзя было надолго отлучаться, заподозрят чего из своих, у эпистата ведь более не было в уходе нужды.       Он спокойно её отпустил, целовал только долго и нежно, поглаживал по спине. После близости не вёл себя, будто теперь всё дозволено, оставался бережным к ней.       Время не позднее, Реммао точно не спит — Эва знала. Взволнованная, побежала к наставнику, на ходу придумывая, что сказать. Да что сказать? Соврёт — тут же раскусит, знает её, как себя.       Постучалась, зашла тихо — не спал. Сидел над свитками, но тут же отложил в сторону. У Эвы руки дрожали, скрестила их за спиной. Молчала, молчала… Выпалила:       — С эпистатом жить буду.       Странное выражение лица было у Реммао. Не было в нём удивления или злости, лишь хитрый прищур. Он рассмеялся:       — Так и знал.       Эва стояла, опешив.       — Знает эпистат, что ты шезму? — спросил, успокоившись, присмотрелся… и тут же продолжил, — Знает, по глазам твоим вижу. Нас хоть не выдала?       Эва молчала, не зная, что отвечать. Прямо — не выдала. Но Амен же догадался без сомнений.       — Ну что за бедовая… — пробормотал досадливо, но действительной злости в голосе не было, — Поубивать нас не хочет?       Эва уверенно мотнула головой:       — Не тронет, пообещал.       Реммао махнул рукой.       — Ступай уже. Счастлива будь. Видимо, сильно к тебе прикипел, раз казнить отказался.       Эва не поверила сперва, а потом подбежала, обхватила руками, заключая в объятиях. Говорила:       — Спасибо, спасибо!       Реммао тоже обнял её, смеялся:       — Что творишь, дикая? На уроки ходить не забудь, у тебя учёба ещё.       Эва собирала свои платья в сумку, свитки, была так взволнована. И часу не прошло, как стояла, готовая, у дверей эпистата. Боязно было, отчего-то волнительно. Впервые будет с мужчиной жить. Вернее, и раньше жила с ним, но то — другое, в беспамятстве он валялся. А сейчас — добровольно. Постучалась и сама себя обругала — что за глупость? Зашла. Амен не спал, сидел за столом, что-то читал… Обернулся.       Эва переминалась с ноги на ногу, что за неловкость такая? Уже всякое было с этим мужчиной, почему переживает?       Выражение его лица навсегда отпечаталось в её сердце. С такой сокровенной нежностью и теплотой посмотрел, она растеряла слова.       Встал, подошёл, забрал сумку из рук так легко.       — Мало одежд у тебя. Завтра наберём тебе новые у торговцев, — произнёс с улыбкой, убирая поклажу в сторону.       Разогрел ей ванну, купал. Водил ладонями ласково, без малейшей пошлости, лишь заботился, и Эва терялась от этого. Притихла совсем, ничего не говорила. Зато говорил Амен.       — Тоже сразу мне приглянулась, — говорил с улыбкой, медленно натирая намыленным полотенцем её плечи, — В подворотне подумал неладное, но то глупость совсем была. Думал часто, сам не осознавал, чего тянет к тебе, мысли все заняла. Платье у тебя открытое было, на фигуру загляделся.       Эва слушала с замиранием сердца, следила за его взглядом, за его нежными прикосновениями. Амен чувствовал себя легко и свободно, для неё совсем непривычно было, насколько расслабленно он себя вёл. Он говорил:       — Во сне помню. Коснулась меня ты, я хотел отозваться, но тело не слушалось. Молиться мог только, — замолчал на минуту, продолжая протирать полотенцем, и заговорил ещё тише, — Всю жизнь благодарен буду.       Эва подняла взгляд. Совсем расклеилась от речей его, он с ума сводил такими сладкими словами.       — Отныне я твой. Никогда ничего не бойся.       Эва не выдержала, слёзы потекли по щекам. Что он, в самом деле? Подвиг какой сделала? Заставили её, а он вот так. Накрыла лицо ладонями, плакала, он опустился в воду к ней сверху, не придавливая. Обвил руками. Целовал лоб. И продолжал:       — Возлюбленная. Эва. Подарила мне жизнь.       Нескоро она успокоилась, Амен больше ничего не говорил, гладил только. Потом вытерлись насухо, пошли в покои. Легли на кровать. Амен смотрел спокойно и нежно. Чудо ли? Охотник, кого все страшатся, лежит, разнеженный, не требуя ничего.       Эва прильнула к нему, ощутила, как горяча его кожа. Но теперь не болезненно, не было больше лихорадки, болезни, была лишь любовь. Здоровый, сильный, властный мужчина, млел от её объятий, поддавался легко, ничего не просил взамен. Прижал её крепче, Эва скользнула рукой по его телу, наткнулась на напряжённый член… Взглянула на Амена. Он прошептал:       — Не трону, если ещё не готова.       Она была готова. Она хотела, жаждала его. Помнила боль, но была незначительна в сравнении с удовольствием, что Амен ей подарил. Ответила ему, прижавшись:       — Я готова…       Он тут же ладонь опустил на её лицо, провёл ласково… Поцеловал. Развернул, чтобы легла на спину, а сам навис сверху. Целовал всё её тело, спускаясь ниже и ниже. Сам наслаждался, Эва видела это. Ласкал вдумчиво, задержался на груди, поглаживал её и сжимал. В первый раз Эва смутно запомнила от волнения, сейчас же была более расслабленной. Запоминала ощущения.       Он ласкал её между ног с таким усердием, Эва и не предполагала, что от поцелуев можно испытать настолько яркое наслаждение. Проникал пальцами, языком, не оставил в покое, пока не задрожала от наивысшего удовольствия. Заплакала даже, глупая. Амен просто прижимался к ней в этот момент, к её животу, поглаживал её бёдра. Точно слышал, что плачет, но не говорил ничего, только держал в своих сильных руках.       Она уставшая уже была, он долго её ублажал. Думала, что он тоже захочет получить удовольствие, видела же, что возбуждён. Однако он лёг подле, прижался. Никак не упрекнул в усталости, на продолжение не намекнул. Прошептал:       — Засыпай.       Такой большой, властный, грозный… и нежный. Любящий. Любимый. Эва таяла в его сильных руках, позволила себе не подумать о нём, о его удовольствии — правда устала, но он позволял. Она позже о нём обязательно позаботится, приятно сделает. Наверное, Амен тоже знал это, потому так спокоен был, потому с возбуждением справлялся.       Прижалась к его груди, шептала ласковые слова, удивлялась даже, что знает такие. Тепло, хорошо. Сладко. Приятно. Не одна, нужна кому-то, нужна ему.       Они уснули, сплетённые, цвета их кожи контрастировали и сочетались. Забытая ими Афири легла меж их тел, мурчала едва слышно. Кто увидел бы — потрясающая картина. Эпистат, шезму и кошка. В объятиях друг друга, любят и дорожат. Но не видел никто.