Братишка

Сон снился странный. Намджун прилетел из командировки, но, вместо того, чтобы спокойно сесть в автобус, погнался за какой-то девкой, причем откуда-то знал, что это не девка, а мужик, еще и таец. Намджун бежал за ней – то есть за ним, – исполненный решимости узнать, есть ли у него яйца. Сиськи вроде как были. По дороге Намджуну приспичило поссать, он остановился и прямо на глазах у изумленной публики пустил убойную струю в двух детективов в форме, а вокруг них обезьяной скакал тощий лысый дядька, орал, что он адвокат, и показывал полицейским неприличную комбинацию из пальцев. Тайский трансвестит обернулся, и Намджун узнал в нем своего шефа. Подскочил, лихо сдернул платье, но яиц под платьем не оказалось – шеф был просто бабой и по-бабьи заорал. Почему-то голосом Чисон. Чисон возмущалась, просила вернуть ей платье, уверяла, что оно ей отчаянно необходимо, и еще туфли, и еще пакет жутко диетических крекеров… Намджун на миллиметр разлепил один глаз. Он отчетливо слышал, как Чисон с кем-то разговаривает – вроде бы по телефону, что-то про седьмой час и реально какие-то туфли. Комнату наполнял приглушенный занавесками свет, а на спинке стула аккуратно висели любимые брюки, которые Намджун считал безвозвратно утраченными вместе с чемоданом, загранпаспортом и документами из последней командировки. Чуть поодаль стоял и сам чемодан. Намджун сморгнул, по-прежнему одним глазом. Чемодан не пропал. Брюки тоже. Пахло утренней свежестью и любимым шампунем Чисон – так было всегда, когда она оставалась у Намджуна на ночь. Тихонько зажужжала стиральная машина. И тут Намджун все понял. Ему тоже дико захотелось зажужжать, загудеть, замурлыкать в унисон этому бесконечно родному чуду техники, но, словно боясь спугнуть окутавшую его атмосферу привычного благополучия, Намджун задержал дыхание и от души насладился божественным звуком. Он лежал на своей стороне кровати, одеяло приятно обволакивало голое тело, и даже некоторая тяжесть в голове и желудке не мешала воспринимать жизнь волшебной сказкой. Намджун закрыл глаз и нежно обнял подушку, явственно ощущая, как растекается по рукам и ногам блаженное ощущение счастья: ничего плохого не случилось, все страшное было лишь алкогольным кошмаром. Какой дурак! И ведь знает же, что не умеет пить! Так по какому поводу он ухитрился так надраться, что ему приснилось столько всякой ерунды? Наркотики, копы, камеры, тайские трансвеститы, шеф в красном платье… Повод должен быть серьезным. Может, Намджуну повысили зарплату? Или… о, Боже… предложили новую должность?! Кайфанув от предвкушения и не желая вспоминать чудесную новость похмельной башкой, Намджун свернулся поудобнее. Если Чисон его не разбудила, значит, сегодня выходной и можно поспать еще – насладиться уютом чистой постели, пока не прояснится в голове и не выветрится оттуда тяжелый дым бредовых видений. Хлопнула дверь: наверняка Чисон пошла в магазин, чтобы порадовать своего героя чем-нибудь вкусненьким к завтраку, потому что ее жутко диетические крекеры Намджун не стал бы есть, даже умирая от голода. «Подлиза», – улыбнулся он про себя и снова провалился в сон – на этот раз совсем спокойный и приятный, полный радостных ожиданий. *** Во второй раз просыпаться хотелось уже больше. Желудок успокоился, Чисон лежала рядом, и ее чуть влажные, благоухающие шампунем волосы щекотали Намджуну плечо. Она что-то шептала – совсем неразборчиво, почти неслышно, но это явно было что-то очень приятное. Намджун сделал глубокий вдох, расправляя легкие и немного подавляя прилив утреннего возбуждения. Торопиться было глупо. Пусть между ними никогда не было того, что дураки-романтики считают любовью или хотя бы страстью, но секс от этого не становился менее приятным. Они неплохо подходили друг другу: оба были спокойными, нетребовательными и до потери пульса затраханными на работе, а потому пару раз в неделю довольствовались миссионерской классикой. Но на прелюдии Намджун никогда не скупился. Еще не разлепив глаза, он уже заурчал от удовольствия. Голова, правда, слегка возмутилась, и в ней промелькнула мысль, что было бы неплохо почистить зубы, но упускать момент Намджун не собирался. Приняв волевое решение не раскрывать своего поганого рта, он вывернулся из удивительно ласковых объятий, щекой ощутил воротник махрового халата Чисон, тут же в него зарылся и ткнулся носом в шелковисто-гладкую шею. Шея тоже пахла шампунем. Намджун повел рукой по спине, чуть задержался на пояснице, не торопясь проникнуть под халат. Потом нежно помял ягодицы: Чисон была высокой и довольно худой, но все равно почти не ела. Намджуну показалось, что ее бедра стали чуть уже, и он довольно засопел, вспомнив жутко диетические крекеры… Сбрасывая один-два килограмма, девушка всегда сияла от счастья, а значит Намджуна ждал замечательный секс. Кажется, он не ошибся. Обычно Чисон просто лежала и наслаждалась, пока Намджун ласкал ее грудь, теребил и покусывал соски, целовал шею и плечи. Изысканий ниже пояса она не поощряла: то ли стеснялась, то ли его прикосновения к нежным местам были грубоваты и не приносили ей ожидаемого удовольствия. Намджун привык и не очень-то туда рвался, ему хватало и того, что этот путь всегда был открыт для его члена. И то, что руки и губы Чисон тоже не опускались южнее его пупка, он воспринимал как естественный физиологический баланс: слюнявые минеты – это удел тех самых шлюх, которых Намджун панически боялся. Он догадывался, что даже его бабка с дедом ведут себя в постели более развязно, чем они с Чисон, но бессмысленного опошливания их связи тоже не хотел, и лишь иногда тянул к себе руку девушки, выпрашивая легкую, почти целомудренную ласку. Сегодня же Чисон сделала это сама – наверное, впервые за все время их отношений,– лишний раз убедив Намджуна в том, что секс будет исключительным. Ее нежная рука легонько скользнула вниз вдоль члена и довольно смело прихватила у основания, словно оценивая крепость его намерений. Здесь все было в порядке. Намджун гордо подал бедрами, нащупал узел махрового пояса и в сладостном предвкушении все-таки забылся – простонал хриплое: «Да-а-а!» – наполнив воротник халата похмельным смрадом. – Пизду и сиськи можешь не искать. Твоя блядь забрала свои туфли и свалила. Намджун ошпаренной сукой взвился с кровати и тут же оказался возле балконной двери, о которую чуть не вышиб себе мозги. Удержаться на ногах не смог, вцепился в штору, но все равно упал, а сверху прилетел еще и карниз и отправил Намджуна в блэкаут жестокой реальности, накрыв пыльной тряпкой, словно разоравшегося попугая. Вместе с болью отхватив приступ дикой паники, Намджун попытался вскочить и выбраться из поймавших его силков, но только еще больше запутался, задергался и в пылу борьбы заехал карнизом в окно. Громыхнул взрыв, посыпались осколки, какие-то задевали и Намджуна, к счастью, все еще опутанного шторой. Штора и спасла его от серьезных травм – те порезы, которые могли быть очень глубокими, стали просто порезами. Но и их хватило для того, чтобы по спине побежали капельки крови, впитываясь в тряпку и окончательно смывая прекрасное наваждение. Звуки стихли. Намджуну пришлось признать истинную картину событий и мгновенно вспомнить все то, что привело его жизнь к краху – все, что началось со встречи с мелкой паскудой, обосновавшейся теперь внутри махрового халата Чисон и способной раскаяться лишь в том, что не имеет сисек. – Ну ты, блять, и бара-а-ан… Сиди, не дергайся, мудила. Да что угодно можно было отдать, только чтобы больше никогда в жизни не слышать этого голоса! Паскуда-Джерри освободил Намджуна из плена и одним движением вытащил впившийся в плечо осколок. Намджун взвыл и шарахнулся, схватился за плечо, потом за разбитую голову, потом выскочил из стеклянного озера, наступив еще на какие-то осколки. Возле двери в сортир пришлось задержаться, чтобы выковырять из ступни кусок стекла – не из-за боли, одна лишняя точка никакой погоды не делала, – а просто чтобы не охрометь в преддверии битвы. Кое-как справившись с задачей, Намджун обернулся на мерзкий звук: Джерри сгребал осколки в кучу, воспользовавшись для этого тапочкой Чисон. С каждым движением этой скотины – таким по-хозяйски спокойным и уверенным – злоба булькающей лавой подбиралась к кратеру: Намджун стоял абсолютно голый, в потеках крови, с разрастающимся внутри лба спрутом гематомы и трясся от тупой бессильной ярости. Джерри перестал шкрябать, выпрямился и явил еще одну личину: не заплаканную мордаху ребенка, не наглую рожу погрязшей в разврате бляди, а что-то совсем другое. Точнее, уже третье, но Намджун совершенно не желал знать, что именно. Для него это лицо в любом виде было лицом дьявола. Лицо дьявола сделалось надменно-уставшим, и от этого совершенно оскорбительным: – Чё стоишь? Совок тащи. Лава выплеснулась. – Ты! Мразь! Намджун схватил с тумбочки светильник и со всей дури запустил дьяволу промеж рогов. Дьявол молниеносно присел, светильник просвистел мимо через разбитое окно и уничтожил еще и балконное остекление. Снова посыпались осколки; на фоне дикого перезвона выделился смачный звук, с которым хряснулся об асфальт и сам светильник. Ярость и какие-то низменные инстинкты настойчиво требовали от Намджуна изловить подлеца и выкинуть вслед за светильником с третьего этажа, здравый смысл подсказывал задержать и позвонить в полицию. Но следующего поворота событий не ожидали ни ярость, ни здравый смысл: – Это я-то мразь?! – усталость исчезла с лица пацана, как и не было; глаза полыхнули самым настоящим дьявольским огнем. Орать он умел гораздо громче Намджуна и сразу же попер в атаку: – Сам мразь! Ты куда, сука, траву дел?! Намджун опешил: – Т-траву?! – Траву, дебил, траву! Я тебя, алкаш ебанутый, до хаты еле дотащил! Чемодан тебе принес! Носки твои постирал! Треску эту вареную выгнал нахуй, чтоб она тебе рыло не расцарапала! А трава моя где? Куда, мать твою, спрятал?! Судорожно пытаясь догнать, какими такими рыбьими частями вареная треска могла расцарапать ему рожу, Намджун шаркнул взглядом по комнате в поисках еще одного подходящего снаряда. Не нашел. Зато увидел многочисленные следы обыска. Это было уже слишком: – Спрятал?! Да я из-за твоей травы все потерял! Все, понял?! У меня теперь ни работы, ни… ни… ничего!!! Намджун чуть не задохнулся от бешенства, но высказать свои претензии нормально не смог. Что бы он еще сказал? Что девушка бросила? Так этот гад обозвал ее треской и блядью! Что репутация к чертям разлетелась? Так для некоторых репутация – пустое место! Что бы ни сказал Намджун, паскуда-Джерри отымеет любой его аргумент. Что говорить, когда говоришь на чужом языке? Джерри тут же почувствовал слабину – вооружился карнизом и решительно шагнул вперед. Коэффициент ответа с его стороны был явно больше единицы, а полное отсутствие совести еще и возводило ответ в квадрат: – Ой, бля, работу он потерял! Чудило недотраханное! Эта что ли поебень – твоя работа? Бумажки эти сраные? – пацан пнул ногой чемодан. – Дерьмо собачье, а не работа! И баба твоя – дерьмо собачье! Знаешь, что она про тебя сказала? Что ты пиздобол, пидор и трахаться не умеешь! Понял, придурок? Намджун попятился в прихожую. Карниз в руках ублюдка выравнивал весовые категории, а его ловкость была оценена еще в аэропорту. Насчет возможности убить или задержать Намджун более не обольщался. А Джерри уже давил на больное: не орал, а злорадно шипел, глядя прямо в глаза и медленно отнимая у Намджуна пространство для маневра: – …И из хаты тебя теперь выгонят, и за стекляшки эти заплатишь, потому что нехер чужое пиздить, понял? Так тебе и надо! – Что?! Так я еще и вор, по-твоему?! Сам бросил! – А тебя ебало?! Твое было?! Намджун вспомнил, как бежал за мальчишкой с пакетом и обещаниями неприкосновенности, и понял, что разум и логика тут еще более бессильны, чем в полицейском участке. Хотя куда уж... Он выдохнул и привалился к стене. Порез на плече полыхнул резкой болью, тут же прострелило и в разбитый лоб. И спина у него в порезах, и стену он сейчас кровью изгадил… За стену хозяйке тоже придется заплатить… На такие мелочи уже было плевать. Намджун сполз по стене на пол и спросил отрешенно, не рассчитывая на нормальный ответ: – Что ж ты тогда удрал? Я же просил тебя остановиться. – Ага, чтоб ты мне морду набил, да? – ощерился Джерри. – Зассал, значит? – усмехнулся Намджун, думая, что, возможно, делает это последний раз в жизни. Но ему даже захотелось получить этой палкой по башке и провалиться в забытье. Или вообще умереть – тоже вариант. – Ну, так, иди теперь свою дурь у копов выпрашивай. Посидишь в обезьяннике – может, в следующий раз не зассышь. – У копов? Ты че, придурок? Ты… ты легавым попался что ли? Так ты… Бля, меня же в асфальт закатают, мудила! – Так тебе и надо, – фыркнул Намджун, все еще пытаясь нарваться, как будто его жалкие попытки повыделываться могли что-то изменить. Его ирония не зашла: – Ты че, не понял?! – Джерри угрожающе навис, и карниз дернулся в его лапах. – Ты свою работу уебищную жалеешь, а меня убьют нахер! Ну, пизда теперь! Намджун втянул голову в плечи, ожидая обещанной «пизды». Но, вместо того, чтобы опустить оружие Намджуну на купол, пацан как будто сдулся: между бровей залегла глубокая складка, а карниз воткнулся одним концом в пол. – Бля-а-а-а… – Джерри почти завыл. – Какого хера ты не съебался-то от них, а? Занавеска взвизгнула, съезжая вниз, и улеглась возле ног Намджуна, как поверженное знамя. Намджун только пожал плечами. Они смотрели друг на друга злобно, но уже не убийственно. Оба морально выдохлись и могли лишь прожигать взглядами, транслировавшими, пусть и на разных языках, но абсолютно одно и то же: «Все из-за тебя». – И чё делать? – наконец отмер Джерри. Он тоже опустился на пол напротив Намджуна и привалился к обувному шкафу. Намджун задрожал. Отсутствие преград между квартирой и внешним миром способствовало активному воздухообмену, а на улице все никак не наступало лето. По полу тащило холодным ветром, и Намджун остро почувствовал свою наготу – съежился, потянул на себя занавеску в попытке прикрыться. А Джерри, наоборот, уселся так, будто был полностью одет: широко расставив ноги и устроив локти на коленях. Конечно же, махровый халат в этой ситуации скрыть ничего не мог, а Намджун отупел настолько, что даже не попытался замаскировать направление своего взгляда. Ни одного волоска. Вообще нигде – ни на ногах, ни между. Фотошоп отдыхает. Наверное, для «бляди жирным капсом» подобная демонстрация срамных мест была привычной, но Намджуну отчего-то показалось, что пацану тоже вдруг стало все равно – не стыдно и не холодно. В развязности его позы сквозила едва уловимая откровенность, словно он показывал Намджуну не очко с яйцами, а кусочек души. «Точно, там у них и живет душа – у всех этих блядей, торчков и… остальных», – купировал Намджун неуместный приступ доморощенного романтизма. – Нравится? – неожиданно весело спросил Джерри. Он накрыл ладонью свое хозяйство и чуть потянул вверх. Коричневая кожа матово блестела. – Нет. Вообще, несмотря на определенную эстетику, выбритые причиндалы ассоциировались у Намджуна исключительно с порнофильмами и шлюхами. Но сейчас сработала другая связь, поэтому Намджун и не смог отвести взгляда: гладкая промежность напомнила ему промежность младенца… Братишка? Неужели все-таки он? – А че тогда вылупился? Скрытый гомосексуалист? Так можешь не париться, я ж не твоя баба, я только за! Намджуну стало больно где-то в груди, словно все упавшие на его спину осколки вдруг оказались под сердцем. – Сколько тебе лет? – спросил он, даже не зная, какой ответ предпочел бы услышать: девятнадцать или нет, братишка или… Джерри чуть проехался жопой в сторону Намджуна, услужливо приблизив панораму: – Не ссы, ебать можно! Будешь? Он засмеялся – оживленно, нервно и неестественно, будто псих, а потом его настроение снова резко поменялось с плюса на минус, напомнив Намджуну детство и постоянно скачущее настроение отца: от сальных шуточек до угрюмого молчания, без всяких видимых причин, за считанные секунды. Джерри отпустил свои яйца, откинулся затылком к шкафу и простонал: – Бля-я-я, чё ж теперь делать-то, а? Упрямое уличное «чё» очередной раз резануло интеллигентское ухо. Намджун был и зол, и растерян. Он так и не понял, что имелось в виду под «ебать можно» – шестнадцать или девятнадцать? По виду могло быть и так и этак. Вряд ли пацану больше двадцати, он выглядит младше. Конечно, не на четырнадцать, под которые косил, выпрашивая телефон, но… Но что, если Джерри действительно его брат? «Что ж теперь делать-то, а?» Оставался, конечно, шанс. Вполне реальный шанс на то, что Намджуну тогда почудилось, или что шрам на руке пацана имеет совсем иное происхождение. Мало ли, откуда у людей шрамы? Тогда эту сволочь можно будет просто выгнать – пригрозить полицией и выгнать… Ну, по крайней мере, попробовать… – Чё молчишь, умник? Я ж тебя спрашиваю, не? Или кого тут из нас на разборки с япошками посылают? «Уже не посылают… – Намджун усилием воли задавил вновь обострившуюся мысль об убийстве: сучонок не только разобрал из чемодана грязные носки, но и не побрезговал ознакомиться с документами. – Нужно все выяснить. Набраться храбрости и выяснить». – Халат сними. – Вау! – не прошло и секунды, а Джерри, совершенно забыв про уныние, уже пошло улыбался: – Вот так сразу? Даже не потанцуем? – Руку свою покажи, идиот! Шрам на руке. Давно он у тебя? – Ты фетишист что ли? На шрам будешь дрочить? – Не буду. Можешь просто сказать, откуда он? – А тебе какая разница? – А тебе так трудно ответить? – А тебе? Я ж тебя спросил, чё мне теперь делать. Чё не ответил? – Да откуда я знаю?! Я чё, доктор?! – взорвался Намджун, осквернив свою лексику словом, количество которого у него в голове превысило критическую массу. Будто таким образом от него можно было избавиться! – Какой еще доктор? Я чё, больной, по-твоему? Если бы Намджун успел ляпнуть: «Да», – это было бы его последней ошибкой. Псих и без того взбесился: вскочил на коленки, схватил Намджуна за плечи и шваркнул о стену: – Я! Не! Больной! Понял? – проорал Джерри, выдохнув четыре порции теплого воздуха с запахом зубной пасты. Естественно, той самой, что была у Намджуна. От боли и бешенства Намджун рванулся, как в последний бой. Оба грохнулись на пол, но Намджун оказался сверху, придавил, вцепился одной рукой пацану в предплечье, а другой дернул вверх широкий рукав халата. Шрам никуда не делся, был в нужном месте, а две самые толстые паучьи лапы смотрели как раз вверх и назад – в тех направлениях, где были маленькие родинки-«брызги». Пацан отбивался, как дикое животное, но Намджун был тяжелее, а желание выцарапать у судьбы хотя бы истину оказалось сильнее и боли, и дикого животного. – Откуда?! – взревел осатаневший Намджун. Еще минута, и он придушил бы Джерри своим весом. Но в дверь постучали. В пылу борьбы за истину у Намджуна совершенно вылетело из головы, что хозяйка квартиры проживает в этом же доме, а, следовательно, от молниеносной реакции на битье стекол могло спасти только ее отсутствие. Не повезло. Через секунду уже запищал дверной замок, и хозяйка возникла на пороге – в сопровождении грузного мужика со свирепой рожей. Телефон она держала наготове, как пистолет, и сразу же защелкала камерой, фиксируя факты разгрома в помещении и непристойного поведения квартиросъемщика. Голого квартиросъемщика, оседлавшего блядского вида подростка, очень условно одетого в женский банный халат. Кровь, ветер, оборванная штора и разбитые окна – фоном. Мужская нога в грязном кроссовке бесцеремонно уперлась Намджуну в бок и спихнула его с Джерри, открыв обзор на половую принадлежность последнего. Хозяйка сделала еще пару снимков и вид, что очень удивилась: – Это кто такой? В договоре указано возможное проживание с женщиной, я свою квартиру пидорасам не сдавала, – она еще немного порыскала по недвижимости и, наконец, подвела итог: – У тебя три дня, чтобы вымести отсюда свою жопу. Остатки от твоего залога верну после ремонта. Если еще что разгромишь… Окончанием приговора стали многозначительное помахивание телефоном и хлопок входной двери. Джерри под шумок заполз в сортир, злорадно ухмыльнулся из щели и клацнул замочком. Сломать Намджун не решился: серебристый телефон хозяйки все еще поблескивал перед ним острым краем гильотины. Положение оказалось безвыходным. Где жить? На что снять новую квартиру, если залог не вернут, счет арестован, и даже продать машину невозможно, потому что ее тоже забрали полицейские? Вернуться к бабке с дедом и сделать вид, что по-прежнему ходишь на работу? А копы? Припрутся же на новое место пребывания, мать их за ногу… И придется объяснять старикам, что это не Намджун докатился до такой жизни, не он искал приключений, но сама жизнь догнала его. Все, что Намджун выстраивал целых девятнадцать лет, оказалось таким хлипким, что рухнуло от одного легкого дуновения. Одна невольная встреча с одной единственной блядью – и Намджун в дерьме по самые уши. После этого останется только осчастливить бабулю тем, что эта юная блядь – ее пропавший внук. Точно гуманнее лопатой. А если еще и фотки где всплывут? «Пизда-а-а…» – согласился Намджун с дьяволом и вытер руки шторой. Отрыл в шкафу труселя, попутно отметив и тут следы не слишком аккуратного обыска, надел. Попытался оценить телесные повреждения: выглядело дерьмово – что лоб, что остальное. Чувствовало себя так же. Возвращенный чемодан внезапно навел Намджуна на дельную мысль: если отдать шефу добытые в Осаке бумаги, возможно, удастся выпросить хоть какие-то рекомендации. Осмотр документов показал, что Джерри в них рылся, но беспорядка не навел. Однако, только что встреченная в зеркале харя с фингалом посреди лба жирно намекала на необходимость посреднических услуг: не переться же к шефу в таком виде! В роли посредника Намджун видел только Юнги. Трубку сняли почти мгновенно: – Привет пидорасам! – подозрительно бодро гаркнул админ: обычно он до полудня больше одного слова за раз не рожал. На заднем плане заржали. – Чего? – промямлил Намджун. – Каким пидорасам? – Ой, ладно, не скромничай! Босс с самого утра про твоего ёбаря рассказывает. Как он за твою пьяную тушу со всем баром сражался. Очень красочно, кстати, рассказывает, – тут послышался хлопок двери, и посторонние звуки стихли, сменившись низким ровным гудением: Юнги заныкался в серверную. – Я и не думал, что долбоеб такие слова знает. В общем, вся контора в курсе твоей биографии, а у долбоеба от счастья аж сопли пузырятся. Так что ты документики-то свои забери, а то как бы он там на радостях еще какого говна не подрисовал. Они у меня, если чё. После финального «чё» в исполнении Юнги у Намджуна задергалась щека. – Понял, спасибо, – выдавил он из себя. Юнги прав, поймавший хайп шеф может не остановиться на достигнутом, и напоминать о себе даже удачной командировкой будет самоубийством. – Но я не это… и это не мой… ну, это… Вставить в речь слова «пидор» и «ёбарь» даже в контексте тотального отрицания Намджун не сумел. Зато до него, наконец, доперло, что Джерри не наврал, а действительно приволок из бара «пьяную тушу», которая была килограммов на пятнадцать тяжелее его самого. Чего не сделаешь ради дури? – Да мне как бы похер… – сказал Юнги. В голосе слышалось ехидное недоверие. Намджун открыл было рот, чтобы выдавить какое-нибудь более глубокомысленное оправдание, но не успел: из уборной с аптечкой в руках вывалился Джерри собственной персоной и, ввиду скромных размеров квартиры, сразу же оказался возле Намджуна: – Слышь, задом повернись, посмотрю, может тебе чё зашить надо… Намджун сбросил вызов безнадежно поздно: Юнги наверняка заценил и текст, и голос. – Пошел вон! – простонал Намджун. Руки у него тряслись, перед глазами расплывалось. Толстая папка с японскими документами выскользнула из ослабевших пальцев и шлепнулась на пол. Нищий, брошенный, безработный, подозреваемый и без трех дней бездомный… пидорас. Круто, чё? Привлекательность полета с моста стремительно росла. – Ты нормальный? Куда я теперь пойду? Меня же за первым углом поймают. Ну-ка… давай-ка сюда… Виновник торжества несправедливости взял Намджуна одной рукой за локоть, другой чуть подтолкнул в бок. Намджун послушной куклой повернулся спиной к окну. Ветер облизал мерзким холодом, и от этого теплые прикосновения показались еще теплее. Они напомнили Намджуну… нет, не Чисон – Чисон трогала его по-другому. А вот мать… Да, в далеком детстве материнские руки так же заботливо прикасались к разбитым коленкам сына. Он чувствовал, что окончательно расклеивается. – …Замри, тут еще стекляшка, сейчас вытащу… Кольнуло нехило, но Намджун даже не вздрогнул. Он прислушивался к совсем другим ощущениям, ловил каждое касание и погружался в давно забытое наслаждение абсолютной верой в то, что есть человек, который способен развеять все его страхи. Намджун потерял мать слишком рано: она не успела превратиться в обычную женщину, а так и осталась доброй волшебницей, почти всемогущей. Почти… Как бы ему хотелось, чтобы сейчас она пришла ему на помощь, пожалела и подсказала, что делать. Ответила бы, не ее ли младший сын прикасается к Намджуну такими похожими на ее руки руками? Сможет ли Намджун хоть когда-нибудь выплыть из той трясины, в которой его методично топил… собственный брат? – Блин, вот тут два глубоких... Шрамы останутся. – Пес с ними... – покорно выдохнул Намджун. – Ты так и не ответил, откуда твой. – А, херня! Бандитская пуля, – хохотнул из-за спины Джерри. Настроение у него опять взлетело в мажор. Псих. И Намджун псих. Только что хотел убивать, потом умирать, а сейчас вообще возжелал поговорить с мертвой матерью. – Врешь ведь. – Да не ссы, у тебя таких не будет! Намджун опять остался ни с чем, но уже был выжат и выпотрошен до полной пустоты. Джерри довольно долго возился с аптечкой и спиной Намджуна, потом толкнул его на кровать. Намджун рухнул, словно мешок, и позволил укрыть себя одеялом. Оба психи. «Как отец».