Братишка

Джерри вел себя так, словно это он был дома, причем никакое изгнание через три дня ему не грозило. Попросил заказать пиццу, убрал осколки, добросовестно обшарив все углы, а потом нарыл в столе скотч и занялся устранением пробоины в уже обреченном корабле. В отличие от Намджуна, выстраивавшего свою жизнь из аккуратно подогнанных кирпичиков, мальчишка умел вить гнезда из говна и палок: деловито напевая какую-то матерную песенку, он склеил из японских отчетов полотнище по размеру окна, продублировал в несколько слоев и присобачил все это на раму. Выглядело по-дурацки, но климат в комнате быстро пришел в относительную норму. По крайней мере, муссоны по ней больше не гуляли. Намджун перестал трястись, и не затрясся даже тогда, когда Джерри расплатился за пиццу из его заначки. Есть Намджун не стал. Пацана это не смутило, он легко справился в одиночку и разлегся на кровати рядом с Намджуном. Весьма смело разлегся, но ноги, надо признать, на стену не задрал. Видимо, объелся. Прошло еще минут пять, Джерри скинул халат и забрался под одеяло. Намджун не отреагировал, хотя и оказался буквально нос к носу с врагом: лечь на спину или на другой бок он все равно не мог, а сытый и умаявшийся праведными трудами подросток просто обязан был моментально вырубиться. Намджун бы на его месте вырубился. Но очевидно, Намджуну никогда не быть на его месте: Джерри не вырубился, напротив, повел себя довольно активно. Запустил лапу Намджуну в трусы. Тут уже не среагировать не получилось. Лапа была немедленно схвачена и выдворена вон. – Да ладно, чё ты сразу? – возмутился Джерри с таким оскорбленным видом, будто Намджун отверг благотворительную помощь в размере миллиона долларов. – Я не пидор. – Да? Ну, тогда я просто отсосу, и все, – рука снова потянулась к резинке трусов, а вслед за ней стала опускаться и голова. – Нет! – заверещал Намджун, дернулся всем телом и чуть не упал с кровати. – Псих, блять… – Джерри испуганно поджал руку, немного отлез и надулся: – Зануда. Намджун перевел дух и спросил первое, что пришло в голову, просто чтобы сбежать со скользкого пути к однополому инцесту: – Не любишь зануд? Он всматривался в лицо Джерри, пытаясь как можно быстрее понять – брат или не брат? Нельзя сказать, что они были похожи. Скорее, нет. Но Намджун был практически копией матери, а братишка вполне имел право пойти в отца, которого Намджун помнил плохо, потому что все его фотографии бабка уничтожила еще девятнадцать лет назад. – Почему же не люблю? Люблю. У вас на телефоне всегда деньги есть. – А у тебя, значит, нет? – Столько – нет, – все еще обиженно, но уже с явственной ноткой хамского злорадства ухмыльнулся пацан. Двадцатишестиминутный треп с тайским борделем действительно унес со счета сумму, астрономическую даже по меркам международного звонка. К тому же Намджун так и не понял, как разговор мог длиться почти полчаса: ему казалось, что прошло минут пять, от силы – семь. Но, видимо, крайняя усталость плохо влияет на восприятие времени, чем «братик» и не преминул воспользоваться. Так сказать, до кучи. Намджуна с самого начала нагнули по максимуму. И продолжают нагибать до сих пор. А он почему-то боится дать отпор и позволяет мелкой распоясавшейся бляди раз за разом брать над собой верх. Почему? Почему он, умный взрослый мужик и совсем не дохляк, прогибается под какого-то сопливого подростка? Только потому, что тот может оказаться братом? – А что? Не насосал? – так же по-хамски съехидничал Намджун. – А что? Ты бы столько заплатил? – в тон ему выдал Джерри. – Я – нет... Намджун снова невольно скопировал злорадные нотки из голоса Джерри, хотя и понимал, что в воспитательных целях перед потенциальным братом стоило бы выглядеть более взрослым. А получалось, что они с мальчишкой велись друг на друга, как дети: принимали слова и интонации и яростно бросали обратно, словно играя в эмоциональный пинг-понг. Что-то такое было в этом гаденыше, что заставляло ему подражать. «Как отец», – застучало в голове у Намджуна: отец, несмотря на отвратительный характер, в компаниях всегда был заводилой. – …Но мало ли извращенцев? Или малолеткам фигово платят? Пацана зацепило: – Слушай, дядя, ты совсем лошара, да? Когда я был малолеткой, за меня эти извращенцы, знаешь, сколько отваливали? Ты бы, блять, за неделю столько не заработал! – Ну и где твои миллионы? Дома забыл? – Какие еще миллионы? Мамка все сразу в бизнес пускала. Или чтоб легавые не доебывались. У нас крутое место было, между прочим… – Какое место? Публичный дом, что ли? – Намджун так охренел, что позаимствовал словарь бабки с дедом. Джерри снисходительно усмехнулся: – Ну, можешь назвать и так. Похуй уже. Его отжали, а мамка умерла. – А отец? – Какой отец? Мой что ли? Ну, ты даешь, блин! У меня и мамка-то ненастоящая, а ты… – отец! Джерри принес блюдце, а из своего рюкзачка достал помятую пачку сигарет. Намджун удивился: он и предположить не мог, что мальчишка курит, потому что от него совершенно не пахло табаком, в противном случае «некурильщик» Намджун сразу бы почувствовал. Однако, Джерри снова уселся на кровать, подобрал по-турецки ноги и закурил. Получением разрешения он не заморачивался, а Намджун не смог выдавить из себя ни слова протеста: мальчишка молчал, уставившись куда-то в угол потолка, а его глаза слегка поблескивали влагой. Не пытающийся домогаться и наезжать, голый Джерри выглядел не то чтобы жалко, но жалобно: острые коленки, ввалившийся живот с непонятно куда подевавшейся пиццей и аккуратная кучка половых органов – беззащитных, открытых и как будто не представляющих для хозяина никакой ценности. Намджун ожидал почувствовать нарастающее отвращение, но оно не появилось вовсе, увязнув в неожиданно нахлынувшем безразличии ко всему окружающему. Давящее чувство безысходности тоже куда-то подевалось: дерьмо, в которое провалился Намджун, не стало ни мельче, ни жиже, но думать о нем больше не было ни желания, ни сил. Где-то рядом, в соседней дерьмовой луже сидел Джерри. И Намджун отрешенно смотрел на его почти неподвижную фигуру, совсем немного продавившую матрас, на поникшие плечи, на худощавые, уже не детские, но и еще не взрослые руки и на тонкие пальцы, в которых сигарета смотрелась ненужным и нелепым символом точно такого безразличия к собственной жизни. Вторую сигарету мальчишка прикурил прямо от первой, третьей не последовало. Он поставил свою «пепельницу» на тумбочку, на место погибшего светильника, и сказал: – Пить охота. Я у тебя чай видел. Прозвучало почти как приглашение. Намджун неуклюже сковырнулся с кровати и влез в домашние штаны. Джерри тоже решил не выходить «к обеду» нагишом: надел халат, зачем-то натянул на голову капюшон и едва заметно улыбнулся отражению Намджуна в зеркальной дверце шкафа. Может, мальчик в розовом капюшоне с белыми ушками и был всего-навсего очередным удачным образом, выверенным до миллиметра. Может, Намджун и лошара, попавший под отточенное годами шлюховское обаяние. Ему было все равно. Погрузившись в вязкое течение их общего дерьма и не успев понять, что происходит, он рассеянно улыбнулся в ответ. Чай пили за столом, как культурные люди. Джерри снова был за главного: сам поставил чайник и даже сообразил угощение, выудив из своего бездонного рюкзачка шоколадный батончик и пакетик с мармеладными мишками. Мишек он вытряхнул на тарелку и туда же пристроил распиленную пополам шоколадку. По-братски. Глядя на пустой порванный пакетик с ярким детским рисунком, Намджун подумал, что Джерри все-таки был ребенком: рано повзрослевшим, с вывернутой наизнанку моралью и испорченной психикой, но ребенком. А его короткая жизнь – рваная и, в сущности, пустая, как пакетик из-под мишек, – была меж тем наполнена такими страшными вещами, что Намджуну и не снились. После фразы про «ненастоящую мамку» вероятность их родства значительно выросла. Вот только самые эгоистичные и извращенные фантазии на тему судьбы брата до таких «высот», как детская проституция, все же не взлетали. Расспрашивать Джерри о его прошлом было сейчас стыдно и больно: Намджун даже начал чувствовать себя виноватым в том, что добавил несчастному ребенку лишних проблем. Да, ребенок его обманул и подставил, но ведь не от хорошей же жизни. – А кто такой Чонгук? Тот, от которого ты убежал, – спросил Намджун, припомнив, как пацан хвастался своим подвигом, и надеясь перевести разговор на что-то более нейтральное. – Да гондон один штопаный. Он у нас по безопасности, – Джерри изобразил пальцами кавычки и брезгливо наморщил нос, – типа крыша. Я же говорил, если поймает, да еще без травы – пизда... Тема оказалась неудачной, но у Намджуна имелась еще одна попытка: тайский собеседник Джерри явно был, как минимум, хорошим приятелем: – А кто у тебя в Таиланде? Мальчик неожиданно замер. Несколько секунд он пристально изучал Намджуна: то ли размышлял, стоит ли открывать эту тайну кому попало, то ли все еще боялся быть битым за телефонное кидалово. Ответ начался осторожно, но всего за три слова успел превратиться чуть ли не в вызов: – Друг. А что? Завидно? – Почему завидно? – Как это – «почему»? У тебя таких нет. – Каких «таких»? Намджун уже сознательно прикинулся идиотом, и Джерри попался: тут же начал объяснять недалекому собеседнику, что Джин – самый лучший человек на всем белом свете, что он уже год живет в Таиланде, и что сам Джерри тоже скоро к нему уедет. Намджуну после этих слов стало как-то тоскливо, но зато ему удалось разжечь в мышонке желание поговорить. Не дожидаясь вопросов и периодически закидывая в рот мармеладки, Джерри повел свою повесть, постоянно перескакивая во времени – видимо, под влиянием лишь ему понятных ассоциаций. Повесть не была непрерывной и не отличалась совершенством логических связей. Она распадалась на отдельные истории, как сказки Шехерезады, между которыми Джерри по нескольку минут задумчиво молчал, иногда курил, иногда подливал чай, а иногда беспокойно заглядывал Намджуну в глаза, пытаясь под приросшей к его лицу маской вежливого интереса угадать – понравилась ли ему сказка? А Намджун все увереннее выпадал в осадок. – Мамка как раз умерла, а пиздец один не приходит, сам знаешь. Джин меня спас… Помимо проституции, Джерри снимался в детском порно, потому что рос медленно и очень долго выглядел как ребенок. Но природа взяла свое, и к восемнадцати годам он безнадежно «постарел». А когда не стало его авторитетной мамаши, порнушники предложили ему выбор: сниматься с садистами или «проваливать нахуй, таких и без тебя жопой ешь». Терпеть Джерри умел (тут Намджуна от рвотного позыва спасла только скудость воображения), поэтому согласился. Несколько раз все обходилось более-менее цивильно, но потом ребятам поступил заказ на съемку реальных увечий – вплоть до смерти жертвы – и об этом как-то случайно узнал тот самый Джин. И он не побоялся найти обреченного «актера» и предупредить. Так они и познакомились. «Год назад Джерри было восемнадцать». Для Намджуна это было самым важным. Все сходилось. – У него батя – хозяин завода, а Джину весь этот бизнес ни в одно место не всрался, да еще и на пару с тупым брательником. Вот он и сбежал из дома. Папаша заебал со своей учебой, а брательник – вообще гондон, нет бы по-братски, а он как цербер, чуть что – сразу закладывать… В последний момент – прямо со съемочной площадки – Джерри успел удрать и примерно месяц скрывался и бродяжничал. Джин составил ему компанию, потому что у них случилась настоящая «дружба с первого взгляда». Но потом владелец завода напал на след сынка, и тот вынужден был свалить в первом же попавшемся направлении. В результате Джерри остался здесь и со временем прибился к конкурирующей организации, то есть нашел новых сутенеров, а сынок владельца завода осел в бангкокском борделе. «Хот бойз, хот гёлз…» – черным по красному. – Но я все равно к нему уеду. Он уехал бы и сразу, но не смог: у него не было документов. И дело не в том, что он убегал от своих убийц буквально в чем мать родила, а в том, что документов вообще не было. В принципе. Джерри был человеком-невидимкой. Официально его вообще не существовало. Никаких страховок, обращений в больницу, никакой школы. – Да подумаешь, школа – та еще скукотища, нахер она мне? А нетрепливого врача за бабки найти вообще не проблема. Проблемой стало то, что несуществующего человека пустить в расход тоже можно незаметно. Поэтому оставшегося без «мамки» и никому больше не нужного пацана чуть не изуродовали в угоду толстосумам-извращенцам, желающим обдрачивать не постановочные, а реальные пытки. И какой-то мудак еще сожалел о потерянной работе? Все по отдельности человеку здравомыслящему и далекому от жизни по другую сторону закона должно было показаться полным бредом, но вместе складывалось во вполне логичную картину. особенно, если учесть, что настоящих документов у братишки быть и не могло. – Теперь-то я знаю, как отсюда выбраться. Просто нужны деньги. И так заканчивались все сказки Джерри – упрямым желанием оказаться в Таиланде, рядом с Джином. Сказки вызывали оторопь, Джин – иррациональное неприятие, почти ненависть. «Дружба» Джерри смахивала на одержимость, и Намджун чувствовал, что ревнует: ему было неприятно сознавать, что его место брата, друга и спасителя давно занято другим. И даже для брата, друга и спасителя этого чертова Джина было слишком много. Джерри снова принялся рассказывать о себе. В этот раз история была про самое начало его «карьеры», про то, как мамкины девочки учили его «ремеслу». К счастью, повествование не изобиловало натуралистическими подробностями, а то Намджун точно стравил бы свою половину шоколадки – не столько от самих подробностей, сколько от того, как спокойно все это звучало. Зато, когда Джерри ассоциативно перескочил на детство Джина, его будто прорвало: пара жалких затрещин от отца и запирание в чулане наедине с учебником английского вызвали в нем такую бурю возмущения, словно приравнивались к тем самым кастрации и клеймению «в рабство», которых сам Джерри чудом избежал, удрав от порносадистов. Папаша Джина удостоился широкого ассортимента бранных слов, изрядно прилетело и церберу-братцу, а «несчастный» Джин, которому злые родственники не давали просирать жизнь по тусовкам и притонам, – настолько всестороннего сочувствия, что Намджун уже всерьез его возненавидел. Он откровенно не понимал таких людей и ни капельки им не сочувствовал: когда у человека есть достойные богатые родители, пример успешного старшего брата и возможность получать знания в самых лучших школах страны – чего еще может не хватать? Учись! Трудись! Пользуйся! Так нет же, находятся зажравшиеся неблагодарные сопляки, которым что-то попадает под хвост, и все старания их родителей идут прахом. И в тот момент, когда Намджун уже готов был высказаться, Джерри вдруг решил, что Джина нужно еще и показать: – Слушай, а поехали со мной, а? – выдал он с детским восторгом неожиданного решения задачки по математике. – В Таиланд? – Ну, да! А чё тебе мешает? Паспорт есть, работу все равно проебал. А так и хату новую искать не надо! Действительно. Что Намджуну мешает? Ну, кроме подписки о невыезде, отсутствия денег, двух стариков, привычки все обдумывать заранее и нежелания даже слышать имя этого ублюдка Джина? – …Чё здесь делать-то? Снова вламывать, как ишак, с утра до ночи? – Джерри явно увлекся идеей. – Не страна, а могила! Чё ты в жизни видел, кроме этих сраных бумажек? – А ты? – Намджун так офигел от того факта, что его жалеет проститутка, что чуть было не добавил: «Кроме этих сраных хуев?» – Вот и посмотрим вместе! – подхватил Джерри. – Поехали, а? – Да на что смотреть-то? На тайский бордель? На шмелей с сиськами? – Бля-а-а, ну ты и зануда. А Джин, между прочим, влюбился! Представляешь? Его, правда, пока нахуй послали, но вдруг все не так безнадежно? Поехали разберемся! Намджун чуть было не расхохотался. Фантазии Джерри были еще более глупы, абсурдны и далеки от реальности, чем детские фантазии самого Намджуна. Между ними было так много общего, что снова сжалось в груди. А еще, пусть и чисто гипотетически, но Джерри почти попросил его о помощи, и это отозвалось в душе Намджуна вспышкой щемящей безысходной радости. Он действительно представил, как на последние деньги покупает билет до Бангкока и улетает вместе с Джерри. Чуть горько, чуть смешно, но, с какой стороны ни глянь, абсолютно невозможно. – А-а, тебе не понять… – вздохнул Джерри. – Да куда уж мне! И зачем тебе в Таиланде такой зануда? Да еще и без денег на телефоне? Самым простым выходом было свести все к шутке. Намджун же не мог представить, что Джерри этой шутки не поймет: – Ты красивый, – серьезно ответил Джерри. Его рука совсем не по-братски коснулась запястья Намджуна, и от этого прикосновения тряхнуло намного сильнее, чем от покушений на трусы. Никто не говорил Намджуну, что он красивый. Ни одна женщина. Услышать же это от собственного младшего брата, но не как от брата, а как от мужчины… К такому невозможно быть готовым. – Я хочу с тобой переспать, – тихо сказал робкий четырнадцатилетний мальчик из хорошей семьи. А к такому – тем более. Как себя вести, Намджун не знал. Жесты и голос были такими искренними и нежными, что представить этого мальчика блядью – даже не жирным капсом, а просто – было нереально. «Он шлюха, для него это нормально, он меня банально провоцирует», – убеждал себя Намджун, только аутотренинг работал плохо: обижать пацана не хотелось. Намджун накрыл его руку своей, как бы извиняясь, но постарался ответить достаточно твердо: – Нет. – Почему? Утром ты был не против. – Утром я думал, что лежу рядом с девушкой. – Ясно… Это проблема? – Да, и это тоже. – А что еще? Секунду назад Намджун хотел честно рассказать Джерри о своих предположениях, но вдруг испугался и сдал назад. А если мальчишка посмеется и скажет, что за руку его просто укусила собака, и что на самом деле он обыкновенный выблядок одной из мамкиных девочек, которая непонятно зачем родила, а потом сбежала или сторчалась? А если он, зная, что он выблядок одной из мамкиных девочек, возьмет и не скажет об этом? А посмеется потом – над легковерным лошарой? – Нет, ничего. Просто считай, что у меня не встанет. – Я понял, – вздохнул Джерри, хотя, конечно же, ничего не понимал. – Но я могу хотя бы лечь рядом с тобой? – Здесь все равно больше негде, – пожал плечами Намджун. – Тогда давай ляжем? Намджун посмотрел на часы. Рядом с Джерри время снова ускользнуло от его понимания: он и не заметил, что уже поздно. Намджун не надеялся быстро уснуть, но Джерри в прошлую ночь почти не спал. Мальчишке нужно было отдохнуть. Намджун чуть сжал его пальцы, стараясь сделать свое движение максимально дружеским, и тихонько оттолкнул: – Да, давай… В стаканчике для зубных щеток, вместо щетки Чисон, он увидел дешевенькую «одноразовую» щетку Джерри и зачем-то долго крутил ее в руках. Джерри молчал, не разделся и лег прямо в халате, не сняв даже капюшона. А когда Намджун торопливо избавлялся от своих штанов и лез под одеяло, вообще отвернулся. Разочарование мальчишки казалось абсолютно натуральным и очень глубоким. Неужели ребенок настолько расстроился из-за своего профессионального фиаско? Неужели один вид потенциального клиента вызывает у него стойкий рефлекс развести того на секс? Неужели эти хуи – прости, Господи, – еще не стоят у него поперек горла? Намджун был не в силах этого понять и беспомощно смотрел, как мальчик, прошедший огонь и воду, сворачивается в обиженный клубок на самом краю кровати только из-за того, что какой-то полузнакомый мудак отказался его трахнуть. Через несколько минут наблюдения за сгорбившейся спиной и детским пятками Намджун не выдержал, подвинулся ближе и, обняв Джерри поперек живота, подтянул к себе. Джерри не стал дожидаться других милостей: тут же схватил его руку и засунул себе под халат. Намджун вздрогнул: в ладонь отдались неспокойные удары сердца, под пальцами оказался мягкий шелк ареолы, а ровно между указательным и средним – крошечный комочек соска. Джерри придавил кисть Намджуна своей и несколько раз провел сверху: получилось, что пальцы Намджуна невольно сжали сосок с боков, а от движений Джерри он пошевелился и стал твердым. На ареоле выступили пупырышки. Джерри ждал. Он притих, надеясь, что Намджун продолжит начатую им ласку, но Намджун не мог. Ему никогда даже в голову не приходило рассматривать мужчин как сексуальных партнеров. Более того, в порно его сильнее заводила одиноко мастурбирующая деваха или даже ласкающаяся пара лесбиянок. Мужчин он воспринимал ненужными конкурентами, сиськи предпочитал побольше, соски – такие, которые не страшно раздавить или потерять. Он не дергался, чтобы больше не обидеть мальчика, но и ничего не делал: он хотел, чтобы Джерри сам понял и принял тщетность своих попыток. – Почему? – почти всхлипнул Джерри, так ничего и не дождавшись. Его рука исчезла, перестала давить, а Намджун перестал чувствовать стук его сердца. – Тебе противно? – Нет. Комочек выскользнул из безвольных пальцев Намджуна. Ему было противно только от собственной нерешительности и слабости: скольких неловких минут можно было бы избежать, если бы он еще днем серьезно и честно поговорил с мальчишкой! Намджун сам виноват. Он не ненавидит Джерри, не выгоняет его и не сдает копам только потому, что предполагает в нем брата, а Джерри принимает это вынужденное смирение за симпатию. – Тогда в чем дело? – Послушай, Джерри… – Кто? – удивился братик. – Как ты меня назвал? – Джерри... Извини. Глупо, да? Когда ты от меня убегал, мне показалось, что мы как Том и Джерри… Мультик такой, старый, знаешь? А потом… Потом Намджуну было все равно. Он никогда не пытался угадать имя своего брата, никогда не считал это важным. А теперь тем более. Какая разница, как назвала ребенка какая-то старая проститутка, если она вообще не имела на это никакого права? Вопреки здравому смыслу Джерри не только не обиделся еще больше, но даже забыл прошлую обиду. Он развернулся к Намджуну лицом и ловко ввинтился под одеяло: ни капли сексуальности в его действиях при этом не было, он даже руки совсем по-детски сложил под щеку. Перекосившийся капюшон закрыл ему большую часть лица, но оставшийся глаз заинтересованно сверкнул: – Прикольно, – бодро заявил Джерри. – А ты, значит, Том? Боже, храни психиатрию! Намджун трусливо порадовался очередной метаморфозе. Даже если она подтверждала какой-нибудь нехороший диагноз, Намджуну нужна была передышка. Ему нужно было избавиться от неуместного чувства вины, собраться с духом и куда-нибудь пристроить неожиданно освободившуюся руку – черт бы ее побрал. – Ну, значит, Том… – Нет, – улыбнулся мальчишка и избавил Намджуна от доброй половины мучений, положив его руку себе на поясницу – совершенно невинно, поверх халата. – Тот кошак тупой. И имя у него дурацкое. Намджун лучше. Естественно, в том, что Джерри про него все знает, Намджун не сомневался: командировочные документы включали в себя чуть ли не полное досье, благодаря им пацан нашел его дом. А вот встречный вопрос так и остался открытым. Намджун узнал про Джерри очень много, может даже чересчур много, но так и не узнал самого главного. Он почти не сомневался, что обнимает сейчас родного брата, но «почти» его не устраивало. Он привык быть уверенным во всем, привык видеть цель и рулить в строго определенном направлении. И даже сейчас, сверзившись на самое дно, желал иметь под ногами дно твердое и ровное, а не какой-то непонятный ил… с говном и палками. – Послушай, Джерри… Ответь мне всего на один вопрос, а? Только честно. – На один? – Да. – А когда я отвечу, ты меня не выгонишь? – Нет. – А руку не уберешь? – Хорошо, не уберу. – Обещаешь? Недоверчивое лукавство в смотрящем на него глазе навело Намджуна на мысль о том, что такое обещание может выйти «тупому кошаку» боком, но делать было нечего: раз уж решил грести к цели – греби. – Обещаю, – в подтверждение своих слов Намджун даже рискнул и обнял мальчишку покрепче, почти прижав к себе. – Тогда спрашивай, – довольно заулыбался Джерри. – Откуда шрам? – Шрам? – полторы брови сошлись в складочку, улыбка сменилась недоумением. Вид у пацана был такой, словно он не понимает, о чем идет речь. – Ну да, шрам. На руке. От чего он? – А-а-а… – сообразил Джерри. Кажется, он надеялся услышать вопрос поинтереснее и рассказать Намджуну еще одну сказку Шехерезады, а теперь остался недоволен. – Так ты же уже спрашивал. Можешь спросить что-нибудь еще. – Ты мне не ответил. – Разве? По-моему, ответил. – Извини, но я хочу услышать правду. – А что, бандитская пуля тебя не устраивает? – Нет. Джерри сладко, по-мультяшному зажмурил глаза и зевнул. Глаза больше не открылись, но мышонок чуть высунулся из капюшона и приблизил свою мордаху к Намджуну на расстояние поцелуя: – Ну, тогда… хер его знает. Я не помню, – равнодушно прошептал он и совсем сонно добавил: – Зануда. Через минуту братишка уже спал сном младенца.