Братишка

Какое-то время Намджун еще пытался рассуждать здраво, собирал звенья порванной логической цепи, скреплял их в другом порядке, заменял испорченные части новыми. Пришлось обдумать мысль о том, что Юнги и Сынхи не при делах. Получалось, что псих-Хосок позвонил в тайский «хот бойз хот гёлз», а там нашелся урод, который быстро врубился в ситуацию и по приколу – или из жадности – навешал ему на уши лапши о вечной дружбе? И даже пригласил в гости смотреть на «шмелей без яиц»? Как там сказал Чонгук? Позвоните в «секс по телефону» – и с вами будут разговаривать хоть полчаса, хоть час? А шизофреник, с которым никто не дружил, принял разговор за чистую монету? Поверил, что у него действительно есть настоящий друг, который ждет его в тайском борделе? Не очень понятно, правда, как этот «Джин» ухитряется одновременно находиться в Таиланде, Китае, Штатах и еще черт знает где. И зачем ему понадобился псих, да еще спустя два года после инцидента. Совесть замучила? Смешно. Или понял, с чьим сынком разговаривал, и решил поживиться? В итоге, серьезной критики объяснение не выдержало. Где-то был логический косяк: если Джином представился случайный трудяга телефонного секса, то как его имя узнали отец и брат Хосока? А если Джином называл своего выдуманного друга псих, то почему телефонный террорист тоже так себя назвал? И не психу – это как раз было бы понятно, – а Намджуну? Какой в этом смысл? Смысла не было. Будь Намджун менее взвинчен, то понял бы, что самый короткий путь к истине лежит через Юнги или Сынхи. Будь он немного решительнее, позвонил бы им или даже съездил к кому-нибудь из них домой. Он мог бы попросить прощения за то, в чем его считали виноватым, и поговорить по душам. Или устроить скандал и вырвать правду в честном бою. Он мог бы удостовериться хоть в чем-то, но по-настоящему. Но не судьба. Упрямая, обиженная Сынхи и безжалостный правдоруб Юнги – они оба были угрожающе настоящими, а разговор с ними – слишком радикальным средством. Этого разговора Намджун просто боялся. Зато не боялся телефонного «Джина». Он хотел договорить, добить, высказать то, что не успел и забыл, еще раз отвести душу, потому что легче не становилось. Желание оказалось непреодолимым, и к моменту выхода из метро Намджун уже восстановил все номера из «черного списка». Теперь он набирал их сам. Первый, тайский, не ответил. Второй ответил на незнакомом языке и незнакомым голосом. А когда Намджун попытался заговорить по-английски, связь прервалась. Проходя мимо магазина, Намджун решил, что уцелевших после вчерашней попойки двух или трех бутылок соджу ему будет мало. Ожидая своей очереди на кассе, набрал еще два номера – оба безрезультатно. Следующий абонент ответил таким увесистым басом, что Намджун чуть не уронил пакет с бухлом. Потом был китаец – немолодой, старательный и добродушный, но не вдуплявший ни по-английски, ни по-корейски, ни по-японски, хотя за чистоту последнего Намджун бы не поручился. Задачка заставила Намджуна выпить прямо на улице. По настоящим номерам ответили совершенно другие люди, следовательно, звонки все-таки были поддельными, «Джин» – пранком, а Юнги – очень хорошим технарём. Это воодушевило, но ненадолго, потому что даже очень хороший технарь должен откуда-то черпать информацию. Как они с Сынхи могли узнать о штрафах за парковку? От кого-то из тех двоих полицейских? Но это уж совсем нужно рехнуться, чтобы ради дурацкого розыгрыша искать чуваков, которые два года назад арестовывали обыкновенного нарушителя порядка! Да кто б еще вспомнил какого-то там Ким Намджуна с его парковкой… Бред. Даже после второго пузырька соджу – полный бред. Пришлось запить третьим и родить идейного метиса: в тайских борделях сексом по телефону занимаются инженеры-связисты. Или это вообще фишка индустрии – так изящно не палить своих номеров? Неизвестно, сколько еще разной херни придумал бы Намджун, если бы дорога до дома была длиннее. Но в подъезде он вдруг шарахнулся от лифта, впервые в жизни ощутив незнакомое и очень сильное беспокойство при виде тесного пространства. Лифт напомнил ему о Джерри. Неуклюже, рискуя перебить драгоценное пойло, Намджун поднялся на свой этаж по лестнице и там замер, уставившись в пол: плитка. Светло-коричневые квадратики. Такие же, как в подъезде Юнги... Наушники, огрызки карандашей, учебник английского продвинутого уровня... Вывернутый наизнанку рюкзачок, мармеладные мишки... С пятого раза попав в кнопки замка, Намджун распахнул дверь, и ему навстречу ударил поток вечерней прохлады: уходя, он не закрыл окно, а теперь вдруг задрожал так, словно сидел на полу голым. А напротив него сидел Джерри… Не переодеваясь, даже не разувшись, Намджун хлопнул еще полстакана соджу и собрался было отлить, но дверь от сквозняка чуть дернулась, и Намджуну показалось, что из сортира сейчас выскочит Чон Хосок с аптечкой в руках... Дверь, сортир и вообще квартира – все было другим, но Джерри был даже здесь. Он был везде. Он требовал свою «траву», рылся в шкафу, клеил японские отчеты. Он наступал на Намджуна с карнизом, обзывал Чисон треской, жадно запихивал в рот куски пиццы. Он без спросу курил в квартире, показывал Намджуну яйца и гнал его на крышу… Телефон пискнул СМС-кой. Намджун с трудом сфокусировал взгляд на латинских буквах и «перевел»: «Пожалуйста, не надо никого убивать. Все, что он сделал, он сделал из-за меня. Он очень хороший человек, он спас мне жизнь». «То Джин ему жизнь спас, теперь, оказывается, он – Джину! Спасители хреновы!..» Намджун еще продирался сквозь последние слова, как раздался традиционный звонок. На этот раз «Джин» не успел даже пикнуть: – Тебе спас, а мне похерил! Я целый год валялся по помойкам! Ты хоть понимаешь, что значит потерять работу? А знаешь, сколько стоит полежать в клинике? Не хочешь мне возместить, раз этот псих не виноват, нет?! – Намджун перевел дух, на том конце стояла тишина, если не считать фонового шума: «Джин» явно звонил из какого-то людного места. – Что, блять, молчишь? Отвечай! – Простите, я…. я понимаю, что не в силах ничего исправить, и денег у меня тоже нет, но поверьте, если бы они у меня были, я бы отдал вам все! – «Джин» несколько раз сдавленно кашлянул, и после этого его голос зазвучал низко и тихо, почти шепотом: – Мне очень неудобно вас просить, но мне, правда, больше некого, а Хосок, правда, самый лучший друг, он из-за меня чуть не погиб. И с отцом совсем поругался, и телефон тогда у вас попросил тоже только из-за меня! Он старался мне звонить почти каждую неделю, если у него получалось. Отец ему запрещал звонить и проверял его телефон, вот Хосок и просил чужие. Понимаете, у него отец очень богатый человек, а Хосок – он совсем другой, он… талантливый, понимаете? Ему этот бизнес… «Джина» снова сразил приступ глухого кашля, а Намджун уже успел вспомнить текст, словно слышал его не два года, а две минуты назад: – Ему этот бизнес ни в одно место не всрался, да еще и на пару с тупым брательником! – выпалил он на одном дыхании и вдруг сам закашлялся, словно кашель далекого «Джина» был заразным. Голова пошла кругом. Лучше бы он позвонил Юнги. – Да, но там не так все просто… Постойте! – «Джин» последний раз захлебнулся и перестал кашлять. – Откуда вы все знаете? Вы с ним говорили? Вы его видели?! Что с ним? Вы знаете, где он сейчас?! Стены рушились на глазах. Логические цепи, вместо того, чтобы окрепнуть и защитить Намджуна, обмотать его плотным коконом и спрятать от беды, распадались на звенья и сыпались на несчастную пьяную голову убийственным градом. Джин существовал. Вопреки собственному признанию – существовал. Намджуна трясло, он уже не понимал, чему верить, лишь слышал имя, трижды произнесенное неприятным кашляющим голосом: «Хосок… Хосок… Хосок…» Ублюдок в телефоне не только был настоящим – своими бесчисленными «из-за меня» он взорвал внутри Намджуна мину, которую когда-то заложил сам Джерри, заставив ревновать к «лучшему другу». По-братски или по глупости, но Намджун всегда ненавидел Джина, ненавидел даже несуществующего – за его несуществование, за «участие» в обмане, за то, что отнял Джерри. Как оказалось, существующего Джина Намджун ненавидел еще больше. – Ты красивый? – выпалил он и сам опешил от своего вопроса. – Я? При чем тут… – Я неясно спросил? Хосок говорил тебе, что ты красивый? Отвечай! Быстро! – Н-не помню… вряд ли, с чего бы?.. – Ты с ним спал? – С кем? С Хосоком? В каком смысле – спал? – Ты идиот, или как?! Я спрашиваю, вы с ним трахались? Он тебе отсасывал? Говорил, что хочет с тобой переспать? – Вы издеваетесь, да? Я же сказал вам, что мы были друзьями. Очень хорошими друзьями, если вы понимаете, что это такое,.. – Джин сделал робкую попытку возмутиться, но одумался и снова заискивающе завилял хвостом: – Хосок вообще ни с кем не спал, ни разу, и он очень переживал из-за этого, а если бы вдруг кого-то нашел, он бы мне сказал, но он точно не нашел, у него и возможности-то не было... Намджун вспомнил детский, щенячий минет в исполнении семнадцатилетнего пацана. Оказывается, пацан страдал оттого, что ему не с кем потрахаться! Как все просто! Размечтался, прикинулся проституткой и полез к первому попавшемуся мужику. То есть к Намджуну. Это было омерзительно – чувствовать себя доверчивой жертвой всех сразу. Сначала его напарили с телефоном. Потом сексуально озабоченный подросток воспользовался его членом, чтобы удовлетворить свое нездоровое желание. Потом папаша извращенца ловко выставил ущербного сынка обычным психом-шизофреником. Намджун всем верил и везде оказывался крайним. А Джин – сука! – должен был после всего этого поржать над занимательной историей о соблазнении «заебанного сонного мудилы»! Намджуна затошнило, и он, не выпуская телефона, метнулся в туалет. Было противно и больно, словно от удара в незажившую рану. Джин квохтал в трубку, сдерживая кашель, чтобы получше расслышать, как Намджуна выворачивает наизнанку. – Вам плохо? – спросил он, хотя ответ был более чем очевиден. – Я могу перезвонить попозже, но, умоляю, скажите хотя бы два слова, вы знаете, что с Хосоком? Я очень за него беспокоюсь, вы знаете, где он? Намджун чуть было не ответил, что в рот ебал их обоих и все их беспокойство, но оттого, что это утверждение отчасти соответствовало истине, чуть не сблевал еще раз. А потом услышал, как между кашлем и фоновым шумом толпы вклинился голос, бодро сменивший какой-то бесовский язык на английский: «Внимание! Пассажиры, прибывшие рейсом тридцать четыре девяносто каким-то… авиакомпании…» Тот Джин, что разговаривал сейчас с Намджуном, не был ни актером, ни хакером, ни волшебником. В каком-то международном аэропорту он стрелял у уставших пассажиров телефоны, чтобы «позвонить папе». Отбой и кнопка смыва нажались одновременно. *** Даже трезвым Намджун давно не бегал так быстро. Спустя всего минуту он уже ловил такси в квартале от дома – если бы успел после работы переодеться, то точно выскочил бы в пижаме и тапках. Вероятно, его спасло только наличие какого-никакого костюма, пусть перепачканного зловонными брызгами и с наполовину выехавшей рубашкой, но все же слегка намекавшего на платежеспособность. Особенно, тем карманом брюк, где были деньги, – в противном случае, таксист отказался бы его везти. Но Намджун сразу сунул таксисту купюры и выкрикнул адрес. Ему срочно нужно было добраться до Сынхи. Она обязана его спасти, ведь больше некому. Она простит, подставит свою теплую грудь и придумает, как жить дальше. Как избавиться от груза, который вот-вот раздавит, от разрывающего ощущения, что он не просто «разок проебался», как уверял его Юнги, а проебался грандиозно, по полной – намного серьезнее и страшнее, чем думал два года. «Я не больной! Джин существует! Я не больной!» – кричал вдогонку такси Чон Хосок. Намджун не поверил мальчишке. Два года назад не поверил тому, кому тогда очень хотел верить. По большому счету, не поверил себе. А сейчас позорно бежал и от этого знания, и от нарастающего подозрения, что лично он во всем том пиздеце не крайний и не главная жертва, а всего лишь случайно подвернувшийся «мимопроходил». Главная жертва – кто-то другой, и Намджун, естественно, понимал, кто именно. Голос несчастного Джерри звучал отовсюду, снаружи и изнутри – прямо в голове умолял ему верить. И от этого тоже хотелось спрятаться – где угодно, на краю земли или на дне океана. Или в спокойных, почти материнских объятиях Сынхи. Дорога предстояла длинная, считай, через полгорода. Нормальные люди уже собирались спать, а не разъезжали по улицам, но Намджуну все равно казалось, что машина почти не движется, лишь лениво дергаясь от перекрестка к перекрестку. Свет ночных огней бил в лицо, голова кружилась, а желудок протестовал при каждой резкой остановке. Опасаясь новых приступов тошноты, Намджун закрывал глаза и делал вид, что вырубается, но сознание не поддавалось насилию: отключиться и ни о чем не думать так и не получилось. Он услышал звонок почти с радостью – это была возможность чуть-чуть отвлечься и скоротать время. Телефон определил номер как шведский. Что ж, шведского «сонного мудилу» не грех и обобрать – не одному же Намджуну быть наебанным! Он снял трубку и, икнув, спросил: – Это ваше ноу-хау? Разводить лохов в аэропортах? – Нет-нет, что вы, это только по необходимости. А Хосок вообще нигде не бывал, кроме школы и дома, я же говорил, его отец держал, как собаку на привязи. Обычно он вместо обеда убегал из школы и просил телефон где-нибудь в городе – на остановке или в кафе, знаете, когда люди обедают, им не очень нужен телефон… Джин закашлялся, а, успокоившись, замолчал. – Ты болеешь что ли? – спросил Намджун. – Нет, – коротко и как-то испуганно ответил Джин. – Как тогда твой друг попал в аэропорт? – вернулся Намджун на проторенную дорогу: о Хосоке Джин точно будет говорить долго, а Намджун уже почти убедил себя, что просто тянет время, заполняет пустоту никчемным разговором, пока у шведа на телефоне не закончатся деньги. Дурацкие вопросы и длинные сбивчивые объяснения – то, что надо, чтобы не выскочить и не побежать впереди этой дурацкой неповоротливой машины. Главное – доехать до Сынхи и не сойти с ума. А не услышать хоть что-то еще о Чон Хосоке. «Я не больной! Не верь им! Ты красивый!» Да, главное – как можно скорее добраться до Сынхи. Намджун глубоко вдохнул, с шумом выдохнул и пристроил свою гудящую голову на подголовник. Крепко зажмурился и попытался погрузить себя в иллюзию светской беседы. «Только не сорваться. Только доехать. Слушать и представлять, как уходят прочь минуты и километры». – Это Чонгук его привез, его брат. Тот, который тупой, вы сами говорили, помните? Вы же помните пакет? Ну, который вы хотели ему отдать? Там был образец какого-то сырья для гомеопатии, из Гималаев или что-то вроде того, дорогущий до жути, отцу на завод. Чонгук должен был перехватить курьера, а он же в английском ни бум-бум, вот и взял с собой брата, наврал ему что-то про парковку – что она неудобная или что-то такое – в общем, чтобы не позориться. А Хосок забрал пакет и удрал. Просто чтобы позвонить. Мы не собирались долго разговаривать, честное слово, мы уже заканчивали! Хосок мне обещал, что сразу же вернется к машине, ему нельзя было убегать, это он из-за меня… Скажите, что потом случилось? Вы же что-то… Намджуна подбросило от очередного «из-за меня»: – Твой Хосок тебя наебал, – перебил он Джина и злорадно осклабился. По крайней мере, ему хотелось думать, что это была не просто судорога, перекосившая челюсть. – Он неделю жил у меня, а потом папаша спустил его с лестницы. Четыре дня на чердаке и еще один у Намджуна – это, конечно, не совсем «неделя» и не совсем «у меня», но Намджуну очень уж хотелось как-то показать Джину свою значимость для Хосока – пусть и путем такого мелочного вранья. Однако Джина впечатлило отнюдь не «у меня»: – Что?! Что вы сказали? Неделю?! Хосок не был дома целую неделю?! Вопль Джина чуть не разорвал барабанную перепонку. Еще немного – и глаза не удержались бы под плотно сжатыми веками, а череп от боли раскололся бы пополам. Намджун подождал, пока боль в голове немного утихнет, потом раздраженно ответил: – Уверяю тебя, ему у меня очень понравилось! Он бы и… – Нет! Он не мог! Отец сказал, что если он попытается сбежать… Нет! Он же мне обещал! Он… Вы… – Джин закашлялся, но продолжил – через силу, борясь с одолевшим его приступом: – Вы меня обманываете, да? Намджун собрался съязвить, что за враньем – это как раз к ним с Хосоком, а не к нему, но не успел. Видимо, швед оказался жадным, или ему не понравилось, что Джин забрызгал бациллами его собственность, только на том конце явно образовалась борьба за телефон. Намджун услышал умоляющие и перемешанные с кашлем «one minute», «please» и «my brother». «Вот как! «Папочка», значит, не прокатывает? Замечательно! Еще один братишка нашелся, мать его!» – выругался Намджун, когда победа владельца телефона ознаменовалась завершающим звонок писком. Но после писка он окунулся в такую ужасающую пустоту, что сам готов был набрать номер шведа – да, у Намджуна на телефоне по-прежнему водились деньги, он же зануда! – чтобы продолжить разговор. Несколько минут Намджун усердно пялился в потухший экран и жалел, что не прихватил на дорогу бутылку. Чтобы найти следующего лоха, Джину потребуется время, – а Намджуна жгло желанием узнать, что там сказал отец, если его сын попытается сбежать… «Я не больной! Ты красивый! Не верь им! Джин существует!» Голос Хосока снова гнался за машиной. Намджун привык думать, что Хосок, в соответствии с диагнозом, коротает дни в элитной дурке, но если мальчишка не был шизофреником, то что с ним стало? Где он? Почему его якобы лучший друг ничего о нем не знает? Что, черт побери, сказал отец?! А потом машина остановилась. Намджун подумал, что на светофоре, потому что было слишком рано, но таксист вышел, открыл пассажирскую дверь и тряхнул Намджуна за плечо: – Приехали! Вам помочь? Желая показать таксисту, что абсолютно трезв, Намджун отмахнулся и решительно выбросил свою тушу из салона. Зря – от резкого движения желудок свело тошнотным спазмом. Мужичок, хоть был немолод, ловко отскочил с предполагаемой линии огня и быстро захлопнул дверцу машины. Намджун же, наоборот, попытался влезть обратно в салон, потому что рвотные массы буквально застряли у него поперек горла: место было не то. Никакого дома Сынхи не было и в помине: – Ты куда меня привез, болван? – заорал Намджун, напрочь забыв о правилах вежливости. Вопль на безлюдной улице был подобен взрыву. Таксист умел обращаться с нетрезвыми пассажирами. Он отпихнул Намджуна от машины, а сам через секунду уже оказался внутри: – Куда просил, туда и привез! Пить меньше надо! Намджун сделал отчаянную попытку удержать отъезжающее такси, но только упал на асфальт и взвыл на всю округу: в нескольких шагах позади него, за массивным каменным забором, возвышался особняк господина «ФармСтарза». *** Ворота въезда с тихим шелестом отползли вверх, и рядом с Намджуном возникла широкая тень представителя охраны: – Чё орёшь, пьянь? – поинтересовался качок, легонько пнув Намджуна пониже спины. – Проваливай, и тихо, а то полицию вызову. При упоминании полиции Намджун показал охраннику средний палец и заржал, как блаженный. Охранник же увидел в его истерике угрозу и применил силу – вздернул Намджуна на ноги, вывернул ему руку за спину и скрючил так, что зад взлетел выше головы. Как Намджун оказался внутри особняка, он от боли даже не запомнил, и очнулся, только грохнувшись на пол и услышав над собой голос Чон Чонгука: – Ничего себе, сюрпризик! Вансо, все нормально, ты свободен. Это ко мне. Товарищ просто потерял мою визитку. Кое-как опираясь на одну руку, Намджун смог приподняться и сесть. Два «Гондон-хёна» в махровых халатах цвета хаки, пушистых тапках и с бокалами чего-то коричневого в руках медленно слились в одного. Рядом осторожно нюхали воздух два здоровенных черных пса. Намджун несколько раз хлопнул глазами, но второй фокус не прошел: собак действительно было две. – Гости, – скомандовал им Чонгук и отошел подальше от Намджуна: – И воняет же от тебя. Нажрался? Или так, для правдоподобия? – Ты что, меня помнишь? – если бы Намджун был в состоянии соображать, то непременно бы испугался. Он бы решил, что Чонгук узнал о его прошлогодней игре в детектива и сейчас даст ему в зубы. К счастью, Намджун уже почти ничего не соображал. – Прикалываешься?! «Помнишь», блять! Да мне твоя стрёмная рожа два года в кошмарах снилась! Я заебался ее оттирать да закрашивать! Твой придурок ей все стены разрисовывал – закрасишь, а он снова! Черной краской закрасишь – а он выцара-а-апывает, блять! Художник херов, слава яйцам, бросил! Теперь дохлых мышей рисует, но на мышей бате поебать, мышей, говорит, можно не закрашивать. А то бы еще мыши, блять, снились! – К-какие мыши? – Ты дебил? Говорю же – дохлые! Да ща увидишь. Хотя… Не, тебе лучше не смотреть. А то наблюешь еще. Вытирай потом… Намджун сидел на полу и молча мял плечо, хотя уже не чувствовал ни боли, ни вообще левой руки. Чонгук ведь говорит про брата? Это Хосок два года рисовал Намджуна, или кто? «Твой придурок…» «Твой…» Хосок?! «Гондон-хён» тем временем с ухмылочкой игрался пойлом в своем бокале: – Выпить не предлагаю, по-моему тебе уже того… хорош. Так что забирай – и проваливай. Куда повезешь-то, придумал? Паспорта у него нет, я пробовал, но без него не делают. И не тяни. Ты, конечно, грамотно подгадал, снимаю шляпу, но батя всего на неделю срыл. За три дня можно сделать, я узнавал, если завтра начать… – он отхлебнул из бокала и облизнулся. – В с-смысле – забирай? – выдавил ничего не понимающий Намджун. Чонгук наклонил голову и прищурился: – Ты реально бухой что ли? Что значит «в смысле забирай»? А нахуй ты сюда приперся?