Братишка

Хосок не спал, но лежал там же, на диване, скрючившись и засунув руки между коленок. После сна ему не стало заметно лучше: он не причитал, что больной, не выл и не скрежетал зубами, но и почти не реагировал на Намджуна. Он как будто смирился с участью тихо сошедшего с ума человека и потерял всякую волю к жизни. Намджуну не удалось уговорить его поесть или переодеться – единственным, на что Хосок хоть как-то отозвался, были объятия. Намджуну было очень плохо. Он понимал: что бы сейчас ни делал, какую бы бурную деятельность ни имитировал, все это будет лишь маскировкой для ожидания. Он долго сидел на краю дивана и гладил Хосока по голове. Думал о том, что если не сможет ему помочь, то никогда себе этого не простит. Чувствовал свою беспомощность и бесполезность. Перебирал в памяти все события, все фразы, сказанные Хосоком и Джином, – не упустил ли какой-то важной детали, мелочи, которая могла бы навести детективов на след? Несколько раз безуспешно звонил Чонгуку. Несколько раз вставал и шел на кухню, но так ничего не съел и не выпил. Несколько раз натыкался на пакет с соджу и даже вытащил оттуда бутылку... Без чего-то два запищал телефон: звонил Чонгук. Намджун накинулся на него, как сорвавшийся с цепи пес: – Ты что трубку не берешь? Где тебя черти носят? – Куда ехать? – В смысле – ехать? – Да блять, где вы? У тебя? Адрес какой? Намджун назвал адрес, и Чонгук сразу же отключился – он тоже был взвинчен, еще сильнее Намджуна, и находился на грани адекватности: не говорил, а кричал. Наверное, отрывался в клубе, а Намджун испортил ему пьянку. Ничего, переживет, Хосок важнее. Почти сразу же после Чонгука позвонил американец. – Я вас не разбудил? – спросил он, хотя Намджун уверял, что будет ждать звонка в любое время. – Утром я отправлю вам отчет, но, если хотите, могу сейчас в двух словах… – Вы его нашли? – Нет, еще не нашли, но зацепки есть, я думаю, все будет хорошо. К сожалению, у нас уже полночь, а некоторые вещи мы можем сделать только днем, в рабочее время… – Я понял, да… Расскажите. – Вчера – если точнее, то уже позавчера, двадцатого апреля – днем и вечером объект находился в зале выдачи багажа аэропорта Суварнабхуми. По описанию это молодой мужчина среднего роста, азиат, худощавый, одет бедно, в рабочие брюки и теплую рубашку в клетку с преобладанием синих и зеленых тонов. Довольно сильно хромает, кстати, постоянно, по крайней мере, это отмечают все опрошенные на данный момент, в том числе служащий аэропорта. Кашель также подтверждается. Как минимум двум пассажирам в обмен на звонок оказал услуги интимного характера… – официальный тон детектива на несколько слов сменился обыкновенным, будто обозначив сноску на полях отчета: – проще говоря, отсосал в ближайшем туалете. Так, дальше… Служащий аэропорта, уборщик, показал, что объект всматривался в лица прилетавших пассажиров, вероятно, кого-то ждал. Завтра я надеюсь получить парочку записей с камер наблюдения аэропорта. Кроме этого, мы выяснили, что номер, который не обслуживается, ранее действительно принадлежал так называемому массажному салону на улице «красных фонарей». Два года назад салон закрылся, сайт удалили. Архивные копии вроде бы есть, забыл уточнить, за какое время, но если нужно… – Нет, спасибо, не нужно, – перебил Намджун, отнюдь не испытывавший ностальгии по тому вечеру, когда детективы настойчиво тыкали его носом в «хот бойз, хот гёлз» на бесстыжей рекламной гифке. – Не тратьте времени на эту ерунду, мне нужен только парень. «И отчеты мне, откровенно говоря, тоже не очень нужны», – подумал Намджун и с тоской посмотрел на бутылку соджу. После этого доклада хотелось продезинфицировать телефон и уши, чтобы грязь не ползла дальше. Он ведь прекрасно знал, что Хосок звонил своему дружку в бордель, а не в воскресную школу, но все равно был поражен тем, насколько низко можно пасть: оставшийся без своего «массажного салона» «хот бой» шлялся по аэропортовым сортирам и сосал даже не за деньги, а всего лишь за телефонный звонок. И от этого отребья зависит здоровье Хосока. А может, и их судьба вообще. Намджун еще немного помедлил, потом все-таки откупорил бутылку и налил себе полстакана. Ему нужно было уснуть, чтобы не сойти с ума, дожидаясь следующего звонка из Бангкока. «Некоторые вещи мы можем сделать только днем», плюс два часа разницы… Возможно, ждать придется до завтрашнего вечера. Это пытка, Намджун столько не выдержит… Он смотрел на Хосока и размышлял, вправе ли напиться и убить хотя бы часть этого времени. В ноющее «как же мне херово» встревало совсем уже раздирающее душу «ему еще херовее». Намджун поболтал пойло в стакане, поднес ко рту, но был прерван звонком домофона: приехал Чонгук. Распахнув дверь, Намджун застыл столбом, а Чонгук прямо через порог выхватил у него стакан с водкой и залпом выпил. – Может, дашь войти? Картина в рамке дверного проема была более чем сюрреалистичной. Чонгук стоял почти голый, и это было бы еще ничего, с таким шикарным телом и бескрайними бабками вполне можно сорваться на исполнение стриптиза и забыть выйти из образа. Но образ дополнялся великолепным фингалом под левым глазом и пиджаком Намджуна – тем самым, слегка облеванным и рваным. И, естественно, до боли в швах обтягивающим мощные плечи «стриптизера». Трусы, пиджак и ключи от машины – это было все, что, помимо самого Чонгука, пришло в гости к Ким Намджуну. И два черных кобеля. Намджун отступил, пропуская весь зоопарк внутрь. Гондон-хён сразу же заметил открытую бутылку и допил ее – так же, залпом, словно воду: – Еще есть? – спросил он голосом заблудившегося в пустыне и плюхнулся на диван у ног брата. – Батя вернулся. Растерявшийся от такой новости Намджун подвинул к нему пакет с бухлом. Чонгук выхватил еще одну бутылку и быстро открыл, как будто она могла убежать. Сделал несколько глотков, потом пару минут сидел, постукивая ключами от машины о бутылку и тупо наблюдая за собственными манипуляциями: – Он, по ходу… ни в какой Китай не улетал. Где-то здесь был… – Чонгук отпил еще. – Сказал, что ничего моего в этом доме нет, велел забирать собак и уебывать. – А ты вот так сразу, в чем мать родила… – А ты бы – нет?! Когда в тебя этот козел Вансо стволом тычет – нет?! Донес, сука… Ты знаешь, я… я боксом десять лет занимался, у меня пояс по карате, но, блять.. против ствола… нет уж, я ж не дебил, как этот, – Чонгук кивнул на брата: – Спит что ли? Нет?... Эй, мелкий, прикинь, ты был прав, у меня ничего не вышло! Ты же не спишь, засранец! Слышишь? Можешь стебаться, разрешаю! А знаешь, почему, мелкий? Догадайся с трех раз! Он, блять, бабу привел! Ба-бу! С во-о-от таким брюхом! Чонгук округлил руки, и Намджун воспользовался моментом, чтобы выдернуть у него бутылку. – Э, э! Ты чего? Отдай! Давай за братишку выпьем, у нас с мелким скоро будет брати-и-ишка! – Ты как сюда попал? – Намджун смутно представлял себе дефиле Чонгука в этом «бриони» через полгорода. – Приехал… – На чем? – На тачке, а на чем еще? – На своей? – Своей?.. – Чонгук вдруг расхохотался, запрокинув голову и чуть не упав на Хосока: – Ебать, я молодец, да?! Про тачку-то я не подумал, прикинь! Пошел, такой, в гараж, сел и уехал! Прикинь, привычка! – Дебил, блять… – Намджун забрал у Гондона ключи от машины и вернул ему бутылку: – На! И тихо тут, насрёте или будете тявкать – пойдете на улицу. Такой откровенный указатель на местонахождение Хосока, как машина его братца, был явно лишним. Намджун выскочил во двор: внедорожник Чонгука возвышался над местной мелкотой, как муравьиная матка, и блестел даже в темноте. Намджун никогда не водил ничего крупнее Аванте, но сейчас испытывать кайф было некогда: он аккуратно отогнал машину на парковку в нескольких кварталах от дома и хромающей старческой рысью вернулся обратно. Чонгук успел похозяйничать в квартире: он сидел на подлокотнике дивана, заканчивая третий пузырек соджу и приложив к морде пачку пельменей, хотя, насколько Намджун разбирался в синяках, метаться было уже поздновато. – Телефон твой где? В машине нет, – спросил Намджун, надеясь использовать последний шанс, чтобы прояснить ситуацию с собственной безопасностью: скоро Чонгук будет в состоянии только спать или блевать. – Телефон?.. – лоб над пельменями на секунду сморщился. – А… об стенку шлёпнул… В гараже. Что, думаешь, я совсем придурок? Чонгук вдруг икнул так, что чуть не упал со своего насеста, и попытался забраться на диван целиком, с ногами. Намджун тут же скинул его на пол: – Иди хоть ноги вымой! …Придурок. Пельмени полетели в Намджуна, а Чонгук ползком двинулся к сортиру. Пиджак жалобно затрещал, собаки забеспокоились, но остались на месте: команды спасать хозяина не поступало. Намджун решил проконтролировать процесс, а заодно и продолжить разговор: – То есть сюда твой папка не припрется? – Да хуй его знает. Прямо сейчас не должен, – усевшись на унитаз, Чонгук по одной вымыл ноги и потянулся к белому полотенцу. Намджун, естественно, не дал. Тогда Чонгук снял пиджак и демонстративно вытерся им: – Чё тебе, тряпки жалко? – Жалко! – огрызнулся Намджун. Наглость Чонгука была слишком грубой, но все равно болезненно напомнила ему о Джерри, а ситуация в целом уже стала всерьез раздражать. Намджун досчитал до десяти, но ему не хватило. Пошел на кухню, сунул под кран чайник и открыл воду. – О, штанишки… Я надену, ладно? Ему же пока не надо, да? – послышался из комнаты голос Гондона. Пижамная кофта снова лежала на ногах Хосока, а штаны – рядом, на краю дивана. Не дождавшись разрешения, Чонгук взял их, привалился к стене и задрал ногу: – Фу, блять, он их обкончал! Намджун уронил чайник в раковину и застыл. Видимо, выражение его лица показалось Чонгуку неоднозначным – он тут же продолжил торопливо натягивать штаны: – Ладно, ладно, молчу, я не брезгливый… Подумаешь, уже высохло все… Но ты это… Ты следующий раз ему штаны-то сними, любовничек… Все у вас, педиков, не как у людей… – Что?.. – отмер Намджун и сделал шаг в комнату. Представление Чонгука о том, куда можно лезть, а куда нет, показалось ему несколько размытым. Но, похоже, Чонгук на самом деле не понимал, что перешел все границы: он продолжал говорить совершенно спокойно, словно о погоде: – Что-что… Следующий раз нормально с ним сексом займись. Без штанов, блять. Чё вылупился? Если ты не в курсе, он лет с пятнадцати ждет, кто бы ему вставил. Пальцы себе в жопу засунет и наяривает там, наяривает, пока не спустит... – Откуда… Ты что… Ты… Ты за ним подглядывал что ли? – внутри Намджуна сжималась пружина бешенства, о существовании которой он даже не знал. Чонгук что-то заподозрил и сменил тон на оправдательный: – Не подглядывал, а присматривал. Мне не трудно, камеры везде… Это же брат мой, младший, ты не догоняешь что ли? Я же его с детства вырастил, я ему памперсы менял, между прочим. Чего я там не видел? Подглядывать еще за ним! «Вот тебе и съемки в детском порно. С элементами БДСМ от ебнутого папаши. Вдох, выдох, еще раз. Держать себя в руках…» – …И ссать в унитаз тоже я его учил, а не кто-нибудь, и за батиными сучками мы с ним вместе смотрели. Мы как в новый дом переехали, отец везде камер понаставил и бабу новую привел, сиськи – во! А сосательный аппара-а-ат! – Чонгук закрыл глаза и, причмокнув, облизал верхнюю губу: – Прикинь, мне шестнадцать, гормоны прут, а мелкий, такой, говорит: «А давай пароль подберем». И прикинь, подобрал! Целый год реальной порнухи! Что там Намджун успел придумать? Что маленький мальчик случайно увидел папкины развлечения? Или мачехи к нему приставали? Хрен вам! Случайно! Обучающие минету материалы были в полном объеме предоставлены заботливым хёном: «тупой брательник» переплюнул всех! – Ладно, тебе, сука, шестнадцать, но ему – восемь. Восемь! Тебя ничего не смущало? Чонгука не только ничего не смущало, он даже не понял, что «смущало» Намджуна: – Блять, можно подумать, у тебя в восемь лет на баб хер стоял! Он же мелкий был! Откуда же я знал, что ему телки не всрались? Это я уже потом допёр, что он педик… ик… Когда увидел, что он не передергивает, как все нормальные мужики, а всякую херню делает. Да, мелкий? Чё сопишь? Чонгук примостил свою задницу на диван и, потянувшись через брата, попытался потрепать его по голове. Но Хосок, до этого не подававший никаких признаков жизни, резко отбросил его руку и одновременно пихнул ногами. Движения были беспорядочными и нервными, но Гондон-хён уже достаточно нахлебался, чтобы вновь свалиться на пол. – А сам?! Нормальный?! «Мамочка, можно мне кончить на твою волшебную писю?» – прошипел Хосок и задышал еще чаще. Его снова колотила дрожь. – Ты что, мелкий… Ты за мной подглядывал что ли? Ты… Ты охренел?! Чонгук дернулся схватить брата, но Намджун кинулся на него и повалил на спину: – Забирай своих собак и уебывай! Видимо, на автопилоте, Чонгук сумел взять реванш: секунда – и Намджун сам оказался на полу, придавленный сидящей сверху тушей. – Ты чего, блять? Куда я теперь пойду, мне же пизда! Батя за тачку голову оторвет! Оба кобеля осклабились и зарычали. – Так тебе и надо! – рявкнул в ответ Намджун. Его бешенство подогревалось бессильной злобой: ну почему у него нет ствола, как у Вансо? Но беспощадный этанол тоже не дремал, и Чонгук, скривившись, грохнулся рядом с Намджуном. А его возмущенный вопль постепенно сорвался в нытье обычного алкоголика: – Куда мне идти?! Мне некуда идти, понимаешь? Не к кому, некуда, и денег нет… ик. Ты же меня не выгонишь, я же все-таки это… брат… ну, твоего этого… Мы же с тобой теперь родственники, да? Получается, я тебе тоже братишка… Еще один. У Намджуна теперь братьев – жопой ешь. Только институт этих родственных отношений немножечко самодискредитировался. Совсем чуть-чуть… Намджун представил себе «известную телеведущую» предклимактерического возраста и ее качка-«сыночка». «Мамочка с волшебной писей… Господи, какая мерзость…» Было противно. Злость ушла, он лежал, смотрел на собачьи морды и мелочно радовался тому, что ему все же повезло больше, чем Чонгуку. Никого и никогда, ни по пьяни, ни в экстазе – ни одну бабу он не назвал ни «мамочкой», ни «мамулей», ни как-то еще. Он знал, что такое мать, и не мог осквернить этого слова пошлыми фантазиями, а Чонгук не знал. Намджуна тоже потрепала жизнь, но не изломала так, как этих двух братьев. Причем, старший этого даже не осознавал. Может, и хорошо. – Ладно, хер с тобой, идем, – Намджун поднялся и помог встать Чонгугку. – Ложись здесь… Моя спальня, считай, что по-братски. – Гы… спальня… – то ли икнул, то ли рыгнул Чонгук. – С-слушай, ровно как наш старый чулан, там батя мелкого запи… О-о-о-па! Ни х-хуя себе сиськи! Настоящие? Чонгук увидел фотографию Сынхи, приколотую к пробковой дощечке. Раньше Намджун цеплял туда расписание уроков и шпаргалки с правилами и формулами; какое-то расписание там еще болталось, выцветшее и пыльное – то ли с первого курса, то ли со второго… А поверх Сынхи повесила свою фотку: ей хотелось, чтобы Намджун засыпал, глядя на нее, даже когда ее нет рядом. Намджун мысленно попросил у нее прощения. Хорошая, на самом деле, баба. Нормальный мужик на месте Намджуна давно должен был просто приехать к ней домой, извиниться и забрать к себе вместе со всеми ее шмотками. А Намджун? Наверное, в ее глазах он пустое место. Она ему так и не позвонила… Ждет ли, что Намджун позвонит первым? Или ей уже наплевать? Дай Бог, чтобы было наплевать. Может, еще успеет найти себе кого-нибудь получше… Нормального мужика, красивого, как она хотела... Чонгук устроился на кровати Намджуна и уже тянул на себя одеяло, кобели тоже просочились в каморку: они неуклюже толкались жопами в попытке найти себе по кусочку пола. Если сейчас закрыть дверь, то об этом новом братце с его собачьей свитой можно будет на время забыть. Как о пустом месте… – Эй-эй-эй… ты дверь-то не закрывай, тут же задохнуться можно… Как в гробу, блять… – послышалось с кровати. А Намджун провел в этом гробу всю жизнь и не замечал, что задыхается. И каждый раз, как пытался из него вылезти, получал по голове. Рожденный ползать, он не смог взлететь даже следом за Джерри, а сейчас ему нужно было взлететь самому и вытащить Хосока уже на себе. А он снова ничего не смог. Вроде бы дергался, старался, но так и остался сидеть на месте. Все достижения – выбитая дверь… Упустил Джина, не смог выставить вон «братишку»-Чонгука, и папаша возник раньше, чем задумывалось, – опять по голове. И Хосоку сделал только хуже... И даже не заметил, как мальчик «испачкал» штаны. Наверное, это случилось прошлой ночью, когда они пытались целоваться… Только мудак мог такого не заметить. Как был мудаком, так и останется… Рожденный ползать… Намджун достал плед и, сложив его вчетверо, укрыл ноги Хосока. После единственного эпизода с Чонгуком, мальчик снова свернулся в клубок и перестал подавать признаки жизни. Темнота за окном редела, в пакете осталось всего две бутылочки соджу – чтобы забыться этого все равно не хватит. Намджун засунул в морозилку несчастные пельмени, немного прибрался на кухне и погасил свет. Он лег рядом с Хосоком и обнял весь клубок целиком, вместе с коленками. Ему хотелось как-то показать мальчику, что никакие подробности его жизни не заставят Намджуна отступиться. А Намджун больше не заставит его удовлетворять себя в одиночестве, Намджун будет чутким и нежным, перешагнет через свои комплексы, он готов… Он, черт побери, так готов, что даже больно. Он… Какой же он дурак! Ну почему причину вчерашнего отсутствия эрекции он понял только сейчас?! Даже неполной бутылки вина хватило, чтобы обломать Сынхи в их последнюю встречу, а вчера он выпил гораздо больше. Да, ему показалось, что он протрезвел, но это было состояние, близкое к шоку – Намджун, скорее, прозрел, чем протрезвел, ведь содержания алкоголя в крови никто не отменял. А по пьяни у него никогда ничего не получалось. От стыда за неуместный стояк Намджун отодвинулся на край, а потом и вовсе встал с дивана. Чонгук в этот момент захлебнулся собственным храпом, завозился и что-то пробормотал во сне. Намджун заглянул в каморку: Гондон-хён не боялся одеял, но тоже свернулся в плотный клубок и засунул руки между коленок. «Да, братишка, ты прав. Заниматься сексом надо без штанов».