Братишка

Намджун без зазрения совести пристроил внедорожник на инвалидное место, штрафы за парковку его больше не волновали. Он вклинился в болтовню прибалдевших от счастья друзей, пообещал им скорый следующий сеанс и сбросил вызов. Мечтательно сияющий взгляд Хосока тут же стал гаснуть, пропитываясь напряжением. Намджун заглушил мотор и быстренько пересел к мальчику на заднее сиденье. Он не очень понимал, что чувствует и сознает Хосок. Все, что мальчик говорил Джину, хоть и не было откровенным враньем, но больше походило на мечту, а не реальность. А с другой стороны, Намджун отметил, что и Джин тоже отнюдь не жаловался на жизнь. В его изложении «то место, куда ты звонил, накрылось медным тазом, а я сейчас не работаю, простудился – представляешь, в такую жару и простудиться!» Он ни словом не обмолвился ни об унизительных звонках Намджуну, ни даже о тюрьме. Создавалось впечатление, что эти двое то ли не хотят, то ли не умеют говорить о плохом. Поддерживают друг друга? Сознательно играют в оптимистов? Или сходят с ума на брудершафт? Хосок не отодвинулся от Намджуна, но опустил глаза в пол и как будто снова «выключался», становился похожим на то затравленное существо, которое Чонгук упаковывал в желтую толстовку. Намджун этого не хотел. Он был готов принять мальчика любым, но еще помнил, как Хосоку нравилось валяться вверх ногами на лавке и трепаться со своим другом о всякой ерунде. Хосок тогда был собой – или, во всяком случае, тем, кем хотел быть. Да и Намджуну тоже тот «псих» нравился больше, чем пугающий полумертвец последних дней. Тонированные стекла, потоки воды, зонты и сморщенные лица людей, мечтающих поскорее забежать под крышу, – чем не гарантия уединения? – Иди ко мне, – он подтянул к себе мальчика, сразу же запустив руки под ветровку и колючий джемпер. Рубашка за трое суток непрерывного валяния на диване стала совсем мягкой и почти не мешала чувствовать тепло кожи и канавки между ребрами. Намджун шарил руками по телу Хосока, а лбом уперся в его лоб, приподнял ему голову, вынудил посмотреть в глаза. Хосок замер. Его руки, уже обнимавшие Намджуна за шею, начинали мелко дрожать. Кажется, без поддержки Джина он не мог оставаться в мире своей мечты и вываливался непонятно куда – то ли в безумие, то ли в реальность. Намджун ничего не знал о безумии, но реальность ему уже опостылела. Ему хотелось вернуться вместе с Хосоком обратно, в мечту к Джину и Джерри, в сияющую звездами вселенную с невероятной любовью и вечной дружбой. И если псих-Джерри не может существовать в серой реальности, то Намджун готов эту реальность слегка раскрасить. – Ты даже не представляешь, как мне было без тебя плохо. Я как будто и не жил без тебя, Хосок. Мышонок мой, Джерри… Люблю тебя, люблю, люблю, люблю… Он и сам уже верил, что влюбился сразу, в тот миг, когда увидел Хосока в халате Чисон и с ее тапочкой в руках. А может, даже раньше – прямо на остановке в аэропорту, когда пепел с сигареты упал на пакет «Дьюти фри». Или совсем-совсем сразу, как только услышал робкое: «Простите, пожалуйста…» Намджун готов был верить во что угодно, только бы видеть в глазах мальчика сумасшедшую искорку счастья. Хосок повелся. Быстро, с желанием, с готовностью религиозного фанатика. Услышав подтверждение своих фантазий, он забрался к Намджуну на колени и полез целоваться – с легким привкусом клубничного молока, все еще неумело и по-детски, но увереннее и наглее с каждым движением. Намджун отвечал и жалел, что не дождался разговора с Джином дома – тогда эти поцелуи вполне могли бы перерасти в настоящий «секс без штанов». Но в машине… Секс в машине, днем, прямо на дороге перед бизнес-центром, все еще был для Намджуна дикостью. – Ты хочешь увидеть Джина? – спросил он прямо в губы Хосока. – Хочу, – мальчик чуть отпрянул, глаза его сверкнули: – Мы, правда, к нему поедем, да? Вместе? Когда? Может, это было не очень честно, но Намджун знал, что лучшая импровизация – та, которая подготовлена заранее. А ему тоже хотелось побыть фокусником с индийским слоном: – Хоть сегодня. Хочешь? – Да! – Тогда нам нужно забрать твой паспорт. Идем? – Намджун пригладил рукой свои растрепанные патлы и вслед за Хосоком выскочил под дождь. Паспорт они забрали, все прошло без заминок. Теперь можно было лететь куда угодно, только подлая реальность снова отоварила Намджуна щедрым ударом по голове: на улице вдруг началось то, что абсолютно не вписывалось ни в сумасшедшую любовную сказку, ни даже в выверенный до минут мудацкий план. Подходя к машине, Хосок вдруг резко присел и вскрикнул. – Что случилось? – испуганный Намджун наклонился к нему, и Хосок дернул его за руку, чуть не повалив на залитый водой тротуар: – Там отец. Видишь? Мимо внедорожника Чонгука каравеллой проплыл длинный черный седан, вполне годный для какого-нибудь министра, и виртуозно припарковался метрах в сорока впереди. Если Намджун сейчас покинет свое инвалидное место, то неизбежно поедет мимо него. – Тогда идем отсюда. Хер с ней, с машиной! Намджун потянул было Хосока прочь, в другую сторону от каравеллы, но было поздно: им навстречу бодро шагали два гоблина, в цели которых не было сомнений. – Пизда, – простонал Хосок, а Намджун почти швырнул его обратно к машине: – Садись! Быстро! Не успел Хосок хлопнуть пассажирской дверью, как Намджун уже рванул с места – не сдавая назад, а сразу же до упора вывернув колеса влево. Он задел стоящую впереди машину и прямо через две полосы движения и двойную сплошную развернулся назад, на встречку. Кто-то взвизгнул тормозами, потом раздался возмущенный гудок, но обошлось – Намджун, впервые в жизни грубо положив на разметку, уже давил газ в пол. Седан «ФармСтарза» повторил маневр и поехал следом. Он потерял несколько секунд, чтобы прихватить тех двух горилл, но потом расстояние между машинами стало неумолимо сокращаться. Хосок нервничал. Он встал на колени, вцепился в спинку сиденья и высматривал преследователей. – Пизда, там за рулем Вансо, только он так паркуется! «Вот ведь сука, на все руки! – выругался про себя Намджун. – И паркуется, как Бог, и ствол у него есть, и скрутил меня тогда в бараний рог. И Гондона слить ума хватило». – Он бывший гонщик, – добил Хосок, уже чуть не плача. Намджун глянул в зеркало и увидел, как Вансо – черт бы его побрал, еще и гонщик! – буквально просочился между двумя автобусами и возник уже совсем рядом: Намджун даже разглядел значок Мерседеса на капоте. – Сядь и пристегнись, – попросил Намджун, – я-то ни хрена не гонщик. – Пизда, их там четверо, Намджун! – Хосок выполнил просьбу: обреченно плюхнулся на сиденье и щелкнул ремнем. Он уже откровенно психовал: – Намджун! Нам надо как-то съебаться, ты же сможешь? Намджун не ответил, дал по тормозам и повернул направо – прямо намечалась пробка. Мерседес в зеркале возник неприятно быстро. Намджун снова придавил педаль газа и перед следующим перекрестком выскочил на встречку, объехал несколько машин. У Мерседеса уже такой возможности не было, он чуть отстал, но Намджун понимал, что все это мышиная возня и долго он не продержится. У него не было ни опыта экстремального вождения, ни цели, ни хладнокровия. Он гнал, куда получится, туда, где было меньше машин, отчаянно гудел, распугивая пешеходов, не обращал внимания на знаки. И неожиданно понял, где оказался. Впереди был мост. Дорога в аэропорт. Прямая, как стрела, автострада, где их неизбежно догонят. Он заметался в поиске возможности съехать. Пошли развязки, первую кишку Намджун упустил, съехать во вторую ему помешали, Намджун прицелился в третью, но тут впереди, из-за грузовика, вынырнула машина полиции, и Намджун испугался, инстинктивно дернул рулем. Он вылетел на мост, по ходу подрезав полицейских. Сзади взвыла сирена. Бинго. Теперь за ними гнались еще и копы. Дорога была почти свободна, от страха Намджун почти встал на педаль газа. Зверь взревел, и стрелка спидометра ломанулась вправо: казалось, эта черная тварь сейчас выпустит крылья и взлетит. Копы стали отставать, а Мерседес их не обгонял, ехал сразу следом, как прилипший – похоже, господин Чон не мог похвастать доверительными отношениями с родной полицией. От скорости Намджун даже успел словить кусочек отбитого кайфа, но внутренний мудак не дал сорваться в эйфорию. Мост короткий, внедорожник не гоночный болид, да и Намджун не гонщик. Он аналитик и зануда – и у него есть буквально несколько секунд, чтобы придумать план. Обстоятельства: знакомое место. На прошлой работе он часто летал в командировки, а потому подступы к аэропорту знал неплохо. Преимущества: только одно, и Намджун сейчас попытается его использовать. Нет, обязательно использует, потому что иначе их с Хосоком сказочной вселенной придет конец. Ставка: ва-банк. На то, что за два года здесь не наплодили новых заборов. – Сейчас закрой рот и держись! – скомандовал он Хосоку, когда ограждение между встречными потоками сменилось на бульвар. Намджун ушел правее, затормозил и широкой дугой повернул налево, на парковку каких-то автобусов, побив все свои рекорды дорожных нарушений. Лязгнули зубы, крыша звезданула по макушке. Высокий бордюр, пять метров ровно стриженных кустов, еще бордюр, три полосы встречного движения, газон, бордюр, парковка. Заскакивая на бульвар, он, наверное, помял диски, а сваливаясь на другой стороне, сильно черканул жопой, но все-таки его воспоминания и расчеты оказались верными: зверь смог чуть-чуть «взлететь», не застрял и не развалился. А у двух легковушек, что гнались за ними следом, такой номер не пройдет. Им, чтобы оказаться на другой стороне бульвара, придется ехать метров четыреста до разворота и потом обратно. Минута форы – вполне достаточно. Лавируя между автобусами, Намджун уже почти улыбался: «Точно-точно, Чонгук, парковка здесь херовая. Неудобная парковка. Въезд – вообще отвратный». *** – Бангкок, ближайший рейс. – Только бизнес, уже объявлена посадка. Успеете? Намджун не рассматривал утренние рейсы до Бангкока, но помнил, что их тоже было несколько подряд, последний – в 11.40. Повезло: у них даже был запас. Стойка регистрации, бегом на эскалатор, взгляд назад – нет ли погони? Но копы не могли бы их узнать, а служба безопасности «ФармСтарза» в аэропорту не объявилась. То ли папаша плюнул на сынка ввиду скорого рождения следующего, то ли просто побоялся связываться с Хосоком при таком скоплении людей. Тридцать три поклона и досмотр в обход тетки с кошачьей переноской. Снова бегом, паспортный контроль, уже пустой гейт, подозрительный взгляд стюардессы: «Нет ручной клади?». Нет. Ни сумки, ни ноутбука, ни пакета из «Дьюти фри». Ничего нет. Горсть пластиковых карточек, два паспорта, наличка, телефон – и все. Чемодан со старьем останется в Сеуле. Наплевать. – Чего ты боишься? – спросил Намджун. Он уже пристегнул себя к самолету, а Хосок все ерзал и оглядывался: его перепуганный взгляд метался по салону. – Бежать некуда… Если копы… – он даже не договорил, просто кивнул на еще не закрытую дверь. – Не съебемся… – Не бойся, – Намджун нашарил ремень Хосока, защелкнул пряжку и вытянул хвост чуть ли не на полметра: пассажир был, мягко говоря, худощав. – Копов не будет. – Но ведь они могут… Там же везде камеры, на парковках… нас выследят… – Ага, – уверенно кивнул Намджун. – Обязательно. Дня через три. Примерно к понедельнику. Он наклонился и поцеловал Хосока в щеку. В этой речке Намджун уже плавал. Копы «отлично» работают с камерами наблюдения. Само по себе это знание, может, и не стоило отсидки в КПЗ, но оно позволило Намджуну успокоить мальчика и стать чуть-чуть героем. Ведь он не дрался один против четверых, не умел стрелять, не показывал копам фак в окошко, а от погони ушел почти случайно – он и водил-то, откровенно говоря, так себе. Но Хосоку же нужно будет о чем-то рассказывать Джину? Хосок улыбнулся и потянулся за настоящим поцелуем, и Намджун не смог ему отказать. После всего, что они только что пережили – что значит какое-то нелепое нарушение приличий? Мужик в костюме и галстуке, сидящий через проход от них, неодобрительно фыркнул. Намджун нагло улыбнулся ему половиной лица и подмигнул: «Завидуй мне, мудак». Мужик закашлялся и отвернулся. Стюардесса прошлась по салону, пересчитывая пассажиров. Намджун набрал Сынхи. – Привет? По ее слегка вопросительному тону Намджун понял, что она все еще ждала его звонка. Ждала не в смысле надежды, а в смысле уверенности в этом единственно возможном развитии событий. Она приготовилась слушать его нытье и прощать с королевским снисхождением. – Привет, ты на работе? – Нет, я в магазине… Намджун не жаловался на память, но график дежурств «будущей жены» почему-то никогда не задерживался у него в голове. Естественно, в обычном режиме ее это задевало, а сейчас и вовсе поставило в тупик: должен же был этот мудак в столь важный и ответственный момент напрячься и посчитать! Зачем звонить, если она могла быть занята?! Намджун с удовольствием добавил жару: – Супер. Купи собачьих консервов и гони ко мне! – Что? Каких еще… – Собачьих, Сынхи, любых собачьих! – Джуни, ты что… Ты завел собаку?! – Сынхи почти взвизгнула от счастья. Она давно хотела купить щенка, но понимала бредовость этой затеи при своей посуточной работе. И если Намджун вдруг сделал ей такой подарок, то это могло означать только одно, а точнее, все сразу: глубочайшие извинения, признание в любви и предложение свить настоящее семейное гнездо. – Какую, Джуни? Какой породы? Как ее зовут?! – Сюрприз! Давай, бегом! Тебе понравится. Пока! – Постой! – Намджун услышал ее вопль, но не успел отреагировать – сбросил вызов. – Слушай, а какой породы ваши собаки? – спросил он у Хосока. – Доберманы, а что? – Да так. Мечты ведь должны сбываться, да? – Намджун снова наклонился над Хосоком, снова поцеловал. Сынхи, правда, мечтала о беленькой девочке-шпицульке. Но она вполне справится и с двумя кобелями. И с тремя. – А сколько нам лететь? – спросил Хосок, вероятно, вспомнив о своей мечте. – Часов пять, – Намджун как раз собрался скачать второй отчет и отправить номер рейса детективу: тот обещал встретить и в лучшем виде доставить своего «заказчика» к «объекту». Похоже, американцу очень нравилось быть фокусником. А может, он и вовсе мнил себя Богом. *** Оказывается, Хосок ни разу не летал на самолете. Периодически у него что-нибудь вызывало интерес, и он спрашивал Намджуна. Намджун отвечал подробно и осторожно: он видел, что мальчик многого боится. Например, Хосок отказался от воды и сока – чтобы не было необходимости идти в туалет: здесь-то никто не позволит оставить дверь открытой. Намджун подыграл ему, сказал, что тоже недолюбливает сортиры в самолетах, потому что однажды сломал в кабинке замок и просидел внутри целый час, стесняясь попросить о помощи. Он почти не соврал: инцидент действительно имел место, хотя в реальности не повлек никаких последствий, кроме испорченного настроения. Зато Хосок продолжал улыбаться. Никаких скользких тем Намджун не касался. Пока он не поймет, где у Хосока проходит грань между двумя мирами, он туда не полезет. После обеда Хосок угомонился и уснул у Намджуна на плече, предварительно взяв в плен его руку. Конечно, после всех переживаний ребенок должен был уснуть… Намджун чувствовал, что примерно так и будет, хотя и вспомнил похожий эпизод двухлетней давности: Джерри тогда наелся пиццы и полез Намджуну в трусы. Сейчас это было невозможно. И даже не потому, что в самолете несколько неудобно лазить по трусам, – просто Джерри жил в мире, где он был наглой малолетней шалавой, а Хосок – в мире, где Намджун был его любовью и защитой. Хосок, конечно, будет его провоцировать, но первого шага дождется от него. Обязательно дождется. *** Отчет по расходам большей частью состоял из перечня «благотворительных взносов» – читай, взяток – различным лицам, чьи имена и должности были заменены последовательностями звездочек. На их фоне всякие мелочи типа бензина и зарплаты сотрудников выглядели убого. Этот денежный кошмар Намджун не стал изучать подробно, только смиренно глянул на последнюю строчку – «итого» – и закрыл. Дальше шли два видеофрагмента – длительностью девять секунд и сорок с небольшим. Это были кусочки записей с камер наблюдения аэропорта. На первом видео несколько человек смотрели вверх, прямо в камеру, вероятно, разглядывая какое-то табло. Намджун вычислил Джина по теплой клетчатой рубашке из предыдущего отчета, такая была одна. Разглядеть лицо не представлялось возможным, кроме того, что оно было худым и изможденным, как у Хосока. С по-мужски широких, но костлявых плеч, словно с вешалки, свисала рубашка, из нагрудного кармана торчали сложенные листы бумаги. На седьмой секунде Джин опустил голову и закрыл рот рукой, как будто пытался скрыть кашель. Мелькнули такие же костлявые пальцы, плечи дернулись, и видео оборвалось. Вторая камера была направлена на ленту выдачи багажа, и Намджун снова нашел в толпе клетчатую рубашку. Джин стоял спиной к камере, лицом к ленте. Женщина рядом указала ему на чемодан, Джин протиснулся между двумя мужиками и снял его с ленты. Сделал он это неуклюже, одной рукой, а когда ставил на пол, пошатнулся и чуть не упал рядом с чемоданом. Женщина покивала, видимо, благодаря за помощь, и покатила чемодан прочь, а Джин пошел за ней. Впереди – кокетливо виляющие бедра, обтянутые светлыми лосинами. Позади – еле поспевающая фигура в обвислой темной рубашке. Джин подскакивал и проваливался на каждом шаге, напоминая доктора Хауса, только без палки. Смотреть на его дергающуюся фигуру было неприятно, но не потому, что Намджун его все еще ненавидел, нет. Ненависть выдохлась раньше, когда Намджун узнал в нем коллегу-неудачника. А потом Хосок своим «мы» и вовсе примирил Намджуна с существованием друга. Ревность, конечно, осталась, но неприятно было от жалости. Намджун видел дату и время в уголке экрана – запись была сделана в пятницу днем, значит, Джин гнался за теткой только для того, чтобы написать Намджуну одну из СМСок и позвонить в никуда, не получив ответа. А Намджун еще за секунду до того, как Джин остановился, почувствовал, что у него не получится даже это. Джин постеснялся окликнуть женщину, а обогнать не мог – ему действительно было тяжело идти. Он безнадежно отстал, даже не успев покинуть зоны видимости камеры. Он остановился на пару секунд, потом повернулся и заковылял обратно к ленте транспортера. Неудивительно, что австралийская старушка возмутилась отношением Намджуна к «брату», удивительно, что старушка не заметила, что… Видео оборвалось, и Намджун запустил его еще раз. Точно. С левой рукой тоже было что-то не так. Сильная хромота просто отвлекала на себя внимание, но если присмотреться… Неистребимый мудак-аналитик, естественно, присмотрелся. Утешаться мыслью, что Джин прищемил руку дверью и со злости наподдал по этой двери ногой, было все равно, что говорить «халва», – слаще от этого не становилось. И Намджун, сжав зубы, полез в текст отчета. Как и в прошлый раз, отчет содержал расшифровки бесед со свидетелями и краткие резюме под каждой – на случай, если клиент не осилит нескольких страниц диалога. Первый раз Намджун читал по необходимости, второй – с ужасом, третий раз – насильно. Он не чувствовал ничего, он даже не понимал, что в этой ситуации нужно чувствовать. Все два года Джин провел в одной и той же камере, где было в разные периоды от двадцати до двадцати пяти человек. И, со слов его соседей, обслуживал почти всех. Проститутка, иностранец, не имеющий ни денег, ни покровителей, – Джин собрал незавидное комбо изгоя и вынужден был терпеть все: насилие, унижения, побои. Спустя примерно год он недостаточно глубоко заглотил чей-то хер, и тайцы всей камерой кинулись защищать «обиженного» соплеменника – переломали своей подстилке руки и ноги. Джин попал в тюремную больницу, где его кое-как закатали в гипс и оставили на месяц. Отсюда он и звонил Намджуну – телефон ему давал санитар-надзиратель. Естественно, за отсос – «что такого, челюсть же не сломана?» А то, что абонент не отвечал, – так кого это волнует? Только Джина. После месяца без своей игрушки сокамерники стали относиться к Джину чуть бережнее, но в их понятиях это означало только то, что в лазарет после побоев он больше не попадал, отлеживался в камере. Так Джин досидел до конца. И после этого Намджун жаловался ему на четыре дня в Сеульской КПЗ, где всего лишь воняло грязными носками. И предлагал заплатить за лечение от пьянства. Однако, самую страшную вещь Намджун узнал вовсе не из этих омерзительных рассказов, а из безобидного перевода тюремной карточки Джина, где и было-то всего – имя, статья и дата ареста. Американец, конечно, очень хотел донести до Намджуна масштабы физических и моральных страданий Джина, но даже он вряд ли сказал бы: «Вам понравится», – если бы знал, что виноват во всем случившемся сам Намджун.