Братишка

В палате остался запах духов и пота, дверь закрылась. Намджун быстро глянул на бумажный прямоугольник: из двух телефонных номеров один был зачеркнут, второй, наоборот, призывно обведен овалом. Намджун выдохнул: кажется, он очень долго не дышал. От пережитого волнения руки слушались плохо. Он с трудом сфотографировал визитку и отправил детективу, а саму картонку сунул в карман шорт и машинально погладил сверху, убедившись, что она никуда не денется. Джин, все еще ничего не подозревавший, с улыбкой и выражением явного облегчения на лице, откинул одеяло и попытался прямо через штаны почесать левую ногу пониже колена. Намджун следил за его рукой и заметил, что она еще дрожит, как дрожала и пять минут назад, когда мужик из посольства попросил Джина оставить несколько автографов. Пальцы скребли молочно-белую тряпку больничных штанов, продвигаясь то выше, то ниже. Движения были резкими, нервными – Джин отходил после напряжения всего сегодняшнего утра. Сначала ему снимали гипс, потом он выворачивался наизнанку перед Намджуном, потом еще этот тест... Намджун представил себе, каково это для мальчишки, у которого опыт общения с официальными лицами сводился исключительно к тюремному. Этот паспорт не просто первый документ в его жизни, это его единственная надежда на нормальную жизнь вообще. И все-таки Джин поверил Намджуну. Он смущался, но улыбался все шире – так бывает, когда человек пытается скрыть радость, а она все равно прорывается наружу, как трава через трещинки в асфальте. Хорошо, что Намджун не сказал этому несчастному ребенку, насколько близки они были к провалу. Но теперь у Намджуна есть шанс. Таец верно расценил его волнение и фактически попросил денег. Сколько? Тысячу? Две? Пять? Намджун слушал тихий шорох ткани и резкие выдохи полусмешков-полуневроза. Мудацкий калькулятор в его голове возвращался к своим прямым обязанностям – жонглировал цифрами, выстраивая их многомерной таблицей: варианты суммы окончательного счета, варианты взятки тайцу, недостающее бабло… Если сейчас с гражданством все получится, то у Намджуна останется только одна проблема – деньги. Допустим, он отдаст пятерку за тест, пятнадцать – клинике… этого явно будет недостаточно, придется как-то уговорить их на рассрочку, чтобы не попасть уже в долговую тюрьму… здесь это, как два пальца об асфальт… а из тюрьмы он точно ничего не заработает… еще бы найти, где заработать без тюрьмы… Словно в такт его пульсирующим мыслям, у Джина подергивалось веко. Теперь Джин чесал руку – левую, пытаясь подлезть под край бинта на плече. Намджун зацепился взглядом за эту картинку: только что, перед приходом уважаемой делегации, Джин показывал Намджуну, где у него еще есть шрамы. Показывал чуть ниже, ближе к локтю, примерно туда же, где был шрам у Хосока, туда же, где… Мудак бросил свои цифры. «Ты ведь на самом деле не помнишь, как получил эти шрамы, ты был слишком мал…» Намджун попытался сглотнуть и закашлялся. В палату буквально влетела медсестра. Как и договаривались, после корейцев. – Сейчас можно, да? Я прямо здесь, окей? Чтобы в процедурную не ехать. Вы не хотите выйти? – последний вопрос она адресовала Намджуну. Он мотнул головой. «Рассказ старой бляди не в счет. Она могла наговорить тебе все, что угодно…» Девушка откинула одеяло, задрала штанину, надела перчатки. Ловко повыдергивала ниточки, считая их по-немецки. Четырнадцать. Улыбнулась, оценив результат, что-то набрызгала на ногу и приложила поверх разреза длинную белую полосу салфетки или тонкого пластыря. Полоса тут же прилипла к коже, послушно повторив рельеф. «Ведь это самое простое – скрыть шрамы среди шрамов, как листья в лесу. Могла даже специально порезать ребенка, если он чужой. Несколько лишних отметин для чужого младенца… не страшно… заживет...» – Теперь руку. Давай… Намджун чуть не прыжком забросил себя на другую сторону палаты, чтобы лучше видеть. Девушка разматывала бинт, аккуратно пропихивая его между опорами «моста», и, наверное, не могла понять причины столь настырного интереса, но Намджуну было наплевать: он сопел ей в ухо и буквально пожирал глазами голые участки, появляющиеся из-под повязки. «Ты думаешь, что родился в конце ноября. Но мог родиться и чуть позже – этого ты тоже не знаешь. Источников достоверной информации просто нет, а плюс-минус несколько дней незаметны даже для новорождённого…» Недолго, но в сердце жила надежда увидеть родинки – хотя бы одну. Родинок не было. А рассмотреть старые шрамы у Намджуна толком не получилось: да, они были примерно в «нужном» месте, возможно, немного выше, чем у Хосока, как минимум два. Но поверх них шел свежий разрез, углом, с мощными нитками швов – и заканчивался уже просто дырой и торчащим из нее штырем. А через минуту не осталось и этого. Швы были сняты, а рука вокруг всей металлической конструкции щедро обклеена такими же, как на ноге, белыми полосками. «Похож ли ты на меня? Не очень. И на мать тоже. Тогда на отца? Пожалуй, что-то есть, но не копия – для уверенности нужно снова нарыть тот концерт, а так… Ты играл на гитаре, как отец. Ты чуть не разбился на мотоцикле, как отец… Мой отец? Или… наш?» – Джин… – Да? – Джин поднял на Намджуна взгляд и потер глаз – в надежде избавиться от надоевшего тика. – А ты что-нибудь знаешь о своих родителях? – Ты имеешь в виду – о биологических?.. Ничего. Откуда? Джин потянулся за соком, но коробочка оказалась пустой. Не дожидаясь просьбы, Намджун взял другую, открыл и передал Джину. Получилось как-то неловко, потому что в этот раз магия коробочки с соком сделала из Джина – взрослого, побитого жизнью человека – даже не десятилетнего пацана с книжкой, а ребенка лет полутора, которому нужно вложить трубочку в рот и зажать ладошки на коробочке. А потом погладить по голове, взять на руки, поцеловать… Намджун в последний момент справился с порывом поднести сок прямо к лицу Джина. «У нас с тобой разные группы крови, но для братьев это нормально. Первая и вторая… Знать бы еще, какая кровь была у наших с тобой родителей… Или все-таки у моих?» – И ты никогда не пытался их искать? – Да брось… В нашем квартале такие, как я, каждый год не по одному находились. И вообще-то чаще мертвые. Вечно кто-нибудь не замечал, как залетит. А потом – или денег на аборт нет, или врача не находят, или просто забивают. И на беременных любители находятся. Что париться-то? Родится и сам сдохнет. Подумаешь… обычное дело. Ну и зачем мне знать, кому еще я был не нужен? «Обычное дело… Тебе даже в голову не пришло, что ты можешь оказаться тем самым похищенным братом. А ведь ты в этом заинтересован, как никто другой… Кроме, разве что… меня». – Хочешь? – прежде, чем отпить, Джин предложил сок Намджуну. – Пей. Спасибо, – рассеянно улыбнулся Намджун. – Это тебе спасибо, – сказал Джин, и Намджун сразу понял, что его благодарят не за сок. – Я очень рад, что ты узнал обо мне все, пока у тебя еще был шанс передумать и отступить. А то мне казалось, что я тебя обманываю, понимаешь? И еще одно спасибо, за то, что ты не передумал… – Джин несколько раз глотнул, поставил сок на тумбочку и невесело усмехнулся: – Хороший у тебя будет брат, да? Намджун, после ухода медсестры неприкаянно бродивший по палате, не выдержал и бросился к Джину. Сел рядом с ним на край кровати, немного подлез за спину и обнял – теперь уже по-настоящему, крепко обхватив за плечи и уткнувшись носом в волосы на макушке. Он опять не все понял, опять недооценил эту доведенную до абсурда доброту. Джин считал себя чуть ли не монстром, но на самом деле был святым. Он шмыгнул носом и тоже, как мог, обнял – положил свою руку поверх руки Намджуна, почти вцепился ему в плечо. – У меня… – Намджун запнулся и пропустил слово «будет», – очень хороший брат. Он ждал этого объятия всю жизнь – ровно с того времени, как, недолго побыв старшим, остался единственным. *** – Как бы не наебал… – вздохнула трубка. Покинув палату, Намджун сразу же позвонил американцу. Тот уже успел «обработать» визитку и выяснить, что в «некой бангкокской лаборатории» трудятся исключительно тайцы. Для него это было чем-то вроде триггера. – Обдерет, кинет, а потом еще и настучит, чтобы самого за жопу не взяли. – В миграционке же не наебали, – осторожно возразил Намджун. Он помнил, что и тогда детектив серьезно сомневался в удаче предприятия. – Там тоже были одни тайцы… – Повезло. Считайте, что это было исключением из правил. Снаряд в одну лунку дважды не попадает. Будьте осторожны. – Спасибо. Я понял… Намджун остановился прямо под полуденным солнцем посреди больничного двора. Детектив сыпал ценными советами: когда лучше звонить, что говорить, как торговаться... Он хоть и старался избавить Намджуна от иллюзии удачи, принципиально ничего против того, чтобы заплатить тайцу, не имел. Альтернативы-то у них все равно не было. Но на самом деле – была. И не просто была – она была очевидной и лежала прямо на поверхности. Если бы Намджун только заикнулся американцу о том, что Джин и в самом деле может оказаться его братом, то услышал бы то же самое, что уже сформулировал и сам: нужно просто сделать этот тест немедленно, честно и в своей лаборатории. Прямо здесь, при клинике. Сейчас. Каких-то двести или триста долларов – и все! И не останется сомнений. Если тест будет положительным, то проблема отпадет сама собой. И лишь в противном случае придется пойти на риск и уповать на «второе попадание в одну лунку». Вот только Намджун почему-то молчал. Через двор шла пожилая женщина с мальчишкой лет десяти: тот ел шоколадку и громко возмущался. Наверное, шоколадка была не такой, как ему хотелось... В его возрасте Намджун абсолютно серьезно считал, что найдет брата. В десять лет, на свой день рождения, он попросил бабушку купить ему плюшевого тигренка. Бабушка очень удивилась, но купила. С тех пор и очень долго Намджун ложился спать только с ним. Он лежал в своей каморке: за стеной храпел дед и иногда ворочалась бабушка, – а он не мог уснуть, все мечтал, как однажды приведет сюда мальчика с родинками на руке, как подарит ему игрушку, как будет его обнимать и жалеть, как научит читать и писать. Тигренок скоро истрепался, и тогда Намджун завел еще и копилку. Он вставал и проверял ее по ночам: если братику не понравится старенький тигренок, а у бабушки не будет денег, у Намджуна уже хватит, чтобы купить нового… Куда потом пошли те деньги? Он не помнил. Он давно уже не видел ту копилку, а тигренок с оторванным носом остался в чемодане, что теперь пылился у Сынхи. «И какова на самом деле вероятность? Возраст, отсутствие документов, неизвестного происхождения шрамы на руке… Сколько? Пятьдесят на пятьдесят? Четверть? Вот только зачем проститутке тащить к себе настолько опасного младенца, если их и без криминала воз и маленькая тележка? Так сколько? Одна десятая? Или еще меньше? А зачем так подставляться вымогателям? Как похищенный ребенок мог попасть к обычной хозяйке «дома свиданий»? Нет, вымогателям проще было избавиться от крошечного заложника, а проститутке – пригреть плод банального раздолбайства. Таких случаев, как с моей семьей – один на миллион. А несчастных маленьких джинов – несколько штук в год только в одном блядском квартале. Значит, одна сотая? Нет!» К черту мудаков! К черту хваленых аналитиков! К черту всех тех, кто считает вероятности! Даже если половина – они не заставят Намджуна рассказать об этом американцу! Вместо того, чтобы разумно и честно обсудить ситуацию с врачом и детективом, Намджун положил трубку, так и не выдав своего секрета. «Джин, мы с тобой все-таки похожи, пусть не внешне, но ты тоже любил читать и не слонялся по улицам без дела. Ты, как и я, не пробовал курить, у тебя тоже хороший слух и память на цифры. Это же не просто так, да? Джин… Может, все-таки, одна десятая? Или даже четверть?» Намджун вышел за ворота. По лицу текли слезы и падали вниз, оставляя темные штрихи на сине-зеленой майке и шортах модели «большие трусы с карманами». Он плакал, не стесняясь, – так, как плакал, когда потерял брата и мать. Навзрыд и по-детски, но рядом с клиникой это никого не удивляло: мало ли, что случилось у этого человека? Умерла жена или тяжело заболел ребенок. Прохожие умолкали, смотрели с сочувствием и неловко отворачивались. «Джин, если мы с тобой на самом деле братья, ты ведь обрадуешься, да? Обрадуешься, я знаю, и никогда не обвинишь меня в том, что я плохо тебя искал. Изменит ли это знание что-то в твоей жизни? Возможно… Наверное, тебе станет немного легче оттого, что тебя никто не бросал. Но родители все равно останутся для тебя только несколькими фотографиями да паршивой записью полулегального концерта… А если нет? Если я слишком поверил в мечту и угодил в капкан иллюзий – что тогда? Ты ведь этого даже не заметишь. Ты всю жизнь был сыном горе-проститутки и воспринимал это как должное. Обычное дело… Не зная о том, что могло бы сбыться, но не сбылось, ты не ощутишь потери. Даже в мечте не побывав любимым ребенком, ты не поймешь, каково это – потерять семью. А я… Джин, братишка, я не могу тебя потерять. Я слишком долго тебя искал». Глотая сопли, Намджун набрал номер с визитки. Услышал скрипучий голос того самого тайца, представился и сказал: - Я хочу узнать результат теста прямо сейчас. Посланный к черту мудак-аналитик обиделся и не вернулся, разум молчал. А четверть – или даже одна десятая – надежды на чудо сделала Намджуна легкой добычей для ушлого старика: – О, это очень хорошо, это правильно! – с готовностью ответил таец. – Десять тысяч долларов. Намджун сдавленно выдохнул: «Окей», – и, видимо, сделал это слишком быстро, за что и поплатился: – И еще десять тысяч долларов для мой помощник. Мы работать вместе. И не работать тоже. Что ж, справедливо. – Только один помощник? – на всякий случай переспросил Намджун, приходя в себя больше не от феноменальной наглости тайца, а от своего безоговорочного согласия платить. «Знаешь, братишка, два года назад я испугался, что одна «наглая блядь» может оказаться моим братом. Но как же мне было тошно, когда Хосок им не оказался. А теперь? Я привязался к тебе. Я полюбил тебя, Джин… Я хочу заботиться о тебе. И я хочу закончить свой поиск – именно закончить, а не прекратить и не бросить. Закончить на тебе, братишка. Всё». – Да. Только для меня и мой помощник. Десять тысяч долларов каждый. Всего двадцать тысяч, да, – таец был чрезвычайно доволен. Но Намджуну было уже все равно. Он мог бы отдать двести долларов за то, чтобы узнать, но отдаст в сто раз больше, чтобы не узнать. И никакой расчетливый мудак не посмеет даже пикнуть, что его наебали, что двадцать тысяч – это слишком много. Нет, теперь Намджун отдал бы и тридцать, и сорок, но ему сказочно повезло – он отдаст только то, что у него есть. Отдаст всё, что у него есть, чтобы больше никогда не пытаться узнать, были ли у Джина на руке три родинки, похожие на брызги. Отдаст последнее, чтобы вместе с сомнениями не лишиться чуда. «Прости меня, братишка. Прости за то, что я никогда тебе этого не расскажу. Я слишком боюсь, что у тебя появится соблазн проверить... Пусть я останусь для тебя названым, зато ты для меня останешься родным». Да, Намджун отдаст последние деньги. И никакой кредит ему не получить – ни в Корее, ни, тем более, здесь. Но если он как-то договорится с клиникой о рассрочке… Намджун быстро зашагал к гостинице, смеясь и плача одновременно. Он справится. Подпишется на любую работу, наберет в долг, у кого только сможет – у Юнги, у Сынхи, у любопытных сучек из бывшей конторы... Возможно, что-то удастся стрясти и с государства. А если нет, то он будет стучаться во все двери, закидает письмами разные фонды, будет валяться в ногах у бизнесменов и блогеров, унижаться… Наплевать. Главное – он нашел брата. Он влетел в номер и сразу оказался в объятиях голого и мокрого Хосока, который, крепко прижавшись к его груди, в один момент уничтожил все следы слез на сине-зеленой майке. Конечно же, друзья уже созвонились, но Хосок ждал Намджуна отнюдь не затем, чтобы тот отвел его к Джину. - Я очень скучал по тебе. - Я тоже. Хосок обезьяной повис на Намджуне, и Намджун подхватил его, отнес на кровать: там уже все было готово. Хосок, правда, проговорился, что это Джин попросил его прийти не сейчас, а попозже, но Намджуна такая мелочь нисколько не смутила. Он только от души поблагодарил Джина за эту маленькую хитрость: все-таки брат у него очень понятливый и чуткий.