The Great Race

      Tommy Lee       Чувак, прикинь, в один прекрасный момент я осознал, что мы давно пересекли границу Канады. И все было бы просто охренеть, как нормально, если бы дошло это до меня не в тот момент, когда мы из этой самой Канады выезжали.       На границе мы все были вынуждены остановиться, пропуская длинный товарный поезд. До чего же было скучно, просто сидеть в машине в обществе Мика и тупо смотреть, как проносятся пред нами бесконечные вагоны поезда, мерно стучащие своими тяжелыми железным колесами умиротворяющий мотив: «Чуга-чух-чух-чух Чуга-чух-чух-чух![1]». На это увлекательнейшее занятие у нас ушло около получаса, а когда железный монстр удалился в неизвестном направлении, нашим глазам предстала образовавшаяся за время нашего простоя настоящая русская ярмарка. По идее, следовало насра… наплевать три кучи и ехать дальше, стремясь всеми правдами и неправдами выиграть гонку, но все, по какой-то необъяснимой причине, решили остановиться и насладиться загадочной русской культурой.       Спросив какого-то хиповатого русского, по имени Борис, что за мероприятие тут происходит, мы получили ответ, что здесь празднуют Масленицу. Кто-то мало-мальски знающий русские традиции, заметил, что Масленицу празднуют по ранней весне, но никак не позже, на что тут же получил ответ харизматичного русского хипаря, что Масленица она не является определенным праздником, ассоциирующимся с определенным временем года, а она вездесуща, повсеместна, она в каждом из нас, в тебе, во мне… во всех… Из уст любого другого эта речь показалась бы полным бредом, но из уст Бориса это было наполнено высшей мудростью и философией.       Джеймс решил покататься на русской тройке, уселся за вожжи и уже собирался подстегнуть коней, как вдруг рядом с ним остановилась другая повозка, черного цвета, запряженная тремя вороными лошадьми, зло фыркающими и роющими копытами землю. В повозке, держа поводья в руках, находился Дэйв Мастейн в украденном у Элиса Купера черном цилиндре.       — Ха-ха-ха! Тебе не превзойти Дэйва великолепного! — проорал Мастейн, подобно истинному кинозлодею.       — Хм, тройки, масленицы среди лета, БГ, которого никто не узнал… не по канону как-то, да и против законов здравого смысла и логики, — задумался Хэтфилд.       Но тут толпа принялась скандировать: «Великий Джимми! Великий Джимми!» и Джеймсу не оставалось ничего другого, как принять приглашение на гонку. Веселый русский в смокинге объявил старт, и тройки рванули с места и понеслись вперед, оставляя за собой столбы пыли, облачка дыма, запах горелой шипованной резины и издавая при этом многообещающий скрип тормозных колодок.       После пятидесяти восьми кругов и многочисленных заходов на пит-стоп, Мастейн выиграл гонку, придя к финишу, очень резко остановив коней, вследствие чего повозка, круто затормозив, развернулась на девяносто градусов встав боком посреди трассы, словно истинный гоночный автомобиль.       — Знаешь, Дэйв, все это ребячество с ралли, гонками на тройках… это всё такая глупость, чтобы уладить между нами отношения.       — К чему ты клонишь? — спросил Мастейн.       — Я предлагаю решить это дело по-мужски, — предлагаю сойтись в равном бою подушками на бревне… — сухо сказал Хэтфилд, из-под опущенных бровей глядя на Мастейна.       Дэйв согласился. Соперникам вручили две большие пуховые подушки, и пустили их на спешно найденную кем-то доску, поставленную на два стула. Джеймс замахнулся на соперника своим грозным оружием светло-розового цвета и… тут же получил удар кулаком в челюсть от вероломного Мастейна.       — Dave wins! — констатировал Элис победу своего крестного сына, и, пощупав пульс вырубившегося Хэтфилда, прослезившись, добавил, — Фаталити…       Остервеневший Ларс, услышав такое, бросился на Мастейна в драку, но рыжая бестия, которая была раза в полтора выше и гораздо сильнее датчанина, легким движением ноги отопнул парня на приличное расстояние.       — Кирк, помоги мне, вдвоем мы живо поставим его на место, — обратился к другу Ульрих, поднимаясь с земли.       — Эм… знаешь, я с ним ничего не делил. Да и двое против одного это не совсем честно, так что… — Хэммет неторопливо закурил, всем своим видом выказывая, что всё происходящее его абсолютно не касается[2].       Выругавшись, Ларс вновь бросился в атаку, но Дэйв отступил в сторону и датчанин, не успев остановиться, по инерции пронесся дальше и врезался в столб, после чего, подобно своему другу, вырубился. Что-то на вершине столба звучно звякнуло, а Хэммет, засунув руки в карманы, с сигаретой в зубах зашагал прочь.       — Ох ты ж мать твою! — восторженно проговорил Михаэль, глядя куда-то вверх.       Глаза Шумахера горели как у ребенка, который увидел редкостное и очень ценное пополнение для своей коллекции. Я посмотрел туда, куда был устремлен взгляд лучшего пилота «Феррари» и увидел блистающий на высоком столбе огромный самовар[3].       — Вот это кубок! Я просто обязан получить его в свою коллекцию! — с азартом воскликнул Михаэль.       — И все ему мало, все никак не нахватается этих своих кубков, — пробурчал стоящий в сторонке Ральф.       А Михаэль тем временем уже, поплевав предварительно на руки, неумолимо карабкался по столбу вверх, скатывался обратно, снова карабкался и снова сползал вниз, после чего все повторялось по новой. Тут мимо проходил голый по пояс Оззи, обвязанный бананами, словно Рэмбо боеприпасами. Осборн, пожалев впавшего было в отчаяние Шумахера, проворно залез на столб, скинул пилоту скудерии чайник, и, молотя себя по груди кулаками, зашелся криком Тарзана. Когда же Великого и Ужасного попытались снять с верхушки столба, заботливо вызванные кем-то, пожарные он принялся кидаться бананами, а когда боеприпасы у него закончились, проворно спрыгнул с большой высоты вниз, приземлился на четыре конечности и убежал в неизвестном направлении.       [1] Цитата из «Грязи» Мотли Крю (Томми был самым крутым рассказчиком из всех четверых! Я, по большому счету, только ради его манеры повествования книжку дальше, чем до середины и читала).       [2] прикол частично позаимствован из последней серии манги «Хеллсинг — рассвет». И таки да, баяню…       [3] Ох и не забудет афтар кубок гран-при Бахрейна 2004-го года… по мне он абсолютно точно был похож на урну для выкидывания ненужных бумаг ^_^       P.S. По поводу смерти Джеймса слез не лить — всё объясню в следующей главе… Ну, как объясню… сошлюсь на собственную невменяемость: D