from a beating heart to the farthest place

МАРТ 2016, ЛОС-АНДЖЕЛЕС, КАЛИФОРНИЯ. Луи расхохотался, увидев, что Гарри получил штраф за парковку. И первым его действием было написать Гарри и пошутить, но он был вынужден остановиться. Сейчас они не общались. Не переписывались, не разговаривали вообще. Голосовые сообщения в нетрезвом виде не в счет. Таких Луи отправил ему предостаточно , но он все равно хотел отправлять еще и еще. Сейчас он не был пьян, нет, вот почему сейчас он хотел отправить текстовое сообщение. Просто… Много чего происходило. Многое менялось, и сейчас все было очень сложно, и Луи уже даже не был уверен, что сможет со всем этим справиться. Он не знал, сможет ли потерять маму и при этом остаться сильным для брата и сестер, сможет ли продолжить развиваться и сможет ли продолжить жить после самого разрушительного события в жизни. Поэтому сейчас он просто листал статьи и смеялся, потому что, честно говоря, было очень забавно, что Гарри получил штраф за неправильную парковку. Но он позволил себе немного дольше полюбоваться фотографиями Гарри, как бы подстраиваясь под него, пока они были в разлуке, или что вообще это было. Это все, что он себе разрешил сделать, — просто обрывки прежней жизни с Гарри, которые доходили до него через интернет или в результате случайного (и очень саморазрушительного) путешествия по галерее в телефоне. Но даже эти ничтожные фрагменты начинали казаться ошеломляющими, и Луи приходилось остановиться. Он тяжело вздохнул, заблокировал телефон и положил экраном вниз на стеклянный кофейный столик с чуть большей силой, чем требовалось, вздрагивая от громкого звука. Луи встал и принялся рассеянно расхаживать по комнате. На нем была все та же одежда, в которой он фотографировался с Оли — спортивные штаны и черный свитшот, который Гарри купил ему на прошлый день рождения. Вся прогулка заняла от силы час, а затем его отправили домой, одного. Оли сказал, что попозже к нему приедет и они могли бы чем-нибудь заняться (или просто поиграть в FIFA), но сейчас здесь был только Луи и огромное пустое пространство. Это Гарри помогал ему выбирать этот дом; просторный, с огромными окнами и балконными дверями, пропускающими максимум солнечного света, расположенный в окружении пышной растительности. Он был прекрасен, Луи, наверное, и так бы его выбрал, но теперь он стал еще более особенным из-за того, как сильно Гарри его обожал. Но теперь это больше походило на дом с привидениями. Лучше бы Гарри вообще не помогал ни с украшением, ни с выбором дома. И не жил там. Теперь Гарри был повсюду; бассейн, вокруг которого он бегал каждое утро, тренажерный зал, где он запугивал Луи (или подкупал), чтобы тот занимался с ним кардиотренировками, хотя Луи терпеть их не мог, бар, где он притворялся профессиональным барменом, но заканчивал это шоу, как только они напивались какими-то огромными порциями алкоголя. Луи замер, оглядываясь по сторонам. Может, ему стоило что-то изменить. Сделать ремонт. Сделать этот дом своим, а не их с Гарри. С другой стороны, может, и не стоило этого делать. Это на тот случай, если он решит взбодриться, приползти обратно и умолять Гарри его принять, извиниться за уход, когда ему абсолютно не следовало этого делать. Он вернулся за телефоном и нашел контакт Лотти, даже не потрудившись посчитать, сколько сейчас времени в Лондоне. Он вышел во двор, даже через носки он чувствовал тепло от патио, окружавшего бассейн. Солнце еще не зашло, только начинало клониться к закату, вот почему он предположил, что сестра еще не спала, в Лондоне было еще не так поздно. — Да? — ответила она, что заставило Луи усмехнуться. — Что? Я знаю, что это ты, Луи, я же вижу, кто звонит. — Просто не думал, что так полагается здороваться со своим любимым старшим братом. Лотти хмыкнула. — Да, точно. Я тоже читаю заголовки, так что я уже понимала, что ты звонишь потому что тебе нужно успокоиться. Знаю, я только что была у тебя в Лос-Анджелесе, так что надеюсь, что ты не хочешь позвать меня обратно. Это ты должен вернуться сюда. — Я позвонил не для того, чтобы выпустить пар. Я и сам могу успокоиться, — сказал он, присаживаясь на один из шезлонгов. Этот дом можно было сохранить только из-за одного вида, даже если казалось, что он больше принадлежал призракам, чем ему самому. Он откинулся назад и вытянул ноги, тяжело вздыхая. Лотти тоже вздохнула. — Прости. Я знаю, почему ты это сделал. Но ничего страшного, если ты раскаиваешься, ты же понимаешь? — Да, понимаю, — тихо сказал он. — Я бы хотел, чтобы ты была здесь. Но я же скоро приеду. Я же обещал. И приеду. Лотти ничего не ответила, оставляя Луи в тишине, щурясь смотреть на горизонт. Хоть вид был просто потрясающим, Луи не мог сидеть тут и не думать о том, что, когда здесь в последний раз был Гарри, они были вместе. — Ты по нему скучаешь? — наконец спросила она, ее голос стал мягче и добрее. Он шокировано рассмеялся. — Конечно, скучаю, — заверил ее Луи. — Я… я в полном дерьме из-за этого и из-за кучи других вещей. И я не могу понять, стало бы с ним все проще или сложнее. Она хмыкнула, размышляя. — Ну, ты же знаешь, я вас просто обожаю, поэтому я не уверена, что ты сможешь воспринять это как непредвзятое мнение, — начала она. Луи кивнул, хоть она и не могла его видеть, ей это и не нужно. Сохраняя свой тон мягким, но в то же время твердым и уверенным, Лотти продолжила: — Ты ушел, но легче не стало. Во всяком случае, мне кажется, что… Все стало сложнее? Ты покупаешь нам с Томми билеты просто для того, чтобы мы с тобой несколько дней походили на вечеринки, а через пару дней после нашего отъезда ты уже готов звать нас обратно. Я знаю, ты думал, что будет проще заниматься сольной карьерой, проходить через… это дерьмо с мамой и всеми нами, не беспокоясь еще и о нем. — Да, — пробормотал он, не зная, что еще можно сказать. Всякий раз, когда он звонил сестре, чтобы та его подбодрила, дала какой-нибудь совет или еще что-нибудь, он понимал, что проще будет просто молчать, пока она не задаст ему прямой вопрос, на который нужно ответить. — Знаю, ты сейчас боишься очень многих вещей. Но, Лу, вот честно, я даже не могу представить, как ты мог подумать, что если его с тобой не будет, то все станет в разы легче. Я понимаю, что у тебя внутри сидит страх, гнев и еще бог знает что, и я знаю, что ты почему-то подумал, что так будет лучше и станет легче. Но я не могу представить, как бы это помогло. Он знает тебя лучше, чем кто-либо другой, лучше, чем любой из нас. И только он знает, как справляться с твоими перепадами настроения, с твоими мрачными днями и со всем остальным. Я не знаю, чем ты думал, когда решал, что справишься с этим без него. Луи резко выдохнул. Его сестра замолчала, давая Луи сказать свое слово. Он знал, что пришел его черед. — Думаю, часть меня решила, что я мог бы… Пощадить его. Потому что то, через что мы проходим как семья, будет чрезвычайно трудным. Уже трудно, а будет еще хуже. Наверное, я подумал, что, если его рядом не будет, если у меня не будет возможности на него опереться, взвалить на него еще больше ответственности, я мог бы хоть немного облегчить ему жизнь. — Ты дал ему выбор? Или сделал его за него? Томлинсон сглотнул. — Не дал. И, наверное, я… поступил не очень хорошо. Ну, ты же знаешь, каким я иногда становлюсь. — Да, и почему-то Гарри все еще готов принять тебя с распростертыми объятиями, даже учитывая то, как отвратительно ты себя ведешь, — напомнила Лотти, и он горько усмехнулся, уставившись на свои колени. Он начал теребить завязки на штанах, просто чтобы не смотреть на великолепный вид, который все еще был наполнен таким количеством воспоминаний, что казалось, в любую секунду этот вид мог начать на него кричать. Дразнить его же ошибками, просчетами и даже хорошими временами. Он прикусил губу и вздохнул. — Значит, ты думаешь, я должен ему позвонить? Лотти выдержала паузу. — Если ты решишь, что тебе будет лучше пройти через все это с ним, чем без него, потому что, вот правда, Луи, даже если ты думаешь, что щадишь его, на самом деле это не так. Ты просто причиняешь ему в два раза больше боли. Ему будет больно из-за всей этой ситуации с мамой, независимо от того, вместе вы или нет. Но не звони ему, если ты просто… Ищешь, за кого бы зацепиться. Это нечестно по отношению к вам обоим. Луи прикусил нижнюю губу, снова любуясь видом. Солнце сдвинулось еще больше с тех пор, как он сел, быстро опускаясь все ближе и ближе к горизонту. — Вообще, я не думал об этом в таком ключе, понимаешь? — тихо спросил он, и она вопросительно хмыкнула. — Что я делаю ему больно вдвойне. Я просто подумал… Что быстро со всем этим покончу, причиню боль сейчас и потом он просто освободиться от этого груза. Это было эгоистично. Но еще это было… Бездумно. — Значит… Ты мог бы ему позвонить и сам все это сказать. — Да? — спросил Луи, немного шокированный тем, что Лотти ему потакала. Она тяжело вздохнула. — Слушай, я думаю, да. И думаю, что ты даже должен позвонить. Потому что я тебя прекрасно знаю, и ты сидишь и хандришь в Лос-Анджелесе по целому ряду причин, и одну из них ты можешь исправить прямо сейчас. Знаю, это не первый раз, когда ты, поджав хвост, просишься обратно, и это будет не первый и не последний раз, когда он примет тебя назад. — Думаешь, он согласится? — задавая этот вопрос, Луи почувствовал себя ничтожно жалким, его горло сжалось. Но реального ответа на этот вопрос у него не было, особенно после того, как все закончилось. Часть его думала, что Гарри мог бы его принять, хотелось бы верить, но в последнее время все выглядело довольно мрачно, а он был склонен к пессимизму — по крайней мере, наедине с самим собой. Для Гарри он будет самым оптимистичным человеком в мире, но когда он остается один, Луи не мог не думать о самых худших сценариях. — Я думаю, да, — наконец сказала Лотти. — Может, ты отложишь поездку домой, чтобы пораньше с ним увидеться и разобраться со всем этим лично. Звучало практично. Его сестра всегда была более уравновешенной. Луи тоже мог бы таким быть, но когда дело доходило до Гарри, в такие моменты, как этот, он даже не мог сказать, где его голова. Лотти удалось вернуть его на землю. Голову вверх, надрать задницу, это она умела. — Да. Я смогу это сделать. Я, наверное, даже должен. Независимо от… позвоню я ему или нет. Как она? Он услышал ее резкий вдох, а затем слушал, как она протяжно выдохнула. — Э-э, злится, что ты не звонишь, но вслух она это, конечно, не скажет. И не знаю. Это гребаная химиотерапия. Она не работает, и я не думаю, что она захочет продолжать лечение. Она словно хочет заставить нас думать, что ей станет лучше, хотя все мы знаем, что это не так. Почему ты не звонишь? — Я не могу, Лотс. Особенно, когда меня нет рядом, я чувствую себя очень виноватым. — Но ты мог бы, — возразила она. — Ты чертовски хорошо знаешь, что мог бы приехать. — Не хочу с тобой сейчас ссориться, — мягко сказал он, потому что это было правда так. Он знал, что ему стоило быть рядом с ними, что он просто обязан быть там, потому что он их старший брат и он должен быть там и заботиться обо всех. Он просто не знал как. Он был не очень в этом хорош. — Я тоже не хочу ссориться, — ответила она. — Я просто… Она понимает почему, но это не значит, что ее это не бесит. Как я уже сказала, она никогда в этом не признается, ни мне, ни девочкам. Но когда вернёшься, тебе она точно все выскажет. Так и будет. Луи откинул голову назад и вздохнул. — Значит, мне правда стоит ему позвонить? Сколько там сейчас времени? — Почти полночь. Он не спит. — Почему ты в этом так уверена? Молчание сестры сказало все за себя. — Ты с ним говорила, — обвинительно протянул Луи. — Я написала ему сообщение о штрафе за парковку! — воскликнула она. — Клянусь, только и всего. Иногда мы, ну, посылаем друг другу модные советы, но только и всего. Мы не будем разбирать вашу ситуацию и обсуждать тебя, обещаю. Она лгала. Они точно его обсуждали; Гарри и Лотти — две самые большие сплетницы в мире. Сейчас Луи даже не стал себя утруждать выговором, он отчитает их за это в другой раз, когда все наладится. — Ладно, — согласился он. — Я ему позвоню. — Хорошо, — ответила Лотти. В ее голосе звучало самодовольство. Луи не смог удержаться и закатил глаза. — Перестань смотреть на старые фотки и писать грустные песни, или что ты там еще делаешь, когда остаешься один. Бродил по дому, восхищаясь вещами, которые оставил Гарри, видами, которые были испорчены тем фактом, что в один момент он был, а теперь больше нет. Смотрел на тексты песен, а потом прекращал. Писал песни, а потом и это прекращал. Печатал тексты, а потом все стирал. Курил травку в душе. Папские снимки, электронные письма и глупые заголовки. — Значит, я должен… — пробормотал он, опуская все подробности того, что он мог бы сделать в противном случае. — Просто… Позвонить. — Да, — просто ответила Лотти. Это слово звучало так просто, когда его говорил кто-то другой, и Луи завидовал каждому, кто мог это сказать. — Послушай. Ты любишь его, он любит тебя, и ты просто идиот, если подумал, что расставание хоть как-то облегчит ситуацию. Кажется, ты забыл учесть, что это и тебе больнее сделает. Сначала потерять его, а потом… и маму. Это и тебе сердце дважды разобьёт. Гребаное дерьмо. Блять. — Да, — сказал он тихим и чужим для его собственных ушей голосом. Вместо того, чтобы выплеснуть на сестру весь поток проклятий, он осознал то, что должен был сделать сам давным-давно. Лотти же не виновата, что эта мысль просто никогда не приходила ему в голову. — Я позвоню. — Сейчас. Я отключаюсь. — Ладно, — сказал Луи, смеясь, несмотря на то, что его грудь, кажется, вот-вот взорвется. — Люблю тебя. И передай это маме и ребяткам, ладно? Я скоро приеду. — Ага. Сам приедешь и скажешь. — Я приеду, Лотти, — твердо сказал он, потому что знал, что это правда. — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, — фыркнула она. А затем Лотти просто повесила трубку, не давая ему продолжить обсуждать это дальше. Луи опустил руку и рассмеялся, глядя на черный экран, чувствуя себя сумасшедшим. Он взял себя в руки и принялся запирать, закрывать двери и окна и задергивать шторы. Он знал, что специально тянул время, собирая посуду и загружая ее в посудомоечную машину, ставя на сушилку те, которые он уже сегодня помыл. Луи вздохнул, облокачиваясь на столешницу. Обычно в такие серьезные кризисы он звонил маме. Она всегда помогала в его делах с Гарри. Но сейчас он просто не мог позволить себе ей позвонить. Он просто не мог взвалить на нее еще и это. Он должен пройти через это сам. Или, ну, в основном, сам, с небольшой помощью Лотти. Луи достал из холодильника бутылку воды, захватил из гостиной свою заначку с травкой и понес все в спальню. До этого момента у него довольно хорошо получалось не думать о Гарри в этой спальне, но стоило только ему откинуться на спинку кровати, это все, о чем он мог сейчас думать. Гарри, его голова на коленях Луи, пока они писали песни, курили или просто сидели вместе, тихо разговаривая. Гарри, извивающийся на кровати под жаркими руками и языком Луи. Гарри, лежащий звездочкой в центре матраса, листал модный журнал и поднимал вверх, чтобы Луи мог увидеть и высказать свое мнение. Он набил травкой бонг и решил притвориться, что не помнит то чувство, когда Гарри близко-близко к нему прижимался, наблюдая за каждым движением. Только после того, как он сделал пару затяжек, Луи осмелился взяться за телефон и набрать номер Гарри. Гарри ответил, конечно, он ответил. Луи сразу пожалел, что не накурился. Или не напился. Он встал, забирая бонг с собой, жалея, что вместо него не свернул косячок. — Ты спал? — спросил он, потому что «привет» Гарри было настолько искаженным, что он бы не понял, что он сказал, если бы так чертовски хорошо не знал Гарри. — Эм, вроде как, почти. Ты в порядке? Черт, твоя… она в порядке? — Да, Боже, прости, — быстро сказал Луи. — Я в порядке, она в порядке. Блять, извини. — Ничего, — ответил Гарри. В трубке раздался какой-то звук, Луи легко смог представить, как он садился и включал свет. — Все в порядке. Я рад, что с тобой все в порядке. С вами. Эм, ты пьян? — Нет. Курю, но пьян… Нет. И не под кайфом. — Хорошо, — сказал Гарри, и больше ничего. Луи знал, что теперь была его очередь пинать мяч. Сейчас он просто не мог положиться на Гарри, думать, что он начнет первым, сейчас все зависело только от него. Он все прекратил, он все и исправит. Он снова поднялся и принялся беспокойно ходить взад-вперед по комнате. — А если серьезно, ты спал? — спросил он. Гарри издал звук. Непонятный. Тихое гудение, что он слушал. — Нет. Я почти заснул. Уже встал. А что? — Я хочу кое-что сказать. И, клянусь, это не потому, что курю. Это всего лишь бонг. Ты же знаешь, что он ни хрена не делает, просто успокаивает. — Да, — сказал Гарри, — знаю. Что случилось, Лу? Луи остановился, чуть не уронив бонг, чуть не падая на пол из-за вопроса Гарри, искренности и беспокойства в его голосе. — Я гребаный идиот, — выпалил он, умудряясь ничего не уронить и не рухнуть на пол. — Знаю, ты и без меня это знаешь. И я тоже знаю, но это не отменяет того факта, что я идиот. — Ладно… — медленно произнес Гарри. — Ты точно не обкурился? Луи засмеялся. — Точно. Я просто… — Он замолчал, пытаясь вспомнить, что он сказал Лотти по телефону. — Я глупый эгоист, который сначала делает, а потом думает, — выпалил он, снова присаживаясь на край кровати. — Оу, — выдохнул Гарри. — Ладно. — Не надо. Просто подожди, — попросил он, но Гарри ничего не сказал, поэтому Луи продолжил. — Я был глупым эгоистом, который сначала делает, а потом думает, — медленно повторил Луи, чтобы до них обоих это дошло. — И я… я думал, что сделаю нам обоим одолжение, если все это прекращу. Даже если бы мы через какое-то время вернулись друг к другу, я все равно думал, что делаю нам обоим одолжение. Тем, что в этом дерьме мы бы тонули не вместе. Но теперь я сижу в этом по-дурацки великолепном доме, а ты буквально повсюду, и лучше ни капли не стало, все по-прежнему болит так же сильно, как и раньше. Но на этот раз у меня нет тебя, нет того, к кому можно было бы обратиться, и я подумал, что вынесу все это сам. Что нам обоим было бы от этого только лучше, без дополнительного давления. Он замолчал, решив, что Гарри что-то скажет. — Я… Я хотел бы попросить прощения за то, как с тобой разговаривал. В тот день, когда мы расстались. Или, ну, когда я от тебя ушел. Все обернулось против меня, и без тебя легче мне не стало, — рассмеялся он, желая снова затянуться из бонга. — Я просто… Гарри, моя мама умирает, и мы все ушли в соло, и я хочу кричать, вопить и крушить, но я не хочу кричать на тебя. Я хочу, чтобы ты кричал, вопил и крушил вместе со мной. Не на меня, а вместе со мной. — Можно теперь я скажу? — ласково спросил Гарри. Луи оставил бонг в изножье кровати и перебрался на подушки, прижимая телефон к уху. Телефон приятно грел шею, но в то же время ему было невероятно холодно, но он не спешил забираться под одеяло. Он просто прижал телефон к щеке, а другой щекой прижался к подушке, надеясь увидеть на простынях хоть какой-то намек на Гарри. Конечно же, он его не нашел, потому что постельное белье было уже десятки раз перестирано с тех пор, как он ушел, и все, что у него сейчас было, — это голос Гарри у него в ухе. — Да, — ответил он. — Если хочешь. — Хочу. — Гарри засмеялся. — И, эм, я знаю, что все это очень тяжело. Я знаю, что ты пытался сделать, когда меня оттолкнул. Я бы никогда не смог… Я даже представить себе не могу, через что ты сейчас проходишь. Но я знаю тебя, так что я знаю, что ты пытался сделать. Луи свернулся калачиком, совершенно по-детски и драматично обнимая себя свободной рукой. — Я не хочу быть без тебя, — признался он, весь грустный и жалкий, свернувшийся калачиком, и хорошо, что никто не мог сейчас его видеть. — Не нужно было уходить. Потому что я понял, что просто причиняю боль нам обоим дважды, а я не хочу тебе делать больно. — Но нам будет больно. Тебе будет больно, — сказал Гарри. Это прозвучало легко, но Луи слышал, как тяжело он дышал. — Малыш, не плачь, — попросил Луи. Щеки запылали, и он внезапно начал плакать, сам того не понимая. — Просто… Если я прилечу на этой неделе, можно я приеду к тебе? Гарри громко шмыгнул носом в трубку. — Черт, да. Пожалуйста. — Я не стану приезжать, если ты не хочешь. Я все равно еду домой. Но я хочу тебя увидеть и… Гарри прервал его. — Я хочу увидеться. И увидеть девочек и близнецов. И твою маму. Я тоже не хочу проходить через все это в одиночку. И я бы никогда себе этого не простил, Лу. Луи заерзал, поднимая руку, чтобы подавить всхлип. Слезы не переставая лились по его щекам. Потребовалась минутка, чтобы собраться с силами и снова заговорить. — Я чертовски сильно скучаю по тебе, Хаз, — признался он. — У нас все будет хорошо. Я приеду к концу этой недели, и я увижу тебя, и мы сможем поговорить. И у нас все будет хорошо. — Я тоже по тебе скучаю, — сказал Гарри. — Надеюсь, ты понимаешь, что я бы никогда не позволил тебе пройти через все это в одиночку. Томлинсон уткнулся лицом в подушку, изо всех сил стараясь не кричать и не всхлипывать. Ему снова потребовалось время, чтобы собраться и заговорить: — Знаю, — сказал он. — Знаю. Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. Можно мы продолжим говорить? — Да, — согласился Луи. — Но нам же не обязательно говорить ни о чем серьезном? — Мхм. Конечно, нет. — Отлично. Потому что я хочу послушать о твоем штрафе за неправильную парковку, — сказал он, и Гарри хихикнул, и внезапно ему показалось, что все снова будет хорошо. if you got in my head you wouldn't be scared of what you'd find, you used to read me like a headline. ЯНВАРЬ 2017, ЛОС-АНДЖЕЛЕС, КАЛИФОРНИЯ. Луи думал, что к настоящему времени он стал лучше со всем справляться. Прошло не так много времени, но к такому никогда нельзя подготовиться. Он просто не знал, что делать, что бы он ни решил, все казалось неправильным. Сестры были недовольны тем фактом, что он так быстро свалил в Лос-Анджелес, но он не знал, как еще можно со всем справиться. У него никогда не получалось. Все с каждым днем становилось только трудней, и Луи хотел убежать от этого как можно дальше. В этой ситуации он оставался со своей семьей так долго, как только мог, пока все не начало устаканиваться (он понимал, что потребуется много времени, чтобы все наладилось, но, возможно, это никогда полностью не исчезнет). Он оставался там столько, сколько мог выдержать, и сбежал обратно в Лос-Анджелес, как только почувствовал, что будет уместно. По словам его младших сестер, на самом деле такого понятия, как уместность, не существовало, но Луи не мог позаботиться о них, не позаботившись сначала о себе. Это был не самый лучший его поступок, но они не умрут только потому, что им казалось, что мир только что полностью рухнул. У Луи в Лос-Анджелесе были дела. Лос-Анджелес всегда был городом вечеринок. Что отлично помогало отвлечься — это был его способ переживать тяжелые времена. Это не самое лучшее, не самое здоровое средство, но что есть, то есть. Вот почему сегодня он проснулся с очередным похмельем, медленно выводя его из организма привычным способом. Холодный душ, чашка чая и сигарета, за которыми последует завтрак. Прямо сейчас он уминал яичницу-болтунью, сидя на диване, скрестив ноги и краем глаза наблюдая за футбольным матчем. Иногда ему казалось, что если он будет пить, или устраивать вечеринки, или курить, то каким-то образом заполнит эту… Ужасную, омерзительную пустоту. Но этого никогда не бывает достаточно, как бы сильно он ни старался, потому что эта пустота — самое большое, ужасное и всепоглощающее чувство, которое он когда-либо испытывал. Луи чувствовал себя опустошенным. Он чувствовал себя подавленным, он думал, что и в прошлом достигал самого дна. И он всегда мог подняться и снова наполнить себя, но на этот раз он просто… не мог. Луи понимал, что прошло не так уж много времени, и он знал, что, возможно, никогда не почувствует себя так, как раньше, что он вполне мог никогда не стать точно таким же, каким был год назад — черт возьми, да даже полгода назад. И это не значило, что это его не расстраивало. Все эти чувства, пока он горевал сам, пока горевали его сестры и брат, этого было настолько много, что он просто не мог это как следует прочувствовать, не говоря уже о том, чтобы выразить словами. Его мама умерла. Он до сих пор даже не посмел произнести это вслух, потому что тогда его поглотит пустота. Она была его опорой, она безумно сильная женщина, и, смотря на то, как меньше чем за год все разрушилось, как она увядала за такой короткий промежуток времени, Луи бы и врагу такого не пожелал. И больше всего на свете он ненавидел тот факт, что через все это пришлось проходить его сестрам и брату. С трудными вещами Луи всегда мог справиться. Он всегда мог пережить уродливые, пугающие, трудные моменты. Но его сестрам и брату этого делать не стоило. Он всегда изо всех сил старался, особенно с тех пор, как группа распалась и они были в центре внимания общественности больше прежнего, и его главным приоритетом (помимо защиты Гарри) была защита его семьи, его младших сестер и брата. Но от этого он не мог оградить их, как бы сильно ни старался. Из-за этого он чувствовал себя немного бесполезным. Луи и так считал себя чертовски беспомощным, когда речь заходила о карьере и о прошедших паре лет, и кажется, это могло его сломать. И вот теперь он слишком много об этом думал, и его вновь затошнило. Луи вздохнул, наклоняясь вперед, чтобы поставить свою тарелку на кофейный столик. Он увеличил громкость на телевизоре. Прямо на расстоянии вытянутой руки, на боковом столике, лежали сигареты, поэтому он схватил пачку и достал из нее одну. Гарри терпеть не мог, когда он курил в гостиной, но понимал, что тот не осмелился бы его сейчас за это поругать. Поэтому Луи пил и курил днями напролет, курил всю пачку без остановки и ковырялся в давно остывшей яичнице, пока шел матч. Около четырех, когда он смотрел основные моменты и текущие футбольные новости и писал Оли о том, чтобы сегодня куда-нибудь пойти (Луи не хотел, но ему приходилось это делать, потому что тишина снова становилась невыносимой), открылась входная дверь. Луи обернулся, потому что прямо сейчас он общался с Оли, а тот и словом не обмолвился, что зайдет. Но в комнату вошел не Оли, а Гарри. Луи почти сразу сорвался. — Эйч, — выдохнул он. — Что ты здесь делаешь? — Мне твоя сестра позвонила, спросила, когда я планирую к тебе приехать и могу ли приехать пораньше, — просто ответил Гарри. У него в руках были чемодан и небольшая сумка, и он небрежно кинул их на пол. — Я сказал, что уже перенес поездку на пару дней, потому что знал, что у тебя не все хорошо. Луи фыркнул, снова глядя вперед. — У меня все в полном порядке, — заявил он. Он стряхнул пепел с сигареты и сделал еще одну затяжку. — Ты каждую ночь устраиваешь вечеринки и куришь в доме, — возразил Гарри. Он сел на диван, примерно в полуметре от Луи, ожидая, пока тот его коснется. — И ты неправильно питаешься. Ты похудел. — Неправда, — пробормотал он, подтягивая колени к груди. Он снова затянулся, на этот раз задерживая дыхание чуть дольше. Гарри вздохнул, схватил пульт и выключил звук на телевизоре, прежде чем бросить пульт себе за спину. — Послушай. Я ведь тебя прекрасно знаю и понимаю, как ты действуешь, когда случаются плохие вещи. И ты чертовски хорошо знаешь, что я не собираюсь сидеть сложа руки и смотреть, как ты напиваешься. Достаточно того, что я смотрю, как ты до смерти обкуриваешься, а я терплю. Здесь пахнет, как в гребаном кабаке, Лу, я даже не хочу знать, сколько ты уже выкурил. — Я все равно не скажу, — ответил он, и Луи ненавидел себя больше с каждым разом, когда открывал рот. В тяжелые времена он всегда так делал — отталкивал людей. Кого угодно, он отталкивал людей, если они ему не потакали. Гарри потакал, но его терпение не безгранично. Он чертовски ненавидел себя, когда пытался оттолкнуть Гарри, но он просто не мог это контролировать. Слова и отношения просто слетали с губ, не дожидаясь сигнала от мозга или сердца; его тело автоматически переходило в режим защиты, губы сами говорили слова, которые он не хотел говорить и которые не имели смысла. Гарри вздохнул. Он вырвал сигарету у Луи из рук и перегнулся через него, чтобы затушить ее в пепельнице. — Со мной это не пройдет, Луи, — как ни в чем не бывало сказал он. Луи устремил взгляд на телевизор, наблюдая, как у людей беззвучно двигались губы, как летал мяч, как забивались голы, как поднимались карточки. Все это казалось таким простым. Луи кивнул в сторону экрана. — Разве это не кажется самой простой в мире вещью? — спросил он. Гарри ничего не ответил, но Луи быстро глянул на него и увидел, что Гарри тоже уставился в телевизор. — Типа, ты просто… Приходишь на работу и весь гребаный день говоришь о футболе. И прецедент? Такое уже было, в лиге. Так что ты просто… Надеваешь костюм, садишься за стол и весь день говоришь о футболе. Или надеваешь форму, выходишь на поле и делаешь то, для чего тренировался. Бегаешь по полю, забиваешь мяч в сетку или между ног парня, который хотел его у тебя отобрать. — Да, — тихо сказал Гарри. — Так и есть. Но, к сожалению, мы не футбольные комментаторы. Луи откинул голову на спинку дивана, посмотрел на Гарри снизу вверх, снова опуская ноги на пол. — Так было бы проще, да? Типа, у них есть несколько дней отдыха от всего. Они могут куда-нибудь пойти и напиться, и им не будут каждый гребаный раз тыкать камерами в лицо. — Ты тоже можешь, — ласково напомнил Гарри, но Луи быстро покачал головой. — Это другое. Там так много нормальных парней. Они идут на работу и теряют людей, и у них происходит столько дерьма, но их работа такая простая? Может, не у игроков, а у людей, организаторов. У них-то работа легкая. Лично у них происходит всякое дерьмо, но их работа каждый день одна и та же. Приходишь посидеть, поговорить о футболе и идешь домой разбираться со своим дерьмом так, как вам хочется. Гарри придвинулся ближе, поджимая ноги под себя. Он медленно протянул руку, заправляя Луи волосы за ушко. Луи слегка вздрогнул, но не отодвинулся. — От этого легче не станет. И это не сделало бы тебя другим, — так же ласково сказал он, и Луи хотелось забраться куда-нибудь в ямку на шее Гарри, где рождался, обрабатывался и откуда шел этот нежный голос. — Я не позволю тебе вот так закрыться. Ты не можешь закрыться, Луи, люди на тебя рассчитывают. И у тебя карьера, которая требует гораздо больше, чем просто комментировать происходящее. Что означает, что ты просто не можешь закрыться. И это ужасно и отстойно, и я хотел бы отнять у тебя всю эту боль. Но это то, что у тебя есть. Это то, что есть у нас, и я не позволю тебе этого сделать. Луи закрыл глаза. — Ничего я не делаю, — медленно произнес он. — Я просто… Я в порядке, ладно? На данный момент я в порядке. — Ты не в порядке, детка, — сказал Гарри. — И я тоже, и твои сестры, и Дэн не в порядке. Никто, блять, не в порядке. Но я не позволю тебе веселиться и обкуриваться до потери пульса. Ты в этом не одинок, и ты можешь вести себя так, как тебе, блять, хочется, но я тебя не оставлю. — Я не хочу, чтобы ты уходил. И я знаю, что для тебя это тоже ад, — медленно и осторожно сказал он. — Прости, что не могу со всем этим справиться так, чтобы это было… Продуктивно. Гарри дернул его за мочку уха, заставляя Луи открыть глаза и посмотреть на себя. Он был одет в черную толстовку и шапку, спортивные штаны и вансы, закинув ноги на диван, хотя обычно он ругал Луи даже за то, что он в кроссовках просто стоял на ковре. Он выглядел очаровательно, уставший, но красивый, волосы были заправлены под шапочку, но все равно некоторые кудряшки мило торчали чуть выше ушей. Гарри грустно ему улыбнулся, кивая. — Ты можешь горевать, как захочешь. Но только не надо меня отталкивать. Луи схватил его руку, поднося к своим губам, чтобы поцеловать костяшки пальцев. Все с той же грустной улыбкой на лице Гарри легонько сжал его пальцы. Луи знал, что улыбался он невесело, потому что не появилось ни одной ямочки, о которых он так много думал. — Я не пытаюсь от тебя отгородиться. Ты единственный человек, которого я хочу видеть рядом. Я просто злой, упрямый и грустный. Я говорю то, чего не имею в виду, то, чего не хочу говорить. Просто ты единственный, кто может это вынести. Всегда мог. Гарри наклонился вперед и прижался губами к виску Луи. — Можно я приготовлю тебе что-нибудь поесть? Я же тебя знаю, ты гнил тут весь день, ждал, когда захочется напиться, и съел только эту… Сомнительного вида яичницу. — В десять утра она еще нормально выглядела, — попытался оправдаться Луи. Гарри хихикнул, снова целуя. — Уверен, что нет, милый, — беззаботно ответил он. — Так можно мне тебе что-нибудь приготовить? — Не знаю, что там есть, но можешь попробовать, — разрешил Луи. Он не стал говорить Гарри, что ему не очень-то и хотелось есть, что он не знал, сможет ли. Гарри все равно ему приготовит, а Луи впихнет в себя столько, сколько сможет, а потом они будут пить и разговаривать. Луи не знал, что сказать. Он не хотел говорить Гарри, что он не голоден, не хотел говорить, что его тошнило почти каждую секунду каждого дня, и он не хотел об этом думать, хотя о другом думать он просто не мог. Они всегда чувствовали боль и справлялись с ней по-разному. Луи боль всегда глубоко ранила, он всегда ходил с чувством, будто кто-то отрезал от него по маленькому кусочку. Но он сдерживался столько, сколько мог, пока не взорвется каким-нибудь особо драматическим образом, который им лишь иногда удавалось скрыть от таблоидов. Он становился противным, замыкался в себе, не ел, не пил и курил без остановки. Хмурясь, сворачиваясь калачиком; Гарри был под метр восемьдесят, у него длинные конечности и большие ладони, и, когда ему больно, казалось, что кто-то перерезал ему сухожилия на коленях. Он ходил так, словно кто-то уменьшил его вдвое, навесив на плечи гири, как только кто-то, кого он любит, оказывается в беде, он мгновенно встает и заботится о других людях. Он будет готовить им обоим, следить за тем, чтобы они ели, и заботиться, потому что именно так он и справлялся с болью. Он чувствовал ее, боль была видна по выражению своего лица и тону голоса, но затем он делал все, что только в его силах, для окружающих его людей, даже если это что-то такое простое, как приготовление пищи. Обычно было достаточно чего-то такого простого, как приготовление пищи, и Гарри это знал. Двадцать минут спустя Гарри вернулся с двумя тостами на одной тарелке и двумя бутылками пива в другой руке. Он сел рядом с Луи, на этот раз без обуви, прижимаясь к нему как можно ближе. Он передал тарелку Луи, ставя ее ему на бедра. — У тебя не очень много еды. Даже из ресторанов. Вот как я понял, что ты ничего не ешь, — отметил Гарри. — Может, я просто стал лучше после себя убираться, — ответил Луи. Это ложь, и они оба это знали, Луи сказал это в основном для того, чтобы рассмешить Гарри и перестать говорить о его поведении. Гарри фыркнул и взял свой сэндвич, откусывая сразу большой кусок. — Ага, конечно. Поверю, когда увижу, — сказал он с набитым ртом, заставляя Луи закатить глаза. И не сказать, что он почувствовал себя сильно лучше. Но было приятно, что Гарри так неожиданно сюда пришел. Как напоминание о том, что пустота его поглотила не полностью, пока нет, и напоминание о том, что этого не произойдет — даже когда кажется, что могло бы. Ели и пили они в тишине, телевизор по-прежнему был без звука, Гарри уютно прижимался к его боку. Как только они закончили, Гарри отнес тарелку и пустые бутылки на кухню, чтобы все убрать, хотя Луи попытался предложить сделать хотя бы это. Конечно, Гарри ему не позволил. Пока его не было, Луи написал Оли, что Гарри приехал пораньше, так что ночью он планировал остаться дома. Оли присылает кучу эмодзи и наводящих на размышления фраз. Следующее сообщение было гораздо серьезнее — он сказал Луи, что рад, что Гарри был сейчас с ним, что если им что-то понадобится, пусть он напишет, и что завтра к ним заглянет, так что лучше бы им быть одетыми. Луи не ответил, просто заблокировал телефон и положил на кофейный столик. Он даже не думал о том, что у них вечером будет секс; за последние пару месяцев это случалось довольно редко, и это было совершенно нормально. Они любили друг друга не за секс, так было всегда. К тому же, довольно сложно что-то делать, когда они оба все время горевали. — Хочешь пива или чего покрепче? — крикнул Гарри из кухни. Да. Луи уж точно любил его гораздо больше, чем просто за секс. — Покрепче! — крикнул он в ответ, и смех Гарри был настолько громким и слегка писклявым, что Луи понял, что он смутился. Луи хотел бы на это посмотреть, но он был рад слышать это даже издалека. Он вошел в гостиную с бутылкой дорогой текилы и рюмками. Луи застонал, потому что, о боже, текила, и это снова заставило Гарри смеяться. — Ты сам меня отправил выбирать, — в качестве объяснения сказал Гарри, пожимая плечами и снова садясь. — Я берег ее для чего-то особенного. Для… Праздника, — заныл Луи, потому что так оно и было. Бутылка была одного из любимых брендов Гарри, именно поэтому Луи ее и купил, но она так и осталась непочатой, потому что он ждал возможности ее выпить, когда дела пойдут особенно хорошо. Сейчас просто неподходящее время. Гарри открутил крышку и аккуратно разлил по двум бокалам, протягивая один Луи. Он понюхал и поморщился, качая головой. Наверное, ему нужно было крикнуть «пиво». — Мы можем купить еще. У нес не так уж и туго с деньгами. — Ты не принес лаймов. — Дорогой, у тебя нет лаймов. — Точно. Прости. — Ничего. — Гарри вздохнул. — Надо тебе придумать другой способ, как ее пить. Луи ухмыльнулся. Ладно, может, секс у них и будет. Если так и дальше пойдет, Луи точно сможет. Не то чтобы секс с Гарри был для него каким-то испытанием, не тогда, когда все начинало налаживаться. — Что, правда? Все, что он получил в ответ, — это ухмылку, а затем Гарри отставил рюмку, следуя его примеру. Он обхватил Гарри за шею и притянул к себе для поцелуя, покусывая нижнюю губу. Было немного сложно нормально его целовать, потому что Гарри смеялся, и этот смех — единственное, что ему сейчас помогало, поэтому он не хотел, чтобы это заканчивалось. Луи поцеловал Гарри в щеку и отстранился, внимательно изучая его лицо. Он облизал губы, рукой вытирая уголок рта (текилу или слюну, Луи не мог угадать), и посмотрел на Луи. — Чего это ты? — тихо спросил он, и Луи пожал плечами. — Нет, правда. Как ты? Ты в порядке? Это из-за текилы? Я могу принести тебе что-нибудь еще, я просто решил пошутить. Он покачал головой. — Ничего, текила тоже сойдет. Я просто… Я очень рад, что ты здесь. Что у меня… все еще есть ты. Гарри грустно улыбнулся. — Чего бы ты ни захотел, я здесь. Когда бы ты ни захотел, чтобы я был рядом. Я буду рядом с тобой. — Ты будешь рядом, даже когда я буду вести себя так, будто не хочу, чтобы ты был здесь, — понимающе сказал Луи, и Гарри торжественно кивнул. — Независимо от того, как я себя веду, я хочу, чтобы ты знал, что я всегда буду хотеть, чтобы ты был здесь. Неважно, как сильно я пытаюсь тебя оттолкнуть. Все, что я могу сделать, — это сказать тебе, что мне жаль и что я не это имел в виду. Гарри наклонился ближе, запечатлевая на щеке Луи поцелуй. Он не отстранился и прошептал: — Ты никогда меня не оттолкнешь, ты же знаешь. Мы друг с другом через многое прошли. И сейчас ничего не изменилось. Мы поможем друг другу пройти и через это. Луи был вне себя. Он не мог поверить, что помимо всего ужасного, пугающего, печального, уродливого, что он сейчас чувствовал, в нем все еще было место для этой огромной любви к Гарри. Ему не стоило так удивляться, потому что так было всегда; Луи всегда удавалось сохранять эту непоколебимую любовь к Гарри, примешивая ее ко всем остальным чувствам. Но это все еще умудрялось его удивлять. Луи свободной рукой схватил Гарри за подбородок и поцеловал его изо всех сил, которые у него еще остались. Их было немного, но он знал, что Гарри все почувствовал. Гарри знал, что Луи отдавал ему все, что у него осталось, и принимал все, просто чтобы продержаться, пока Луи не будет готов все заново построить. И он давал Луи взамен силу, любовь и надежду, даже когда все казалось невозможным. Это были взаимовыгодные отношения, те же, что и всегда, даже когда они этого не хотели. Они обменивались той же силой, любовью и надеждой, которые всегда были и всегда будут между ними. В этом Луи был уверен на сто процентов. my heart might be broken but i won't be broken down.